Непрожитая жизнь

Тсу’тей пришел в себя, когда слезы давно высохли, оставив грязные борозды на щеках, а лицо снова закоптилось. Нейтири сидела рядом, положив тяжелую голову на плечо воина, и не шевелилась, даже не дышала, будто навеки замерла, не в силах двинуться. Мужчина перевел на девушку взгляд, но она на него не ответила, лишь безучастно и обессиленно смотрела на тела родителей, покрытые до сих пор парящим в воздухе пеплом. – Ма’Тири, – тихо произнес Тсу’тей, стараясь не беспокоить невесту, дотрагиваясь прохладными пальцами до тонкого запястья девушки, – нам нужно идти. Наши люди ждут. Охотница медлила. Она по-прежнему смотрела перед собой, стараясь быть отстраненной, но слышала каждое слово своего нового оло’эйктана. Она должна быть сильной. Встать и сражаться. Мстить и ненавидеть. Девушка глубоко вдохнула и прикрыла глаза, снова замерев, совершенно не дыша. Охотник молча наблюдал за ней. Как нелегко она открывает их снова, как мрачно осматривает все вокруг, как грузно поднимается на ноги и долго смотрит на него сверху вниз. – Идем, – подавленно, но с бесконечной внутренней силой произносит она и протягивает руку жениху. – Нужно забрать родителей к Древу Душ. Тсу’тей пристально смотрит ей в глаза, но руку принимает и встает вслед за ней. Он молчит, когда берет на руки холодное тело Эйтукана, молчит, когда Нейтири поднимает на руки мать и идет с ней вперед, безмолвно направляется с невестой в деревню. Ребро продолжает ныть, грозясь прорвать кожу, но мужчина упрямо идет вперед, удобнее перехватывая в руках бывшего вождя и считая свои шаги, убеждая себя, что так будет легче. Что это его отвлечет. Он поднимает голову на подругу и замечает, как сгорблена ее спина, и все тело будто движется отдельно от разума хозяйки. Ноги несут девушку вперед, но взгляд обращен лишь к пепельно-серому лицу матери. Нейтири больше не плачет, но чем дольше она смотрит на Мо’ат, тем четче проявляются в ее по-кошачьи больших глазах блики ярости. Мужчина отводит взгляд от невесты на выжженый лес и следует за своей тсахик. Голова пустая и тяжелая, словно налитая металлом от пуль Небесных людей, мысли бурным потоком несутся в сознании, но нет сил ухватить хотя бы одну из них. Сосредоточиться. Тсу’тей чувствовал, как адреналин отпускает его, и вместе с этим приходит усталость. Как начинают заплетаться ноги и чертовски хочется спать. Он снова переводит взгляд на невесту и видит, что она тоже идет неровно: девушку шатает из стороны в сторону, но упорству новой тсахик нет предела, она только удобнее обхватывает тело Мо’ат и движется вперед. Наверное, будь на его месте кто-то другой, то нашел бы слова, чтобы помочь Нейтири, сумел бы ее выслушать и успокоить. Но это было совершенно не про охотника. Разговоры никогда не были его сильной чертой, и тем более духовные советы. Он вовсе не тсахик. Он воин, брат, защитник. Именно поэтому, как бы Тсу’тей не хотел – не начинал разговор. Боялся сделать все еще хуже, чем уже было, хотя и чувствовал, как охотнице это нужно. Из раздумий Тсу’тея выело слабое нежно-розовое мерцание впереди и внезапно появившаяся мягкая трава под ногами, заменяющая выжженое пепелище. Он впервые за долгое молчание услышал негромкую родную речь и собственное сердце, зашедшееся в тревожном биении. Как отреагирует народ на смерть своих предводителей? Не сломает ли это их дух окончательно? На поляне раздается первый звонкий крик – кто-то из людей увидел тело тсахик на руках дочери. Громкий, надрывный плач за несколько секунд наполняет пространство. Нейтири молча, с влажным от слез лицом, но невозмутимым взглядом проходит сквозь ряды вопящих односельчан, старающихся дотянуться хотя бы кончиками пальцев до тела своей тсахик. Тсу’тей следует за ней след в след. Вокруг эйкью образовался ореол его учеников, которых Эйтукан выбрал для него самостоятельно. Юноши были разбиты неозвученной скорбной новостью, но крепки духом, и для обессиленного Тсу’тея они казались оплотом спокойствия среди скорбящего народа. Ученики плотным кольцом обступили новых негласных тсахик и оло’эйктана, отгоняя особо ретивых на’ви от тел погибших, обеспечивая лидерам свободный проход к Древу Душ. – Mawey navi. Ne'ìm!, – слышалось со всех сторон от охотников. – Ke sngum tokx! Сейчас Тсу’тей был благодарен каждому из этих воинов за то, что они были рядом. Каждый был его учеником, и отдавал долг своему учителю за годы покровительства. А наставник эйкью сейчас безвольно лежал у своего преемника на руках, и вряд ли когда-то у Тсу’тея теперь будет шанс его отблагодарить. От этой мысли у охотника защипало в носу, однако он только резко вдохнул и поднял голову, смотря вперед, не позволяя себе слабости. Мужчина увидел, как Нейтири уже положила мать у Древа Голосов, и, проведя тонкой ладонью по испачканному пеплом лицу Мо’ат, поднялась и повернулась к народу, ожидая жениха. Лицо ее было яростным, а большие глаза наливались злобой и слезами. Охотник прибавил шаг и тоже взошел к корням священного дерева, находящегося на уступе, укладывая Эйтукана рядом с его тсахик. Эйкью повернулся к людям. Они рыдали и стенали, указывая на тела лидеров, однако подходили все ближе к возвышению, на котором стояли новые тсахик и оло’эйктан, безмолвно призывая лидеров говорить. – Мы все, – громко произнесла Нейтири, стараясь перекричать людской гомон, – поверили Небесным людям! И вот к чему это привело! Девушка махнула рукой в сторону и указала на погибших родителей, лежащих у нее за спиной возле Древа Душ. Шум, издаваемый людьми, тут же умолк. Оматикайя молча застыли, внимая словам новой тсахик. Тсу’тей, стоя за спиной Нейтири, внимательно смотрел на ее грозную фигуру, возвышавшуюся над поляной, вслушиваясь в ее речь. Она – дочь вождей, и если найдет правильные слова, то сможет воодушевить народ. – Они убеждали нас, что желают нашему народу добра. Уверяли, что хотят познавать наш мир, быть нашими братьями и сёстрами, понять и услышать нас. Но теперь наш дом разрушен, и нет ни одной семьи среди нас, которая бы не потеряла близкого в сегодняшней атаке. Охотница выдохнула и мельком взглянула на жениха, заглядывая за свое плечо. Тсу’тей темной фигурой продолжал стоять позади нее, не перебивая, и лишь молча кивнул ей, показывая, что он слушает, что она права. И тсахик продолжила. – Отныне всякий Небесный человек, который зайдет в наш лес – будет уничтожен. Мы были слишком терпимы к ним, слишком беспечны и наивны, и мы поплатились. Теперь же мы должны стать сильнее и мудрее. Небесные люди поплатятся за то, что сделали! Нейтири вскинула руку сжавтую в кулаке наверх и оматикайя грянули оглушительным криком, поддерживая новую тсахик, ощущая минутный прилив сил от мысли об отмщении. Нейтири расслабила руку, проведя ладонью в воздухе, призывая народ замолчать, и снова начала говорить. – Идите и отдыхайте – сотрите этот день из своей памяти. Завтра нас ждет много работы. Нужно найти и похоронить наших погибших. Тсу’тей молчал, позволяя невесте выговорится перед народом, но наблюдал, как с отдалением людей от возвышения постепенно опускаются ее прямые плечи, гордо вскинутая голова, а в больших янтарных глазах снова появляется темная печаль. Когда подруга повернулась к воину лицом, ее глаза застыли, взирая на лицо Тсу’тея. – Как нам теперь жить, ma’tsmukan? – Хрипло произнесла девушка, стоя в пол оборота к жениху. От ее недавней мощи не осталось и следа. – Я не знаю, что делать. Яркие точки – отметки Эйва почти погасли на теле Нейтири, из-за чего ее лицо, как и весь силуэт, казалось безжизненным и темным. Словно это была не та бойкая и дерзкая охотница, спорящая с ним по любому поводу, а ее тень, не исчезнувшая после затмения солнца. Даже мягкий свет Древа Душ не наполнял эту тень жизнью. Тсу’тей пристально смотрел на сестру и глубоко и медленно дышал, стараясь подобрать слова, чтобы утешить ее, но голова была пуста и тяжела. Создавалось впечатление, что она лишь мешала хозяину. – Я тоже не знаю ма’Тири. – Разлепив высохшие губы, сознался, наконец, мужчина. – Никто не готовил нас к этому. Никто из соседних племен не решался принимать в деревне Небесных людей. Должно быть, они были мудрее нас. Воин отвел глаза, скользнув взглядом по телам старейшин, и отступил на шаг назад. Было больно произносить все это. Тсу’тей знал – только что он признал свое бессилие. Для охотника это было все равно, что поражение. Нейтири поджала губы, рассеяно смотря на родителей. Как же трудно решать все самим. Мо’ат и Эйтукан были правы, не отдавая им лидерство – они слишком молоды для правления. Слишком неопытны. Но больше у них не было выбора, как и не было спин, за которыми они могли бы спрятаться. Немного подумав, охотница сделала шаг навстречу жениху и слегка дотронулась до его скулы, большим пальцем оглаживая ее, привлекая внимание. Такой же темный, как и она, на фоне светящейся кроны дерева, но грозный и неприступный воин повернул голову к девушке, встречаясь