Принцок-с-ноготок

      Новая вспышка с расплывающимися цветными пятнами — и мы дружно перемещаемся в обозначенное мною «не пойми куда», загадочное и пыльное донельзя. То ли квакает, то ли крякает фонареокий Уод — потому как я едва не придавила его своей тушкой, испускает электрический треск заключённый в счастливый камешек «Санёк» — потому как не может выразить мысли иначе, охает рядом Аслан — потому как приземление вышло донельзя болезненным.       Одним словом, досталось всем.       — Вздумаешь предъявить за похищение — огребёшь, — пригрозила ощупывающему непутёвую башку на предмет шишки «ололосу» я. — Твоя гнусная семейка хотела оставить меня ни с чем, так что изволь нести ответственность.       — И в мыслях не было, — поспешно заверил Аслан. — Ты истратила на меня заветное желание и я — твой вечный должник, Белка. Когда только успела научиться магии?       — Магичила не я, а «Санёк», — опровергла его предположение я, оборачивая зло шипящего и фонарящего глазами по сторонам василёнка вокруг шеи. — «Санёк» — всему голова. Ценили бы его больше, глядишь и не захотел бы от вас отпочковываться.       — «Санёк»? — недоуменно захлопал глазами мой недалёкий приятель. — Кто такой «Санёк»?       — Долгая история, — хотела было отмахнуться я, но подхваченный с земли куриный божок предупреждающе нагрелся: — Ладно, ладно, намёк понят. «Санёк» — это…       Рассказчик из меня был такой себе, но Аслан всё равно где нужно ахал, где нужно охал, а где не нужно вообще хватался за голову с воплями: «Что же ты натворила?! Нас всех убьют!» «Санёк» же направлял моё нехитрое повествование ставшей привычной «тепломузыкой» и я послушно вдавалась в подробности на «горячо» и также послушно огибала некоторые вещи на «холодно».       — Белка, ты… — зло пропыхтел Аслан, нависая надо мной. — Ты… ты украла нашего укуя!       — Давно ли похищения стали добровольными? — в свой черёд разозлилась я. — Хочешь кого-то обвинять — обвиняй «Санька», а лучше — непутёвого батю с братцами, не сумевшими удержать куку… уку… этого самого, короче!       — Нет, ты не понимаешь, — Аслан взъерошил тёмные волосы. — Укуй — домашний дух, обеспечивающий счастье и благополучие наделу и живущий в стенах главного дома знатных семейств Одереса. Выражаясь проще, ты унесла с собой удачу Экберрот!       — И что с того? — огорошила его я, демонстративно прижимаясь щекой к пылавшему возмущением и теплом камешку. — «Санёк» выбрал меня, а значит захотел нести счастье конкретно мне. Чем плохо?       — Тебя будут преследовать, — надрывно воззвал к остаткам благоразумия мой подземный приятель, заламывая руки. — До конца своих дней ты будешь жить в страхе, Белка!       — Ни-ит, — с неподражаемыми Интернет-интонациями пресекла дальнейшие причитания я. — Ничего-то со мной не станется. Иначе твоя вшивая семейка уже на всех парах неслась сюда, за «Саньком». На крайняк, ударимся в счастливые и благополучные бега.       Интерес к разговору угас окончательно, и я взялась оценивать обстановку. Мрачненькая, подземная и приглушённая — явно подземниковская. Конкретно мы стоим на возвышении, с неплохим видом на что-то околопарковское и подсвеченное.       По центру — огроменная статуя невнятного грозного дядьки с молотом, но без серпа. Этим дядькой, предположительно, являлся втравивший меня и всех Рудынских в насильственные взаимоотношения с «ололосами», Камнетёс.       Среднего пальца на тебя нет, дяденька.       Расходящиеся от статуи по всем сторонам света подсвеченные линии, видимо, были местными дорожками. Нет, не видимо, а очень даже точно — вон каждая подсвечена грибами-гнилушками, травками-светяшками и дорогостоящими камешками. Дорожки светились особенно ярко, чтобы гуляющие взад-вперёд «ололосы» не навернулись.       Кое-где линии заворачивались спиральками, образуя места отдохновения со скамейками, питьевыми фонтанчиками, качелями или чем-то вроде общепита. Детские площадки тут тоже имелись и по лесенкам-паучкам деловито ползало юное поколение «ололосов». Восседавшие здесь же мамы с колясками орлиным взором следили за отпрысками, не забывая, впрочем, вести досужие разговоры.       Всё как у людей.       — Центральный Одересский парк Культуры и Отдыха имени Отца нашего, Камнетёса, — обозначил наше местоположение Аслан. — Довольно популярное общественное местечко. Знаешь, я частенько гулял с сестрой и матерью…       — А потом сбежал к Экберротам? — нанесла подлый удар по ностальгии приятеля я. — Чего ж тебе, бедному, не хватало?       — Да что ты понимаешь! — взорвался Аслан. — У нас и мяса-то не всегда было, не говоря о сладостях. Мы изо всех сил рвались из нищеты, но лишь глубже в ней увязали. Раньше мама хоть шитье на дом брала и перебивалась случайными подработками, однако в последние годы зрение стало не то… Отчим из кожи вон лез, но… но…       — Ух ты, сколько ненужных подробностей! — заняла оборонительную позицию я. — Давай начистоту: ты просто сбежал от проблем к удобной и простой жизни. Продался за пресловутое мясцо, терпеливо снося тычки и насмешки старших братьев. Ну и как? Оно того стоило?       Аслан всё ещё возмущался моему бездушию и нежеланию понять его точку зрению, когда в ЦОПКОКе показались четверо: мужчина, женщина и двое разнополых отпрысков. Несмотря на выверты с «мегане-стайлом», на зрение я не жаловалась, однако на всякий случай протёрла глаза. Вытащила-одела-сняла отцовские очки, вконец растрепав державшиеся на соплях полоски скотча. Опять протёрла глаза, причём с такой рьяностью, что в них защипало.       Чёртово видение никак не желало исчезать.       — Эй, опиши-ка во-он ту семейку, — прибегла к помощи негодующего Аслана я. — Мужчину, точнее.       — Невысокий, средних лет, полноватый, волосы с благородной проседью, усы — щёткой, борода — лопатой, постоянно щурится, наверное, близорукий, — успешно переключился на новую задачу «ололос». — Сложно утверждать с такого расстояния, но вроде бы человек. А чего?       — Того! — невесело хмыкнула я, потряхивая перед его носом замусоленной чёрно-белой карточкой. — Батяня мой блудный это. Тот, кто якобы погиб во время одной из экспедиций, оставив никому не сдавшейся сиротинушкой. Офигеть не встать просто!       Аслан поражённо умолк, переводя взгляд с маленькой картонки на прогуливавшегося внизу с семейством мужчину и обратно. Очевидно, желание болтать о вселенской несправедливости и отсутствии мяса отбило напрочь, зато появилось навязчивое желание проявить паршивое участие:       — Весьма… э-э-э… несправедливо.       — Ага, несправедливо, — согласилась я, доставая ручку и запечатлённые на бумажку в клеточку предсказания Фэй. — По-моему, оно шло третьим пунктом… да, третьим.       «(Относительно судьбоносное решение, уверена, она поймёт в чём подвох) ОЧЕНЬ СПОЙЛЕРНО!»       Восставший из мёртвых батя — это реально неожиданный сюжетный поворот, как ни крути. Честно говоря, я думала, что так разве что в кино бывает. Кино же приучило меня к соплям-слезам-обнимашкам и хеппи-энду при подобных раскладах.       «Она поймёт в чём подвох».       Наворачивавшие круги рядом с батей детишки, горделиво устремлённый на них взгляд. Тонкая, звонкая, лет на десять младше моей погрязшей в беспросветных мечтах о герцогах-принцах-королях матери «ололосочка», висящая у него на локте. Сплошное довольство, счастье, успешный успех.       Идеальная ячейка спелльелосского общества.       И я — сероватая от пыли, в плохонькой, успевшей заиметь целую кучу дыр одежонке, с несуразным армейским рюкзаком по кличке Пахомыч за плечами, розоватым василёнком Уодом подмышкой, беглым домашним духом между пальцев и бастардом знатного семейства под пяткой.       Чего понимать-то?       Рудынский Геннадий Васильевич — мёртв. Мёртв не как личность, но как отец, сознательно променявший жену и дочь на спасшую его из-под обвала «ололоску». Для меня он — полнейший незнакомец и было бы глупо мечтать, будто бы он примет взрослую дочку от первого брака в новую семью. Скорее, пойдёт по стопам тётки Зинки, сдав Экберротам за вознаграждение.       — Зачёркиваем, — дрожащим голосом произнесла я, на мгновение прикрывая глаза и позволяя слезам вкатиться обратно. — Может, я и почитываю дрянные мамины книжонки. Может, и верю в прекрасных принцев, но… но… но я отнюдь не дура и не стану мечтать о невозможном.       — Тогда?.. — поторопил меня с принятием решения Аслан.       — Наведаемся к твоим, — быстро сориентировалась я и, не дав ему и рта раскрыть, прибавила: — К твоей настоящей семье, имею в виду, а не в тот гадючник, где ты жил до этого. Хочешь — верь, хочешь — нет, они нам помогут. Что думаешь, «Санёк»?       «Боглаз» нагрелся в моей ладони, соглашаясь. А я, бросив последний взгляд на лучащегося счастьем отца-предателя, разорвала чёрно-белую карточку надвое и потопала вперёд.       К следующему пункту бумажно-клетчатого предсказания.