чистилище

Так складывается: чем взрослее ангел, тем более консервированным в своих установках он становится. К сожалению, общество у них такое, что мудрых, рассудительных и мягкосердечных на высоких постах почти нет. Чонгук дописывает портрет демона за ночь. Узнать его имя — ненастоящее, разумеется, — было легче, чем он думал. Мин Юнги. На рассвете, в зареве нового дня, он петляет по жилому корпусу в поисках номера нужной комнаты. Облака, видные в больших арочных окнах, испачканы в крови Христа, а затем — в лавандово-розовой глазури восходящего Божьего света. Не то чтобы тихий голос искомого демона его пугает, но: — Зачем пришел? Чонгук осоловело оглядывается назад, но никого за спиной не видит. Однако ощущение присутствия все равно есть, и оно обретает связь со зримым только тогда, когда ангел поворачивается обратно. Мурашки бегут по рукам, вздыбливая волосы, — это, как минимум, было неожиданно, просто потому что Чонгук вообще не рассчитывал кого-либо встретить, а просто оставить картину у входной двери. Но, как ни парадоксально, хоть это и было неожиданно, но для демонических выкрутасов — вполне себе ожидаемо. Театральные приемчики. — Благодарность за краски, — и протягивает нарисованное. Юнги долго рассматривает протянутое и запакованное. Чонгук продолжает настойчиво держать это в руках. — Замкнутый круг благодарностей? — негромко хмыкает и забирает прямоугольник, ощупывая подушечками пальцев. Прожилки вен черные у Юнги на руках: тот опять щеголяет в майке. Легкий сквозняк гуляет по полу, холодя ноги. Чонгук не знает, зачем топчется у порога чужой комнаты. Заторможенно моргает и разворачивается, чтобы уйти. — Не то чтобы я пытался тебя уму-разуму учить, — от спины не рикошетит — Чонгук внимает, замирая, — но зря ты, наверное, это делаешь. — Делаю что? — меланхолично, со склоненной вправо головой. — Водишься со мной. Демон, ограждающий от своего общества? Не смешно ли? Чонгук хмыкает, внезапно развеселившись и складывая крылья плотнее. — Ты разве чем-то отличаешься от остальных? Особенный? — насмешливо. Даже от людей они не сильно отличаются — почти та же плоть и кровь. Почти. У ангелов — голубая, у демонов — черная. И, как он уже говорил, отсутствие некоторых систем. Даже от людей они не сильно отличаются — злые слова, уловки и мания величия. Добродетель на публику и дискриминация по происхождению. Изгои и спасатели. Тираны и каратели. Теплящаяся в душе нежность и ослепляющая справедливость. Тонны плохого, завернутого в хорошее. Тонны хорошего, ставшего испорченным из-за обращения и прошедшего времени. Невозможно быть детьми Бога и являться диаметрально противоположными. — Ты ведь понял, о чем я. Нет, это действительно смешно. — Какое тебе дело? — Чонгук оборачивается, прищуриваясь. Снова — ледяное созерцание и бездумный эмоциональный порыв. Оборачивать мысли в слова — опасно. Это единственное, что мелькает в голове. Чонгук мог бы начать длинный монолог о всяком — о том, как ему «нравятся» ангелы и что плевать он хотел на все, что там кто подумает. Он ничего противоправного не делает — и ладно. Чонгук пока не до конца понял, чего хочет от других и себя, поэтому плывет по течению, избегая сильных течений и острых камней. А вонючая и застоявшаяся озерная муть социального одобрения ему не нужна, иначе бы он не полез его… защищать? Чонгук не хотел защитить именно Юнги. Он хотел защитить другое: в нем, почему-то, все еще осталось живым личное чувство справедливости. Знает ли он о том, что справедливости не существует? Знает ли, что его мелкие попытки — глобально — ничего не решат? Знает ли, что спасая или отстаивая что-то, что не относится к одобряемым обществом вещам, он не получит ничего взамен? Знает ли, что те, кто отчаянно хочет жить, умирают самыми первыми? Пока другие, кто рассчитывается чужими душами за свои амбиции, преспокойно решают, кого — под Верховный Суд, а кого — предать забвению без следствия и разбирательств, сослав в Чистилище? Да. Ему не нужна ни выгода, ни лавры, ни всеобщее признание. Ему надоело закрывать глаза на всю грязь, что скопилась по углам. Если он умрет безымянным уборщиком — так тому и быть. Для него это лучше, чем стать таким же, как и те, на кого он отчаянно пытается не быть похожим. Юнги в левой руке держит картину, а правой обхватывает себя, обнимая. Стоит, привалившись к стене. Невозмутимо жмет плечами и отрывается от стенки, скрываясь в комнате. Ни ответа, ни чего-либо еще внятного, кроме звука закрывшейся двери. Он не похож на других демонов. Дело не в спокойствии или отчужденности — это рациональная линия поведения, которую выбирают многие. Как правило, демоны тихо ненавидят ангелов за угнетение, потому что их количества недостаточно, чтобы бороться за права в открытую. Устраивают подлянки, сталкивают ангелов друг с другом, скрыто манипулируют и всячески провоцируют их перебить друг друга без личного участия. Юнги — исключение? В Юнги чувствуется… желание идти навстречу? Чонгук пока слабо понимает, почему тот вообще на контакт идет, а не отчуждается. Как правило, ангелы не помогают демонам, если в этом нет никакой выгоды. Чонгук — исключение? Дети Создателя не могут быть диаметрально противоположными. Возможно, что Чонгук и этот демон стали исключением не потому, что перестали быть такими, как все. Дело в том, что все — перестали быть теми, кеми изначально были созданы.