Souvenirs de couleur menthe

      Дима смотрел на расслабленное лицо Душнова, чувствуя, как его сердце заполняют щемящая нежность и желание запомнить этот момент навсегда. То, как челка спадает на глаза, очки соскользнули на кончик носа, грозясь свалиться в любой момент, губы застыли в едва уловимый улыбке, а бледную шею прикрывает ворот Диминой олимпийки. Достав телефон, Дима сделал быстрое фото, оглядываясь так, будто кто-то сейчас мог буквально поймать его за руку. Но в зале кроме них никого не было, и Дима аккуратно протянул руку к Душнову, легким движением убирая с глаз челку и немного поправляя очки, чтобы те не слетели. Олегсей чуть повел плечом, с которого слезло импровизированное одеяло, и неосознанно потянулся к Диминым рукам, стараясь удержать рядом чье-то тепло. Кажется, Олегсею не хвататет человека, который сможет отдать ему свое сердце. А такой ведь существует, стоит совсем рядом в немом шоке и смотрит широкими глазами. Подросток просто не смог сдержать улыбки, но, вопреки выражению своего лица, немного опасливо отдернул руку. Он ведь может получить нежность и ласку, сможет восполнить то, чего не получил в детстве, если все вдруг пойдет по счастливому сценарию.       Осознание вдруг прошибло высоковольтным разрядом тока. Может, Дима даже не влюблен? Может, просто хочет компенсировать недостаток отцовской любви, поэтому и ищет ее в других мужчинах, которые, к тому же, хоть и не намного, но старше? Это ведь элементарная психология. Но в воспоминания, словно все нутро Димы протестовало против таких задумок, врывались воспоминания об ином Душнове. О том Душнове, которого Дима видел в самом начале, когда только осознал свои чувства и пытался избежать их. Вспомнил, как потерял счет времени, смотря в заледеневшие синие глаза; вспомнил, как был согласен на любые избиения, если Олегсею после этого станет легче, если он простит. И ведь чувства никуда не исчезли после того, как учитель показал, что может быть жестоким, а наоборот, крепчали после каждой улыбки. И Дима успокоился, понимая, что он действительно влюблен. Влюблен в глаза, в улыбку, в душу, а не в так недостающую ему нежность.       Дима положил руку на плечо биолога, немного встряхнув его. Олежа сразу раскрыл глаза, со страхом сбрасывая с себя наушники, в которых играла полнейшая дичь. Затуманенное сном сознание медленно возвращалось, позволяя постепенно включаться обратно в окружающую жизнь. Первым, что приметил Олежа - помещение. Он снова уснул вне дома, и ладно вне дома, так еще и на рабочем месте, пусть и не в рабочее время. Затем в глаза бросилась чужая, но знакомая красно-белая олимпийка. Олежа не стал задумываться, откуда она и что вообще происходит, просто аккуратно втянул носом запах сигарет и чего-то такого мятного с легкой горчинкой. А потом в голове сложился весь пазл, и Олежа перевел взгляд в сторону, замечая Димину улыбку и вопросительный взгляд. — Все нормально? — подросток особо не спешил забирать свою куртку, с нежным весельем интересуясь состоянием учителя— Выглядите напуганным. — Все хорошо, — Олежа залез пальцами под очки, потер глаза, и взглянул на мир уже более свежим и менее сухим взглядом — Долго я проспал? — Часа два, я думаю, — приняв из рук Олегсея свою куртку, Дима отошел к сцене, забирая пачку с соком. А когда он обернулся, Олегсей уже превратился из такого домашнего и спокойного мужчины в собранного и статного учителя. Хотя рубашка с коротким рукавом смотрелась на нем немного забавно — Есть хотите? Осталось несколько печений и немного сока.       Учитель лишь отрицательно мотнул головой, не спеша двигаясь в сторону Димы. Парню вдруг показалось, что Олегсею явно не особо комфортно с ним наедине, но он предпочел свалить все это на еще не ушедший сон учителя. Они вместе вышли из актового зала, в абсолютной тишине, но Дима решил подождать Душнова, потому что пару вопросов к нему еще осталось. И сейчас, кажется, пришло время для первого. — Можно вопрос? — Дима дождался кивка, но увидел его лишь боковым зрением. Олегсей на парня не смотрел, как и подросток на учителя — Что вам снилось? Вы улыбались.       