только сценарий, что им заранее прописали

                                                                                                                                                                                                                                                                                                На третий день домоседства, за окном поднимается холодный ветер, который безжалостно гнёт деревья книзу. Город полностью укутывает туман. Совсем скоро начнётся сезон промозглых дождей. Мама спешно забегает в комнату, уже опаздывая на работу, трогает его лоб, оставляет на тумбочке у кровати нужные лекарства, что-то говорит о том, чтобы обязательно позавтракал. Боря кивает, со всем соглашаясь.       Сегодня придётся вернуться в школу, потому что нормальный больничный он так и не открыл, а дольше двух дней прогулов без соответствующей справки – ту мач для их школьного педагогического состава. Если изначально он планировал всего лишь пофилонить в угоду собственным страхам, позже приходится в этом желании жестоко разочароваться. Простуда оказывается настоящей, вынуждая выкашливать лёгкие и плотно сидеть на сосудосуживающих каплях от насморка.       Одно радует – душевная слабость временно перестаёт надавливать на болевые точки, уступая место слабости физической. Боря никому из парней не говорит, что придёт сегодня на уроки. Поэтому, когда он, запыхавшись, влетает в кабинет с извинениями за опоздание, видит, что Киса с Мелом сели вместе.       Он знает, такое случается только в моменты его болезни, потому что тухнуть за партой одному – слишком скучно. Тёмные брови друга ползут вверх, то ли в удивлении, то ли в возмущении от подобного появления. Мел приветственно поднимает ладонь вверх, когда Хенкин падает за соседнюю от них парту, вынуждая Риту чуть потеснится. – Чё за явление христа народу, м? – шёпот Вани раздаётся совсем близко, когда тот чуть склоняется между рядами парт в его сторону. – И чё мокрый такой, бежал от самого дома что-ли? Сказал бы, что собираешься тащиться на свою любимую литру, я бы заехал. – Меня отец довёз, Кис, – тихо бросает в ответ, вываливая на парту всё необходимое. – Да и не удобно на мопеде, и так уши нехило закладывает. – Ты чё, больной припёрся? Ради чего это? – Уже терпимо, знобит по мелочи, – ему не нравится, куда ведёт этот диалог, потому что ведёт он к тупым нравоучениям. И от кого.– Неохота с больничным заморачиваться. А что, не соскучились совсем? – Кислов и Хенкин, – голос Ольги Васильевны прерывает их диалог. – Урок уже начался. Позже у вас будет время обсудить всё, что угодно. Тем более, Боре после отсутствия лучше сосредоточиться, чтобы влиться в учебный процесс.       Приходится отвернуть голову и уткнуться в тетрадь, точно зная, что всего через секунду телефон, спрятанный за пеналом, мигнёт новым сообщением. Предсказуемо так, но от чего-то хочется верить, что Киса всё-таки скучал по нему.      Мел сидит вполоборота, быстро черкая что-то в своём блокноте, и уже не обращает на них внимания. Как и остальные. И только Рита с любопытством косится на телефон соседа по парте. Киса: Кислов, я запрещаю тебе отвлекать золотого Бореньку на себя, потому что так он не заметит мой огромный вырез на блузке! Все старания - прахом! 🤢 Хэнк: Завязывай, Кис. Хватит. Киса: Никогда не хватит, Хэнкалина.       Поднимает глаза, замечая, что Ваня позу так и не сменил. Сидит, закинув одну ногу на стул, чуть согнув в колене, и ловит его взгляд. Ухмыляется собственной дебильной шутке. Хенкин тяжело сглатывает и понимает, что совершенно не хочет его снова осаживать. Плевать ему. Потом мозг и вовсе переключается на совсем другое.       