"The Shadow of the Prominences"

      Дом Роз стоял на южных окраинах Сеула, вне территории Саламандр, так что капо Тэмин предупредил меня быть осторожнее: не шуметь, не "высовываться", соблюдать на всякий случай "официальный дресс-код" — моя болотного цвета парка практически идеально подходила под запросы; шейный платок я в тот день не надела. Зато нацепила солнцезащитные очки, дабы скрыть "приметную" форму глаз.       Это было большое и громоздкое здание старого типа, тёмное и явно нуждавшееся в ремонте. Когда я выходила из такси на противоположной стороне улице, я уже понимала, что приятного внутри такого заведения ожидать не стоило: ближайшие улицы кишели криминальными элементами и местные фасады домов, на грани бедности, не могли скрыть свою подноготную даже при свете дня. Подумав о том, как эта часть района выглядела с наступлением сумерек, я передёрнула плечами от окатившей меня изнутри дрожи. Торопливо рассчитавшись с таксистом, я закинула на плечо и плотнее сжала лямку своего походного рюкзака с медикаментами.       Ещё на подъезде я смогла внимательнее рассмотреть Дом Роз и заметила вход. Теперь вдохнув больше для успокоения, чем для храбрости, я, коротко оглядевшись по сторонам, перешла пустынную дорогу, приближаясь к входу.       У тёмного проёма курили две пышнотелые женщины, чьи внушительные формы были плотно затянуты — у одной в короткое открытое чёрное платье, у второй — в топ на бретелях приметного цвета и джинсовые шорты. Заметив, что я приближаюсь к ним, обе недобро сузили и без того узкие, густо обведённые чёрным глаза.       — Добрый день, — я плотнее стиснула лямку своего рюкзака с хирургическими инструментами и медикаментами, и попыталась улыбнуться — вышло слабо. — Где я могу найти госпожу Ынхё?       Одна из них, — та что была в платье, — пренебрежительно скривилась, а вторая, облизнув ярко-подведённые губы, некогда наверняка приятным, а сейчас прокуренным голосом пробасила:       — Мамаша Ынхё? Сейчас… — он резким движением распахнула чёрную, тяжёлую, металлическую дверь, внизу поеденную ржавчиной, и позвала куда-то в полумрак: — Эви! Эээви!..       Из глубины здания раздался отклик, и женщина начала что-то быстро-быстро низким голосом тараторить на пониженных тонах, видимо договариваясь о встрече для меня. Всё это время, я по возможности спокойно стояла на месте, выдавая своё лёгкое волнение лишь поджатыми сильно губами и переступанием с ноги на ногу, а вторая женщина лёгкого поведения сверлила меня неприятным пристальным взглядом. Я не решалась ответно посмотреть, покорно ожидая.       Наконец, та женщина что говорила, обернулась, цокая языком из-за потухшей сигареты и чуть шире приоткрыв дверь, качнула головой:       — Ныряй, новенькая, — вишнёвые губы изогнулись в ухмылке, показавшейся мне глумливой, однако я просто с улыбкой поблагодарила её и быстро юркнула в зловещий проём на встречу неизвестному.       Широкий зал, служивший прихожей Дому Терпимости, был темен и несмотря на простор, ощущался тесным и душным: воздух здесь был затхлым и тяжёлым, наполненным запахом множества видов сигарет и электронных сигарет, отдушек кальяна и парфюмов разной степени слащавости, из-за чего казалось, что он маслянистой субстанцией заливался в лёгкие, силясь намертво склеить их. Слева у изгибающейся расширяющейся к низу лестницы из тёмного дерева, которая делает один поворот, прежде чем исчезнуть где-то на втором этаже, находилась стойка "рецепшена": старые исцарапанные столики, идеально протёртые и украшенные пепельницами, и относительно-чистые диванчики, чья обивка выцвела, и на которых сейчас отдыхало множество девушек всех возрастов, напоминали о том, что когда-то это здание вполне возможно было обычным отелем, прежде чем разделило столь незавидную участь.       Ропот в зале не прекратился: многие девушки курили, некоторые дремали, иные вполголоса продолжали переговариваться, однако некоторые подняли головы, наблюдая за мной. Я прошла по широкому ковру с крупным ворсом, узор которого из-за пыли и грязи невозможно было рассмотреть, прямиком к девушке, которая сидела за стойкой, клацая небрежно накрашенным в красный лак длинным ногтем в экран своего смартфона.       — Здравствуйте, — кратко кашлянув, я рискнула привлечь её внимание.       Девушка подняла взор, чуть сощурилась: она была молодой, не больше двадцати пяти, стройная, одетая в лиловый топик с одним открытым плечом, волосы её, собранные в высокий неаккуратный пучок с выбивающимися прядями, были выкрашены в красивый рыжий цвет.       — Госпожа Ынхё ждёт на втором этаже. — негромким уставшим голосом произнесла она, снова опуская взгляд в отложенный телефон. — Лучше бы тебе впредь не опаздывать — она начнёт вычитать из твоей зарплаты, новенькая.       — Я не… — я запнулась, неловко оглядываясь, и понизила голос, чуть склонившись через стойку рецепшена. — У меня другая работа здесь. Я — врач.       Девушка недоумённо вскинула бровь, вновь посмотрев на меня.       — Врач? — переспросила она, вдруг внимательнее оглядывая меня; она осторожно потёрла переносицу и только тут я заметила на бледной коже синеватые полукруги под глазами, проступившие от недосыпа и плохого образа жизни. — А…. Да, прошу за мной. — она неторопливо поднялась, окликнув какую-то девушку из близ сидящих. — Чанги, посиди на рецепшене.       Вставшая худая девушка в зеленоватом облегающем платье с ультракороткой юбкой, копавшаяся в этот миг в сумочке, подняла на неё взгляд, скорчив расстроенное личико.       — У меня клиентов меньше будет! — она капризно надула розово-малиновые губки.       — Это на пару минут… — устало вздохнула рыжеволосая, которую скорее всего, как я предположила, и звали "Эви".       Затем она обернулась ко мне со слабой улыбкой и жестом призвала меня следовать за ней.       — Идёмте со мной.       Я молча дёрнула уголками губ в ответ, и, сделав короткий выдох, направилась за моей провожатой по ступеням широкой деревянной лестницы прямиком на второй этаж.       На втором этаже нас ждал узкий длинный коридор в две стороны, видимо, идущий по всему периметру здания: от шлеи коридора подобно лабиринту отпочковывались множество маленьких одинаковых комнаток с приютившейся в углу бедно-сделанной кроватью, тумбочкой и столиком. Обитательницы комнат, открыто разодетые, вели себя кардинально по-разному: некоторые валялись на кровати, покуривая и пялясь в потолок, явно находясь под какими-то веществами, иные — с любопытством выглядывали в коридор, прислоняясь к стенам, переговариваясь с соседками и, разумеется, разглядывая незнакомого человека в своём притоне — меня.       В те минуты, что мы с моей провожатой пересекали коридор, клянусь, я впервые ощутила, что взгляды женщин могут быть неприятнее, чем взгляды мужчин: здешние обитательницы не стеснялись в выражениях и я подумала, что даже в Семье рядовые члены группировки не позволяли себе таких… комментариев. Со всех сторон так и слышались шёпотки.       — Это новенькая?       — Чистенькая…       — Н-да… Чистюля.       — Думаешь, целка?       — Сто проц… Зря она пришла продаваться сюда — Мамаша ей точно найдёт какого-нибудь старпёра-садиста…       — Хочешь сделать ставку будет ли у неё разорвано только дупло… или и чёрный ход разработают?       — Ахахахах, Чиён..! Подождала бы хотя бы день — где твоя жалость? Она же новенькая…       — Там же где твоя совесть… Возвращай сигарету за вторник, сучка…       Я старалась держать лицо и не реагировать на то, что слышала, но после сальных оценивающих взглядов, которыми меня облапала, кажется, каждая из них, хотелось помыться с мылом. И металлической мочалкой.       Горло сдавил тугой ком — впервые после того, ещё живого в памяти, нападения насильника на меня, я чувствовала себя такой грязной.       Однако я прекрасно помнила цель своего визита и потому позволила себе раствориться в мыслях и не думать о том, о чём говорили женщины лёгк… проститутки.