Олежа резко повернул голову в сторону Димы, но смотрел как-то сквозь, немного нахмурившись и на секунду выпав из жизни. Диме не нужно спрашивать у Олегсея, что ему снится, потому что почти все его сны - об одном проблемном подростке. Веселые и красочные; те, после которых просыпаешься, а по щекам текут слезы или от которых резко распахиваешь глаза в холодном поту - во всех этих снах есть Дима. — Уже и не помню, — лжец. Все Олежа помнит, и рассказать хочется, только вот это, как уверен Душнов, невозможно. — Ладно, — Дима пожал плечами и обратил свое внимание к учителю, в попытках прочитать его эмоции — Что вы хотели мне сказать? Ну, пока остальных ребят еще не было.       Олежа остановился у своего кабинета, смотря на Диму с некоторым испугом и смущением. Кончики указательным пальцев как-то неосознанно соединились, и Олежа опустил взгляд в кафельный пол. Он ведь так много хотел сказать, а теперь вместо слов - лишь глушащая тишина. Олежа так хотел сказать, что даже если все моря высохнут или покроются толстым слоем льда, все железные дороги одновременно взорвут террористы, все аэропорты закроют из-за тумана и дыма, а все дороги заблокируют по неизвестной причине, то он все равно найдет способ вернуться, потому что любит этого парня. Но он этого не скажет. Олежа снова соврёт, сделает себе больно, но не признается никогда. — Хотел сказать, что ты мне очень нехорошим, так сказать, человеком сначала показался, — Олежа криво усмехнулся, подняв лживый взгляд к персиковой стене за Диминой спиной — А сейчас я понимаю, что ты не такой на самом деле. Что можешь быть другим. И меня очень радует то, что ты смог открыться мне. Спасибо.       Дима ничего не говорил. Просто стоял, спрятав руки в карманах олимпийки, чтобы учитель не видел, как парень сжимает кулаки. Он надеялся на немного другие слова, но предпочитал довольствоваться тем, что имеет. А Олежа нервничал все сильнее с каждой секундой Диминого молчания. «Почему ты молчишь, когда я так много чувствую?» — набатом билось в голове, не давая даже вдохнуть спокойно. А Дима казался абсолютно расслабленным, его, кажется, вообще ничего не волновало сейчас. — Ладно, мне пора, — не выдержал Олежа напряженного молчания и несмело улыбнулся — Мне нужно еще поработать. — Не перетрудитесь, — беспечно ответил Дима, отводя взгляд в сторону вахтерши, сидящей на своем месте — Я имею ввиду, что вы, кажется, мало спите. Вам нужно отдохнуть.       Олежа кивнул и скрылся в кабинете, не дав Диме коснуться своего плеча. Закрыв дверь, Олежа прислонился к ней спиной, грустно вздохнув. Там, за дверью, Дима просто прикрыл глаза, медленно опуская руку обратно. В голове Олегсея явно что-то происходит, и Дима, хоть убей, даже не догадывается, что именно. Почему в один момент он сидит рядом с Димой, поет и явно наслаждается моментом, а в другой просто сбегает, уходя от прикосновений и разговора.        Вообще, весь Олегсей был немного разным и даже каким-то противоречивым, а особенно его взгляд. Дима даже не знал, что существует так много оттенков голубого, и на изменение этого оттенка влияло все: эмоции, освещение, ситуация, ракурс. Олегсей мог внешне быть абсолютно спокойным и непринужденный, но ему было достаточно снять очки, и по глазам можно было прочитать все, что творилось в душе учителя. Дима мог, и считал это своей маленькой победой.       