с ней серым взглядом. – Нам нужно отдохнуть, ma’tsmukan. – Коротко произнесла она, решая на время прекратить этот разговор, и осторожно взяла его за руку, утягивая глубже в лес. – Прошу тебя, идем. Скорбь по родителям и внезапное сиротство все еще оставались для Нейтири главными причинами ее печали, но теперь к ним примешался еще и страх. Статус дочери вождей всегда был тем, в чем она всегда была уверена. Но сейчас это казалось иллюзией, детским заблуждением. Отца больше нет, и, согласно его воле, четко произнесенной народу, его место занял Тсу’тей. И теперь именно он решает, кто же будет его супругой и будущей тсахик. Желание родителей сделать дочь матерью рода было явным, но непроизнесенным, а значит – безосновательным. Эйкью, конечно, знал планы старейшин, но теперь, будучи оло’эйктаном, исполнит ли он их последнюю волю? Или же поступит эгоистично, но справедливо, выбрав в жены охотницу, более порядочную и принципиальную, как и он сам? Охотник шел молча, а Нейтири оставалось лишь догадываться о намерениях своего вождя. Они шли вперед, минуя засыпающий народ, сворачивая в лес, нетронутый пулями Небесных людей. Здесь все было так, как когда-то, под кроной Дерева Дома. Трава переливалась под ногами бирюзово-синим цветом, светлея при ходьбе, деревья светились приятными пастельными цветами, все же тусклее, чем обычно, словно сама природа скорбела о потерях вместе с оматикайя. Вода журчала где-то вдалеке и успокаивала взволнованную душу Нейтири, но не залечивала раны внутри нее, поэтому, когда нареченные наконец-то дошли до углубленной в лесу поляны, где и собирались заночевать, девушка грузно осела на поросший травой холм и закрыла лицо руками. Весь бунтарский дух, вся ее внутренняя сила – иссякли, оставляя после себя лишь душное чувство вины и усталость. Пролились тщательно сдерживаемые перед народом слезы. С охотником не нужно было притворяться, с ним ей было можно стать слабой. Тсу’тей обернулся на глухой вой Нейтири, разглядывая тонкую девичью фигурку, которая от взвалившейся на нее ноши словно стала меньше, чем обычно, и подавил в себе ярое желание бросится к сестре и сжать ее в объятиях так сильно, как это только возможно, чтобы она навсегда забыла о возможности остаться одной в своем горе. Но, как всегда, слишком много раздумывая, Тсу’тей отогнал от себя внезапный приступ жалости и лишь медленно подошел к подруге, опускаясь рядом на колени, кладя руки на ее плечи. – В чем дело, ma’tsmuke? – Спросил он, не зная, как еще начать разговор, и тут же устыдился этой глупости. Конечно, он знал, в чем дело. Нейтири только что потеряла всю свою семью, потеряла часть своего народа, связь с Эйва, свой дом, что за странный вопрос он задал? Но, на удивление оло’эйктана, девушка произнесла совсем другую причину своих переживаний и слез. – Это я виновата, ма’Тсу’тей? – Наполовину вопросительно, наполовину утвердительно отрывая руки от лица, но не переставая плакать, произнесла она. – Я во всем виновата. Мужчина опешил и слегка отшатнулся назад, во все глаза глядя на невесту. Он никак не думал, что его тсахик будет винить себя. Из-за чего? Из-за Жейк Сулли? Какая чушь. – О чем ты говоришь, ма’Тири? – Задал очередной бессмысленный вопрос эйкью, заранее зная на него ответ. Нейтири продолжала всхлипывать, сложив руки на коленях и с силой сжимая бусины своей повязки. – Я привела его в наш дом, Тсу’тей, – начала девушка, – я уговорила старейшин принять его, я помогала, направляла, верила… Все наши люди, мои родители погибли из-за меня. Голос надорвался, и охотница снова зашлась в слезах, закрыв глаза. В этот раз воин не раздумывал долго и поддался порыву, придвинувшись к девушке, сжал ее в своих объятиях, положив руку на голову. – Не вини себя, ma’tsmuke, он обманул не только тебя, но и каждого из нас. – Повторяя ее собственные слова у Древа Душ, произнес мужчина. – Ты знаешь это. Нейтири продолжала плакать, но твердый и уверенный голос оло’эйктана не мог не заставлять ее прислушиваться к его словам. – Завтра мы проведем обряд захоронения и будем решать, что делать дальше. Мы лидеры и поднимем народ. Мы отомстим. Немного помолчав, заметив вопросительный взгляд девушки, мужчина добавил: – Я знаю, что мы еще не женаты, но не думаю, что народ пойдет за кем-то еще. Он примет наше промедление. Охотница смотрела широко раскрытыми мокрыми глазами в серо-зеленые глаза, напротив, даже чересчур выжидающе. Скорее испытующе. – Мы будем лидерами? Мы оба? Тсу’тей понимал, куда она клонит, он спокойно поднял на нее взгляд и медленно кивнул. – Оба. Нейтири внимательно посмотрела на лицо Тсу’тея, не выражающее абсолютно ничего, и решила поднять столь болезненную для них обоих тему: – Я предала тебя, ма’Тсу’тей, – переведя дыхания после слез, произнесла она, – я выбрала другого, сказала тебе это в лицо. Я не верю, что ты это забыл. Охотник продолжал долго и непроницаемо смотреть на нее, изучая и без того знакомое лицо. – Я и не забывал, – кратко ответил охотник и продолжил, – но твое помутнение рассудка, вызванное Жейк Сулли – всего лишь его давление, и это я тоже стараюсь помнить. Девушка опустила глаза, стараясь не смотреть на спокойное лицо жениха. Оба знали, что произнесенные сейчас слова – ложь. Все слова, которые говорила охотница, все ее действия шли от сердца. По-другому она просто не умела. Раскаяние, которое она сейчас испытывает, тоже идет из глубокой и раненой души, но запоздалое и, к сожалению, бессмысленное. Все, на что она могла рассчитывать – сочувствие охотника и его милосердие. Если эти чувства победят в нем, то она сможет вернуть его доверие и, возможно, в будущем – любовь, если нет, то лишь по ее вине они будут связаны не чувствами, но долгом перед волей старейшин. Должно быть, эмоции девушки настолько захлестнули ее, что тут же проступили на лице, а это уже не могло укрыться от эйкью. Помедлив несколько секунд, мужчина взял руки Нейтири в свои и провел большими пальцами по тыльным сторонам ладоней, возвращая ее внимание к себе. Долгие минуты длился их немой разговор одними глазами, подсвеченными в темноте переливающимися красками леса, после – мужчина прикрыл глаза, а раскрыв их – мягко улыбнулся невесте. – Я хочу, чтобы именно ты была со мной до конца наших дней на Эйва’эвенг. Сказанная фраза не была громкой или напыщенно-пафосной, она была произнесена, как звучал бы шелест травы в лесу, как дуновение ветра, которое едва касалось бы волос, казалось, что Тсу’тей и сам не уверен в том, что он говорит, но Нейтири видела его нежный и прознающий взгляд в этот момент и позволила себе улыбнуться ему. Она любила его прямолинейность и краткость, которую он использовал всегда. Любила его принципиальность. Конечно, она понимала, что значила эта фраза. Прощение и принятие, может немного доверия, которое она так надеялась вернуть. Тсу’тей не тот, который стал бы говорить такие слова для кого попало, поэтому девушка была ему благодарна. За помощь, за спасение и за второй шанс. В какой-то момент чувств к мужчине стало так много, что Нейтири, не зная, как их выразить, просто потянулась к оло’эйктану руками и, обвив его лицо, резко прильнула в судорожном и крепком поцелуе к сухим, горячим губам. На мгновение охотник оцепенел, рассматривая замерцавшие на коже невесты точки. Он и боялся дотронуться до нее, и желал этого. Охотница не отстранялась, не говорила и не открывала глаза, однако воин ощущал, как ее бьет дрожь. Неуверенно, почти испуганно, он положил широкие ладони на ее узкую талию и притянул ближе, приоткрывая губы. Он почти физически ощущал, как затрепетала девушка и несмело углубила поцелуй, обняв мужчину за шею. Охотник тоже прикрыл глаза, наслаждаясь мягкими девичьими губами, накрывшие его собственные – сухие и потрескавшиеся от пожарища. Нейтири целовала неумело, как и он сам, но старалась вложить в этот поцелуй все, что не могла, не умела выразить словами, и Тсу’тей сдался, уступая ей, позволяя перехватить инициативу. Он знал, что никогда не сможет злиться на нее долго, не сможет ни в чем винить. Обида не отпускала его, но новое чувство – примирение – заполнило сознание. Непонятный бурный прилив сил ударил в голову, и впервые за долгое время мужчина отпустил себя. Он с головой погрузился в сладкий, теплый поцелуй, ощущая, как тонкие длинные пальцы, похожие на конечности арахноида, зарываются в его растрепавшиеся косы на затылке и слегка поглаживают кожу, расслабляя. Мужчина целовал трепетно и терпко, бессвязно водя пальцами от талии к плечам Нейтири и обратно, отчего охотница почти скулила в поцелуй, приподнимаясь чуть выше и садясь к воину на колени, седлая их. Ладони оло’эйктана скользнули ниже на ягодицы девушки и слегка сжали, отчего девушка чуть слышно застонала, подаваясь бёдрами вперед. Тсу’тей не привык к тому, что испытывал сейчас. Он чувствовал огонь внутри, никогда не ощущаемый до этого, пламя глубоких чувств и влечения, которое, как он