***

      — Итак, доктор Чхве, — мягко произнёс господин Тэмин, когда мы зашли в лазарет и остались наедине в бывшем кабинете моего брата. — Насчёт дела…       Я жестом вежливо пригласила капо присесть на единственный стул в комнате, однако он елейно улыбнувшись, взял меня за плечи почти по-джентельменски предлагая сесть мне. Я послушно опустилась на сидение, а господин Сон Тэмин пригладив длинные чёрные шёлковые пряди, прислонился бедром к столешнице, совсем рядом со мной: я вынуждена была постоянно смотреть на него снизу-вверх, вскинув голову, чтобы видеть его лицо, а не пах, и могу поклясться — судя по зловещей ухмылке — господину Тэмину такой расклад был по нраву.       — Так вот, один из моих людей, близких мне людей, попал в неприятную историю, связанную с одной женщиной… как бы помягче выразиться? — господин Тэмин рассмеялся, наклонив голову в сторону, и глазами скользя по каждому элементу скудного убранства кабинета. — С женщиной с низкой социальной ответственностью.       Прямой взгляд чёрных недружелюбных глаз резко контрастировал и с ребячливым тоном, и с улыбчивой подвижной мимикой. Будто глаза капо Сона Тэмина были неживыми.       — С женщиной, торгующей.. своим телом? — как можно бесстрастнее уточнила я.       — С проституткой, — наконец озвучил то, что висело в воздухе господин Тэмин подтверждая. — И эта женщина… нарушив ряд предосторожностей теперь требует определённой помощи. В беде она — в беде и мой друг. — капореджиме снова мягко рассмеялся, будто сказал какую-то шутку. — А раз в беде этот бедолага, то я обязан помочь с чем смогу. В конце концов, Саламандрам не пристало бросать одного из своих, верно?       Я осторожно кивнула, отвечая на прямой взгляд исподлобья мне в глаза.       Господин Тэмин красиво ухмыльнулся одним уголком губ и, покачав головой, оттолкнулся бедром от стола, поправляя манжеты своей кипенно-белой рубашки.       — Замечательно. — с довольством заключил он, и уточнил, вскинув бровь: — Вам, как врачу, необходима ли какая-то дополнительная информация о положении этой женщины?       Я чуть растерянно кивнула.       — Срок беременности и сведения о непереносимости каких-либо медикаментозных средств. — тут же без запинки ответила я, однако встретив полуудивлённый-полунасмешливый взгляд капо, снизила ставки. — Любые. — и поняв по паузе, что ситуацию не улучшила пошла на совсем слабую попытку компромисса: — По возможности.       Господин Сон Тэмин на миг возвёл глаза к потолку, будто правда раздумывал над сказанным мной, однако почти сразу же покачал головой, и привычная ехидная улыбка украсила его лицо:       — Знанием о вторых, я боюсь, с вами не поделиться даже Бог, по причине неведения. А первое… — он цокнул языком, словно прикидывал что-то. — Что ж, насколько мне известно срок беременности не превышает пяти месяцев. Два, или три — в крайнем случае. — он посмотрел на меня выжидающе.       — Хорошо. — я кивнула.       Господин Тэмин почти что хлопнул в ладоши, в итоге ограничившись тем, что просто сложил их на пару секунд перед собой, однако затем опустил их на столешницу, вновь опираясь на неё тазом.       — Теперь насчёт оплаты. — произнёс он серьёзным деловым тоном, но враз словам и тембру голоса, мягко улыбнулся. — Я — человек честный, Йерин.       Уже от одних этих слов для меня повеяло ложью, однако я слушала с прежним почтением, не меняясь в лице.       — Ты оказываешь мне большую услугу, и я, как человек с определёнными полномочиями и властью, могу оказать услугу в ответ. — веско почти по слогам проговорил господин Тэмин, пристально всматриваясь в моё лицо, явно изучая малейшие изменения в мимике. — В разумных пределах, разумеется. — тут же почти не опасно ухмыльнулся он. — У тебя есть что-то, чего бы ты хотела и что можешь озвучить прямо сейчас? — в этот миг моё сердце зачастило, и я невольно чуть приоткрыла губы.       — Или же тебе нужно время обдумать?       Это был мой шанс получить сведения о Чонхо.       Шанс один на миллион просто попросить показать мне папки, которые он вёл перед… перед своей смертью, перед тем, что с ним сделали. Узнать его распорядок, как он выживал здесь последние два года, узнать любые мелочи, возможно узнать каков был распорядок его дня в тот день…       В висках застучало, даже коварная въедливая гримаса на лице Сона Тэмина не смогла затмить то видение, что всего на пару мгновений, однако уже засверкало в голове…       Улыбчивое мягкое лицо старшего брата, с ямочками на щеках, тёплыми пальцами, нежный полный доброты и безоговорочной любви взгляд.       — Йери-Йери, ты опять будешь спать до полудня?       — Но ведь сегодня воскресенье, глупый старший брат!       — Йери-соня, вставай! Ты проспишь всё самое вкусное…       — Что это, Чон? Пахнет… пахнет черникой и хлебом?       — Не просто "черникой" и "хлебом", Йери-Йери…       — Это… круассаны?!!       — Самые настоящие! С хрустящей корочкой. Мне Луиза дала рецепт.       — Та девочка, что приехала по обмену?       — Она самая.       — Чон, я тоже хочу в старшую школу. Тоже хочу гулять с крутыми старшеклассниками!       — Придёт и твоё время, Йери-Йери. Нужно просто чуть-чуть подождать…       — Ты всегда так говоришь, Чонхо!       — Да, потому что так и будет в конце концов. Ты тоже будешь гулять, и ты будешь сверкать, Йери-Йери…       — Почему не сейчас?       — Потому что… Разве тебе не хочется ещё немного покапризничать со старшим братом? А я так и быть принесу тебе круассаны и чернику сюда…       — Мама не разрешает есть в комнате, Чон.       — А мы аккуратно, и только над тарелкой, а крошками покормим тех голубей у клумб… Согласна, Йери-Йери?       — Да! Да!       — Тогда — секрет?       — Секрет, Чон!..       Светлый миг безвозвратно-утраченного счастливого прошлого в море мрачного настоящего и, возможно ещё более кошмарного беспросветного будущего.       Я хотела сказать одно, но губы мои озвучили совершенно другое:       — Я бы хотела, чтобы всякая слежка за моим окружением — моими друзьями — была прекращена, а уже собранные сведения — о них уничтожены. — на кону была жизнь и безопасность Ёсана, я не могла поступить иначе.       Это был уникальный шанс узнать необходимую мне информацию — однако ужас сковал меня при мысли, что я вынуждена была сделать выбор. И снова, не в пользу Чонхо. Но в пользу Киви.       Однако тихий смешок капореджиме быстро вывел меня из тяжких размышлений: я вскинула на него удивлённый взгляд.       — Йееерин… — протянул он елейным голосом, и пальцем покачал, будто ребёнка пожурил. — Йери-Йери, — у меня внутри всё передёрнуло от отвращения. — Мы же говорим о пределах разумного. Даже если бы я был ответственен за внешнюю слежку Семьи, я бы не стал совершать такое. — с лёгкой улыбкой мягким шелестящим голосом протянул он. — Это преступление против Дона и его доверия. — убеждающая интонация с едва заметной каплей иронии и взгляд исподлобья. — Ты так не думаешь?       Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.       — Так, ладно. — махнул рукой господин Тэмин. — Вот что. Думай об этом не как об "услуге" в ответ. Думай, как о каком-то маленьком скромном одолжении. — пояснил он и через пару секунд наблюдения за мной, с фальшивой учтивостью спросил: — Появились ещё идеи? Или всё-таки нужно время подумать?       Я напряжённо свела брови на переносице, чудом не впиваясь пальцами в подлокотники стула и силясь оставаться спокойной хотя бы внешне: внутри меня бушевала буря, эмоции и мысли вступали в поединок… Мне нужно было решить: рискнуть или нет?       Видимо затянувшееся молчание наскучило господину Тэмину, потому что в какой-то момент он вновь заговорил.       — Так, ладно. Мне нужно чтобы моя… проблема была решена в ближайшее время. — сделав паузу перед словом с особым значением, твёрдым тоном вполголоса пробормотал он, поглядывая на циферблат наручных часов. — Я даю тебе три дня на раздумья, потом… — он уже двинулся было к выходу, но замер, сделав лишь шаг, ибо я не слишком расторопно схватила его за локоть.       — Нет! — я побледнела от испуга, тут же разжимая пальцы и поспешно поклонившись всё же рискнула: — То есть… я хотела сказать, что знаю, что могла бы попросить в ответ.       Когда я озвучила своё второе предложение, лицо господина Тэмина озарилось счастливой улыбкой. Он даже в ладоши пару раз хлопнул от эмоций.       — Госпожа Чхве! Что же вы сразу не сказали?! — риторически провозгласил он радостным тоном. — Да, это вполне уместная просьба. — с важностью подтвердил он. — Я даже готов выполнить её заранее, если вы сейчас, конечно, свободны…       Я согласно кивнула.       — Великолепно. — заключил капореджиме, жестом показывая мне подняться. — Тогда следуйте за мной.       Я, с тяжело бьющимся сердцем, одолеваемая тревогой, последовала за ним. На выходе из лазарета господин Тэмин подозвал одного из своих реджиме, чтобы дать ему шёпотом на ухо какие-то указания и, видимо, отослать по делам. Второго телохранителя он взял с нами. Мы вместе прошли по коридору от больничного крыла прямиком к лифту, и опустились на нём на ещё два этажа с помощью специального пропуска господина Тэмина.       Выходя на крайний нижний этаж здания Семьи, где для дальнейшего безопасного следования по проходу был необходим восьмизначный код, я впервые ощутила себя как Форт-Ноксе. Мы втроем прошли несколько дверей, сворачивая за угол и наконец остановились перед неприметной металлической дверью, похожей на все остальные двери на этаже.       — За этой дверью находится старый архив, доктор, — господин Тэмин позволил себе короткую усмешку, которая в неверном свете коридора показалась мне даже глумливой. — Вы попросили меня посмотреть дело вашего брата — я держу слово: вы увидите бумаги. Однако прежде чем мы начнём, вам нужно будет знать о двух условиях: первое — вы сдадите телефон моему подручному, а также любые ручки и бумажки; ни каких средств переноса информации; второе — времени у вас ровно час. Устраивает?       Я послушно кивнула: даже если бы я рискнула возразить, это ни к чему бы не привело. С замершим от волнения и нервного возбуждения сердцем, я отсчитывала секунды, пока подручный господина Тэмина меня досматривал, проверяя карманы джинс и кофту. Наконец, телохранитель кивнул капо, и мужчина со смешком приложил карточку к электронному замку архива.       Раздался щелчок где-то в замке, господин Тэмин надавил на ручку и открыл дверь, с улыбкой приглашая меня пройти вперёд. Кивнув в знак признательности, я шагнула в старый архив, с благоговением оглядываясь и облизывая пересохшие враз губы.       Старый архив Семьи был небольшим помещением шагов десять в длину и где-то вдвое больше в длину. Кроме пустого стола в пространстве прямо напротив восьми одинаковых заполненных коробками-близнецами двусторонних шкафов с деревянными полками в комнате больше ничего не было.       Разве что ещё у стола неловко пристроился одинокий обычный деревянный стул.       — Не беспокойтесь, после семи вечера здесь обычно пусто, как в массовом захоронении после ограбления.       