Повелитель-из-моря и его слуга

Когда она вышла из храма, по рядам воинов пронесся шепоток. Даже те, что стояли понурившись или беспокойно озирались по сторонам, то ли ожидая подвоха, то ли мечтая поскорее покинуть эту проклятую землю, поднимали головы — и их глаза расширялись, а рты приоткрывались. Они толкали соседей локтями; задние тянули шеи, забыв о приличиях. Кари казалось, что он слышит, как они бормочут: «За такую не жалко и умереть». Презрение и разочарование горчили на языке, но внешне он оставался спокойным. Он привык уже, что никто, кроме него, не может разглядеть ее истинной сущности. Когда она остановилась напротив него — маленькая, но прямая, в царственном уборе, подчеркивавшем ее горделивую красоту — он снова подумал, как она постарела. В ней почти ничего не осталось от той своевольной юной царевны, когда-то отыскавшей их на безымянном островке у берегов владений юнка. Ее глаза потемнели, губы скорбно поджались, движения замедлились. В конце концов от красоты, которой они так кичатся, не остается ничего; они превращаются во всклокоченных, морщинистых развалин, годных только пугать детей. Ей повезло, подумал Кари, что он не увидит ее такой. И на мгновение прикрыл глаза, защищаясь от внезапно вспыхнувшей боли: рана была еще слишком свежа. — О Инка, — сказала Куилла, царица чанка, — я выполнила свое обещание. Кари бесстрастно смотрел на нее, хотя в душе у него бушевала настоящая буря. Еще недавно он думал, что навеки простился со способностью чувствовать. Даже отказ чанка приветствовать его как подобает не расшевелил ничего в его сердце, замершем в тот миг, когда пришла весть о смерти Повелителя-из-моря. И, однако, при одном только взгляде на эту женщину его кровь вскипела, точно разбуженный вулкан. — Вам было дано проститься с ним и оплакать его. «Приведите ко мне воина, который сразил его», — велел Кари. Он и сам еще хорошенько не знал, что будет с ним делать — наградит или казнит. Однако судьба этого воина уже была записана в книге Пачакамака. Совсем еще мальчишка, младший брат одного из воинов, погибших на Кровавом поле, он был сражен камнем, пущенным меткой рукой защитника Золотого города. «Боги мстят! — суеверно воскликнул новый верховный жрец — трусоватый и послушный, не чета покойному Ларико. — Боги мстят за своего!» «Этот Курачи никакой не бог, — презрительно возразил один из полководцев Кари, выдвинувшийся в этом походе. — Все это знают». Кари оглянулся на них, и они замолчали. «Смертный, поднявший руку на Повелителя-из-моря, мертв, — спокойно сказал он. — Но если море так же справедливо, как был этот его сын, оно успокоится, взяв жизнь за жизнь. И все же рисковать не стоит: день, омраченный кровью бога, может стать для нас роковым. Дайте сигнал к отступлению. И сообщите госпоже Куилле, что я хочу с ней говорить». — Его похоронят здесь, по нашему обряду, потому что в земной жизни он был моим мужем. Но милость Белого бога не оставит тех, кто стоит за правду. При этих словах она вздернула подбородок, и заходящее солнце сверкнуло на рогах молодого месяца, украшавших ее головной убор. Кари одного не мог понять: откуда она узнала? Кто мог ей рассказать о том, что на родине Хьюберта умерших благородных людей не бальзамируют и не помещают с почестями в посмертный храм, а так же, как и чанка, зарывают в землю? Кари знал об этом, потому что сам провел в той стране несколько лет; но он свято хранил тайны своего брата. Значит, ей мог рассказать только сам Хьюберт. Но неужели он пошел на это? Неужели ему захотелось разделить с этой женщиной не только эту свою божественную жизнь, но и ту, другую, где он был господином, а Кари — слугой, готовым отдать жизнь — и отнять чужую — ради своего