думал, давно угасло. От каждого прикосновения его тсахик по телу проходили импульсы, которые он не мог объяснить даже самому себе. Хотелось, чтобы она продолжала касаться его, хотелось окунуться в ласки Нейтири с головой. Однако, не сходя с колен жениха, девушка прервала поцелуй, внимательно смотря на воина, словно что-то решая. Через несколько секунд молчания она провела большим пальцем по пухлым губам мужчины и, перебросив свою косу из-за спины, снова взглянула на жениха. – Сейчас? – Тихо прошептал он, пораженно глядя на охотницу серыми в темноте глазами, отражающие ярко-зеленый свет от травы вокруг. – Ты уверена? Тсахик крепко поцеловала воина, прижимаясь к нему, и твердо кивнула, заводя вторую руку за спину партнёра, перебрасывая косу на его плечо. – Сейчас, я уверена, как еще никогда в жизни. Что-то глубоко затрепетало в Тсу’тее после этих слов, и он ответил на поцелуй невесты, сминая ее губы, с удовольствием ощущая, как она жмется к нему все ближе, скрещивая ноги у мужчины за спиной, почти ложась на яркую траву позади. Оло’эйктан, поддерживая гибкое тело девушки одной рукой, положил вторую на основание собственной косы и протянул дальше, ближе к Нейтири, которая в точности повторила движение охотника. Выверенное движение руки, соединяющее обе тсахейлу, за которым влюбленные наблюдают не дыша, оторвавшись друг от друга, словно это было первым тсахейлу в их жизни, и вот от кончика косы до самого мозжечка проходит электрический разряд, ударяя молниеносной болью в голову обоим на’ви. Тсу’тей и Нейтири мгновенно отшатываются друг от друга, падая на спины, болезненно застонав и схватившись за голову. Лес вокруг них на секунду гаснет, ночные звери замолкают. Становится темно и тихо, слышно лишь журчание воды вдалеке и тяжелое дыхание друг друга. Оматикайя, лежа на земле, почти одновременно смотрят на концы своих кос. Розовые отростки тсахейлу потемнели и свернулись, словно их обожгло огнем, голова продолжала болеть, в ушах звенело. Тсу’тей пришел в себя не сразу, но как только он это сделал – поднялся, принимая сидячее положение, чтобы спросить, что произошло. Подняв голову, мужчина увидел, как Нейтири держит кончик своей косы и руки ее дрожат. Точки на лице подруги снова потухли, издавая лишь слабое мерцание. Девушка подняла большие глаза на охотника и разбито прошептала: – О, Великая Мать, что я сделала с нами, ма’Тсутей? Воин молчал. Произошло то, чего он боялся с самого начала – Эйва не одобрила их брак. Была ли виной тому Нейтири с ее мимолетным увлечением или Тсу’тей с его непомерной гордыней – он не знал. Мужчина не был тсахик, но понимал, что тсахейлу прежде всего – связь, именно она главное условие замужества. Но именно связи и не было между двумя наречёнными. Последняя нить ее оборвалась давным-давно. Охотник мог бы, как обычно, развязать свой острый язык, нисколько не думая о чувствах девушки, и сказать все как есть, что в их несовместимости лишь их вина, что они недостойны тсахейлу, но глядя на трясущуюся над изувеченной косой девушку, мужчина не смог вымолвить и слова, лишь мягко поднялся, снова откидывая волосы за спину, и пересел ближе к Нейтири, увлекая ее в свои объятия. – Ничего страшного, ma’tsmuke, – тихо произнес воин, прижимая к себе девушку, положив горячую ладонь на ее голову. – Когда-нибудь мы попробуем еще раз. Обещаю тебе. Голос оло’эйктана был приглушенный, сломленный, однако все такой же уверенный и спокойный. – Мне страшно, что Великая Мать наказывает меня за то, что я сотворила со своим народом. За мое упрямство. А вдруг я никогда не смогу больше создать тсахейлу? У меня не будет ни икрана, ни семьи, ни племени? – Девушка вцепилась в плечи охотника, пальцы ее дрожали от тревоги и негодования. – Вдруг меня изгонят, как Грейс и ее ученых? Нейтири цеплялась за брата, как за руки матери когда-то, на что Тсу’тей лишь крепче прижимал ее к себе. – Тогда старейшинами были твои родители, – старался подобрать воин хотя бы какие-то слова, чтобы утешить подругу, – сейчас главные мы, и никто не будет тебя изгонять. Девушка ткнулась лицом в ложбинку шеи жениха и задрожала. Мужчина не ощущал ее слез на плече, но явно чувствовал растерянность подруги и ее боль. Более не найдя подходящих слов, чтобы утешить невесту, Тсу’тей просто крепче прижал ее к себе и молча наблюдал за живущим в ночи лесом, светящимся все ярче на фоне иссиня-темных, почти черных на’ви, сидящих на поляне. Прошло много времени, прежде чем тсахик решилась говорить. В мозгу снова было тяжело и пусто, эйфория от близости улетучилась, и потрясения сегодняшнего дня давали о себе знать, и во время окутавшей их тишины эйкью понял, как хочет спать и оставить все судьбоносные решения до утра. Будто физически ощутив усталость жениха, Нейтири, переведя дух и снова собравшись с силами, подняла голову и посмотрела на него снизу вверх большими янтарными глазами, недовольно хмуря надбровные дуги и хаотично виляя хвостом. Воин опустил голову и посмотрел на девушку. Слез до сих пор не наблюдалось. Лишь досада и бесконечная обреченность. – Ты устал, ма’Тсу’тей, – это был даже не вопрос. Утверждение вперемешку с малой толикой осуждения. – Нам обоим нужно отдохнуть. Оло’эйктан промолчал, вместо того, чтобы привычно спорить и утверждать, что у него еще полно сил. Он считал преступлением лгать, смотря в эти бездонные, прекрасные глаза. Эйкью тяжело выдохнул, и Нейтири была готова поклясться самой Эйва, что ощутила, как лопнула натянутая до предела тетива в его позвоночнике. Мужчина сгорбился, переставая держать осанку, и обессиленно посмотрел на подругу. – Ты во всем права, ma’tsmuke, я действительно устал. Прошлая Нейтири стала бы дразниться и задаваться, дескать, великий воин не такой уж и великий, раз сознался в собственном бессилии, но новая Нейтири – его невеста и подруга, лишь нежно улыбнулась, проведя сухой тонкой ладонью по впалой щеке охотника и нагнув его голову – поцеловала в лоб. – Приляг и закрой глаза, ма’Тсу’тей, – прошептала она и надавила на плечи мужчины, вынуждая подчиниться. Воин послушался, укладываясь на собственную руку, наблюдая, как Нейтири растягивается рядом, заглядывая в его глаза. – Прости меня за все, ma’tsmukan, – охотница ощущала, что сказала это не к месту и не вовремя, но чувствовала, что должна была это сделать прямо сейчас, быть может, Великая Мать снизойдет до Тсу’тея и дарует ему мудрость на прощение во сне? Впрочем, после сегодняшнего тсахейлу Нейтири была уже не уверена даже в том, что Эйва услышала бы ее, обратись она к ней напрямую. Девушка чувствовала свою вину перед своим народом. Перед своим женихом. Эйкью долго и пристально смотрел на нее, разглядывая темное, но по-прежнему красивое лицо, стараясь понять, говорит ли она искренне или для того, чтобы очистить совесть, но голова была слишком переполнена впечатлениями, чтобы сосредоточится на этом, и мужчина просто прикрыл глаза, сжимая руку Нейтири в незримой поддержке. Охотник почувствовал, как в опустошённом сознании нить за нитью давняя связь, пока что слабая и ненадежная, восстанавливается между ними. Чтобы не произошло – они все, кто остались друг у друга. Через несколько недолгих минут – Тсу’тей сопел. В другое время Нейтири бы порадовалась про себя – воин никогда не засыпал быстро. После смерти Сильванин он просто перестал расслабляться, бесконечно опасаясь нападения, а если каким-то чудом и засыпал, то всего на несколько часов. Сейчас охотник уснул быстрее, чем, наверное, это осознал. Однако сон этот был крепким вовсе не из-за покоя, который обрел ее жених, а только лишь из-за потерь, которые они сегодня понесли. Посему охотнице не хотелось радоваться, только лишь безмолвно его пожалеть. Сама девушка еще долго крутилась с боку на бок, прогоняя от себя назойливые, мешающие расслабиться и заснуть мысли. Ее совесть, принципиальность, честь – словно клевали ее изнутри, как хироптера, выдалбливающая себе гнездо в Дереве Дома. Великая Мать не посылала ей сон, предпочитая, чтобы новая тсахик изматывала себя до предела. Иногда, поднимая глаза и словно пробуждаясь от мук собственной совести, охотница видела, как крепко и самозабвенно спит жених, отвернувшись от нее в сторону сияющего леса. Нейтири была рада – хотя бы один из них может спать спокойно. Оло’эйктан всегда был тем, кто ставил совесть на первое место, он поступил так и сейчас, в состоянии войны, никогда не поступаясь принципами, поэтому крепкий сон был лучшей его наградой. Нейтири же такой твердостью похвастаться не могла, и это злило ее. Кара, последовавшая за совершенным предательством – вполне залужена, и девушка будет терпеть горечь и беспомощность до тех пор, пока Великая Мать не позволит ей снова стать дочерью и сестрой своего народа. Пока не простит все ее грехи. В таких тревожных мыслях девушка продолжала пребывать до тех пор, пока не уснула, просыпаясь от каждого шороха, чего раньше на Эйва’эвенг с ней не случалось никогда.