Господин Тэмин не стал дожидаться, когда я осмотрюсь, и проследовал мимо меня в неширокий проход между шкафами, жестом указывая мне.       — Сюда, пожалуйста.       Я послушно направилась следом, чтобы у третьего шкафа слева, повернуть за мужчиной и пройти мимо полок: Сон Тэмин остановился почти у конца стеллажа и, аккуратно снял нужную коробку. Я кивнула, показывая, что запомнила её местоположение, и затем мы вместе вернулись к столу.       Господин Тэмин поставил коробку на чистую отражающую блёклый свет нависающей сверху лампы поверхность, и пока я садилась, одарил меня последней ехидной улыбочкой.       — Время пошло, доктор Чхве, — сказал он, прежде чем исчезнуть за щёлкнувшей замком дверью. — Не шалите тут. Я вернусь ровно через час.       И я осталась наедине с заветной для меня коробкой.       Первым делом, я ринулась разбирать её содержимое, аккуратно извлекая один за другим скромный набор предметов: две крупные книги — синяя и чёрная — похожие на гроссбухи, толстая папка с множеством вложений и крохотная тонкая папка.       Отложив последнюю зловещую улику, я начала с просмотра двух главных — книга по учёту медикаментов, которые вёл Чонхо.       Я с жадностью открыла обе книги, быстро начиная анализировать цифры и сравнивать между собой дни, количество потраченных лекарств и суммы, и… это был полная бессмыслица, однако в учётных книгах Чонхо сходилась каждая цифра.       Всё — до последнего пакета физраствора, мелкого шприца или пачки пластырей.       Но такого не бывает даже в самых современных лучших больницах, где за учётом следят несколько людей! Всегда что-то да пропадает, а отчёты моего брата выглядели… безукоризненно, идеально.       Я опустила взгляд на записи марта полуторагодовой давности — в тот кошмарный март случилась небольшая стычка, и Чонхо приходил домой едва волоча ноги: от количества операций, проводимых за день, мой брат из-за тремора и перенапряжения пальцев не мог нормально есть палочками, регулярно просто роняя их — Чонхо тот месяц ел исключительно вилкой…       Я провела кончиками пальцев по записям, которые брат должен был вести в тот злополучный март: почерк был его — без сомнения. Вернее, почерк был идеальной подделкой почерка Чонхо: я погладила в совершенстве скопированные иероглифы, в которых не было решительно ничего, что указывало бы на проводимые часами операции, на тремор, усталость, невнимательность, мышечную слабость и дёрганность движений… Все записи были сделаны идеально-ровным каллиграфическим почерком до последней чёрточки и завитка.       В бумагах не было абсолютно ничего полезного.       Я чуть оттолкнула гроссбухи от себя, сморщиваясь и потирая лоб и лицо от усталости. В помещении архива висели часы, и стрелки их неумолимо ползли вперёд, показывая, что примерно половину отведённого мне времени, я уже потратила.       Я поспешила взять себя в руки, гоня прочь разочарование: своими эмоциями я займусь позже, а сейчас мне следовало как можно полезнее потратить оставшиеся драгоценные минуты. Закрыв гроссбухи с учётами лекарств, я аккуратно сложила их в коробку, и пододвинула к себе две папки.       Начав с толстой, я с удивлением и замиранием сердца увидела… досье на моего брата. Абсолютно вся его история, данные где он учился, с кем общался, фото слежки, список знакомых, наше фото вместе у университета с Ёсаном…       Я не сдержалась пальцем оглаживая роковой снимок и борясь со смертельным желанием вытащить фото из дела и забрать его себе. Бездушный сталкер — кем бы он ни был — будто одним этим изображением украл наш счастливый момент. Момент, который ему не принадлежал.       Йери-Йери, сантименты из головы прочь. Прочь! Думай. Дуууу-маай…       Я пролистала папку с досье целиком, однако на первый взгляд там опять же не было ничего интересного или заслуживающего внимания: дело Чонхо не было подозрительным, все его действия были кристально-прозрачными и, судя по этим документам, он не лез в дела организации, не путался ни в чём сомнительном и вообще делал только то, о чём его просили.       Распорядок всех дней недели, назначенные рецепты и сдержанные характеристики от капо — всё до последней мелочи было в порядке, и внутренний голос подсказывал мне, что если бы в Семье что-то подозревали, то дело Чхве Чонхо не оказалось бы в архиве.       Значит, Дон и остальные капо посчитали моего брата случайной жертвой.       Я распрямила плечи, терпеливо размышляя, на автомате задумчиво поглаживая два раскрытых листа характеристик — один за подписью Чона Уёна, второй — Чхве Сана. И так как я не верила, что мой брат — наркодиллер, то напрашивался закономерный вывод…       Чонхо никому не рассказал о наркотиках, найденных в лазарете, потому что не знал, кому может доверять.       Случайно найдя взглядом часы, я быстро захлопнула досье, понимая, сколь мало времени осталось. Я убрала толстую папку обратно к коробку, и тревожным тяжёлым предчувствием потянулась к последнему файлу, ещё не просмотренному мной.       Я догадывалась наверняка, что там увижу, однако всё равно не сдержала болезненного вдоха и скривила уголок губ, когда открыла папку.       Отчёт о смерти Чхве Чонхо.       Не медицинский, конечно. Кто в отсутствии врача будет делать вскрытие? Да, и вряд ли мафия столь услужлива, чтобы сразу забирать тела с места перестрелок. В лучшем случае — за ними потом подъедут, чтобы похоронить в братской могиле где-нибудь в глуши.       В голове невольно всплыл одинокий белый венок на покорёженном самодельном кресте из веток, холод твёрдой промёрзлой земли, которая будто окоченела вместе с моим сердцем, а также горячая даже сквозь чёрную ткань перчаток сильная рука на моём плече…       Собравшись с духом, я полностью прочитала отчёт, не найдя в нём, впрочем, ничего нового для себя: всё было ровно как мне и сказали. Фото в нём не было, однако последние строчки отчего-то заставили меня нахмуриться, вызывая смутное сомнение:       "«… со слов, последний говоривший с ним — Сон Минги."

"Чхве Сан"

      Нет, сами по себе строчки ничего не значили, и то, что младший босс подписывает документы наравне с Доном и консильери, меня не удивило. Скорее удивила сама формулировка.       Со слов..?       Со слов Сона Минги? Значит ли это, что ещё до неожиданного повышения беловолосого реджиме в рядах и приближения его к консильери, господин Сан подозревал его настолько, чтобы допросить о смерти моего брата? И насколько "внезапен" в целом тогда "карьерный рост" Минги у консильери?       "Насколько помню, это впервые за годы, когда юный реджиме так быстро поднимается выше"…       Я сложила аккуратно документы, относя коробку на место и возвращаясь за стол. Нехорошее предчувствие снова заворочалось внутри меня, однако я отодвинула эмоции на задний план вновь. Мне следовало размышлять с трезвой головой, а не утопать в теориях заговора на почве собственного дурного настроения. Впрочем, до прихода господина Тэмина оставалось не более пятнадцати минут, а настроение у меня грозилось стать паршивее и паршивее с каждой секундой: несмотря на возможность получить новые сведения, я практически ничего не узнала, и меня не отпускала мысль, что капо нарочно всё так обставил.       Нашёл простодушную идиотку для своих дел.       С другой стороны, не откажешь же одному из верхушки мафиозной организации, в которой состоишь по собственной прихоти? Бери, что дают, Йерин.       Вздохнув, чтобы успокоиться, я принялась считать окружающие меня предметы.       Четыре стены, один стол, один стул, восемь шкафов за моей спиной с кучей коробок, шесть люминесцентных длинных ламп, никакой пожарной системы — даже огнетушителей нет, одни часы на стене справа, четыре вентиляционных отверстий под потолком и у пола…       Стоп. Что?       Я нахмурилась, резко взглядом возвращаясь к четырём зарешёченным отверстиям в стенах. На такое не обратишь внимание случайно — только если не искать специально и не заострять взгляд, но я уже увидела, и теперь это действительно показалось мне странным.       Зачем в таком маленьком помещении, пусть и подземном, так много вентиляционных отдушин? Двух под потолком будет более, чем достаточно…       Я быстро глянула на часы. Десять минут. Хватит?       Я вспомнила взгляд Дона, Чона Уёна, Чхве Сана, наконец, золотой предупреждающий меня взор самого опасного и потому лучшего киллера во всей Корее…       И решила рискнуть.       Йери-Йери, десять минут, и ты не должна попасться ни за что. Будь бесшумной, будь храброй и главное — соберись.       Я как можно тише поднялась, подбегая к первой вентиляционной решётке у пола: осторожно подцепив её пальцами, я обнаружила за ней чернеющее пространство. Сунув туда руку, я ощутила лёгкий воздушный поток, и поспешила навесить решётку обратно. Здесь точно была вентиляция.       Перенеся стул в сторону, я сняла вторую решётку наверху возле двери: вновь сунула руку, вновь с закушенной губой обнаружила едва заметное дуновение ветерка. Проверка третьего отверстия под потолком, находившегося в глубине помещения также ничего не дала, однако последнее четвёртое отверстие, прятавшееся в тени возле шкафов, оказалось совсем не так просто.       Сняв решётку и сунув кисть в темноту, я не почувствовала ни движения стылого воздуха: а с заведённым от азарта сердцем, просунув руку чуть дальше, я уткнулась пальцами в стену.       С закушенной губой я судорожно обшарила дно стенного тайника-ниши, однако ничего не нашла. Тогда я перешла на стенки, и на верхней обнаружила кое-что.       Шорох бумаги. Небольшой конверт.       Я быстро, но аккуратно сняла прилепленный на скотч конверт: он оказался не запечатан, и я просто открыла его, рассматривая три старых фото, собранных внутри.       На первом и самом старом изображении был младенец: фото было небольшим, не лучшего качества, к тому же чёрно-белым, и кроме куска однотонной простыни, на которой он лежал больше ничего видно не было. Однако на ножке мальчика виднелась бирка, так что я сделала вывод, что ребёнок был запечатлён в роддоме.       Озадаченно развернув фото, я не обнаружила никаких подписей. Даже года.       Вторым снимком был хмурый мальчик десяти лет на фоне большого тёмного дома — фото было цветным, но качество также было низкое. Однако на сей раз на обороте была надпись: хотя, пожалуй, то было слишком сильное определение для трёх очень криво-выведенных иероглифов. Я даже не сразу разобрала, что там было коряво выведено одно слово.

Крысёныш.

      И опять-таки ни единой даты.       Третьим и последним было фото детей. На снимке на фоне дорожки в парк позировали трое: улыбающийся худенький мальчик с раскосыми светловатыми глазами, темноволосая скромно-жавшаяся к нему девочка-европейка и хмурый серьёзного вида, но забавный и пухлый паренёк немногим старше первых двух. Они выглядели счастливыми и потому я тоже улыбнулась, рассматривая чуть выцветшие лица.       Уже ничего не ожидая, я перевернула фото, чтобы на обороте наткнуться взглядом на надпись:

"Весельчак, Мишка и Джун-ни. 1989 год."