господина? Если это так, зачем тогда жить? — Ответь же мне, о Инка: готов ли и ты выполнить своего обещание? Уведешь ли ты своих людей из моего города, дашь ли чанка жить в покое и мире, охраняя священную могилу Белого бога? Она не плакала; однако голос ее дрогнул. И тогда Кари захотелось крикнуть ей в лицо: «Ты не имеешь никакого права горевать по нему! Это ты, распутница, колдунья, погубила его! Мне следовало убить тебя еще в Куско!» — пусть он и знал, что никогда бы этого не сделал: ведь тогда Хьюберт навеки отвернулся бы от него. Но теперь Хьюберт мертв. Воины безмолвствовали. Куилла ждала его ответа. Кари сделал шаг вперед, шевельнул рукой — будто не мог решить, поднять ее или так и оставить опущенной. И тут в свите Куиллы, почтительно замершей в отдалении, произошло какое-то движение. Из рядов вельмож выскользнула маленькая фигурка и, уворачиваясь от спешно протянутых рук, бросилась к Куилле. Кари недоуменно нахмурился, а Куилла обернулась и воскликнула: — Гудруда! Она подхватила подбежавшую к ней девочку на руки и быстро осмотрела ее. — Что с тобой? Как ты сюда пробралась? Девочка хихикнула, и Куилла с внезапной тревогой оглянулась на Кари — и удивленно замерла. Лицо всегда спокойного, сдержанного повелителя Тавантинсуйу исказила странная гримаса: его глаза расширились, губы подергивались, как у ребенка, который вот-вот расплачется. Куилла уже привыкла, что на их младшую дочь смотрели с не меньшим восторгом и удивлением, чем на самого ее отца. Светлой кожей и золотыми кольцами волос она пошла в него, и, может быть, поэтому он сам выбрал ей имя — резкое, царапающее ее слух, но, по-видимому, ласкающее его. Куилла видела в этом руку богов — и надеялась, что маленькая Гудруда будет счастливее, чем ее безрассудная мать, рискнувшая жизнью и достоинством ради нежданной любви. Свое с таким трудом обретенное счастье она не променяла бы ни на что — но и никому не пожелала бы пройти через то, что пришлось испытать ей. Она готовилась защищать народ чанка и, если нужно будет, умереть ради него, как умер ее муж — но предложение Кари застало ее врасплох. Куилла долго размышляла, можно ли верить ему, и наконец решила, что поступит так, как поступала всегда с тех пор, как в обступившей ее тьме раздался голос, который она уже и не чаяла услышать. Она доверилась мужу. А тот сказал: «Верь ему». И в тот момент, когда Куилла увидела, как Инка смотрит на ее дочь, так похожую на своего умершего отца, она поняла, почему. Кари не сказал ей ни слова. Только опустил руку, которую зачем-то начал было поднимать, резко развернулся и пошел прочь, к своим. Куилла заметила, что некоторые полководцы из его свиты недоуменно переглядываются; кто-то даже сунулся было к нему, но Кари только раздраженно отмахнулся. — Инка, — негромко позвала Куилла, и он замер. — Не ты один потерял любимого. На мгновение ей показалось, что сейчас он обернется и... Что будет потом, она не знала. Ей уже случалось видеть этого человека в гневе. Другую его сторону, наверное, знал только ее муж. Но Кари не обернулся. Вместо этого он только дернул плечом. — Мне ничего не осталось, — глухо сказал он. — А тебе... Ты победила. К рассвету воины Инка оставили Золотой город и в нем — горсточку выживших чанка. Куилла смотрела уходящим вслед. Она знала, что ее народ воспрянет. Знала, что наследники Кари им этого не простят. Но пока что это было не важно. Сейчас нужно было отстраивать дома, заботиться о раненых, расчищать и засевать поля. Жить. — Мама, — спросила Гудруда, — а когда папа вернется? Куилла посмотрела на дочь, цеплявшуюся за ее руку, и ласково погладила ее по золотистым кудрям. — Он ждет нас на небе. И когда-нибудь мы все там обязательно встретимся.