***

Едва солнце показалось на небосклоне, Тсу’тей разомкнул глаза. Прежде он не спал так долго, и чувство полноценного отдыха было для него в новинку. Воин хотел было размяться после сна, будоража затекшие конечности, но как только резко отвел руку в сторону, почувствовал, как туловище пронзила острая боль, словно от попадания копья. Охотник дернулся в сторону, зашипев, и опустил глаза. Поврежденное вчера ребро налилось под кожей темно-фиолетовым цветом и отдавало острой болью точно в голову. Оло’эйктан попытался не фокусироваться на этом, но когда поднялся на ноги, болевые ощущения лишь усилились. – Не стоит так резко вставать, ма’Тсу’тей, – послышался голос за спиной, и мужчина обернулся. Нейтири сидела у дерева, прислонившись к нему и распустив волосы, ноги девушки были скрещены, а сама внимательно следила за собственными пальцами, перебирающие пряди. – С твоей раной лучше обратиться к Кейко, она поможет, – продолжила Нейтири, не отрываясь от своего занятия. Тсу’тей проигнорировал замечание невесты и задал свой вопрос: – Ты давно проснулась? – Тсахик продолжала переплетать косу и в ответ лишь покачала головой. «Ложь, – подумал мужчина, – должно быть, она давно не спит, раз успела переплести все свои косы». Спустя несколько минут девушка, закрепив концы последней косички, поднялась и подошла к жениху, встречаясь с ним глазами. Оло’эйктан заметил, какими воспаленными и уставшими они были, но промолчал, зная, что даже если сейчас спросить прямо – Нейтири не ответит. – О чем ты думаешь, Тсу’тей? – взяв руки воина в свои, спросила охотница, наблюдая, как оло’эйктан изучает ее взглядом. «О том, что тебе нужно поспать», – мелькнула мысль в голове вождя. – О том, что нужно собрать моих охотников и вернуться за нашими людьми в лес, – решил произнести вслух воин. Девушка промолчала и посмотрела в сторону, стараясь не возвращаться мыслями к павшим оматикайя, ждущих сейчас последнего пристанища в лесу, когда-то называемого домом, однако по взгляду Тсу’тей увидел, что невеста его услышала – они заслужили того, чтобы их проводили в объятия Великой Матери достойно. Правильно. Нейтири снова подняла глаза на Тсу’тея и твердо кивнула, отметая лишние сейчас, хотя и искренние эмоции. Ее оло’эйктану нужна подруга и соратница народу – сильная тсахик, остальное можно оставить на потом. За бессонную ночь Нейтири твердо осознала для себя лишь одну вещь – теперь она взрослая. Ни Икнимайя, ни сватовство не давало ей такого чувства серьезности и необратимости, как это сделала смерть родителей. Даже потеряв сестру, она знала, что остается ребенком, что может не нести ответственности и вольна выбирать свой путь сама, особенно не задумываясь о том, что ждет ее в будущем. Сегодня – оно настало. Юность и беззаботность охотницы сгорела вместе с ее домом, сейчас она – Мать рода и будет гордо нести свое звание до тех пор, пока Эйва не призовет ее в свои объятия. – Ты прав, думаю, оставшиеся в лагере люди выкопают могилы, а я проведу похоронный обряд. К концу дня мы успеем все подготовить, пока ты с учениками возвращаешь тела. Мужчина нахмурился на слова охотницы, он догадывался, но до конца не понимал, насколько непростой день его ждет. Однако он хотел начать сейчас же, медлить было рискованно – Небесные люди могли надругаться над телами погибших, в их бесчестии оло’эйктан не сомневался. Теперь они с Нейтири несли ответственность за народ, пускай и не были связаны узами брака с Эйва, они оставались лидерами и не могли подвести оматикайя. Ни живых, ни мертвых. Опасаясь дальнейшего промедления, мужчина уже хотел возвращаться к Древу Душ, направившись туда, когда ощутил, как рука невесты его останавливает. – Твое ребро, ма’Тсу’тей, – тихо проговорила она, нежно дотрагиваясь до раны, – пообещай мне, что будешь беречь себя. И обратишься за помощью. Мужчина проследил за рукой подруги и накрыл ее девичью ладонь своей широкой, заглянув в глаза, мягко улыбнулся. Он все еще не понимал, искренна ли с ним невеста, но был рад, что мало-помалу тсахейлу вновь взрастает между ними. – Обещаю тебе, ma’tsmuke. Нейтири не смогла не ответить на эту улыбку. Не найдя, что еще сказать подруге и не желая затягивать разговор, чтобы рано или поздно не вернуться к теме неудачного тсахейлу, Тсу’тей развернулся на носках и размашисто зашагал к Древу Душ. Он был уверен – его охотники уже давно там. Прямо сейчас нужно было позаботиться о насущных делах. Воин торопился как мог, минуя древесные корни, темные стволы деревьев и игнорируя слепящее на горизонте солнце. Неведомое чувство подстегивало его к быстроте и решительности, что-то отчетливо тянуло охотника в погибший лес, что-то помимо долга народу и уважения к павшим. Мужчина хотел выяснить природу этого чувства. Чем ближе к Древу Душ подходил оло’эйктан, тем отчетливее слышал голоса односельчан, безошибочно определяя среди них своих учеников. Очевидно, они были злы. Гнев волнами накатывал на юношей – громче и громче они роптали на Небесных людей за гибель их братьев и сестер, за разорение их дома. Тсу’тей припустил шаг, чтобы призвать к порядку разбушевавшихся не на шутку юнцов. Практически выбежав на поляну, где вчера они с Нейтири оставили свой народ на ночь, мужчина увидел, как большинство людей еще пребывали во сне, освещаемые лишь проглядывавшим среди ветвей солнцем и мягким светом ярко-зеленой травы. Словно возвышаясь над всеми с холма, на спящих взирало Древо Душ, розовым светом сливаясь с едва показавшимся солнцем. Однако в столь ранний час спалось далеко не всем. Чуть поодаль от поляны, среди деревьев яростно галдели юные охотники, готовые сорваться в атаку на Небесных людей прямо сейчас. Тон становился все громче и Тсу’тей поспешил вперед, минуя спящих односельчан, чтобы оборвать не к месту начавшийся гомон. – Fnu!, – Рыкнул на охотников внезапно ворвавшийся в разговор мужчина. – Держите себя в руках, пока что ваше поведение недостойно звания охотников оматикайя. Юноши послушно замолчали, равняясь перед взором наставника и внимая, но исподлобья посматривали на него, едва сдерживаясь, чтобы не высказать все, что накопилось у них в душе за эти несколько