Frosty winter of 1926

— Ох, мальчик, тебе восемнадцать-то хоть есть? — недоверчиво спросила Коул, пьяно вздыхая. — Работа с детьми о-очень сложная, выматывающая. Через месяц от их лиц воротить начнёт, — сказала она, видимо по собственному опыту, и наконец сообразила, что стоило бы попридержать язык. В тишине отчётливо слышались раздающиеся будто прямо из-под ног детские крики и вопли, шуточная возня мастерски переплеталась со звуками боли, страха и отчаяния. Звонче всего звучали в ушах не несущие в себе особого смысла, зато несущие много чувств, крики младенцев. Они могли кричать от неудобства, от голода, страха или скуки, они могли кричать привлекая внимание, но никогда — просто так. Сидя как на ладони у старой прожжённой ведьмы, не имеющей, конечно, ни капли волшебства, ведьмы в том самом смысле, который закладывали в это слово магглы, чаще всего имея в виду просто страшную женщину, не чурающуюся непонятных, а оттого пугающих вещей, Габриэль был близок, чтобы от напряжения, сгустившегося в воздухе, начать вести себя странно. В самый раз к тому, что она уже о нём подумала. Хотя он сам, напредставлял о женщине не лучше, однако, не был сразу выставлен за порог, а всё ещё сидел на своём месте. — Есть даже двадцать, мадам, — не обращая внимания на её слова, обворожительно улыбаясь, сидя на стуле с заведённой за спину рукой, беззастенчиво лгал юноша, выводя знаки бесконечности палочкой, чтобы при необходимости, навести на магглу конфундус. — Я очень терпеливый, к тому же, закончил педагогический колледж и имею представление о том, как общаться с детьми. — Правда? — недоверчиво уточнила директриса, смерив его пристальным взглядом. Её прокуренный, пропитый низкий голос, скрипучий как старая несмазанная дверь, давил на него, как и стены мрачного кабинета, просто выбеленные серой краской, как и низкие потолки, выложенные объёмной, выпуклой клеткой. Это угрюмое помещение будто вместе со своей обитательницей вознамерились его сплющить, напирая со всех сторон. Однако он на ковре у Гриндевальда не раскололся и тут не собирался. — Да, пошёл в армию, чтобы отслужить и работать… Да вот…неподфортило. На учениях ногу повредило, — кивком головы указав на скрытую тканью штанов конечность, которая едва шевелилась, а по ночам разрывалась от боли, рассказывал юноша внимательно слушавшей его женщине. — Её, конечно, успели пришить обратно…но…никакой другой работы мне теперь в жизни не видать, — понуро опустив голову и сдерживая, хотя на самом деле пытаясь выжать из себя побольше слёз, старался разжалобить её Габриэль, не желая доводить дело до использования магии. Потому что если строить весь этот домик из лжи на одной лишь магии, он действительно окажется карточным и сломать его одним неосторожным движением или дуновением ветра будет очень легко. — Что ж… — заправив за уши волосы и оттянув сдавивший шею накрахмаленный воротник, протянула директриса, ещё раз окидывая взглядом черноволосого, тощего юношу с чёрными глазами на пол лица из-за болезненной худобы в тёмной невзрачной одежде. — Давай…подыщем тебе комнату и посмотрим, с месяцок, как будут идти дела. Если всё сложится хорошо, определим твоё жалование, если нет — разойдёмся. — Благодарю, миссис Коул. Это большее, на что я мог надеяться.