      Я отмерла только в тот миг, когда услышала тихие едва слышные шаги из коридора, приближавшиеся к архиву. Судорожным взглядом отыскав циферблат настенных часов, я поняла, что у меня меньше минуты, — меньше половины минуты! — чтобы решить.       Вернуть снимки или оставить их себе?       Я сунула стопку фото обратно в конверт, резко согнула его пополам, засовывая спереди в белье, за ремень и прикрывая сверху кофтой. Одним молниеносным движением я вернула решётку на место, слушая как затихают шаги, впопыхах вернулась за стул и успела сложить руки перед собой в замок и изобразить скучающий вид в момент, когда щёлкнул замок.       Я подняла взгляд на вошедшего капо, который внимательно оглядывая меня взглядом, мягко улыбался.       — Пора. — чуть качнул головой господин Тэмин.       Я послушно поднялась и последовала за ним, втайне молясь, чтобы он ничего не заподозрил.       Стоило нам выйти, как господин Тэмин жестом приказал своему подручному осмотреть меня: во время всей "процедуры" я задерживала дыхание, готовая упасть в обморок от зловещей будто приклеившейся к губам капо ухмылочки.       — Надеюсь, вы продуктивно провели этот час, госпожа Чхве. — ехидно прокомментировал он, пока его телохранитель возвращал мне телефон.       Он ничего не нашёл, и я молилась, чтобы в свете ламп не было видно насколько я бледная, и как моя прямая напряжённая до судорог спина обливается холодным потом.       — Я узнала всё, что мне необходимо, господин Тэмин. — твёрдо отчеканила я непоколебимо и равнодушно глядя перед собой. — Благодарю.       — Не стоит. — поднял руку капо. — Наши дела ещё не улажены. Завтра в час дня вас заберёт водитель на белом Chevrolet Camaro — он довезёт вас до площади Харрингтона у Центрального парка Йонгсан. Оттуда вы возьмёте любое мимо проезжающее такси, кроме первого, и на нём доберётесь до лесного парка "Вишня в Цвету". Рассчитайтесь наличными. — я слушала инструкции внимательно, стараясь игнорировать всё ещё колотящееся в груди сердце. — Вы пройдёте парк целиком, и в два часа ровно будете у восточной границы парка. Серая Toyota Camry с моим водителем будет ждать вас. Он отвезёт в нужное место. После, в шесть вас заберут и доставят сюда. Трёх часов вам ведь с лихвой хватит для вашего дела?       — Да, господин Тэмин. — ответила я, и покорно последовала за мужчиной, когда он медленным шагом направился к лифту.       — Отлично, значит остались сущие мелочи. — покивал господин Тэмин, и бросил на меня неоднозначный хитрый взгляд. — Сколько я должен вам за операцию, доктор Чхве?       Я запнулась было, сглатывая слюну, которой у меня в горле не было, но после чётко и ровно ответила:       — Согласно международной конвенции, любая беременная женщина имеет право на медикаментозный аборт…       — … да-да, мало ли плод от насильника или нежелательный. — закончил за меня, фактически перебивая, капо и пару раз махнул рукой, показывая, что ему это известно и он считает это скучным. — Как в нашем случае. Однако, мы ведь живём согласно корейскому законодательству, верно? — он вновь бросил на меня неоднозначный взгляд, облизывая нижнюю губу и закусывая её. — А в корейском кодексе, по-моему, был пункт об оплате…       Мне казалось, будто капо пытается проверить мои "границы" — где находится мой предел, иначе к чему такие пространные разговоры.       — Господин Тэмин. — серьёзно и твердо начала я, остановившись у лифта, и капо повторил движение за мной. — Я бы предпочла не брать у вас никаких денег, потому что мне более чем достаточно того, что платит мне Дон за мою работу. — честно и аккуратно заключила я, глядя прямо в глаза, и добавила также спокойно: — И я бы предпочла считать, что я — доктор согласно международной конвенции, потому что согласно корейскому законодательству, то, что я совершаю — преступление.       Господин Тэмин на пару мгновений, кажется, действительно был немного, но удивлён — судя по выражению лица, а затем усмехнулся, засовывая одну руку в карман, а другую заводя за мою спину и нажимая на кнопки сигнализации.       — Восхищён и обескуражен. — он послал мне очередную преисполненную довольства ухмылку и кивком подозвал своего подручного. — Мне нечего в таком случае возразить.       Он приложил ключ-карту к лифту, и мы втроём зашли в приехавшую кабину. В молчании мы добрались до этажа с лазаретом, и я с бесшумным выдохом облегчения, наконец, покинула кабину с не самым приятным мне обществом, и только тогда услышала.       — Единственное и последнее…       Я резво обернулась, ожидая, что капо добавит. Его телохранитель с каменным лицом придержал кнопку лифта, чтобы двери не закрывались.       — Это дело щекотливое, доктор Чхве. — господин Тэмин моргнул и прищурился, чуть запрокидывая голову и оглядывая меня из-под чёрных необычайно-густых для мужчины ресниц. — Могу я рассчитывать на полную конфиденциальность от начала и до конца?       — Да, конечно. — тут же твёрдо кивнула я. — Я даю вам слово.       — Чудно. — доверительно протянул господин Тэмин, расплываясь в жемчужной белозубой улыбке. — В таком случае, буду ждать от вас известий после завтрашней миссии как можно скорее…

***

      Так и началась моя сегодняшняя работа.       Направляясь к хозяйке Дома Роз, я думала об этом.       Я впервые была в доме терпимости, но меня уже отталкивала царящая в нём атмосфера: безысходность и отчаяние разрушенных и разрушающихся судеб. Нищета, наркотики, насилие, бесконечное унижение самой человеческой сути изо дня в день, низведение человека до вещи, до одной конкретной функции, созданной для удовлетворения физической потребности…       Я шла, невольно оглядываясь вокруг и видела не людей, а жалкие оболочки, наполненные сломленными мечтами и надеждами, злобой и жаждой нажиться. Люди здесь готовы были соперничать за любую мелочь, цеплялись за любое благо, и страшно было то, что иначе быть и не могло: их эгоизм и алчность не вызывали у злости — лишь боль.       Внутри рядом с гигантским желанием развернуться и убежать не оглядываясь, шевелилось крохотное желание: мне хотелось помочь этим людям. Однако, единственное, что я могла сделать в этом мрачном доме — быть собой.       Я — врач, и я от этого не отступлю.       Ведущая меня девушка остановилась перед единственной "не картонной" дверью в коридоре и громко, явно заученно, постучала по тяжёлой махине перед собой.       — Госпожа Ынхё, это Эви. К вам врач.       Через паузу из-за двери раздался звучный, но скрипучий, как орган у которого засорились трубы, голос.       — Эви? Пусть войдёт, а ты — жди за дверью.       Моя провожая повернулась ко мне, коротко кивая, я благодарно улыбнулась ей в ответ.       Приподняв голову и расправив плечи, я решительно распахнула дверь, входя в помещение.       Комната была значительно больше любой из виденных мной спален и выглядела как кабинет: бордовые обои с рядами ровных, выстроенных в вертикаль, золочёных контуров ромбов, создавали впечатление почти интимного полумрака, и даже широкое окно напротив двери, не спасало атмосферы. У окна длинный комод, у стен слева и справа — шкафы с папками, всевозможными статуэтками, коробками и стопками бумаги. Под потолком висела одинокая люстра с тремя плафонами, изображающими чаши пионов. Прямо передо мной оказался ковёр, а через пару шагов вглубь комнаты стоял письменный рабочий стол. За столом, на кресле с золочёным нелепым венцом на спинке и с сильно-потёртой красноватой обивкой, восседала невысокая женщина лет пятидесяти с одутловатым лицом и выкрашенными в белёсый блонд волосами, собранными в небрежный низкий пучок.       Стоило мне войти, как она прервала шутливый разговор с тучным мужчиной, жестом отсылая его прочь, и перевела на меня невыразительный взгляд тёмных, как дёготь глаз, — липким он был ровно столько же. Едва мужчина исчез за дверью, как с лица госпожи Ынхё, как старая краска с забора, слезла вся напускная доброжелательность.       — Это тебя, Хёну прислал? — грубо спросила она.       — Сон Тэмин, госпожа. — поправила я, стараясь быть вежливой.       Лицо хозяйки борделя удивлённо вытянулось на миг, прежде чем она как-то понимающе скривилась, мерзко ухмыляясь, и щёлочки её горящих угольками из полумрака глаз, напомнили мне взгляд кобры, затаившейся в засаде.       — О. Тем лучше. — она усмехнулась; было похоже на подавившуюся мухой жабу; а затем пробормотала вдвое тише: — Хоть приберётся за собой. Эээви! — вдруг резко загорланила она.       Дверь тяжело приоткрылась и на пороге возникла та самая девушка с рыжими волосами со стойки рецепшена.       — Да, госпожа? — покорно спросила она       — Проводи, эээ… — госпожа Ынхё нахмурилась, переведя взгляд на меня, и видимо вспомнить имя, которое она у меня не спрашивала.       — Доктор Чхве, — любезно подсказала я.       Лицо женщины пошло некрасивыми пятнами, она поморщилась, смотря на меня, как на кусок гнилой рыбины, но всё же повторила:       — Проводи доктора Чхве в восточное крыло. Она должна решить проблему Ёльми до шести часов.       В этот миг — менее, чем на полсекунды — но я заметила, как Эви побледнела, однако затем с каменным лицо покорно поклонилась. Я тоже учтиво поклонилась хозяйке борделя, хотя того мне совсем не хотелось, и мы обе покинули кабинет госпожи Ынхё.       Стоило нам оказаться в коридоре, как я нагнала свою провожатую, мягко дотрагиваясь до её плеча: Эви всё равно вздрогнула, переводя на меня вопросительный взгляд.       — Что? — тихо спросила она.       — Там, в кабинете, мне показалось, что вы побледнели, Эви, — как можно осторожнее постановила я. — С Ёльми что-то не так?       Лицо Эви исказилось в болезненной гримасе, однако она поджала губы, промолчав.       — Эви, мне нужно знать. — попробовала я вновь, на этот раз с увещевательной интонацией. — Я — врач, мне можно довериться.       На пару секунд, Эви не сбавляя шага посмотрела мне прямо в глаза: в её взгляде было столько тревоги и скрытой боли, что мне стало неловко и неприятно от самой себя. Какого чёрта, я лезу в чужую душу?       Однако в миг, когда я хотела было уже извиниться, Эви отвернулась, снова смотря прямо перед собой и совсем тихо произнесла:       — Вы сами всё увидите, доктор.       