дней. – Успокойтесь, – уже гораздо мягче произнес Тсу’тей, замечая недобрые взгляды и прикасаясь к плечам учеников, чтобы те ощущали его поддержку, – я понимаю вашу скорбь и ваше желание расквитаться с Небесными людьми… Охотник не закончил свою речь, среди молодых на’ви снова стал раздаваться недовольный гомон, на что воин сурово на них посмотрел и лишь одним взглядом примирил их. – Послушайте, прошу. – С нажимом произнес эйкью, и юноши снова затихли. – Небесные люди получат свое, клянусь вам. Но сейчас мы должны вернуть наших людей домой и проводить их к Великой Матери. Ученики внимательно смотрели на наставника, и он, мельком бросив взгляд на раненное ребро, произнес, глядя на них в ответ: – И здесь мне потребуется ваша помощь. Никто из юнцов больше не смел подать голоса, группа охотников лишь плотнее обступила мужчину, пристально смотря на него. – Будем действовать по одному, – начал свою речь Тсу’тей, поочередно смотря каждому в глаза. – Нас восемь, каждый уносит на себе по одному нави, если… – охотник перевел дыхание, –… если это дети – берем по двое. Действуем быстро и тихо, помните, что Небесные люди все еще могут быть там. Не позволяйте себя ранить или убить. Увидите кого-то похожего на нас, но в их одежде, или вовсе железных монстров – уходите! В бой не вступать, слышите меня? Если я узнаю, что хотя бы один из вас вступил в конфликт с кем-то из их людей – ответят все. Эйкью выразительно посмотрел на своих воспитанников, убеждаясь в том, что его слова были поняты. Он говорил тихо, но жестко и требовательно, наблюдая, как в уважительном жесте одни за другим его ученики прижимают уши к голове, признавая слово своего оло’эйктана. Тсу’тей чувствовал – согласны не все, но знал, что перечить или ослушаться они не смогут. От каждого из юношей зависело благополучие и жизнь товарища. К тому же, воин полагал, что охотники понимают – он хочет для них добра. И совершенно не хочет видеть их сегодня среди входящих в объятия Эйва. Мужчина пообещал самому себе, что сделает для этого все. – Постарайтесь успеть вынести как можно больше тел до затмения, ночью мы их больше не найдем. Возьмите пали – так будет быстрее, икраны слишком далеко отсюда, и не стоит их сейчас тревожить. «Многие из них тоже потеряли в пожаре свои яйца и своих родных», – хочет добавить мужчина, но решает промолчать. Охотники понимающе коснулись рук и плеч своего предводителя, дав знак, что он услышан, и практически сразу сорвались с мест наперегонки, направляясь к поляне с пасущимися на нетронутой траве пали. Все торопились исполнить непростое и скорбное поручение нового оло’эйктана, чтобы упокоить своих близких и более к этому не возвращаться, а после – предать Небесных людей справедливой мести. Сам Тсу’тей направился к самой мощной самке на поляне и попытался взобраться на нее, однако ребро снова подвело его, заставляя согнуться пополам и на мгновение разучится дышать. «Пообещай мне, что будешь беречь себя», – внезапно раздался в голове голос Нейтири, и в памяти всплыло обещание обратиться к целительнице за помощью. «Во имя Эйва… » – сокрушенно подумал охотник, бросая недовольный взгляд на пасущееся животное, и направился к спящей на возвышении возле Древа Душ Кейко. Он обещал своей тсахик – он исполнит обещание. Слегка дотронувшись до плеча спящей женщины, Тсу’тей, убедившись, что она проснулась, наклонился над ней и прошептал в самое ухо: – Прости за раннее пробуждение, ma’tsmuke. Целительница встрепенулась, сонно глядя на мужчину, и, спешно прибрав растрепавшиеся во сне волосы, ответила: – Разумеется, ma'Olo’eyktan, чем я могу тебе помочь? На секунду воин замолчал. Было странно и больно слышать такое обращение в отношении себя. Они еще не проводили к Эйва их прежних старейшин, а народ уже видит в них с Нейтири свое будущее. Оправдают ли они такие смелые надежды оматикайя? Ведь их правление вовсе не обещает быть легким. И мужчина не мог быть уверен, что они к нему готовы. Заметив вопросительный взгляд женщины, охотник не к месту появившиеся мысли и продолжил свою речь: – Не могла бы ты осмотреть мою рану? Мне бы очень не хотелось сегодня задерживаться. Тсу’тей отнял руки от больного ребра, показывая увечье, на что Кейко только ахнула, недовольно смотря на своего вождя и доставая из-за спины гигантский лист сторожевой лилии: с травами, маслами, лечебными настойками, высушенными насекомыми, на котором, должно быть, спала. Сколько охотник помнил этот лист, придуманный женщиной в качестве переноски, был с ней постоянно. Руки целительницы были ловкими, мягкими и теплыми. Тсу’тей нечасто к ней обращался, но восхищался каждый раз, когда она бралась за работу. Ни прикосновений, ни боли от них мужчина так и не ощутил, зато после снадобья, рецепт которого, очевидно, знала только сама женщина, и ее нехитрых манипуляций с ранением, охотник перестал чувствовать боль от него. Казалось, что прошло всего несколько минут, которые не успел заметить воин, увлеченный наблюдением за целительницей, однако, оторвав взгляд от рук женщины и подняв голову, эйкью заметил, что солнце уже достаточно высоко над их головами, а на поляне, заполненной на’ви, стали появляться первые тела, привезенные его учениками. По подсчетам мужчины, прошло несколько часов, однако он не смел торопить Кейко. Все в деревне знали, что достойное целительство требует времени. Прошло еще несколько минут, прежде чем женщина позволила воину подняться. – Лучше бы тебе никуда не ходить сегодня, мой вождь, – убирая снадобья обратно в лист, завязывая его стеблями, напутствовала Кейко. – Рана серьезнее, чем кажется. Не послушаешь меня сейчас – к вечеру снова вернешься за тем, что снимает боль. Тсу’тей лишь уважительно склонил голову. – Прости, Кейко, но у меня есть долг, оставь мне немного снадобья на вечер, – медленно произнес мужчина и развернулся, чтобы вернуться на поляну к пали. На мгновение обернувшись, воин снова заговорил: – Благодарю тебя. Охотник быстро зашагал прочь, а целительница лишь покачала головой в ответ, тоже поднимаясь на ноги, краем глаза замечая, как среди деревьев показывается фигура новой тсахик, знаменуя, что день пришел и пора заняться делами.