***

Габриэлю Сейру было всего шестнадцать, когда он, ещё будучи учеником, не особо красиво вляпался в ряды приспешников Гриндевальда. Он не помнил, кто именно из старшекурсников распространял его движение по Ильвермони, однако конкретно к нему прицепился Тодд Бейкер, будь он трижды неладен! Ложно обвинённый в шпионаже волшебник, готов был самолично убить навесившего на него преступление мага, но решил не закапывать себя в этом дерьме ещё больше и просто подался в бега, вернувшись в итоге на историческую родину. В покосившемся доме Мраксов, вросшем до основания в болотистую зелёную траву, ему мягко говоря были не рады, но это было меньшим из зол. Дом с лёгкостью пропускал в себя сентябрьский холод, но внутри помещения запах был скисшим и тухлым, все комнаты пахли плесенью и застоялой водой, вызывая желание поскорее убраться отсюда подальше. Стоя на полусгнивших досках скрипящего пола, со своим невысоким ростом умудряясь упираться макушкой в потрескавшийся и полностью осыпавшийся, покрытый тенётами потолок, Габриэль понимал, что до сих пор внутри его удерживала лишь одна причина. Глуповатая, но добрая Меропа. Девочка с косыми глазами, бледно-серой кожей, едва различимыми на лице губами и тонкими, как у скелета руками, которую он помнил из детства оказалась сбежавшей невестой. И это он узнал почти сразу, как всё-таки решил присесть и выпить пахнущий брагой алкоголь неясного происхождения. — Опоила, дрянь, вонючего маггла! — хрипел дядюшка Марволо тупой ослиной яростью, лишённый хоть скольких-нибудь крох человечности и любви, поставив перед ним непротёртый стакан из их пыльного, заставленного разбитыми чашками серванта. — Тупая подстилка думала, что сможет прибрать к рукам его вонючие деньги, да не тут-то было! — заливал он свою никчёмность дешёвым пойлом, ругая оступившуюся дочь. Габриэль смерил наполняющийся воняющей жижей стакан презрительным взглядом, постукивая пальцами по ободранной скатерти на столе, отстранённо наблюдая за тем, как в ней плавал засушенный скелетик какого-то насекомого. — Что случилось потом? — помертвевшим голосом поинтересовался он, подозревая, что вряд ли у этой истории был счастливый конец. — По-то-о-м! — прохрипел он насмешливо, будто для Габриэля всё должно было стать очевидно. Её отец громыхнул по столу кулаком, отчего его крышка треснула и накренилась, готовясь почить. — Он её только обрюхатил, вот и всё! — подсел к ним за стол её брат, Морфин, выглядящий, как самый настоящий маргинал. — Перестала поить его, идиотка, а он и сбежал поскорее домой к мамочке и папочке, бросив и её и выродка своего! — Лежит сейчас, наверное, в какой-нибудь лондонской канаве, а черви её поедают! — расхохотался обезумевший старикашка, разлив воняющее дрожжами и гниющими фруктами пойло по кривому столу. — Потому что я сказал, что с выродком на порог её не пущу! Сумасшедшие Мраксы продолжили пить и плеваться ядом, он же дальше просто не стал слушать, встал и ушёл. Габриэль долго шёл через поле, молча и мрачно смотря на пылающий алым горизонт. Сентябрьские вечера начали кусать его холодом за ладони и уязвимые к холоду колени. Когда он успокоился достаточно, чтобы трансгрессировать к дырявому котлу, у входа его уже поджидали. И не ребята Гриндевальда, но это было уже не столь важно. Мракоборцы Британии, считая его преступником, были не лучше. Когда ему, полуживому удалось скрыться где-то на окраине маггловского Лондона, беременная и брошенная Реддлом Меропа удивительным образом нашла его сама. А может это он сам, помня слова дяди и Морфина, пытался добраться до самых захолустных и богом забытых мест Лондона. Она ухаживала за раненным родственником, пока оставались силы и средства, взяв с него слово, что он будет приглядывать за ней и ребёнком. Загремев в маггловскую больницу, без шанса ступить хоть шаг самостоятельно, в декабре с щемящей тревогой и абсолютнейшим чувством беспомощности он понял, что Меропа перестала его навещать. От мальчика, приходящего к дедуле, лежащему в кровати напротив, он узнал, что в той лачуге, где они жили с Меропой раньше, больше никого не было. Она исчезла и он боялся, что навсегда. Надежда на лучший исход