Memento Vivere (Помни о жизни)

***

«Кто бы ни был тот, кто оставляет его так поздно, Когда другие животные разошлись по стойлам и амбарам, Ему следует сказать, чтобы он пришёл и забрал его». − Роберт Фрост

***1***

Джон старался изо всех сил. Он действительно старался. Но оба других мальчика были крупнее его, и у одного из них была дубинка. Конечно, ничего из этого не мешало Джону драться как демон за свои три пенни. У него ушёл целый день, чтобы заработать эти драгоценные монеты; он часами собирал собачье дерьмо, а затем продавал полный мешок на одну из кожевенных фабрик. Эти деньги предназначались для того, чтобы купить немного хлеба для его семьи. Мама раздобыла где-то немного картофельных обрезков и даже две морковные ботвы и собиралась сварить суп, поэтому она велела ему обязательно купить буханку хлеба дневной давности, чтобы добавить к бульону. На самом деле он направлялся повидаться с пекарем, стариной Дефоем, в его лавку сразу за лавкой ломбардщика, когда произошло нападение. От ног, кулаков и дубинки, которыми так эффективно пользовались мальчики, остались синяки, которые, Джон знал, к завтрашнему утру будут чертовски болеть, но он также знал, что отец может избить его ещё хуже, когда он вернётся домой с пустыми руками. Если только ему не повезёт и старик уже не отключится от джина. Его мама не стала бы его бить, а вместо этого только посмотрела бы на него со слишком знакомым разочарованием на своём бледном, измождённом лице. Иногда ему казалось, что её постоянное разочарование было хуже побоев, потому что он действительно очень старался. Гарри, без сомнения, насмехался бы над ним, как обычно; просто потому, что в свои девять лет он был на год старше Джона, а также немного выше ростом, ему нравилось командовать им. Его согнутая и бесполезная нога не удерживала его от насмешек, но возмездия было мало, так как Джон не считал правильным бить калеку. Когда он снова остался один в переулке, Джон рукавом своей грязной рубашки вытер кровь с лица, решив, что ничего не остаётся, кроме как пойти домой. По пути он достаточно надолго останавился у тёмной решётки, чтобы помочиться и опорожнить кишечник, всегда пользуясь любой возможностью, чтобы избежать земляного туалета, который обслуживал сотни людей, живущих вокруг двора в Саутуорке. Дом, который давным-давно был респектабельным и, возможно, даже красивым, находился в центре уродливого и отчаянного района. Теперь он был ветхим и окружён убого построенными домами, которые, вероятно, начали разваливаться на следующий день после того, как были построены. Семья Уотсонов жила в одном из этих зданий, занимая две комнаты, одну над другой. Джон и Гарри спали наверху. Добираться до их комнаты всегда было опасным занятием, так как короткая лестница была в очень плохом состоянии. Джон иногда боялся провалиться сквозь одну из хлипких ступенек и оказаться в подвале, где никто не жил, потому что он был заполнен зловонными отбросами, скопившимися там за многие годы. Когда он не злился на своего брата, это заставляло его плохо себя чувствовать из-за того, как тяжело приходилось Гарри, чтобы подниматься и спускаться в их комнату. Дойдя до дома, Джон обошёл его и подошёл к единственной колонке, которая обслуживала все двадцать зданий, расположенных по периметру двора, чтобы смыть с себя как кровь, так и собачье дерьмо. Его перчатку, как всегда, было труднее всего почистить, но он тёр и полоскал её до тех пор, пока запах не стал немного слабее. Он знал, что его истинным намерением было как можно дольше оттягивать момент, когда ему придётся войти в их комнаты и признаться, что у него нет хлеба. Умывшись, прежде чем войти в дом, Джон позволил своим теперь уже более чистым пальцам прикоснуться к сложенному и спрятанному экземпляру «Ивнинг Стандард», который он нашёл брошенным на обочине. К счастью, воры не были заинтересованы в том, чтобы украсть это. Джон презрительно фыркнул. «Наверное, эти придурки даже читать не умеют», − подумал он. Весь день Джон с нетерпением ждал момента, когда Гарри заснёт и он сможет зажечь огарок свечи, который он прятал под своим тюфяком. Свеча была секретом, точно так же, как были секретом выброшенные газеты, которые он время от времени находил. Конечно, самым большим секретом из всех было то, что он действительно умел читать. В прошлом году джентльмен, переживавший трудные времена и известный только как профессор, поселился в помещении размером со шкаф, расположенном рядом с семейными комнатами Уотсонов. Джон ему понравился, и время от времени он выпивал с ним чашечку некрепкого чая. Что ещё более важно, старик, казалось, думал, что Джон «многообещающий», и поэтому они начинали уроки чтения всякий раз, когда Джону удавалось ускользнуть. Уроки начинались