***

Чем дальше отдалялся от Древа Душ Тсу’тей, тем громче ему становился слышен плач своих людей, тех, кто уже видел своих близких среди ушедших к Эйва. Мужчина все бодрее подгонял пали, чтобы отделаться от шума скорбного воя, но этот звук словно отпечатался в его сознании, не покидая слуха вождя. На мгновение Тсу’тей поверил, что этот всепоглощающее ощущение потери останется с ним навсегда. Однако выжженный лес приближался, и воин старался сосредоточится на нем, представляя, сколько тел могло остаться среди поваленных деревьев. Основная часть людей вернулась в их лагерь во временное пристанище возле Древа Душ, а значит, погибших не должно быть много. По крайней мере, вождь очень на это рассчитывал. Внезапно оло’эйктан вспомнил Матт’ио и его супруга, местоположение которых он знал наверняка, и пообещал себе, что заберет их первыми. Несколько раз по дороге мужчина встретил своих охотников, которые, казалось, не обращали на него внимания, направив взор к сияющему на горизонте Древу, стараясь не опускать и не отводить глаза. «Стараются отвлечься», – сразу же осознал мужчина, тут же отведя глаза. От задора, пылающего в юнцах утром, не осталось и следа. Рядом с каждым из оматикайя на крупе пали лежало одно или несколько тел, которые охотник придерживал рукой. Тсу’тей не винил учеников за невнимание и отстраненность, он уже многое потребовал от вчерашних детей, отправив их сюда, взвалив на них ношу, к которой они не были готовы. Однако их детство закончилось, и следовало выполнять взрослую работу. Горестная догадка пришла к воину, уже подъезжавшему к пепелищу – Небесные люди изувечили не только его жизнь, но и потомков его рода, что придут за ними. Их жизнь и рождение будут совсем не на той Эйва’эвенг, которую еще помнил Тсу’тей. Их жизни будут совершенно разными, и, возможно, старшие на’ви уже никак не смогут помочь своим детям постигать этот новый недобрый мир. Пали громко заржал, напоровшись на сгоревшее дерево и испугавшись, возвращая воина в реальность. Мужчина погладил животное по загривку и зашептал на ухо утешающие слова, надеясь таким образом угомонить его. Несколько раз мотнув большой головой, лютоконь все же притих, отходя чуть назад к невыгоревшей траве и начиная ее щипать. Тсу’тей привычным движением отсоединил тсахейлу, а после – посмотрел на нее в упор. Только сейчас он вспомнил, что вчера после неудачной связи с Нейтири, розовые отростки посерели и свернулись, отмечая их неудачу. Тогда не было времени размышлять об этом, но сейчас мысль о том, что тсахейлу с кем бы то ни было будет вообще недоступна им двоим – обожгла. Однако сегодня коса выглядела как и прежде – сияющей и здоровой. Значит ли это, что у них с тсахик будет еще один шанс? Тсу’тей не знал. Спрыгнув с пали и окинув взглядом местность, чтобы помнить, где именно его оставил, Тсу’тей направился вглубь сгоревшего леса. Со вчерашнего дня здесь мало что изменилось: все та же незнакомая чернота, поваленные деревья, запах гари и напалма, обугленная до черноты земля. И белое-белое небо над головой, словно и оно выгорело от вчерашнего пожара. Стараясь не обращать внимания, не концентрироваться на хаосе вокруг, не думать о погибшей обители Эйва и разоренном доме, оло’эйктан направляется в глубь леса. Ловко перепрыгивая торчащие из земли корни, мужчина внимательно оглядывается по сторонам. Сперва он совершенно не понимает, как под слоем пепла отличить трупы от пригорков и невысоких холмов, напрягая зрение все сильнее, но, наткнувшись на первое тело, для него все встает на свои места. Сначала воин его не замечает, пробегая мимо, но, кивнув случайный взгляд и приглядевшись лучше, Тсу’тей замечает тонкие серые косы и детские расхристанные руки, выглядывающие из-под пепла. У охотника сжимается сердце, и он подходит ближе. Тело девочки-подростка, распластанное на выгоревшей земле, заставляет что-то в носу мужчины неприятно покалывать, однако он гонит проявившиеся не к месту эмоции и опускается на колено рядом с телом, поднимая его на руки. Будто насмехаясь над ним, память будит в охотнике воспоминания, когда точно также он держал на руках совсем другую девочку. И это воспоминание не покидает его во время всего пути до пали. Именно оно не позволяет мужчине забрать Матт’ио с супругом из погибшего леса первыми. «Вскочивший с места Тсу’тей ошарашено смотрит то на Нейтири, уже рыдающую над едва дышащей сестрой, то на Грейс Огустин, кричащую на пришедших солдат и грубо выталкивающую их из школы, то на причитающих и воющих над телами двух уже мертвых мальчиков одноклассников. На негнущихся ногах юноша подходит к умирающей возлюбленной и неверяще широко раскрытыми глазами смотрит на Нейтири, которая все еще не отрывает глаз от сестры, сжимая ее руку и оглаживая растрепавшиеся косы. Тсу’тей падает на колени рядом с Сильванин и осторожно поднимает ее на руки, бессмысленно закрывая рукой раны от пуль на туловище, из которых сочится страшная темно-красная густая кровь. Говорить сил совершенно нет. Девочка внимательно смотрит на него, хмурясь, словно совершенно не узнает. Но в следующую же секунду произносит: – Oel ngati kameie, ма’Тсу’тей. И прежде чем мальчишка находит, что ответить, янтарные глаза девочки становятся стеклянными, почти рыбьими, слышится пронзительный вой Нейтири наперебой с ее рыданиями и Тсу’тей отшатывается, проводя кровавыми ладонями по собственному лицу, понимая, что отвечать слишком поздно». Дойдя до лютоконя, воин осторожно укладывает девочку рядом, возвращаясь за другими телами. Их было вовсе не так много, как он сначала думал, это осознание позволяло дышать чуть легче. Но спустя секунду охотник подумал, что, вероятно, его ученики вынесли большинство тел, пока он латал свою рану. И уныние возвращается к нему вновь. Мужчина заходит все дальше и дальше: теряясь, путаясь в одинаковом безликом ландшафте пустоши. Иногда воин слышит охотничьи кличи, раздающиеся по лесу, и наверняка знает, где находятся его ученики, что по-своему успокаивает – он не один. Несколько десятков минут спустя мужчина оглядывается вокруг, останавливаясь, узнавая знакомые места. Здесь все еще виднеются живые деревья, нетронутые пожаром, и зеленая, едва мерцающая трава. Окраина их поселка. Дальше лишь чистая, нетронутая Небесными людьми земля. «Место, где я оставил Матт’ио», – соображает Тсу’тей, помня, как увидел мальчика одним из первых в огненном хаосе, и оборачивается. Старое поваленное дерево все еще лежит на месте, и на жухлой коре бревна по-прежнему навзничь лежит юноша. Укрытый пеплом, неяркий, но вполне узнаваемый. Тсу’тей благодарил Эйва, что дерево не уничтожило ни взрывами, ни пожаром, иначе он бы никогда его не нашел. Воин подошел ближе к бревну и снова огляделся, присев на одно колено, дотрагиваясь до выжженой за деревом земли. Он был несведущ в целях нападения Небесных людей, не понимал их мотивы, но был военным лидером и осознавал, что, судя по сгоревшей по кругу земле, атака была лишь по определенной точке – Дереву Дома, значит, захватчикам было что-то нужно именно на тех землях. И ему с Нейтири предстояло выяснить, что именно. Но это все могло подождать до завтра, а погибшие не могли. Тсу’тей поднял на руки мертвого юношу и двинулся со своей ношей обратно к ждущему его пали. Одно за одним тела, которые находил оло’эйктан и его ученики, переправлялись в лагерь на’ви. На протяжении дня охотник старался не думать ни о чем, кроме главной цели – доставить погибших их родным. Позволить проводить к Эйва. Он старался выглядеть суровым, волевым и отчужденным, каким и подобало быть оло’эйктану, однако сердце мужчины каждый раз падало куда-то вниз, когда он слышал надрывный крик оматикайя, вновь узнавшего своего близкого в одном из тел. Как бы ни храбрились, как ни старались воины, подобая своему эйкью, к концу дня силы – физические ли, духовные ли – стали их подводить. Когда солнце клонилось к своему затмению, Тсутей оставил юных нави отдыхать в обители Древа Душ и готовиться к Прощальной Песне – они сделали даже больше, чем он от них ожидал, сам же, привыкнув все доделывать до конца и предупреждать чужие ошибки, выехал в последний свой скорбный рейд. – Останься, прошу тебя, – взволнованно просила уже подготовившаяся к траурному обряду Нейтири, раскрасив лицо в черно-золотые цвета, – твои охотники все осмотрели – там больше нет людей. Ты сделал достаточно, ma’Olo’eyktan. Воин, осмотрев измученную и взволнованную невесту, у которой также был непростой день, проходящий в сплошь в подготовке могил и долгих разговорах с обезумевшими от горя односельчанами. Мужчина понимал, как хочет она скорее покончить со всем этим и дать мающейся душе отдохнуть хотя бы на несколько часов. Глупо было обманывать себя – он тоже хотел этого. Однако он не простил бы себе, останься в этой пустоши, хотя бы один его брат или сестра. Глаза девушки блестели в наступающей темноте, как звезды, а тёплая рука сильно, но не властно сжимала руку вождя эмоции, и бесконечная усталость убеждала эйкью уступить, но нутро тянуло назад. И как всегда – Тсу’тей выбрал долг. – Я недолго обещаю тебе. Подготовь людей Последней Песне, я скоро вернусь. Нейтири недовольно посмотрела на жениха и в любом другом случае настояла бы, начав спорить, однако в глубине души и сама