долго была с ним, как у взрослеющего мальчика его детская игрушка. Пролежав в больнице полгода, наслаждаясь всеми «прелестями» маггловской, безбожно отстающей медицины, как только смог ходить и самостоятельно обслуживать себя, то выписался и первым делом отправился в то место, где они жили. Старые бараки, за время его отсутствия, кажется, покосились ещё больше. Старые соседи-пьяницы, сменились новыми и одна лишь маггла-алкоголичка, что не успела за полгода отдать Богу душу, рассказала, что в начале декабря Меропе было нечем платить за аренду и хозяйка её выгнала. Сам Габриэль догадывался, что денег ей, несчастной бедняжке, не хватало не только на аренду, но и на еду. Мучимый совестью, а также пустыми карманами, волшебник отправился в маггловский Лондон в поисках своего дальнего родственника, попутно подыскивая хоть какое-нибудь жильё и работу. Решив лечь на дно ещё полгода назад, Габриэль рассудил, что маггловский город подойдёт для этого лучше всего. Бродя по маггловским приютам, ведь судьба её ребёнка была угодить лишь в один из таких, и размышляя попутно над тем, как решить вопрос с жильём и заработком, во дворе одного из них, самого мрачного, скромного и убогого, он заметил листовку с информацией о вакансии воспитателя. Мужчины по понятным причинам, как воспитатели не рассматривались, однако, его молодой возраст, тщедушный видок и довольно-таки смазливые черты лица, должны были снизить для него стандарты и позволить проскочить в брешь людских сердец. Стать, как это называлось? Исключением из правила! Точно. Одна из нянечек привела его в ясли, где находились малыши до года, попросив покормить мальчика, лежащего в колыбели у окна. Пахло там так убойно: молоком, детским ссаньём и потом, хотя разило преимущественно от пожилой нянечки, пахнущей не очень приятно в силу возраста и нечастой гигиены, вероятно. Едва только услышав истошный крик, издали увидев, как тряслись старые с полопавшейся краской игрушки, натянутые над колыбелью, Габриэль понял, почувствовал, что это был он. Там находился сын Меропы, которого он искал уже несколько дней. — Ну-ну, ваше грозное величество. Подмочил штанишки? — сложив локти на краю колыбели, заглянул в неё Сейр, улыбаясь скукоженному покрасневшему от долгого пронзительного плача комочку, старающемуся встать и приподняться изо всех возможных сил, чтобы куда-то идти и что-то делать. Услышав его голос, мальчик замер, поднимая к его лицу свои внимательные синие-синие бусинки глаза, в обрамлении длинных, густых чёрных ресниц, и принялся разглядывать первого человека, проявившего интерес к его существованию. — Реддл — бойкий мальчишка, — не поднимаясь, из своего угла протарахтела дремавшая даже в окружении воплей нянечка и проснувшаяся-то лишь потому, что крик внезапно стих. — Чуть что не по его, так всё! Хоть святых выносите! Габриэль тепло ему улыбнулся, подмигнув, хотя мальчик не спешил улыбаться ему в ответ. — Кричит постоянно, будто он один в целом свете и только на него нужно обращать внимание, — продолжала зудеть старая кошёлка, начав действовать ему на нервы своей вонью. И что конкретно имелось в виду: её запах или нудные, необоснованные стенания, узкомыслящей старухи, — Габриэль сам не был уверен. Наверное, всё это вместе. — Думаю, это естественное поведение для малыша его возраста, — покачал головой юноша, пользуясь тем, что она не видела его лица, и со спокойной совестью закатил глаза. — Гу-у! — прогудел черноволосый малыш, кажется, его позабавило глупое скорченное лицо. Габриэль протянул к нему пальцы, чтобы погладить по чуть вьющимся волосам, с удивлением обнаружив, что с него сполз его кружевной чепчик. — Томми, — бросив взгляд на привинченную к спинке постели табличку с именем, где красиво было выведено «Том Марволо Риддл», подмигнул ему юноша, не переставая улыбаться. — Не против познакомится с Габи поближе? — Га! — вдумчиво наблюдая за взрослым над собой, крикнул согласно Том, засучив руками и ногами, чтобы его поскорей взяли на ручки. — Хорошо-хорошо, не спеши, Том, — аккуратно приподняв увесистого, плотного младенца, подхватив за шею и спинку, осторожно прислонил его к своей груди юноша, поражаясь