За две недели эта ситуация немного как-то подзабылась, стала какой-то словно обыденной и неважной. Олежа не вспоминал, Антон и Регина не напоминали, и он уже не избегал Диму. Не уходил от каких-то касаний и, пусть и не долго и немного смущенно, но научился смотреть в глаза, чем несказанно гордился. Дима не забыл, время от времени прокручивал в голове события того дня, с каждым разом все сильнее убеждаясь в том, что учитель хотел сказать нечто другое, явно не указать на Димины изменения в поведении. Но решил особо не тормошить эту тему, лишь иногда совсем прозрачно намекал биологу с неким укором, чтобы просто потешить свое эго и немного отвести душу.       Сегодня Гоги не пришел в школу, и Дима был вынужден сидеть науроках в одиночестве, а перемены проводить в компании девчонок и Славы. Без лучшего друга было крайне скучно, но довольно терпимо. Дима сидел на уроке биологии, в наушнике, который, как казалось парню, был надежно спрятан за волосами, на репите уже третий играла какая-то медленая и спокойная песня, которая волшебным образом затесалась в его плейлист. Рука с простым карандашом легко двигалась по бумаге, немного закругляя слишком острые углы и смягчая рваные линии. Лицо Олегсея в профиль получилось сначала абсолютно случайно, Дима хотел было стереть все, но получалось слишком красиво. И сейчас подросток сидел, подперев щеку рукой, и вносил в почти готовый рисунок некоторые корректировки, словно вылепливая ровный вздернутый нос и чуть прищуренные в нежной улыбке глаза. Какие-то мысли сменялись одна другой с огромной скоростью, но все они были крайне спокойны и даже приятны. Дима даже не слышал, как Олегсей уже второй раз произносит его имя, сложив руки на груди в недовольном жесте. — Побрацкий! — донесся, наконец, до Димы, злой голос Душнова, ровный, словно пропитанный сталью.       В голове Димы яркими красками заиграли не самые приличные картинки, но парень смог сдержать даже легкий румнец, что так норовил окрасить его щеки. Он лишь поднял голову, почти отбрасывая от себя карандаш и резко закрывая тетрадь. Олегсей смотрел прямо ему в глаза, твердо и строго, приподняв в вопросе одну бровь. Сердце как-то словно пропустило один удар. Он просто отодвинул тетрадь немного дальше от себя, словно она ему вовсе и не принадлежит, и попытался как можно незаметнее выдернуть наушник из уха и запихнуть его в карман. — Чем ты там занят? — Я? —глупо переспросил Дима в попытке придумать хоть какую-то отмазку — Ничем, — да, ничего оригинальнее в голове не нашлось. — В этом и проблема, — Олегсей вздохнул и, пальцем поправив очки, сел за свой стол — Принеси тетрадь, я посмотрю, что ты записал.       Поставит ли Олежа ему два в журнал или поговорит с администрацией? Нет, однозначно нет. Ему просто нравилось вот так говорить с Димой, когда парень смотрел Олеже в глаза, немного виновато, и шептал тихое и аккуратное "извините". А у Димы сердце уже сделало тройное сальто, ушло в самые пятки и вернулось на место. Он ведь не сможет сейчас быстро ни стереть этот рисунок, ни вырвать лист - ничего. Ему придется позориться, да и ладно, если другой учитель или кто-то из одноклассников увидел бы это. Дима смог бы просто взять и, послав далеко и надолго, вырвать из рук свою тетрадь и, забыв эту ситуацию, продолжить заниматься своими делами. А вот с Олегсеем так уже не получится. Рядом с ним исправно немеют кончики пальцев и мозг, помахав ручкой, просто отключается, оставляя Диму бормотать что-то абсолютно невнятное. А если он сейчас увидит это "творение", то подросток просто сойдет с ума и наверняка разложится в форме звездочки прямо на полу. — Может не нужно? — предпринял попытку Дима, крепко прижимая тетрадь к себе - Я там немного не успел, я потом спишу конспект, честно. — Неси тетрадь, говорю. Я хочу увидеть, что ты там не успел.       