хотела удостовериться, что первый, пусть и печальный долг тсахик ею выполнен как нужно. Медленно кивнув, она отпустила руку мужчины, все же, недовольно махнув хвостом, развернулась, чтобы уйти, однако охотник успел дернуть ее назад за руку, приближая к себе, и мягко поцеловал в лоб, повторяя слегка опешившей девушке в подрагивающее ухо: – Я недолго. Прежде чем получил ответ – Тсу’тей стремительно запрыгнул на пали и рванул вперед. Он не хотел думать о том, почему и что заставило его сделать этот даже слишком нежный жест на глазах на’ви, которые были уверены, что обручения двух вождей еще не было, и они не принадлежали друг другу. Жест, выходящий за рамки приличий, но так чертовски нужный сейчас. Воин торопился до края погибшего леса, как только мог. Солнце уже сияло ярко-желтым оттенком, а луна подплывала все ближе. У мужчины оставалось всего чуть больше получаса до полной темноты и начала траурного обряда, а значит, нужно было поторопиться. Спотыкаясь от собственной скорости и изнеможения, мужчина снова и снова осматривал выгоревшую местность, силясь разглядеть тела в уже наступивших сумерках, однако, пройдя до самого конца, так никого и не обнаружил. Облегченно выдохнув, наверное, впервые с начала дня, Тсу’тей осмотрелся еще раз и развернулся аккурат около уцелевшей части леса. Нейтири была права, они нашли всех, и теперь, отдав свой долг павшим, стоило возвращаться. Охотник уже направлялся к месту, где его ждал лютоконь, когда увидел семя Священного Дерева, кружившее вокруг собственной головы. На мгновение – воин остановился. Он не умел читать знаки от Эйва или видеть больше, чем другие на’ви – для этого в племени была тсахик, однако он был набожен, как любой житель Эйва’эвенг, и знал – атокирина не появляются просто так. Охотник замер, наблюдая за светящимся семенем, которое вело его левее к самому эпицентру трагедии – упавшему Древу Дома. Бросив кроткий взгляд на выход из пустоши, оло’эйктан двинулся за плывущим проводником в противоположную сторону. Минуя несколько сгоревших деревьев и перебравшись через чудом уцелевшую рощу папоротников, Тсу’тей дошел до гигантского ствола Древа Дома, что мертвым грузом лежало на черной земле. Пожалуй, единственное тело, которое не смог забрать воин. Семя остановилось, зависая над головой охотника, и он застыл, тоже не понимая, что же ему делать дальше, однако чуть погодя впереди мужчина заметил слабый блеск электрического света Небесных людей. Он слабо мерцал в почти темном лесу, но, тем не менее, был заметен. Внезапно свет повернулся в его сторону. Кровь ударила в виски оло’эйктана, навыки взяли свое, и он резко прилег, прячась за стволом погибшего дерева. Свет продолжал мерцать, едва задевая макушку мужчины еще несколько секунд, а после – переместился, указывая на что-то в земле. Тсу’тей осмелился поднять голову. Вначале он подумал, что это был один из чудовищных металлических скелетов, разоряющий остатки его наследия, но позже понял, что ошибся, приняв маленький карманный свет ученых, который они часто носили с собой, за светящиеся глаза машины. Воин присмотрелся и смог разглядеть оружие, висящее на плече, и военную форму, снабженную распространенными у людей жилетами, назначения которых эйкью не знал. «Значит, не одни из людей sa'nu», – подумал он, вспоминая безобидных ученых в легких халатах, все время что-то подсчитывающих в своих электронных досках, которые носили с собой, иногда разрешая детям с ними играть. Человек ходил по большой поляне, укрытой толстым слоем пепла, где раньше у на’ви проходили собрания и праздники, и что-то напряженно высматривал. Он то нагибался, то снова стоял ровно, то что-то наговаривал в полоску на шее, что именно – Тсу’тей не слышал, как бы не старался. Внезапно солдат согнулся ниже прежнего и, немного покопавшись в сухой земле, достал из ее недр серо-фиолетовый мерцающий камень, рассматривая находку под карманным светом. «Атрион, - подумал охотник, разглядев знакомые очертания минерала, тут же напрягаясь, – зачем он им? » Атрион был крепким материалом. На’ви использовали его, чтобы изготавливать наконечники стрел и копий, иногда – бытовые предметы. Камень был сложен в обращении, и работать с ним умели совсем немногие – в деревне это мастерство высоко ценилось. Оло’эйктан знал, что в их землях полно атриона, но оматикайя использовали его разумно и только при большой нужде, так как именно этот минерал восстанавливался исключительно долго. Солдат подкинул камень вверх, снова заговорил что-то в шею и, как показалось мужчине, дождавшись ответа, двинулся дальше по лесу, как воин подозревал – к себе на базу. Человек скрылся из вида, а Тсу’тей продолжал сидеть возле поваленного Дома потрясенно молча. В голове вождя стала прорисовываться картина происходящего. В земле, на которой стоял его Дом и жил его народ, было что-то, нужное Небесным людям. То, что они не могли ни выторговать, ни украсть. Жейк Сулли был заслан сюда, чтобы рассказать, как его солдатам лучше всего истребить оматикайя, и Жейк Сулли свою задачу выполнил. Дома клана больше нет, а земля, так нужная Небесным людям – теперь свободна. Ярость затмила глаза Тсу’тея, и он, грозно зарычав несколько раз, сильно ударил по мертвому дереву. Все вставало на свои места. Не было желания научится видеть или понять его народ, не было желания обменивать и учить, как говорили Мо’ат и Грейс, была жажда наживы и грабежа, того, за что на Эйва’эвенг подвергнули бы казни, не раздумывая. Добыча атриона. Бесконтрольное использование земли. Вот что на самом деле вело Небесных людей вперед. А вовсе не благие намерения. Охотник прикрыл глаза, стараясь успокоится, но ненависть к человекоподобным клокотала в нем, хотелось догнать солдата и бить его ножом до такой степени, чтобы на теле не осталось живого места. Однако воин смог унять это пылающее желание, опасаясь ответных действий пришельцев, к которым их народ был еще не готов, и направился к выходу из черного от темноты леса. Атокирина также покинуло его, уносясь далеко в высоту.

***

Мужчина скакал вперед, не разбирая дороги, глаза застил гнев, а руки дрожали от негодования. Впереди уже брезжило розовое сияние, но он по-прежнему подгонял лютоконя, словно от этой спешки зависела его жизнь. Возможно, так и было. Уже подъезжая к лагерю, мужчина рассчитывал услышать, как в нем раздается Песнь оставшихся в живых оматикайя, но поляна была подозрительно тиха. Оставив пали на лугу неподалеку, Тсу’тей поднялся на небольшой холм, окидывая глазами светящуюся ярко-зеленым светом поляну, вибрирующую от поступающей в нее энергии через тсахейлу на’ви. Люди сидели рядом друг с другом, положив руки на плечи, мыча и раскачиваясь в медленном протяжном движении из стороны в сторону, образуя людской круг возле Древа Душ. Рядом с самим Древом, под самыми корнями, уже были видны надгробные холмы. Возле них в скорбной молитве склонилась Нейтири, готовая вот-вот начать Последнюю Песнь. Стараясь не думать о произошедшем, не терять самообладания из уважения к павшим, Тсу’тей едва слышно двинулся вперед, проходя к Древу Душ, тяжело касаясь плеч скорбящих людей в слабой попытке поддержать их – полностью ушедших мыслями к Великой Матери и своим родным. Подойдя к основанию дерева, мужчина мягко опустился на колени перед ним и взглянул на Нейтири, не отводящую глаз от мягкого свечения. На секунду девушка посмотрела на жениха и плавно кивнула ему, словно благодаря за возвращение. Тсу’тей знал, что нарушил слово, и безбожно опоздал – ритуал Последней Песни должен был проводиться перед самым затмением, однако, задержав ради него начало, мужчина не заметил, чтобы невеста была хоть сколько-то зла на него. Возможно, произошедшая трагедия сделала мудрее их обоих. Нейтири снова отвернулась к сияющему дереву, прикрыв раскрашенные черным глаза и набрав побольше воздуха, протяжно запела, взывая к Великой Матери. Чистый и громкий голос тсахик, поющий Последнюю Песнь, разносился над поляной скорбящих людей, рыдающих над могилами ушедших, но доверительно внимающих словам Матери Рода, вторя ей и взывая к Эйва принять своих детей к себе в объятия без сожалений и боли. Размеренный, набирающий силу общий голос, эхом разносящийся по поляне, рожденный из плача, возносился до самых небес, показывая бесстрашие и мощь оматикайя, которые, несмотря на все беды, оставались друг с другом до конца. Людские плотные волны вновь и вновь взмывали над светящейся поляной, взывая к милости Эйва, пока Тсу’тей, повторяя заученные с детства слова, смотрел в сторону и был далеко отсюда. В голове по-прежнему стояла картина довольного своей находкой солдата на фоне черной выжженой пустыни, в которую Небесные Люди превратили их дом. И гнев снова просыпался в груди. Из-за пришельцев воин и его народ сейчас скорбят. Из-за пришельцев многие не увидят старых родителей или детей, еще нерожденных. И ни молитва, ни причитания не помогут успокоиться – здесь поможет лишь праведная месть. Отвлекшись, Тсу’тей поднял глаза на Нейтири, которая продолжала петь, но в упор смотрела только на него. В глазах застыл немой вопрос, который, как был уверен воин, ей не терпелось задать. Тяжело вздохнув и отвернув голову, мужчина прикрыл глаза, стараясь направить мысли к Эйва, обещая себе довести обряд до конца.