обилию чужого тепла в таком маленьком теле. — Кажется, ты сух, свеж и бодр! Самое время поесть! — смеясь добавил Сейр, потрогав через ползунки марлевый подгузник малыша. Прихватив подготовленную бутылочку со смесью, он взболтал её, убедился, что та ещё тёплая, сжав в руке, и, неспешно, заметно прихрамывая, отправился вниз, на веранду, неся Тома на руках. Даже с такой невеликой ношей, шаг стал тяжелее и заметно болезненнее, однако, Габи только привычно прикусил губу, да засунул чувство боли подальше и продолжил неторопливо спускаться. Малыш, не слишком часто видевший зелень и солнце где-то помимо окна, рядом с которым стояла его кроватка, ожидаемо оживился у него на руках, вертя головой по сторонам и познавая мир вокруг себя, однако, кулачками, крепко вцепился в зелёную, пахнущую комодом и крахмалом хлопковую рубаху. Габи не волновали помятости или неопрятный вид ткани, ему вообще было всё равно в чём ходить, но такой маленький комочек не должен был бояться мира вокруг. В тени под навесом, почти пустая обнаружилась скамья, на которой можно было с удобством устроиться. По летнему тёплый ветер колыхал волосы сидящей там девочки, едва доходящей росточком ему до бедра. — Я присяду? — вежливо, но только для вида поинтересовался волшебник, неспешно усаживаясь на расстоянии от неё. Девочка посмотрела на него равнодушным взглядом и промолчала, не выразив ни согласия, ни отказа. Габриэль неуловимо пожал плечами, получив такой ответ, и попытался уложить прицепившегося к его рубашке младенца спинкой себе на живот. Том не желал разжимать кулачки, крепко стиснутые на бесповоротно измятой рубашке. — Томми, малыш, пора кушать, — потряс он бутылочкой со смесью перед его лицом, замечая, как напряглось всё его тельце при звуке бульканья в стеклянной бутылке. — Отцепляйся, ляжем удобнее и будем смотреть на парк, — увещевал неторопливо и спокойно Габриэль, под пристальным взглядом девочки укладывая Тома себе на живот, лицом к детской площадке перед небольшим садом и деревьями. — Зачем ты говоришь с ним так, будто он тебя понимает? — спросила она, после того как Том присосался к бутылочке и, причмокивая, наблюдал за носящимися по площадке детьми. Габриэль, также смотрящий куда-то перед собой, перевёл на неё взгляд, с запозданием понимая, что сильно ошибся с её возрастом из-за сильной худобы и очень маленького роста. Ей, скорее всего было одиннадцать и она скоро должна была пойти в Хогвартс. О том, что рядом сидела волшебница, не составило особого труда догадаться по тому, как с ненавистью на неё косились дети и воспитатели на площадке и с какой грустной обречённостью она смотрела на них в ответ. — Потому что он понимает, — бесхитростно ответил Габриэль, слегка покачивая ребёнка у себя на руках. — Со мной случаются странные вещи. Понимаешь? — внезапно спросила она, испытующе на него глядя. — Понимаю, — пожал он плечами, не глядя забирая у Тома опустевшую бутылочку за секунду до того, как она выскользнула бы из ослабевших пальчиков и вдребезги разбилась. Девочка, уверенная, что баночка неминуемо полетит вниз, удивлённо приоткрыла рот. — Этой осенью станет лучше, — пообещал он, надеясь, что письмо придёт к ней и еду в приюте придётся делить на меньшее число ртов. Они продолжали сидеть на скамейке втроём, пока воспитатель не повела их обедать. Оставшись вдвоём во всём дворе, Габриэль, уложил малыша на свою руку, удобно устраивая черноволосую головушку на сгибе локтя, пальцами другой водя по его фарфоровым щёчкам. — Ты совсем не похож на Меропу, Томми, — проводя кончиками пальцев по аккуратным чёрным бровкам, по носику, который был ровным и прямым, и причмокивающим крохотным пухлым губкам, внимательнее разглядывал лицо мальчика волшебник. — Наверное, это всё же хорошо, а не плохо. Хотя даже я похож с ней внешне куда больше… Внешность твоего…отца только укрепит мощь твоей крови, данной матерью. Я уверен. Маленький Том, которому было чуть больше полугода, который не мог ещё не то что самостоятельно встать, даже сидеть, смотрел на него так серьёзно и слушал так внимательно, словно действительно, понимал куда больше своих лет. — Ты станешь великим, Томми. Я это точно знаю.