с простых слов, написанных на сломанной грифельной доске, которую Джон нашёл, а затем переходили к той ежедневной газете, которую кому-то из них удалось найти. К своему собственному удивлению, Джон обнаружил, что читать одновременно приятно и легко. Через несколько месяцев он начал читать настоящую книгу, которую профессор внезапно достал из сумки. − Диккенс! − гордо провозгласил он. − Я слышал о нём, − ответил Джон, хотя и не мог вспомнить, где и когда упоминалось это имя. Профессор протянул ему потрёпанный том. − «Рождественская песнь». Я думаю, тебе это понравится. Одно слово на обложке привлекло его внимание. − Здесь есть привидения? − Да. Как и предсказывал профессор, Джону действительно понравилась эта история. Особенно призраки, хотя поздно ночью они были немного пугающими. К сожалению, он дочитал рассказ только до середины, когда однажды появились судебные приставы и увезли профессора в работный дом. Джон побежал за ними, чтобы вернуть книгу старику. Он всё ещё задавался вопросом, что случилось с Крошкой Тимом, который тоже был калекой, но гораздо милее Гарри. Но наследием их дружбы было то, что он умел читать, и Джон будет вечно благодарен профессору за дар слова. Теперь он оттачивал своё мастерство, читая вывески магазинов и вывешенные счета, а также газеты, когда они попадались ему в руки. Иногда Джон задавался вопросом, почему он скрывал от своей семьи тот факт, что умеет читать. Инстинкт подсказывал ему, что они отнесутся к нему с презрением, обвинят в попытке подняться выше своего положения. Мама уже однажды бросила в него такое обвинение. Он нашёл на дороге трехпенсовик и, повинуясь внезапной прихоти, купил на него почти новый льняной носовой платок в киоске на рынке. В одном углу на нем были вышиты инициалы Л.Б.Д, и он поймал себя на том, что фантазирует о том, кому принадлежал этот платок и какой была его жизнь. Его план состоял в том, чтобы завязывать кусок ткани вокруг рта и носа, когда он собирал собачье дерьмо, чтобы избавиться от запаха. Но в ту же ночь мама нашла носовой платок и рассмеялась, спросив, не воображает ли он себя красавчиком? − Не выходи за рамки своего положения, мальчик. − Она забрала платок у него и продала соседу за два пенса. Он никогда не мог понять, почему подниматься выше своего положения было плохо, почему кто-то не хотел этого делать, когда это место было их положением? Может ли кто-нибудь действительно быть доволен тем, что проведёт здесь свою жизнь? Джон Уотсон не мог быть удовлетворён, он уже знал это. Наконец, он больше не мог медлить и вошёл внутрь. В кои-то веки удача была на его стороне, и его отца всё ещё не было дома, так что всё, с чем ему приходилось иметь дело − это грустные взгляды мамы и насмешки Гарри. Он проглотил свою порцию водянистого бульона так быстро, как только смог, и поднялся наверх, просто чтобы отвлечься. Он всё ещё не спал, когда Гарри неуклюже поднялся по лестнице в комнату, вполголоса жалуясь на то, что Джон не принёс хлеба к ужину. Джон знал, что его брат тоже очень много работает, хотя он был бы готов поменяться с ним местами и целыми днями кроить фетр для шляп. Гарри был единственным мальчиком на фабрике, и он сидел внутри весь день, защищённый от непогоды и головорезов, которые могли украсть его с трудом заработанный пенс. Тем не менее, он, казалось, думал, что предпочёл бы вместо этого гулять по Лондону, как Джон, забыв о том, что нужно собирать собачье дерьмо. Гарри зашёл за рваную занавеску, туда, где лежал его собственный тюфяк. Джон слышал, как он мочится в горшок, а затем с глухим стуком тот падает вниз. − Жаль, что ты такой плаксивый придурок, − пробормотал он достаточно громко, чтобы Джон услышал. Джон сжал кулаки, жалея, что не может ударить по чему-нибудь кулаком. Или кто-то ещё. Вместо этого он только сказал: − Я приношу домой больше хлеба, чем ты. Ответа не последовало, и всего через несколько мгновений Гарри захрапел. Убедившись, что Гарри крепко спит, Джон сунул руку под тюфяк и достал огарок свечи, зажёг его одним из своих драгоценных люциферов. Освещение было скудным, но если он поднесёт огарок поближе и сосредоточится, то сможет прочесть слова на дешёвой газетной бумаге. Он позволял себе только одну страницу за вечер. В этот вечер он прочитал рассказ об ужасной находке изуродованного тела женщины, найденного недалеко от Баттерси, за которым последовала довольно жуткая история о том, как призовой скот погиб в жутком тумане на выставке в Смитфилде. Всё это было очень интересно, и он сожалел, что профессор ничего не пропустил. Наконец, он осторожно погасил пламя своими покрытыми слюной пальцами, прежде чем спрятать бумагу и свечу обратно под поддон. Он устроился поудобнее под обрывком одеяла и почти сразу же заснул.