***

Оло’эйктан подсаживается ближе к Древу, когда обряд завершается, и народ расходится к могилам своих родных, продолжая горевать и оплакивать их. «Смерти нет, есть лишь перемены», – сказала ему как-то Сильванин, повторяя фразу матери, когда умерли родители самого Тсу’тея. Воин неодобрительно покачал головой, вспомнив фразу возлюбленной и посмотрев на Сейлин и ее дочь – Нанан, плачущих над могилой своего мужа и отца, найденного сегодня днем возле упавшего Древа Дома. Если смерти нет, то почему же люди так мучаются, теряя близких? Тсу’тей верил Эйва и тсахик, но верил и в слабость людской души, которой обладал сам. Возможно, его бывшая нареченная ошибалась. Возможно, смерть значит нечто большее, чем предполагала Сильванин, чем предполагала сама Мо’ат. Вздрогнув от прохладных ладоней, прикоснувшихся к его плечам, мужчина обернулся. Нейтири, освещаемая бледно-розовым светом, осунувшаяся, но спокойная, впервые за долгое время, опустилась рядом на колени и провела тонкой ладонью по впалой щеке воина. – Ты встревожен, ма’Тсу’тей, – медленно произнесла она, поджав уши, – что произошло в лесу, пока ты был там? Охотник внимательно смотрел на подругу, словно собираясь с мыслями, а после – отвел глаза. Он не знал, стоит ли говорить сейчас о том, что видел, добавляя невесте забот. Но, глядя на нее, участливую и нежную, мужчина не решился промолчать. – Прости, что задержался, – решил начать издалека охотник, – однако причина действительно была. Я видел на пепелище Небесных людей. Уши девушки, прижатые к голове, резко дернулись вверх, а надбровные дуги сошлись у переносицы. Еще недавно источавшие тепло и глухую скорбь глаза сейчас пылали грозным огнем и словно почернели. – Что им нужно? – Почти рычала Нейтири, сильнее сжимая руки на коленях, – им мало того, что они сделали? Что еще возможно отобрать у нас?! Тсу’тей промолчал и достал из небольшого мешочка, закрепленного на поясе, который обычно использовал как переноску для лакомств Атана, серебряный камень, протянув его подруге. – Вот их цель. Охотница приняла камень из теплых рук оло’эйктана и поднесла к глазам. – Зачем им атрион? – Спросила тсахик, словно сама у себя, тем не менее, подняв глаза на жениха. – Это всего лишь камень. Ты уверен? Воин утвердительно кивнул. – Человек разыскивал именно его. Как только нашел на Большой поляне, сразу исчез. На секунду девушка задумалась, а после – неуверенно произнесла: – Грейс говорила мне о том, что Небесные люди называют атрион… – охотница запнулась, вспоминая чужое слово – анобтаниум. А еще упоминала, что на Земле он и еще несколько наших камней стоят больших денег. Остановившись, тсахик в ужасе взглянула на Тсу’тея, который все это время молчал, пристально и хмуро смотря на девушку, ожидая увидеть в ее глазах понимание. Когда осознание, наконец, окончательно приходит к девушке, она вскакивает на ноги, отходя от мужчины, поднявшегося за ней. – Я не верю! – почти кричит она, опомнившись, лишь когда оло’эйктан сильно стискивает ее предплечье, уводя в сторону от оматикайя, что все еще горевали возле могил. – Не верю, нет! Мой народ погиб за их… деньги? Тсу’тей шипит на девушку, указывая на односельчан, начавших оборачиваться на пару и охотница осекается, боясь потревожить их, однако видит, какое пламя горит в глазах оло’эйктана. Или это отражается ее собственное? – Я догадывался, что все это не просто так. Приход сноходца, их нахождение здесь, завоевание нашего расположения. Однако только сейчас понял все окончательно. Жейк Сулли, как и все Небесные люди – никогда не говорил нам правды. Охотница видела, как трясет от злости ее жениха, который едва сдерживается, стараясь не напугать клан, и девушка полностью разделяла его ощущения. Ей хотелось проливать кровь пришельцев, убивать. До сих пор она никогда не испытывала такой жажды человеческой крови. Даже когда они убили Сильванин. Нейтири верила, искренне верила, что не все Небесные люди такие, что среди них есть достойные и честные. Грейс была другая, как и ее ученые, но именно эта вера привела к ней Жейк Сулли, а после – смерть. Сейчас ее вера сгорела вместе с родителями и кланом оматикайя в лесу. Девушка прикрыла глаза, справляясь с внутренней яростью, и вцепилась в руки Тсу’тея, пристально смотря ему в глаза: – Я хочу им отомстить. – Вспоминая их вчерашний разговор, прошипела она, – вырезать всех до единого. Они больше ничего не украдут у нас! Не убьют ни одного оматикайя! Тсу’тей на секунду обернулся на уходящих к подножию холма людей, а после – обратно на девушку. – Я понимаю тебя и твой гнев, ma’Tsahik, но народ обескровлен. Ему нужен отдых. К тому же, нам нечем дать отпор Небесным людям и не у кого спросить совета. Мы не можем атаковать прямо сейчас. Проводя взглядом отошедших от Древа Душ людей, расположившихся в отдалении на ночлег, Нейтири снова подошла в плотную к Древу, утягивая за собой мужчину, чтобы лучше видеть его глаза в темноте, и немного промедлив – поднимая на него свои. – Я знаю, у кого мы можем спросить совет. – Тихо шепчет девушка, отводя взгляд в сторону и замолкая. Оло’эйктану хватает нескольких секунд для осознания и резкого отрицания. – Даже не думай! – порывисто произносит он, отходя от невесты на несколько шагов, едва не оступаясь и не падая с возвышения. – Ее мы просить о помощи не будем! Тсахик смотрит на него серьезно и гневно, продолжая наступать. – Грейс, единственная, кого мы там знаем, единственная, кто на нашей стороне со своими учеными! Мужчина резко крутит головой и отворачивается, наблюдая за последним лучом солнца, проглядывающего с кромки Луны. – Не после того, что мы сделали того, что сделал я. Даже не проси. – Бросает он через плечо. – И сама не смей. Нейтири взрывается, немного отходя в сторону. Напряжение прошедших дней больше не дает ей рассуждать здраво, хочется сорваться и накричать на жениха, но она лишь шипит сквозь зубы, боясь потревожит уже засыпающих людей: – Во имя Великой Матери, ты просто невозможен! Мы всего лишь спросим! Никто не собирается приводить ее в клан! Мужчина резко разворачивается, подходя уже вплотную к девушке, и выплевывает каждое слово ей в лицо: – Она не поможет нам, не теперь! А если согласится, то, скорее всего, чтобы предать нас, как ее сноходец. Лишения связи с Эйва не прощают ма’Тири! – Ты упустишь шанс отомстить за наш народ только из-за своего упрямства!? Ты знаешь Грейс и знаешь, как она добра! – снова шипит Нейтири, поражаясь несговорчивости жениха. – Она не предаст нас! – Почему бы и нет? Предательство у Небесных людей в крови! – Тоже срывается Тсу’тей, смотря на подругу сверху вниз. Нейтири чуть приподнимается на носках, чтобы смотреть прямо в глаза воину, и в тон ему спрашивает: – Но ведь мы можем просто попробовать, разве нет? Если Грейс все еще зла – это справедливо, и мы уйдем, но она также может знать что-то о базах Небесных людей, об их машинах. Эта информация нужна нам, Тсу’тей. Мне нужна твоя помощь! Оло’эйктан лишь качает головой, поднимая руку раскрытой ладонью вверх, завершая разговор. – Не упрашивай меня, Нейтири, я не допущу еще одного предательства. Наш народ пролил достаточно крови, чтобы снова рисковать. Я вождь и сейчас решаю за нас всех. Тсу’тей осекся. Последнее сказанное предложение было явно лишним, словно проведенная между ними граница, но оно уже было произнесено. Нейтири гневно шипит на жениха, в ответ ничего не произнося, и резко проходит мимо него, игнорируя протянутые к ней руки и тихий призыв мужчины остаться, направляясь в сторону густых деревьев и скрываясь за ними. Охотник беспомощно смотрит вслед невесты, больше не пытаясь ее остановить, и тяжело опускается рядом с Древом Душ, выдыхая. С Нейтири никогда не было просто, но мужчина не хотел ее обижать. Идти за ней сейчас – бессмысленно, охотнику лишь оставалось надеется, что девушка не совершит глупость, направившись к базе Грейс Огустин одна. Длинные пальцы воина цепляют косу и направляют ее к кроне Древа Душ. Тсу’тей закрывает глаза и просит Великую Мать указать им верный путь. Его очевидно бессонная ночь должна пройти с пользой.