Внутренне напрягшись я решила более не задавать вопросов, дабы не тревожить спутницу ещё сильнее.       Мы быстро пришли в так называемое "восточное крыло".       Это была более тихая и запустелая часть здания: здесь веяло пылью и одиночеством, но дышалось как ни странно, значительно легче, чем в комнатах для "обслуживания" клиентов.       Единственное, что меня ужаснуло, когда я вошла в комнату моей пациентки — состояние Ёльми.       Она слабо качалась кульком из стороны в сторону, едва приоткрывая опухшие красноватые веки. Покрытые синяками бледные руки она сложила на груди. Слишком худая, Ёльми была одета слишком легко — только в футболку и джинсы, а в комнате было распахнуто окно и гулял прохладный ветер; открытая кожа рук и шеи покрылась мурашками и побелела: на искусанных губах застыли ниточки вспененной слюны.       Я, не глядя на Эви, бросилась к кровати, бросая рюкзак на тумбочку.       — Боже, что с ней?! — я воскликнула это скорее неосознанно, однако от двери тут же послышался ответ.       — Никакого бога. Она под наркотой, прост…       Раздалось цоканье каблуков, и в комнату зашла высокая стройная кореянка с вишнёвым красивым каре волос. Она остановилась напротив кровати Ёльми и, затянувшись, с негромким звуком рухнула в старое взвизгнувшее пружинами кресло.       — Давно она в таком состоянии? — я попыталась успокоиться и задвинуть эмоции на второй план.       Девушка с вишнёвым каре неопределённо пожала плечами.       — С прошлого вечера, наверное, — протянула она, снова затягиваясь. — Или раньше. Мы тут все предпочитаем не быть трезвыми, Док. А то — так и умереть захочется.       Я отстранённо подумала, что её можно было бы даже назвать красивой: если бы карие, яркие, как два рыжих осколка, глаза не были бы наполнены равнодушием и вселенской усталостью, а уголок подведённых вишнёвым губ не был опущен вниз, как от вечной обиды.       — Как вас зовут? — я закатала рукава кофты, решившись и готовя себя к тому, что нужно было сделать.       Девушка с вишнёвым каре чуть удивлённо вскинула бровь, однако ответила:       — Можете звать Ари.       Я на секунду застыла, в то время, как Ари усмехнулась, натягивая на лицо циничную ухмылку.       — Да, Док. — чуть кивнула она. — Некоторым в жизни только с именем разве что и везёт.       Я отмерла, облизывая губы и сглатывая, а потом решительно посмотрела сначала на всё ещё стоящую на пороге Эви, прижимающую сжатый кулак к груди, а потом на Ари.       — Вот что. Мне нужны ассистенты. — сказала я честно. — Двое. Вы не могли бы мне помочь?       Ари пожала плечами, слегка привставая на старом кресле и лишь кивнула в итоге.       Эви же на пороге явно замялась.       — Мне нужно возвращаться за стойку… — пробормотала она, в волнении разглядывая коридор, однако затем перестала сминать пальцами ткань у себя на груди и, нахмурившись, решительно сказала: — Впрочем, Чанги подождёт, я думаю.       — Тогда для начала, перестаньте курить, пожалуйста, Ари, — вежливо попросила я. — Где здесь уборная?       — Сортир за углом, — отозвалась Ари, затушивая бычок и выбрасывая его в железную банку из-под кофе, служившую пепельницей.       — У нас два совмещённых помещения с ванной и туалетом в разных концах этажа, — пояснила с робкой улыбкой Эви.       Я кивнула.       — Для начала, отведём Ёльми в уборную. И мне понадобиться стакан воды.       Втроём мы почти без труда дотащили полубессознательную Ёльми до туалета, где я развела в большом стакане ложку марганцовки.       — Рвать её будет нещадно, — прокомментировала Ари, когда я опустилась на колени рядом с придерживаемой пациенткой и заставила Ёльми выпить раствор маленькими поспешными глоточками.       — Нам необходимо промыть ей желудок, так что я на это и рассчитываю, — ответила я, передавая Ари стакан и мы вместе с Эви, стали держать Ёльми над унитазом.       — А просто ей таблетки дать нельзя? — под первые звуки рвоты поинтересовалась бесцветным тоном Ари, равнодушно взирая на судорожно-трясущуюся Ёльми.       — Нельзя, — проговорила я, чуть морщась от резкого запаха. — Я не знаю, что она приняла и в каких количествах. Что если у лекарств будет реакция?       Умыв Ёльми и повторив процедуру ещё дважды, — пока не убедились, что из неё не выходит ничего кроме марганцевого раствора, — мы последний раз помогли ей умыться и, взвалив на плечи хрупкое, как ворох костей, обтянутых кожей, тело, направились к ней в комнату.       Там я осмотрела девушку — живот, руки, ноги, голову. Посветила зрачки, расстраиваясь, что реакция у неё всё равно была чрезвычайно слабой.       После с помощью Ари и Эви я сняла с девушки джинсы с бельём: я попросила двух моих ассистенток подержать ноги пациентки согнутыми в коленях и, надев перчатки и очистив её промежность влажными дезинфицирующими салфетками, я приступила к самому важному осмотру.       Это было смущающим только вначале, однако, затем я полностью сосредоточилась на деле, и смущение отступило на второй план.       С приборами было бы удобнее, однако за неимением УЗИ-аппарата, приходилось довольствоваться старыми методами — благо, их нам тоже преподавали, и я знала их, как и любой другой студент.       Я прощупала стенки влагалища специальным инструментом, взяла кровь и сделала быстрый анализ на ХГЧ, устанавливая срок беременности.       — Ну как? — спросила меня Ари, пока мы одевали Ёльми обратно и укладывали её удобнее.       — Третья неделя, ничего критичного, — ответила я, выдыхая.       Почти всё было позади.       Достав необходимые медикаменты несколько таблеток, — почти горсть — я дала их Ёльми, помогая запить чистой водой из стакана, а потом укладывая её на постель.       — Теперь уходите, Док? — поинтересовалась Ари, как и я, наблюдая за засыпающей Ёльми.       — Пока что нет. — ответила я, сверяясь со временем на телефоне. — Через полчаса её нужно сводить в туалет. Потом ещё через час — один раз. И тогда всё.       — А почему таблеток так много? — спросила Эви, глядя на меня с беспокойством.       Я поспешила её успокоить:       — Их немного. На самом деле нужно лишь две из них — остальные обезболивающие и что-то вроде комплекса витаминов: у Ёльми сильно истощённый организм…       Полчаса прошли быстро, почти незаметно — все мы думали о чём-то своём, девушки изредка переговаривались: я попросила их помыть пакет зелёный яблок, которые достала из рюкзака. Мысль о том, что проведать спящую Ёльми вообще вряд ли кто-нибудь придёт, вдруг заставила загрустить.       Ари вызвалась даже вымыть вазу, стоявшую в убогой комнате с облезшими обоями: именно в неё они с Эви и сложили вымытые яблоки, установив стеклянный сосуд на тумбочке у кровати Ёльми.       Я же в это время напряжённо размышляла о найденных вчера фотографиях, которые теперь были спрятаны в одной из книг у меня в квартире. Был ли это тайный сбор сведений неизвестными предателями? Если да, то понять, что там делало фото молодого Хонджуна и его брата — а их я узнала — с незнакомой девочкой, я могла. Однако… младенец? И кто тот мальчишка на фоне мрачного крупного дома, похожего на сложившую крылья летучую мышь? Дом казался мне смутно знакомым — словно я видела его…       — Док, она кажется просыпается, — позвала меня Ари.       Я кивнула, выплывая из своих размышлений, и мы помогли Ёльми подняться и довели её до туалета: Ари без стеснения осталась с нею, пока мы с Эви благополучно ждали в коридоре. Когда моя ассистентка с вишнёвым каре вывела Ёльми из уборной, она напряжённым голосом уточнила:       — Кровь должна быть?       — Немного, не более ста миллилитров, — ответила я.       Ари махнула рукой.       — Там три капли, значит всё — ок, — сказала она.       Мы снова уложили Ёльми спать, однако на этот раз из коридора в комнату потянулись любопытные: две девушки заглянули и одна из них с беспокойством, жестами, подозвала Ари.       Та, закатив глаза, приблизилась.       — Чего тебе, Данби? Опять сижку?       — Нет-нет! — тут же зашептала круглощёкая Данби с длинными шоколадного цвета волосами, которые вились некрупными кольцами до самых лопаток и, оправив тонкую блузку на внушительном бюсте, что-то быстро забормотала на ухо моей знакомой.       Рядом стоящая девушка с чёрным коротким ёжиком волос, высокая и худая как спица, выглядела скучающей, потягивая косяк: судя по травяной волне, донёсшейся до меня.       — Док, ты не могла бы посмотреть ещё одну девушку? — обернувшись ко мне, наконец, спросила Ари.       Я впервые видела её обеспокоенной, а не равнодушной, так что поспешила согласиться:       — Конечно. Я к вашим услугам.       И когда я, схватив свой рюкзак, уже шагнула навстречу Данби, та высокая безразличная низким грубым голосом брякнула:       — Бабосов не получишь.       Данби, уже выскочившая в коридор, явно замешкалась, теперь с сомнением поглядывая на меня.       — Деньги меня не интересуют, — я открыто посмотрела на неё, со спокойным достоинством, а после шагнула в коридор. — Данби, верно? Проводи меня, пожалуйста, к пациенту. — я позволила себе мягкую улыбку.       Данби чуть оттаяла, посмотрев едва ли не благодарностью и поспешила дальше по проходу. Я на автомате оглянулась на Ари и Эви, оставшихся в комнате с Ёльми.       — Мы останемся здесь, доктор Чхве, — вежливо кивнула мне одна из них, а вторая, прищёлкнув языком добавила:       — Если что — мы позовём, Док.       Окончательно успокоившись, я с моим рюкзаком поторопилась нагнать удаляющуюся крупным шагом Данби.       Пройдя до поворота, Данби открыла малоприметную дверь, скрытую красноватой кисеей, и шагнула на лестничный пролёт. Поняв, что лестницы по бокам Дома Роз, позволяли проституткам незаметно передвигаться по всему зданию, избегая холла, я быстро юркнула следом за моей провожатой, прямиком на третий этаж. Ещё на ступенях, только идущих наверх, я услышала громкие полные боли крики.       Быстро вырвавшись на третий этаж, я почти сразу заметила толпу проституток, собравшуюся в коридоре у одной комнат: дверь в комнату была распахнута настежь.       — Здесь доктор! Пропустите! — прокричала Данби, прорываясь сквозь людей и заставляя девушек расступаться, прижимаясь к стенам. — Пропустите!       