Ходоков и прыгунов нет и не было!

      Струна плохо помнит детство до Дома. Вроде вот мама, папа, брат, квартирка в центре и машина. Частые поездки в больницы, кучи анализов. Память упорно не выдает всего, оставляя лишь кусочки. Но есть то, что она никогда и ни при каких обстоятельствах не забудет. Как-то раз после больницы они с родителями поехали по другой, неизвестной ей дороге. Мама с кем-то разговаривала по телефону, изредко упоминая её, Струны, имя, на что-то соглашалась и повторяла отцу адрес. Вдоль дороги были только поля, редко встречались леса и домики. И вдруг появился он. Дом. Будто вырос из земли в самом неподходящем ему месте, среди обычных, нормальных домов. Серый и неприветливый. Струне было четыре, когда дом принял её, позволив наслаждаться жизнью тут, а не в вечных больницах. Он исполнял её желания, дарил друзей, море, игры, шутки и поддержку, в ответ же не просил ничего. До поры.       В один миг дом переменился, пытаясь забрать у нее самое ценное. Цезарь стала ее первой подругой, ее ушами, когда слух пропадал, ее руками, когда пальцы не двигались. И когда Дом вогнал Цезаря в Могильник на долгие пять месяцев, Струна металась из стороны в сторону, корила себя и проклинала Дом от обиды. Цезарь вернулась здоровой, но поникшей, и Струна снова взбаламутилась, сутками не отходила от кровати, отслеживала и едва ли не записывала каждый шаг, только что б подруге не стало хуже. Тогда она много раз слышала, что ей бы к Фазанам, там не пропадет. Да только плевать она с высокой колокольни хотела на все шутки, когда от Цезаря слишком сильно пахнет смертью.

***

      - Ну так каким же первым будет твое желание после целого двухнедельного отдыха? - Спросил Высоцкий, укладываясь на колени к Осадку.       - Как ты уже говорил, не помешала бы отпраздновать, - поправляя волосы, ответила Осадок.       - О, а тут поподробнее, - Цезарь подсела ближе к девушкам и ожидающее смотрела на них. Струна лишь тяжело выдохнула, но встала рядом, облокотившись об подоконник.       - Не понимаю, чего тут праздновать, - вмешалась Фретка, - возвращение из двухнедельного отдыха? Странно даже звучит.       - Вот именно, что возвращение после целых двух недель разлуки! - Вскинув руку вверх, проговорила Венера. - Твоя состайница вернулась спустя целых четырнадцать дней, а ты даже не соскучилась?       - Не представляешь, рыдала ночами от тоски, - Фретка взяла в руки журнал и удалилась из комнаты.       - Думаю, мы могли бы просто посидеть в кругу, выпить. Расскажите, что за две недели произошло, - перебирала волосы Высоцкого Осадок, смотря куда-то в потолок, - а праздновать тут и правда нечего.       - Ты тоже не понимаешь? Какой ужас, какой кошмар! - Венера театрально упала на кровать, укрывшись одеялом с головой, за что получила аплодисменты от Высоцкого.

***

      После Могильника Цезарь забыла, какого это - радоваться мелочам. Из-за волнений ее пичкали тяжелыми успокоительными, от постоянных уколов клонило в сон, она побледнела и осунулась, разучилась реагировать на что-либо простое, а внимание с каждым днем все сложнее и сложнее можно было разделить сразу на два события. Большая часть волнений Струны прошла мимо, но слишком сильно чувствовалась. Запрет на курение и алкоголь, четкий распорядок дня Цезарь соблюдала лишь благодаря ей. Эмоции возвращались постепенно, малюсенькими шажками, будто давай привыкнуть после долгой разлуки. Лишь ближе к осени стало в разы проще. И Цезарю, и Струне.       Тишина Могильника странным образом успокаивала, будто баюкала. Это можно было объяснить в случае с Высоцким, но ведь Цезарь попал в дом с другого входа. Все воспоминания связанны с Домом, нет ни одного из Наружности, будто она там никогда и не была. Дом дал имя, Дом дал свободу, Дом дал ценность, за которую Цезарь была готова отдать всю свою жизнь. За всю жизнь она попадала в Могильник раза три-четыре, но ни разу не чувствовала себя здесь брошенной. Здесь ей не о чем было волноваться, здесь этого не хотелось. И это было странно, ведь должно быть хоть слегка, да наоборот. В Дом просто так не попадают, в Могильнике просто так чувствуют себя спокойно, а Струна не просто так беспокоиться сильнее обычного.

***

      - Да уж, вас понять бывает нелегко, - усмехнулась Осадок. - Где Лис? Пускай достает свои запасы! Я на сто один процент уверена, что не все вы выпили.       Лис, услышав про свои запасы, скрылся под кроватью и достал две бутылки, затем отодвинул тумбочку и забрал еще одну. Вернулась Фретка, все расселись по кругу и погасили свет.       - Ну, рассказывайте, - протянула стакан Лису Осадок. Он тут же наполнился ярко пахнущей жидкостью, а девушки на перебой начали рассказывать, что же произошло за две недели отсутствия состайницы, начиная от разбитого цветка в коридоре и заканчивая курящим Фазаном.       - Курящий Фазан?! - Осадок аж поперхнулась.       - Именно! - Подтвердила Травница. - Да и крестил его не абы кто, а Сфинкс, - девушка подняла руку с выставленным указательным пальцем. Осадок вновь поперхнулась, но теперь от смеха:       - Нет, Сфинкс - крестный для Фазана, это удивительно, но ты сейчас говоришь, будто он умер. При чём не ясно кто, Фазан или Сфинкс.       Травница смутилась и отпила настойку. Все новости были рассказаны, так что зажгли пару светильников, убрали одеяла с пола и улеглись в кровати.       - И все уже удивительно... Курящий Фазан, еще и крестник Сфинкса, - зевая, шепотом проговорила Осадок.       - А мы о чем, - послышался треск зажигалки, и мягкий огонек осветил комнату. - Будешь? - Высоцкий протянул пачку. Осадок молча взяла сигарету, а затем зажигалку и закурила. "Странные дела. Страннее некуда".