Внезапно кроет флешбеками из недавнего сна. Совсем некстати вспоминаются чужие губы на разгорячённой коже, где-то у ключицы. Расфокусированный взгляд этих самых глаз, в которых сейчас горит веселье, а тогда – желание. Плывущее пространство комнаты вокруг. Он чувствует, как на щеках проступают пятна румянца и отворачивается в сторону Риты. – Любопытно, – тянет она, переворачивая страницу самым кончиком пальца. – Ты реально на училку запал или..? – В телефон мой не смотри, – Боря прерывает её почти со злостью, откидывается на спинку стула и упирается взглядом в классную доску. Рита, ни капли не обидевшись, кивает каким-то своим мыслям и принимается за конспект. ***       На следующей перемене они все вместе выходят из школы на улицу, но Мел тащится где-то позади, всё ещё уткнув нос в свой личный дневник. Вдохновение нахлынуло, с ним случается. Хенкин пинает камушки, попадающиеся по дороге, и задумчиво натягивает на голову капюшон.       Ветер впивается ледяными иголками, и он искренне не понимает, это только ему так холодно или Кислов, в своей дизайнерской куртке нараспашку, просто невосприимчив к порывистой стихии? Чёртов Кислов. Он было подумал, что стало легче, но куда уж там. Злость на самого себя смешивается с паршивым настроением и болезненностью где-то за грудиной. Так не честно. Вроде нужно радоваться, что это был лишь сон, и в реальности такого никогда не случится, но у Бори не получается.       Это никогда не было столь сложным, как сейчас.       Хэнк вполуха слушает его болтовню, пока не цепляется мозгом за вопрос «ничё такая, да?» и не упирает взгляд в протянутый другом телефон. На фото незнакомая девушка, явно не из их школы. Маша. Кажется, он видел её мельком на одной из тусовок в доме Бабич, но точно сказать не может.       Кислов посвящает его в подробности нового знакомства довольно быстро, рассказывает, что она недавно переехала и, что они с «милой барышней» договорились как-нибудь пройтись по местным достопримечательностям. Читай, потрахаться. Потому что гулял он только с ними, пацанами, а все прочие поползновения были направлены лишь на утоление низменных потребностей.       Боря выдавливает из себя вялое «ага» и утыкается в собственный телефон. Нельзя реагировать. Нельзя. Воцаряется тишина, и он не может придумать ничего лучше, чем проверить мессенджеры. Там оказываются пара непрочитанных. Одно из которых – приглашение на местный рекламный кастинг, в виде массовки. Другое – ещё более тупой и бессмысленный спам.                                                                    ***                                                                                Когда они плетутся по побережью, отсидев до конца все уроки, Боря чувствует неприятное першение в горле. Он поначалу хочет было слиться, но понимает, что вечно бегать не получится, да и любопытство берёт верх. По дороге постоянно смотрит, как Киса упирается подбородком в воротник уже застёгнутой куртки, и надеется, что взгляд не выходит колючим. Маша, значит. Встряхивает головой, отгоняя зудящую мысль подальше. Есть дела поважнее.       Ещё в школе, под конец последнего урока, Рита возмущённо поведала всему классу, что главная роль русалки из рекламы досталась никому иному, как Анжеле Бабич. Выражение лица у Мела в этот момент становится пустым таким, отстранённым, и они не находят другого выхода, кроме как пойти вместе с ним. Чтобы глупостей не натворил.       Когда их троица подходит вплотную, съёмочный процесс уже идёт полным ходом. Парни быстро находят нужную локацию пляжа, средоточие киношной власти. В этот самый момент один из мужчин подскакивает со складного кресла и несётся в сторону новоявленной актрисы. Боря вспоминает, что это, вроде, и есть режиссёр. Тот нервно жестикулирует, отмахивается от ассистентки и принимается водить кистью по лицу замершей Бабич. Непонятно, на какую реакцию это рассчитано, но кажется его бесит зажатость в кадре. Спустя минуту, мужчина выпроваживает актёра, на котором она сидела, и усаживается на его место. У Анжелы выхода другого не остаётся, кроме как опуститься на чужие колени.       