Я едва ли не бегом последовала за ней, влетая в крохотную практически ничем не отличающуюся от остальных комнату. Галдёж вокруг всё нарастал, и нарастал...       На убогой кроватке корчилась совсем юная девочка в одной мокрой ночнушке, облепляющей тело. Две женщины сидели у её постели на коленях, держа её за руки и тихо что-то шепча. Ещё одна придерживала её голову, а рядом стояла девушка со стаканом воды и блистером таблеток — заплаканная и бледная. Именно она и обернулась к вошедшим мне и моей провожатой.       — Данби, боги! Ты привела… — зашептала та; её руки дрожали, и вода из стакана начала выплёскиваться.       — Это врач, Байоль! — с едва заметной радостью вскрикнула Данби, подскакивая к ней и хватая ту за плечи. — Она поможет!..       — Но у нас нет денег на врача… — прошептала пересохшими губами Байоль, и когда я поймала её взгляд я увидела разом боль, несчастье, отчаяние и — самый проблеск — надежду.       — Мне не нужны деньги. — опередив вопросы, я повысила голос, заставляя всех в комнате и за её пределами умолкнуть.       Теперь, когда галдёж разом стих, все воззрились на меня, слушая в полной тишине.       — Я — доктор Чхве Йерин. И я сделаю всё чтобы помочь ей.       Лицо Байоль мучительно скривилось от очередного тихого крика девочки на кровати, она бросила на неё полный боли и невыразимого страдания взгляд, а потом обернулась ко мне.       — Доктор Чхве, прошу вас… — прошептала она.       Я кивнула больше сама себе, молниеносно оказываясь у постели моей пациентки: присев, я натянула на руки перчатки, нацепила маску. Я огладила потный лоб девочки, вынуждая её раскрыть припухшие от слёз глаза и посмотреть на меня.       — Вы… — голос застыл у меня в горле.       Потому что на кровати была не кореянка!       — Вы… — я по привычке говорила на корейском, однако через миг исправилась, переходя на английский: — Ты… Эй. Ты меня слышишь? — с надеждой позвала я, поглаживая девочку по спутанным волосам. — Ты говоришь на английском?       Невидящий взгляд заплывающих глаза, дрожащие веки, жар и учащённое дыхание — все симптомы лихорадки на лицо. Я для неё, скорее всего, ещё одна галлюцинация в бреду.       — Понимаешь английский? — повторила я по слогам, чуть громче.       — Англ… — начала было она слово, но пересохшее горло не дало ей этого сделать. — Я Брианна. Бри… — он вновь мучительно застонала.       У неё был сильный испанский акцент, однако я её поняла.       — Бри, хорошо. — поспешила удержать её от судорожного рывка я. — Меня зовут Йерин, я доктор и я хочу помочь. Сколько тебе лет, Бри? — спросила я.       — Четырнадцать. — выдохнула она число, и у меня в жилах закипела кровь от гнева и ужаса разом.       Они заставляли четырнадцатилетнего подростка продавать своё тело?!       — Сколько ты здесь находишься, Бри? — более жёстко спросила, и не получив ответа, повторила: — Сколько она находится в Доме?!       — Она здесь где-то месяцев шесть. — раздался голос из-за моей спины.       — Восемь… — прошептала Бри, между криками и снова скрючилась, проваливаясь в жар.       Будучи шокированной, я чуть отодвинулась от пациентки оборачиваясь к Байоль.       — Как долго длиться такое её состояние?       — Началось где-то с месяц назад. — ответила за неё Данби. — Она сказала, что у неё болит поясница — ну, мы посмеялись, ведь в нашей работе, это — самая частая боль, ну кроме разве что... — теребя рукав блузки призналась она. — Я дала ей таблетки…       — Что за таблетки? — перебив потребовала я.       — Эти. — Байоль протянула мне полупустой блистер.       Я мельком глянула — аналог "Парацетамола".       — Однако затем стало хуже… — сказала Данби упавшим голосом. — Я нашла более сильные обезболивающие, однако две недели тому назад и они перестали помогать…       — Откуда здесь несовершеннолетняя европейка? — тут же спросила я у рядом находящихся.       Все проститутки, в лицо которым я пыталась посмотреть отводили взгляды.       — Привезли, наверное, вот она и потерялась… — пробормотал кто-то.       Я стиснула зубы, понимая, что первоочерёдно должна помочь девочке.       Я измерила температуру, проводя общий осмотр: невольно я наблюдала, как девочка всё пила и пила воду. Затем её затошнило, но крики и рывки не прекратились.       Пока проститутки убирали остатки рвоты, вымывая и протирая пол, я уже догадывалась с каким страшным недугом встретилась. И я понимала, что схватка у нас будет не на равных.       Оглушительно-сильная "грызущая" боль в пояснице, лихорадка под 39 градусов и выше, озноб, общая слабость, тошнота и рвота, чуть раздутые руки и ноги, а также отёки по всему телу, что свидетельствовали о том, что вода из организма Бри не выводится, либо выводится минимально. Уточнив, когда она последний раз сама смогла нормально сходить в туалет, без крови в моче и рвоты, я пришла к неутешительному выводу: я заставила её принять сульфаниламиды и один из спазмолитиков, дабы устранить спазматические сокращения гладкой мускулатуры мочевыводящих путей (для облегчения мышечной боли), потом дала ей антибиотики и вколола ей обезболивающее. По счастью, Бри быстро провалилась в сон, а я, покачав головой, поднялась на ноги.       — Ей нужно в больницу. — не сводя с неё глаз сказала я.       Байоль стиснула собственные кулаки, заламывая руки, и умоляюще протянула:       — Но, доктор Чхве, вы же сказали…       — Да, я дала ей лекарство и обезболивающее. — проговорила я, слыша слабые вдохи облегчения за спиной. — Однако у неё, скорее всего, пиелонефрит. Ей нужно комплексное лечение и уход. Просто таблетки здесь уже не помогут — они могут дать только кратковременный эффект…       Через паузу за моей спиной раздалось циничное и злое:       — Мамаша не позволит ей и шагу ступить за порог Дома…       — Джинэ..! — полупрошипела-полукрикнула Данби.       Байоль робко шагнула навстречу ко мне, когда я оставляла таблетки со стикерами-инструкциями по приёму на комоде.       — Доктор Чхве, что будет, если мы не доставим Бри в больницу? — слабым голосом спросила она, с решимостью взглянув мне в лицо. Я обвела взглядом всех присутствующих и с тяжёлым сердцем произнесла то, что должна была:       — Пиелонефрит опасен осложнениями, любое из которых может стать летальным. Боюсь, что, если не оказать Бри нужного лечения, хорошего питания, условий жизни и гигиены… — я стиснула зубы и всё же договорила: — … она умрёт.       Несколько проституток прикрыли ладонями рты, а одна из опирающихся на дверной косяк цыкнула.       — Значит, исход предрешён?..       — Джинэ!.. — вскрикнула Данби, однако никто больше не посмел осудить ту за страшное высказывание.       Коротко поклонившись всем и бросив последний взгляд в сторону девочки, я со вздохом подняла рюкзак, покидая помещение и шагая в коридор.       Там я ненадолго замерла, ощущая, как все проститутки, собравшиеся у комнаты бедной Бри, смотрят на меня не то с уважением, не то со смирением.       Глянув время на телефоне, я решилась, негромко произнеся:       — Если у кого ещё здесь что-то болит или вы чувствуете себя нездоровыми — я могу осмотреть вас и попытаться назначить лечение.       Та самая Джинэ отступив от двери, язвенно усмехнулась:       — Ну да, а барыш с нас поделишь с мамашей? — проходя мимо, она едва не задела меня плечом.       — Вам не нужно платить мне… — начала было я, однако Джинэ меня оборвала:       — Ага. "Не нужно". — она изобразила пальцами кавычки, оскалившись. — Как же…       Следом за ней, бросая в мою сторону подозрительные взгляды, удалились многие из проституток. Однако из оставшихся, спустя полминуты навязчивой тяжёлой тишины выступила одна, робко вскидывая руку, чтобы привлечь внимание и, словно опасаясь удара, прошептала:       — Вам правда не нужны… — она смутилась, отводя взгляд. — … деньги..?       — Нет. Не нужны. — кивнула я. — Мне достаточно платят. Я хочу помочь, потому что я — врач. — и добавила, чтобы ни у кого не осталось сомнений: — И если вы поторопитесь, то мадам об этом не узнает, и вам не нужно будет и ей платить за якобы приглашённого врача.       После этого, пациентки потянулись ко мне одна за другой: в основном у девушек был авитаминоз, помноженный на стресс. Это было не удивительно: кошмарная работа, плохие условия жизни, не слишком здоровая или свежая пища…       Однако бывали случаи и чуть сложнее.       — Как вас зовут? — спросила я следующую девушку.       — Жасмин. — по привычке ответила та.       Я одарила её улыбкой и постаралась как можно мягче произнести:       — Я — не клиент. Вам не обязательно говорить мне свои псевдонимы. Настоящее имя намного важнее.       — Сэян. — произнесла девушка.       — Хорошо, Сэян. — кивнула я. — У вас небольшая язва, ничего смертельного. Не горячий рисовый отвар три раза в сутки в течение трёх-четырёх дней — ни острой еды, ни сигарет, ни алкоголя…       — … ни наркотиков? — робко закончила она за меня, шаловливо прикусывая нижнюю губу.       — Их тоже не желательно. — качнула я головой. — Вот гель в пакетиках — по пакетику за десять-пятнадцать минут до приёма пищи. Через три дня после улучшения — оно непременно наступит, можно есть рис и овощи.       — А мясо? — спросила она, сверкнув глазами.       — Мясо и рыбу минимум только через две недели. — ответила я. — И то, — если все симптомы пройдут. Хорошо?       — Хорошо. — сказала она, забирая коробочку с лекарствами и поднимаясь, вежливо поклонилась: — Спасибо вам, доктор Чхве.       — Всегда, пожалуйста. — ответила коротким поклоном я. — Следующий…       Я отключилась: доктора не интересуют чужие моральные дилеммы, он не задаёт лишних вопросов, — нет, доктору важно лишь качественно выполнить работу и ничего более.       Где-то после пятнадцатой и последней девушки, рискнувшей обратиться ко мне, я вернулась на второй этаж: Ари и Эви звали меня.       Мы отвели Ёльми в туалет, чтобы закончить медикаментозный аборт, а потом помогли ей ополоснуться в душе.       Когда я укладывала Ёльми обратно в постель, на несколько секунд она распахнула глаз, рассматривая нас так, будто бы она пришла в себя.       — Госпожа Ёльми… — начала было я. — Я доктор… — однако девушка схватила меня за плечи, стискивая пальцами и забормотала безумным жалостливым шёпотом:       — Ребёночек… Мой ребёночек… с ним же всё в порядке?.. — успела сказать она, прежде чем обескураженная Эви, сумела уложить её в постель и Ёльми отключилась.       Я так и осталась стоять на месте в шоке, пока Ари не похлопала меня по спине:       — Вот это да, Док… А вы сказали что без галюнов… — она рассмеялась, однако мне было решительно не до веселья.       — Эти таблетки не способны вызвать галлюцинации… — пробормотала я, судорожно вспоминая все побочные эффекты, которые в редких случаях могли наблюдаться у пациентов.       — Тогда будем считать, что несчастная Ёльми окончательно спятила. — сбоку от меня со вздохом заключила Ари.       В этот миг Эви робко коснулась моего плеча с другой стороны.       — Госпожа Чхве, я боюсь, нам пора… — Эви робко указала на время, высвечивавшееся на её смартфоне.       Действительно за всей этой беготнёй я даже заметить не успела, как за окном сгустился закат и вечер подобрался к Сеулу.       Эви проводила меня прямиком до кабинета госпожи Ынхё без десяти шесть и, сердечно распрощавшись со мной, устало удалилась на первый этаж.       Учтиво постучавшись, я после надтреснутого резкого: "Войдите", решительно распахнула дверь.       Госпожа Ынхё сидела всё за тем же столом: только теперь она, роясь в бумагах, с неприязнью скорчила лицо, что-то там вычёркивая. Рядом с ней на специальной подставке стояла трубка с тонким мундштуком, от которой шёл дым.       — Закончили? — сварливо брякнула она.       — Да, мадам. — на секунду растерявшись, я всё-таки быстро сориентировалась, отвечая. — Вот и чудно. — продолжила хозяйка борделя морщась как от зубной боли. — А то сил уже не было слушать её нытьё.       — Прошу прощения?.. — робко спросила я, непонимающе вскинув брови.       — Я про эту дуру Ёльми. Заладила своё "ребёнок-ребёнок"… — у меня кровь заледенела в жилах от смутного дурного предчувствия, пока я распахнутыми глазами следила за движениями госпожи Ынхё не смея открыть рта. — Как будто у этой наркоманки может появиться на свет не урод… — она мерзко хихикнула, причмокивая губами и затягиваясь, чтобы тут же зайтись хриплым кашлем, а меня, как молнией, поразило осознанием. — Да и Тэмин, конечно, тоже хорош — такую свинью подложил… не ожидала, однако…       Подняв на меня взгляд, хозяйка борделя скривилась пуще прежнего:       — Ты чего? Учти, я тебя на улице где-нибудь подальше попрошу оставить, если сейчас будешь делать вид, что в обморок падаешь.       Я посмотрела на неё, всё ещё не до конца веря в происходящее; отказываясь верить.       — Вы… — я подавилась словом, впервые за десять последних лет жизни в Корее теряясь и не сумев сразу построить предложение: — Я…       — Корейский, что ль забыла, иностраночка? — с лёгкой ухмылкой притворно заботливо поинтересовалась госпожа Ынхё.       — Ёльми не хотела делать этот аборт… — проговорила я медленно, качая головой и сама, не веря в то, что озвучиваю: — Это…       — Ого! — хозяйка борделя совсем развеселилась, захохотав и вновь затягиваясь из трубки с тонким мундштуком. — Так Тэмин тебе не сказал?! Ай да, старый вонючий лис! — она зашлась хриплым надрывистым кашлем, всё равно продолжая смеяться.       — Я провела медицинское вмешательство без воли на то пациента, — проговорила я тихо, но решительно.       Нахлынувшие горе и боль от чудовищного обмана накрыли меня с головой, однако я посмотрела на госпожу Ынхё не с гневом, но с глубоким необратимым разочарованием.       В этот миг в хозяйке борделя случилась какая-то странная метаморфоза: отсмеявшись, она отставила мундштук на подставку и снова взглянула на меня. И в это мгновение с её лица сползла ухмылка, вдруг обнажая лютую злобу, ненависть и гнетущее презрение — если я не была поглощена собственным торнадо эмоций, то верно, могла испугаться такого демонического выражения лица у этой ужасной женщины…       — Блять. — госпожа Ынхё внезапно сплюнула, и в пренебрежении скривила одутловатое отёкшее лицо, окрысившись. — У вас с Хёну одно ебало на двоих — смотреть мерзко.       Я на пару секунд растерялась, недоумевая, причём здесь ещё один капо.       Однако буквально через миг, госпожа Ынхё резко махнула пару раз рукой:       — Иди-ка ты к своим — как раз за тобой приехали. — и когда я в следующий миг не сдвинулась с места, она вскочила, бешено завращав глазами и заорав дурным голосом: — Вон из моего Дома!!!       Только тогда я, на подкосившихся ногах, молчаливая и раздавленная направилась прочь из кабинета, прочь по коридору, прочь из проклятого Дома Роз.       На первом этаже в сгустившемся полумраке дымного холла меня встретили у лестницы обеспокоенные Эви и Ари.       — Мы слышали, как мамаша орала, — нахмурившись произнесла Эви. — Что-то случилось? Хей, госпожа Чхве, вы в порядке?       Я не нашла в себе сил ответить, только кивнула, переведя взгляд на Ари.       Та покачала головой, сведя губы в тонкую линию, и они обе пошли со мной до двери.       — Не представляю, как вам тут живётся… — прошептала я в ужасе, окончательно поникнув под грузом ворочавшихся плит тяжёлых теперь мучающих меня мыслей.       — Тебе и не надо, Док, — мыкнула рядом Ари, затягиваясь очередной сигаретой. — Такие как ты — из другого теста. Ты и не поймёшь. А нам здесь — очень даже не плохо.       Я перевела на неё шокированный взгляд, распахивая глаза, на что Ари с лёгкой доброй ухмылкой, подбадривающе сжала моё плечо, помогая идти к выходу.       — Да, не пятизвёздочный отель, но ведь и жизнь — не курорт на Бали. Потихоньку-потихоньку, со своими взлётами и падениями… — она с улыбкой кивала некоторым своим знакомым.       Я только сейчас обратила внимание, что относившиеся ко мне с настороженностью и недоверием как к чужаку проститутки… довольно тепло обходились друг с другом: в своих крохотных компаниях-кругах, они делились едой, сигаретами, укрывали пледом тех, кто сидел на сквозняке…       — Да, не без неприятных личностей, но мы действительно одна большая Семья, — заключила Ари, подмигивая мне. — Дети улиц, пожёванные и выплюнутые городом. Но вот, что я никогда не смогу понять…       В это мгновение мы остановились у двери, ведущей на улицу.       — Как можно жить как ты? — Ари посмотрела мне прямо в глаза, и я нахмурилась, не понимая в чём вопрос: очевидно ведь, что мне жилось всяко лучше, несмотря на обстоятельства…       — Я имею ввиду жить в месте, где абсолютно любой может ударить тебя в спину? — её слова словно ударили меня под дых. — Подставить, убить… Где каждый предаёт каждого… Как можно жить там, где ты никому не можешь верить? Где никто не встанет на твою защиту, и ты вынуждена всё время сомневаться?..       Я смотрела в глаза Ари, которая с любопытством и некой долей восхищения оглядывала меня… и у меня не было ответа на её вопрос.       — Прощай, Док, — она мягко сжала моё плечо в знак прощания, и не дожидаясь ответа, удалилась.       Я повернулась к Эви, растерянно и болезненно поморщившись, открыла было рот.       — Эви…       — Настоящее имя — Чау. — мягко поправила меня девушка, чуть вздёрнув уголки губ и устало выдохнула. — До свидания, доктор Чхве, вам пора.       Я кивнула, развернувшись, и, открыв дверь, одни шагом покинула злополучное здание.       И уже когда мы с водителем отъезжали от чугунной ржавой двери по улице вниз, я заметила в зеркало заднего вида пугающее сходство Дома Роз с летучей мышью, сложившей бугристые тёмные крылья…

***

      Уже по возвращении в здание организации, которую я с сего дня пообещала себе хотя бы мысленно всегда звать организацией и никогда — Семьёй, — я сосредоточилась только на одном важном моменте.       Жизнь Брианны.       Я не могла сама спасти её — это было бы безумием. Ещё большим безумием было бы попросить об этом Юнхо или Минги. Которому я теперь почти не доверяла.       Йерин, а кому ты вообще можешь верить?       Я металась по кабинету, едва ли не вырывая волосы на своей голове. Я готова была выть и лезть на стены. Долго подавляемая истерика подступала, и дабы отвести её я старалась думать о чём угодно, но получалось плохо — опять слишком много всего за эти дни, слишком много мыслей, слишком много событий…       Не выдержав, я ринулась в тир, надеясь застать там единственного человека, которому мне хотелось довериться.       Сонхва стрелял по мишеням с всё тем же равнодушным выражением, которое я наблюдала на его лице постоянно.       Ворвавшись внутрь, я приблизилась к мужчине с ноющим колотящимся сердцем, ожидая пока киллер повернётся в мою сторону.       Янтарные яркие глаза Сонхва, чуть затуманенные сегодня, нашли мой умоляющий взор и полные слёз глаза, и он опустил пистолет, однако не спеша возвращать оружие в кобуру.       — Йерин.       — Да, здравствуй, Сонхва, — глотая окончания слов пробормотала я, вытаскивая мобильный из кармана и показывая ему размытое фото девочки. — Её зовут Брианна. Я встретила её в Доме Роз. Ей четырнадцать. Я знаю, что это подло, знаю, что Дон запретил мне обращаться к тебе, что это грозит последствиями, я знаю!.. — захлёбываясь словами, забормотала я отчаянно и опустила голову, не имея сил посмотреть на него. — Однако, Сонхва… Ей четырнадцать. И она не доживёт до конца этого месяца, если её не доставить в больницу.       — Что ты делала в Доме Роз?       Я подняла взгляд надеясь найти в глазах Сонхва хотя бы понимание, если не сочувствие — и сердце моё застыло и рухнуло вниз, разбившись о каменный пол тира, когда я увидела Отчуждение.       — Я-я… — я запнулась, понимая, что не могу сказать правду. — Н-ничего такого…       Сонхва молча принял из моих рук телефон, что-то клацнул на экране и вернул его мне, вновь отворачиваясь к мишеням и вскидывая руку с пистолетом.       Я посмотрела в экран, отказываясь верить, что он просто… удалил фото.       — Забудь. — холодный жёсткий голос, прозвучал как отрезвляющая пощёчина, заставляющая вернуться в реальность.       Я открыла было рот, чтобы попытаться его переубедить, однако выстрел, сделанный Сонхва, прозвучал громче любого отказа, — громче любой точки в нашем разговоре — и мне ничего не оставалось, кроме как, с мерзким тошнотворным привкусом бессилия во рту, сжаться и… отступить.       