А Дима хочет увидеть своего учителя в его черном худи, с растрепанными волосами и заспанным лицом. Обязательно без очков, с немного замыленным после сна взглядом. Чтобы такой домашний, милый, и такой красивый. Такой, каким может быть только он. Но Дима все-таки встал из-за парты, несмело приближаясь к учительскому столу и теребя пальцами листы тетради. Диминому волнению не было предела, кончики пальцев ожидаемо немели, сжимая тетрадь мертвой хваткой и тем самым сминая уголок. Но, когда Олегсей протянул руку, чтобы забрать тетрадь, и как бы случайно коснулся Диминых пальцев, эта стальная хватка вдруг исчезла. Дима отпустил пальцы, словно сработал какой-то механизм, и был готов уже отдернуть руку, как от огня, или перехватить ладонь Душнова, крепко сжимая ее в своей. На деле же подросток просто стоял и смотрел за тем, как пальцы учителя ловко перелистывают тонкие листы в поисках нужного конспекта. По сути, в поисках того, чего не существует. А вот портрет Душнова, на который Дима тратит уже второй урок, очень даже существует, и Олегсей прямо сейчас листает обратно к нему, подумав, видимо, что это конспект или нарисованный на весь лист член. Но эмоции, которые в тот момент были на лице Душнова, стоили всех этих унижений и этого ужасного чувства стеснения и неловкости.       То, как слегка приоткрылись его губы, как загорелись его глаза, как щеки и кончики ушей загорелись пунцовым и как дрогнули его руки. Сказать, что Олежа был поражен - не сказать ничего. Его сердце вдруг замерло на пару секунд, словно разрываясь на тысячу маленьких частей и теплом разливаясь по венам. Приоткрытые губы сомкнулись, растягиваясь в неконтролируемой улыбке. Отключившийся на несколько секунд мозг возвращался в реальность, и Олежа все так же нагло, но уже осознанно рассматривал рисунок. Это был он, однозначно он, но все-таки немного другой. На этом рисунке он был без очков, а волосы были растрепаны. Черт, Дима не упустил даже ямочку на его щеке и маленькие лучики в уголках глаз, когда Душнов улыбается.       Дима все еще стоял рядом, спрятав руки за спину, и переводил немного взволнованный взгляд от тетради к учителю, понимая, что позорно краснеет. В голове поселилась мысль о том, что Олегсей сейчас просто рассмеется прямо Диме в лицо и отправит обратно, за его последнюю парту. Но тот лишь взял карандаш, быстро написав что-то рядом с рисунком, и отдал тетрадь законному хозяину. Дима подхватил ее и с огромной скоростью вернулся на свое место, перелистывая листы в поисках той надписи, что оставил Олегсей. "Останешься после уроков". Сердце замерло вновь. Что ему ждать от такого непредсказуемого Олегсея? Решил не высмеивать при всем классе, или даже внимания не обратил и будет просто отчитывать за безделие? Это знает только Бог и сам Олегсей. Но, тем не менее, Дима сгорал от ожидания непредсказуемого, нервно дергая ногой и быстро и некрасиво записывая то, что диктовал учитель своим ровным и спокойным голосом. Минуты до звонка тянулись, словно резина, Дима уже весь извелся. Волнение и неизвестность того, что произойдет, значительно поднимали уровень адреналина в крови подростка, заставляя нервно постукивать ногой по полу. Но надоедливый звонкий звук наконец резанул по ушам, и Дима весь словно окаменел. Кажется, даже перестал дышать на несколько секунд. Одноклассники, словно специально мотали Диме нервы, выходили из кабинета слишком медленно. Но, минут через пять, дверь наконец закрылась за последним учеником, оставляя Диму и Олежу наедине друг с другом и со своими разными и одновременно такими одинаковыми мыслями. И, если бы Олежа не начал говорить, то Дима бы скорее всего так и остался сидеть до звонка, прожигая парту взглядом. — Дим, принеси тетрадь, пожалуйста, — голос Олегсея был тихим и немного высоким, отражаясь от стен кабинета.       