Если не придираться, то всё это выглядит, как объяснение о правильной работе в кадре, но взгляд стоящего рядом Егора темнеет, а ладони сами собой сжимаются в кулаки. Боря его понимает, потому что дальше всё идёт по накатанной – руки режиссёра мягко оглаживают тело девушки, не пропуская ни одного выступа и останавливаясь где-то в районе бёдер. Это пиздец, как мерзко. – Фу, да он её уже склеил, – выплёвывает Киса, исподлобья наблюдая за развернувшейся картиной и реакцией друга. – Даже стараться не пришлось…       Хенкин толкает его, больно впиваясь локтём прямо в рёбра. Знает, что ещё немного, и друг искупает Бабич в таких сочных эпитетах, что Мел не выдержит. Тот лишь брови приподнимает и толкает его в ответ, но возмущение из взгляда никуда не девается. – Хорош, – почти приказывает, чтобы ситуацию сгладить, а потом к Мелу шаг делает. – Братан, на съёмках такое случается. Ну, принято у них так. Киношники, и всё такое. – Ой, а ты у нас из Голливуда вчера вернулся? – язвительный тон доказывает, что его попытка Кису остудить, только хуже сделала. – Да он всю её уже облапал. Это такая у тебя норма, Хэнкалина? Хотел бы, чтобы твою тёлку так, а? – Она сама захотела сняться, Кис. – Сняться…– он ещё раз возвращает взгляд к зардевшейся Анжелке. – Он её всю уже обслюнявил, гад.       В целом, Хенкин не очень-то хочет как-либо оправдывать происходящее. Он с Ваней очень даже согласен, вот только Мел смотрит на него с надеждой, и говорить приходится то, что тот хочет услышать. Даже если это откровенное враньё.       Поёжившись, Боря запускает замёрзшие руки в карманы куртки и заставляет себя смотреть. Анжелка просто сидит там при всех собравшихся ротозеях и позволяет этому противному типу наглаживать свои ноги. Улыбается.       Мел же бледнеет с каждым новым движением рук этого любителя малолеток, и всё ощутимо катится в какую-то бездну. Его тонкие брови сходятся у переносицы, а взгляд, ещё недавно блещущий надеждой, потухает и становится стеклянным.       Выглядит пугающе.       Хочется переключиться на что-то другое, и Хэнк отводит взгляд в сторону подъездной дороги. Там в этот момент притормаживает знакомая полицейская машина. Отец выходит, громко хлопая дверцей, и движется, по ощущениям, в их сторону. С тяжёлым вздохом приходится двинуться навстречу, огибая друзей и игнорируя вопрос «он-то тут чё забыл?» от Кислова. Кажется, тот тоже хочет сменить тему, иначе и не заметил бы его появления.       Разговор выходит тяжёлым, как и все подобные, случающиеся у них довольно регулярно на его памяти. Боря не знает, долетают ли до парней отдельные фразы на повышенных тонах, да и наплевать. – Слушай, сколько раз я тебе говорил, чтобы с Кисловым больше не видел? – строго выговаривает Константин напоследок, для верности буравя сына разочарованным взглядом. – Ну что ты водишься с этим… Ему год до колонии остался. Он на учёте стоит.       Боря отвечает что-то колкое, не помнит даже, что именно. Отбивает эти слова, словно футбольный мяч. Не даёт осесть, задержаться в сознании. Они для него ничего не значат. Ничего не изменят. А Ваня Кислов, кем бы он там ни был в чужих глазах, значит. Он, в конце концов, его друг.       Хенкин-старший вздыхает тяжело, по-отцовски сердито сводит брови и похлопывает его по плечу. Мол, знаю, тяжело дружбу предавать, но иногда необходимо. Душит прямо, объясняя все возможные перспективы. Боря же смотрит себе под ноги, и взгляд чужой на себе спиной ощущает.       Наверное, услышал. Если не всё, то самое главное. Оборачивается и видит, что челюсть у Кислова напряжена. Движущиеся желваки отчётливо выделяются на бледной коже. Когда лекция, не оказывая желаемого воздействия, заканчивается, и отец кивком позволяет ему идти, Хэнк едва не сбегает. Быстрым шагом возвращается к своим. – Ц-ц-ц, – раздаётся со стороны Кисы, но реагировать нет сил.       Съёмочный день наконец-то подходит к концу. Режиссёр сверкает, как только что начищенный пятак, и продолжает ворковать с Анжелкой на глазах у всех присутствующих. В итоге, её смущение перетекает в будто бы искреннюю заинтересованность, и девушка утыкается носом в протянутый им букет цветов. Так складно всё, аж блевать тянет. Тот, не долго думая, хватает её под коленями и поднимает на руки. Точно знает, что девчонка уже поплыла, и дожать осталось совсем немного. Вот только, видимо, всех, кроме их троицы, всё устраивает. И для них подобное – ни разу не странно. – Харэ уже пялиться, – Киса следит за сборами съёмочной группы и кивает в их сторону. – Мне о товаре надо перетереть с одним из операторов. – Ты охерел? – у Бори это вырывается непроизвольно, само собой, а пальцы уже цепляются за рукав его куртки. – А-а-а, папаша твой бдительный, – обернувшись в сторону припаркованной рядом полицейской машины, Киса останавливается и вырывается. Обиженно сопит. – Ок, чё, возле гостиницы перехвачу. Надеюсь, там он не будет нас пасти.       