***2***

Майкрофт никогда по-настоящему не понимал и не ценил свободу, которой наслаждался в своей жизни, вплоть до того момента, как вошёл в свою комнату в Итоне. Он представлял себе, что пребывание на другом континенте, вдали от своего отца, будет, по крайней мере, немного освобождающим. Но, как оказалось, он просто сменил одну форму договора на другую. Во многих отношениях это было ещё хуже. По крайней мере, с отцом, как только приказы были отданы, Майкрофта в основном оставляли в покое, чтобы он мог сам распоряжаться своим днём. В данном случае его жизнь жестко контролировалась неким мистером Хойлом, директором школы, чьей очевидной обязанностью было следить за тем, чтобы мальчики, находящиеся под его контролем, никогда не сбивались с пути трудолюбия и праведности. Указанный путь, конечно, является тем, который определяется обществом. Майкрофту, конечно, было не привыкать к этому, поскольку его отец был очень близок к правительству в человеческом обличье. Другие стороны его новой жизни стали неожиданностью. Например, он не ожидал, что будет на побегушках у старшеклассника. Стил казался совершенно дружелюбным парнем и от природы не был склонен чрезмерно задирать своего приятеля. Технически, частью обязанностей Майкрофта было забирать завтрак и ужин в столовой и подавать их Стилу в его комнату. На практике почти все мальчики в доме ели вместе в зале. На выполнение других домашних обязанностей, таких как разжигание огня в камине в комнате Стила, когда требовалось, поддержание его ботинок в чистоте и выполнение разных поручений, уходило несколько часов. Стил воспринял его ранние неуклюжие ошибки с весёлым настроем. Его пример заставлял Майкрофта иногда задумываться о своей собственной истории, касающейся слуг дома. Он думал, что всегда был почтителен, хотя и немного отстранён. Вероятно, это было лучшее, чего можно было ожидать. Что ж, он мог бы выучить их имена. По крайней мере, учитывая то, как Стил обращался с ним, Майкрофт вёл себя по-доброму по отношению к своему собственному прислуживающему, когда пришло время, когда он стал главным. По большей части Майкрофт не был особенно несчастлив в Итоне. Как и ожидалось, на курсах у него не возникло никаких проблем, и его оценки всегда были высокими. Разные дома были расположены вокруг зданий колледжа приятным образом, и его собственная комната была прекрасной и больше, чем он ожидал. Там было всё, что ему было нужно: кровать, умывальник и ванна, камин. И чайный столик, и рабочий стол с приличным стулом. Книжные шкафы для хранения всех книг, которые он привёз из Индии, и оттоманка, на которую при необходимости можно усадить гостя. До сих пор в этом не было необходимости. На стене висел дагерротип мамы и акварель Шерлока. Обстоятельства и строгое правило, запрещающее много контактов между различными домами, привели к тому, что Майкрофт проводил почти всё своё время в компании тех, с кем он жил. Джонсон, Маккрейг, Беллоуз, Мур. И все остальные. Он полагал, что они ничем не лучше и не хуже любой группы товарищей. Майкрофту потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к такому постоянному пребыванию в обществе других людей. Часто казалось, что тесный контакт вызывает почти физическое раздражение. Когда это грозило захлестнуть его, он искал убежища в своей комнате. Кроме того, его несколько