Сердце екнуло. Вот он, момент, которого Дима ждал и опасался одновременно. Сейчас предполагать, что скажет или сделает Олегсей - пустая трата времени. Но Дима поднялся на ноги и, удерживая на лице немного скучающее выражение, отдал Душнову тетрадь, сразу открытую на листочке с рисунком. Прошло около минуты молчания и полного бездействия, за которые Дима успел серьезно так напрячься и уже захотел просто сбежать. А потом Олегсей поднял руку и снял очки, бережно откладывая их на стол, и наконец поднял на Диму взгляд. А в голубых глазах вновь появился новый оттенок. Что-то притягательно яркое, словно поверхность водоема блестит летом на солнце, плавно переходящее в совсем бледный оттенок. Олегсей улыбался той самой улыбкой что была изображена Димой на рисунке - чуть прищурив глаза и растянув уголки губ. Все Димино волнение испарилось, как и испарились все его мысли при взгляде на такого нежного и смущенного учителя. Черт, именно смущенного, потому что на бледных от природы щеках был крайне отчетливо заметен розовый оттенок, который расползался к ушам и кончику носа.       Олежа в этот момент испытал весь коктейль эмоций. Его удивлению не было предела, но изнутри почему-то вдруг стало так тепло, что хотелось остаться в этом моменте на ебаное всегда. Он смотрел на Диму, с виду холодного и спокойного, но по бегающему взгляду зеленых глаз было заметно его смущение, и просто улыбался, потому что по-другому не получалось. — Ты не против, если я, — Олежа осекся, пару раз тихо кашлянув, потому что голос дрогнул, захлебнувшись в ощущении нежности — Если я оставлю себе этот рисунок? Это чертовски красиво, правда.       Вот этого Дима точно не ожидал, вновь только сильнее убеждаясь в том, что Олегсея нельзя угадать. Парень тупо смотрел то в просящие глаза учителя, словно ребенок клянчит у мамы конфету, то переводил взгляд к изящным пальцам, аккуратно сминающим уголок листа. Разве мог он сказать твердое "нет" тому, кто достал его из омута и вновь показал солнце? Дима кивнул, начав играться с собственными пальцами. Он не отрываясь смотрел на то, как Олегсей аккуратно вырывает лист с рисунком. Почти идеально ровно, к слову. Душнов пару раз окинул собственный стол взглядом, думая, куда можно положить листочек, и в итоге просто свернул его несколько раз и положил в кошелек, в один из отделов для карточек.       Диму вдруг как-то переклинило. От такой непривычной похвалы и нежности ему снесло голову сильнее, чем от наркотиков и алкоголя. Он дернулся вперед в попытке коснуться учителя, запутаться пальцами в темных волосах или коснуться плеча. Только вот вовремя остановил сам себя, сделав вид, что просто поправил собственный свитер. Сила и власть собственных чувств над телом и мозгом начинала немного пугать, но Дима лишь усмехнулся немного нервно и вернулся к своему месту, чтобы забрать рюкзак. — Но конспект все равно перепиши, — Олегсей встал на ноги и протянул Диме тетрадь. Коснувшись плеча парня, он аккуратно сжал его, борясь с желанием обвить Димину шею руками и просто обнять — И завтра индивидуального занятия у нас не будет, мне нужно встретиться с отцом. — О, — парень был немного разочарован, но все прекрасно понимал, поэтому лишь улыбнулся — Хорошо. Удачи тогда. — Спасибо. Она мне понадобится, — Олегсей легко усмехнулся в ответ на вопрос в глазах Димы и отнял руку от плеча — Между нами довольно натянутые отношения. Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе подробнее.       Дима в ответ лишь кивнул, запоминая такое лицо учителя, и вышел из кабинета, прижимая тетрадь к груди. Так у Олегсея тоже были проблемы в семье, может и есть до сих пор. По нему и не скажешь, он выглядит так, словно был воспитан не в ссорах, а в семье каких-то аристократов, в которых царила семейная нежность и в то же время холодная сосредоточенность. Словно он должен был родиться веке так в восемнадцатом, ну может в девятнадцатом. Он бы вписался в атмосферу балов и утонченности. А Дима был бы пареньком с улицы, который все детство бегал с другими такими же пацанами и воровал на рынке яблоки с прилавков.       Но, по законам жанра подобных произведений, из этого вышла бы захватывающая история любви.