Ну а чего ещё можно ожидать? У них всё, как всегда. И плевать, что при упоминании его дилерских делишек, Хэнку хочется корчиться и рычать в ответ. Это ведь только его проблемы. Особенно в этот момент. Понурый Мел сейчас вряд ли беспокоится хоть о чём-то, кроме согласившейся на ужин Анжелы, якобы в честь удачного завершения съёмки. Им, так или иначе, придётся тащиться к местной гостишке, а значит Кислов сегодня точно подзаработает. – Ладно тебе, бро, не кисни, – приходится легонько стукнуться плечом о плечо застывшего в прострации друга. – Анжелка просто под впечатлениями, сниматься понравилось. – Ну а чё ты хочешь? Всё-таки главная роль, – Киса шмыгает носом похлеще, чем приболевший Хенкин, – Давайте лучше возьмём выпить чё-нибудь. Через пару-тройку дней они отсюда свалят, и считай, всё забыто.       Когда они притаскиваются к видавшей виды гостинице, Боря успевает кучу раз пожалеть, что согласился. По дороге ещё замечает, как Киса становится всё более дёрганным, раздражённым, психованным. Не как обычно, а по-другому. Каждый из них знает причину, но ничего не говорит.       На улицу успевают опуститься грязно-серые сумерки, сделав воздух ещё более холодным. Хэнк знает, что по приходу домой, его снова накроет температурой. Кислов оставляет их вдвоём, обещая скоро вернуться. В предвкушении несётся ко входу. А Мел вдруг притормаживает перед горящими окнами какого-то из номеров на втором этаже. Выуживает телефон и по памяти набирает номер. С надеждой ещё, но в тоже время абслютно обречённо следит глазами за тёмными силуэтами в окне. Он будто больше почувствовал, чем увидел, что Анжела сейчас там, с ним. Мерзость та ещё.       Боря не знает, что сказать, глядя, как друг начинает метаться, словно загнанный в ловушку зверь. Гудки прерываются, Бабич всё же отвечает на звонок. Хенкин не разбирает, что именно девушка говорит, но вряд ли что-то приятное. Потому что Егор бледнеет ещё сильнее, хотя казалось бы, уже некуда. Чьи-то кроссовки шуршат на переферии сознания, и Боря искренне удивляется, что Киса возвращается так быстро. На лице – явное самодовольство. – Ну чё, поимел я ваш шоу-бизнес, – ухмыляется, принимая их скорбные лица за неодобрение собственных талантов. – Я даже аванс, сука, выторговал, вы прикиньте! Чё унылые такие, умер кто-то?       Мел не выдерживает. Оседает куда-то вниз и выглядит так, будто тронь его, и рассыплется. – Кис, тут такое дело, – мямлит Боря, кивая в сторону нужных окон. – Анжелка там сейчас, с режиссёром этим. – Да не могла она, – не знает, кого именно в своих словах хочет убедить, осекается нелепо. – С этим дедом вонючим… Не совсем же тупая!       Хенкин слова сказать не успевает, как Кислов мимо проносится, в сторону пожарной лестницы. Взбирается быстро и бесстрашно, как будто каждый день таким промышляет. Его нет пять долгих минут. Когда же его кроссовки, наконец, соскальзывают с нижней ступеньки на обратном пути, Хенкин подлетает ближе. На лице – отвращение, теперь уже не прикрытое иллюзиями. На протянутом телефоне – отчётливая картинка.       Два тела, сплетённые вместе в недвусмысленной позе.       Блять, ну с самого утра было понятно, что день будет крайне дерьмовым. Самое мерзкое тут то, что Мелу даже смотреть на это не нужно, он и так всё понял с первой минуты.       Киса злится, его ноздри раздуваются в желании всё разнести, но он ничего не делает. Знает, что бессмысленно. Знает, что бессилен. Прислоняется вдруг к плечу Хэнка лбом и замирает так на секунду-другую, и Боря в молчаливом шоке замирает тоже. Стоны противно режут пространство, прежде чем видео заканчивается. Хенкин отмирает первым, кивает в сторону Егора, схватившегося за грудную клетку. Будто весь воздух выкачали. Предлагает отвести друга к Генке. Домой ему сейчас нельзя. – Я убью его, – тихо, скорее своим мыслям, чем кому-то конкретному, шепчет Мел.