отталкивало то количество времени, которое все вокруг него посвящали спорту. Игры, в которые они постоянно играли, казалось, определяли всё прекрасное, добропорядочное и мужественное. Не имело значения, что Майкрофт сказал мистеру Хойлу о нежелании участвовать, если только он не сможет продолжать заниматься фехтованием; очевидно, что директора школы можно было сдвинуть только до этого момента. Фехтование было одобрено, но, по-видимому, также требовалась какая-то командная игра. Предложив Майкрофту на выбор футбол, крикет или академическую греблю, он в конце концов записался в команду по академической гребле. Его годы укладывались в определённую схему, определяемую условиями. У дней тоже была структура. Подъём в 6.45 на завтрак, первые за день уроки, затем часовня, от которой, к большому огорчению Майкрофта, никуда не деться. Потом ещё уроки. Во время утреннего перерыва, вместо того чтобы перекусить у себя дома, многие мальчики баловали себя в одном из магазинов. Майкрофт несколько раз присоединялся к толпе, но он находил переполненный зал и постоянную болтовню о недавних матчах, предстоящих поединках или о чём-то ещё разрушительной и скучной. В результате он обычно просто возвращался в дом выпить чаю с хлебом и маслом. В большинстве случаев к нему присоединялся ещё только один мальчик. По иронии судьбы, это был мальчик, с которым он чувствовал себя вполне комфортно, но с которым он проводил меньше всего времени, потому что Рашнамурти, как и Майкрофт, изолировал себя по собственному выбору. Он был сыном индийского принца, который, согласно слухам, купил место своего сына в Итоне. Майкрофт всегда хотел подчеркнуть, что то же самое относится ко всем им. За исключением коллег, которые все получали стипендию и жили отдельно. Однажды утром, когда они ели хлеб и пили чай, Рашнамурти спросила его: − По чему ты скучаешь больше всего? Майкрофт обдумал этот вопрос. Он хотел сказать, что скучал по своему брату, но это почему-то казалось слишком личным. Слишком не по-мужски. Вместо этого он сказал: − Моё наблюдение за птицами. − А-а-а... − Рашнамурти кивнул. − Я собираю камни, − сказал он. Иногда эти тихие утренние перерывы на чай были лучшей частью дня Майкрофта. Остальная часть каждого дня была заполнена уроками и занятиями с руководителями подразделений. За уроками следовало ещё больше чая и хлеба. Вечера проходили в общей комнате, где ласки и объятия перед камином были обычным делом. Майкрофт не стал обниматься. Вместо этого он сидел один в углу комнаты и читал, а иногда и писал письма Шерлоку, хотя шли месяцы, а затем и годы, и он писал не так часто, как, по его мнению, должен был делать хороший брат. Это заставляло его чувствовать себя виноватым, особенно всякий раз, когда он получал аккуратно напечатанную записку от маленького мальчика, в которого превратился Шерлок. Семестровые каникулы он всегда проводил в школе в компании других мальчиков, которые жили слишком далеко, чтобы вернуться домой. Иногда он испытывал приступ того, что могло быть тоской по дому, но всякий раз, когда это случалось, он вспоминал, как стоял на носу корабля во время своего путешествия в Англию. Он бы помнил, что оставаться одному − лучший и безопасный путь. «Одинокий человек находится в безопасности». Но, тем не менее, он читал маленькие заметки Шерлока и иногда отвечал.