Мы снова вернулись в тот ужасный день, который я мечтала забыть. В тот ужасный день, две недели тому назад, когда на пороге моего дома появился непроницаемый и равнодушный Пак Сонхва, лучший киллер Кореи, предлагающий мне Жизнь или Смерть.       И мне ничего не оставалось, кроме как смириться с выбранным решением и выживать согласно ему.       Молча я покинула стены тира, возвращаясь в лазарет и ожидая самого тревожного из всех событий для этого дня.       Я сидела в бывшем кабинете моего брата, теперь моём кабинете, и ждала только одного человека. И в это время, когда с каждой минутой мои чувства всё больше пребывали в раздрае, разворошённые и расстрелянные ещё и встречей с Сонхва, на пороге моего кабинета появился человек, которого я меньше всего желала видеть, но которого обязана была принять.       — Доктор Чхве, доброго вечера. — господин Сон Тэмин, как всегда безупречно одетый, на сей раз в сиреневую лёгкую рубашку с чёрным хаори без рисунка, уступавшем в цвете его длинным волосам, приблизился ко мне в несколько бесшумных шагов, въедливо улыбаясь. — Надеюсь, вы закончили с моим делом?       Я стиснула зубы, вскидывая голову и смотря на капо с достоинством.       — Да. — холодно отозвалась я, излишне подчёркивая: — С вашим делом я закончила.       — Успешно? — господин Тэмин изогнул красивой дугой бровь.       — Да. — как можно спокойнее процедила я.       — Великолепно. — заключил с ослепительной довольной ухмылкой господин Тэмин. — Тогда не смею вас задерживать.       Он развернулся и направился к двери, однако с каждым его лёгким шагом, с каждым мигом, что я глядела ему в спину, во мне стремительно росла и поднималась волна.       — Господин Тэмин, — окликнула я его, и когда мужчина обернулся, я заговорила раньше, чем успела проконтролировать то, что собиралась сказать. — Вы мне солгали. Не было никакого подручного — это вы занимались с ней сексом и от вас она забеременела!       Я впервые увидела подобие растерянности на лице мужчины, однако затем он слегка пожал плечами.       — Да… — подтвердил он, криво ухмыляясь. — И что такого?       Я чуть не задохнулась от гнева и разочарования — разочарования от себя.       — Что такого?! — риторически повторила я, стиснула руки в кулаки и понизила ослабевший на миг голос. — Она хотела этого ребёнка. А вы… — я подняла взгляд в чёрные без тени жалости глаза капо. — Вы накачали её наркотиками, обманули меня, чтобы я провела аборт, чтобы избавиться от следов того, что натворили!       На десяток мгновений между нами повисла страшная тишина: я смотрела на мужчину с тяжело-бухающим в груди сердцем, капо смотрел на меня не меняя непроницаемого выражения лица, пока наконец, расслабленно усмехнувшись не взмахнул пару раз рукой.       — Пусть и в весьма грубом тоне, но вы правы, госпожа Чхве. — он позволил себе короткую усмешку, однако впредь, склонив голову, оставался серьёзен и собран. — Вы лишь упустили, что я предложил вам взаимовыгодный обмен: услуга за услугу. Все в расчёте и все довольны.       — Вы не имели права этого делать. — слабо прошептала я, заламывая брови.       — О, госпожа Чхве! — засмеялся капо. — Бросьте. Бросьте! Вы вообще думали, какая жизнь ждала бы её там с ребёнком? — господин Тэмин рассмеялся, и чёрный шёлк его распущенных длинных волос, водопадом укрывавших его спину, чуть заколыхался. — Если проститутка не работает, от неё просто избавляются… — заключил он. — Думать не хочу, что тогда ждало бы её ребёнка.       Я поджала губы, опуская взгляд на мыски собственных кед.       — Он был и вашим ребёнком. — лишь от чудовищной несправедливости шепнула я, уже сама заставляя себя принять абсурдность собственного возмущения.       Желваки на щеках господина Тэмина напряглись, когда он жёстко произнёс, практически выплёвывая слова мне в лицо.       — Плод. Насколько мне известно по врачебной этике до рождения это — всего лишь сгусток клеток, верно? — постановил он, вскидывая изящную чёрную бровь дугой. — У него даже нет нервной системы, чтобы чувствовать боль! Да, впрочем, и неважно. — хмыкнул он. — Под наркотиками, побоями, в грязи… — он сделал паузу, словно позволял мне проглотить горечь, царившую во рту. — Нет, утилизация — это к лучшему, госпожа Чхве. А я настолько благодарен вам за блестяще проделанную работу, что даже сделаю вид, что этого нелепого разговора просто… не было. — через паузу спокойным равнодушным тоном закончил капо, подхватывая своё пальто со спинки стула, и попрощался со мной, как делал в этой жизни видимо всё, притворно-учтиво: — Всего хорошего.       И когда он уже развернулся, направляясь к двери, я сама не поняла откуда нашла смелость чтобы заговорить.       — Господин Тэмин. — вновь окликнула я его ледяным жёстким тоном, непохожим на мой обычный голос.       Капо лениво обернулся, бросив на меня сузившийся взгляд; как кот, потерявший интерес к дохлой мыши.       — М-мм?       У меня в горле ком встал, не от осознания того, что я сделала нелегальный аборт: технически мне и правда стоило убедить ту женщину отказаться от эмбриона — меня коробило из-за обмана.       — Вы думаете, я не поняла, что вы сделали? — постановила я, наконец. — Я знаю про отношение Дона к проституции, работорговле и наркотикам.       Господин Тэмин развернулся ко мне полностью, ухмыляясь, и задумчиво протянул:       — Насколько я помню посещение борделей в этот перечень не входит.       Я сглотнула, решаясь и шагая на выбранный мною путь без промедления — я боялась, что если позволю себе хоть секунду размышлений, то тут же отступлю.       — Вы дали мне взятку: воспользовались тем, что я хотела узнать о смерти брата, чтобы исправить собственную оплошность. — во мне клокотал гнев, и потому я смотрела Сону Тэмину прямо в его чёрные глубокие как старые гиблые шахты глаза. — Да, сегодня я не могу пойти и сообщить об этом, но теперь я кое-что о вас знаю. И когда-нибудь, я сообщу об этом господину Киму Хонджуну.       После прозвучавшего имени Лидера в моём кабинете как-то резко стало меньше воздуха: господин Тэмин смотрел на меня, не моргая и не двигаясь несколько десятков секунд, и по его лицу я могла бы сказать только то, что он дьявольски был напряжён. Однако, наконец, он всё же сдвинулся с места, неспешно шагая ко мне. Приблизившись ко мне на расстоянии шага, так что я едва не утыкалась носом ему в грудь, он медленно проговорил, позволяя себе короткую, но очень весомую злую паузу:       — Госпожа Чхве… — сердце в груди у меня застыло, будто пыталось подобно лёгким задержать дыхание. — Вы мне угрожаете?       Я не торопясь приподняла подбородок, чтобы посмотреть мужчине в глаза без тени страха или сомнения.       — Всего лишь предупреждаю. — отозвалась я твёрдо, с хладнокровием, которое на деле не испытывала.       — О… — охнул господин Тэмин притворно, и внутри я зазвенела от напряжения, когда его узкие бледные губы расползлись в змеином подобие улыбки. — Тогда и я счёл бы своим долгом вас предупредить: черепаха, хотевшая стать орлом, не научилась летать, но лишь разбилась о камни. В лучшем случае, я получу неодобрительный взгляд, а вас — отправят на стол к господину Уёну. В худшем… что ж, я получу неодобрительный взгляд и замечание, а ваш труп — вынесет Сонхва. — руки в чёрных перчатках легли на мои плечи, оглаживая неспешным явно-хозяйским движением, пока капо не наклонился к моему лицу почти касаясь кончиком своего носа моего; ноги мои как примёрзли к полу. — Благодарите за мою безграничную щедрость сегодня, потому что впредь я не буду столь… любезен. — последнее слово он выдохнул с тщательно-подавляемым гневом — я поняла это по полыхнувшим невиданной доселе чернотой глазам, — прежде чем отодвинуться от меня.       Господин Тэмин разогнулся, лениво поведя плечами, а после невесомо поправил рукой прядь, заправляя её за правое не раненное Уёном ухо, и отступил.       Уже на самом выходе из кабинета, распахнув дверь и обернувшись к замершей в шоке мне, господин Тэмин обернулся ко мне, в последний раз улыбнувшись.       — Ах, да, Йерин, не забывайте… про разницу наших с вами статусов.       И он исчез, оставляя после себя лишь это мрачное напутствие — как зловещее послание для меня. Разбитой, использованной и обманутой.       Осознание совершённого мной поступка покрылось стократно ещё и осознанием того, как легко я купилась на историю о "друге, попавшем в беду".       Йерин, неужели не ясно, что у таких людей друзей не бывает?       Господин Сан был прав: даже если ты не виноват, это не делает произошедшую трагедию менее болезненной. Я не была виновата в обмане, однако я совершила пусть и благое дело, но вопреки желанию другого человека. И это мучило меня теперь.       Йерин, будь сильной и рациональной, даже если тяжело, даже если страшно, даже если…       Золочёные глаза, в которых сплетались нити солнечного света и расплавлялись на отдельные крохотные искорки прекрасные звёзды полыхнули передо мной столь отчётливо, словно уже были передо мной.       Я метнулась было к двери… и вжалась в неё комочком.       Я не могла к нему пойти. Не после предупреждения Дона. Не чтобы… чтобы опять о чём-то попросить? Нет! Ни за что!       Молча вырвавшись из лазарета, я быстрым шагом срываясь на бег добежала до конца коридора: в спешке, трясясь как в припадке, я дрожащими пальцами вызвала лифт, пулей вылетая из кабины на нужном этаже в пустой проход.       Найдя нужную дверь, я даже не удивилась отсутствию телохранителей, и забыв о приличии, тут же застучала в неё быстрее и больше, чем позволял негласный заведённый в этих стенах порядок.       — Господин Хёну! Господин Хёну!..       И когда уставший капо, поправляя очки, всё же открыл мне дверь, с удивлением замирая, слёзы всё-таки заструились у меня по щекам двумя полноводными реками.       — Я совершила ужасную ошибку…       Господин Хёну чуть прищурился, слегка наклонив голову и блеснув стёклами очков, внимательно и молниеносно осмотрел моё состояние и приоткрыл дверь шире, шагнув в сторону и позволяя прошмыгнуть в его тихую обитель, где царило спокойствие.