***3***

Это всегда было его первым воспоминанием. Благоухающий, пышный сад, яркое лазурное небо, лёгкий ветерок, который мог принадлежать только Индии, Симле. В воспоминаниях мама сидела на цветастой шали, расстеленной на траве. И там были бабочки. Вечно эти бабочки. Самым ценным приобретением Шерлока в то время был его маленький сачок для ловли разноцветных бабочек, которыми он хотел пополнить свою коллекцию. В этот день он был полон решимости поймать Большой Парусник, но до сих пор все его попытки бегать вокруг и размахивать сачком в воздухе не увенчались успехом. − Шерлок, − тихо позвала мама. − Тебе очень жарко, и у тебя перехватывает дыхание. Иди посиди со мной и выпей немного лимонада. Он в последний раз тщетно взмахнул сачком, а затем опустился на шаль, весь дрожа от негодования, на которое способен только пятилетний ребёнок. − Я хочу Большой Парусник, − пробормотал он, вытирая пот со лба одной рукой и принимая стакан лимонада другой. − И у тебя он будет, я уверена, − сказала мама. − Но сначала немного отдохни. Это были любимые дни Шерлока, те, когда мама говорила Айе, чтобы она провела утро в одиночестве, и вместо этого выводила Шерлока в сад. Он взял с тарелки печенье и задумчиво откусил кусочек. − В моей коллекции есть место только для Большого Парусника. Она улыбнулась ему. − Ты знаешь сказку о том, как появились бабочки? − спросила она его. Шерлок наморщил лоб, размышляя. − Нет, − наконец признался он, хотя и неохотно. Он всегда ненавидел необходимость признаваться в своём невежестве в чём бы то ни было. Мама налила им обоим ещё лимонада. − Много-много лет назад Господь Брахма сотворил мир, а вместе с ним все цветы, деревья, рыб, животных и насекомых. На лице Шерлока тут же отразился его мгновенный скептицизм, но мама подняла руку, не давая ему заговорить. − Да, мой дорогой, это миф, но он тебе понравится. Доверься мне. Ну, конечно, он доверял маме, поэтому Шерлок просто кивнул и осторожно откусил кусочек от ещё одного печенья. − Итак, Господь Брахма любил все свои творения, но больше всего он любил растения и цветы земли. Вот почему однажды он с ужасом увидел, что все растения, которые он видел, были лишены листьев и цветков. Очень быстро преступник стал очевиден. − Были ли какие-нибудь зацепки? − нетерпеливо спросил Шерлок. Мама улыбнулась. − Я полагаю, что так оно и было. Как бы то ни было, виновной оказалась гусеница, которая немедленно призналась в содеянном, сказав, что была так голодна, а все листья и цветы были такими вкусными, что она ничего не мог с собой поделать. Приглушённое печеньем ворчание Шерлока ясно дало понять, что именно он думает об этом конкретном алиби. − В своём гневе Господь Брахма проклял гусеницу, заявив, что отныне она будет подобна камню. Ни ног, ни рта, ничего, кроме безжизненного комка, свисающего с ветки. Однако очень скоро другие животные сжалились над бедной гусеницей и отправились навестить Господа Брахму, умоляя его проявить милосердие. Сердце Господа Брахмы было тронуто, и он изменил проклятие. Гусенице пришлось бы провести в виде комочка всего несколько дней, а затем она могла бы вырваться наружу и стать... − Мама замолчала и выжидающе посмотрела на Шерлока. − Бабочкой! − крикнул он. − Да, мой умный мальчик. Бабочкой. Шерлок удовлетворённо вздохнул. − Ты была права, мамочка. Мне очень нравится этот миф. Она сунула руку в корзину и достала конверт. − Посмотри, что было в почте. Письмо от Майкрофта. Он нахмурился. − Как раз вовремя, − пробормотал он. Мама открыла конверт, в котором был всего один листок. Услышав, как Шерлок фыркнул, она сказала: − Я уверена, что твой брат очень занят, − сказала она. − Хочешь, я тебе его прочту? Иногда Шерлок предпочитал сам подбирать слова, но на этот раз он просто пожал плечами. «Дорогой Шерлок, я надеюсь, что у тебя всё хорошо, брат. Я был рад получить рисунки бабочек из твоей коллекции. Какую хорошую работу ты делаешь. Что касается меня, то теперь, когда я направляюсь в Кембридж, у меня не было времени заниматься наблюдением за птицами. Должен поторопиться, так как у меня заключительный устный экзамен по древней истории. Лектор очень требователен к пунктуальности. Позаботься о себе. С любовью, твой брат Майкрофт». Мама подняла голову. − Я же говорила тебе, что ему понравятся твои рисунки. − Она сложила письмо и сунула его обратно в конверт. − Они готовы оказаться в коробке вместе с остальными. − Х-м-м... вряд ли оно того стоит, − пробормотал Шерлок, но всё равно взял у неё письмо и сунул его в карман. Затем он вскочил на ноги и схватил свою сетку. − Это Большой Парусник, − театрально прошептал он, прежде чем умчаться прочь. Чёрной бабочке с белыми пятнами удалось уклониться от двух попыток поимки, но затем Шерлок сделал последний, отчаянный выпад, который закончился тем, что он распластался на животе в траве, а бабочка Большой Парусник попала в сеть. «Это произведёт впечатление на Майкрофта», − сразу подумал он. Затем Шерлок повернул голову и улыбнулся своей матери.