1860

Вечерело. В таборе царила всеобщая суматоха — мужчины разводили костры, несли шампанское, настраивали гитары. Женщины расплетали косы, доставали блестящие украшения и надевали яркие юбки. Леви сидел в шатре сестры и, пристально глядя в круглое расписное зеркальце, подаренное Микасе Жаном, подводил глаза маленьким тонким угольком. Этому трюку он научился у Фарлана, бывшего хоровым цыганом при князе Юрии*, на землях которого табор Кенни стоял без малого пять лет. Князь слыл преданным поклонником цыганской культуры и держал целый театр, прославившийся на всю губернию. Леви был в шаге от того, чтобы стать частью труппы, и страстно мечтал об этом, но дядя запретил ему даже помышлять о таком позоре — «Чтобы мой племянник плясал на сцене перед зажравшимися барскими рожами? Только через мой труп!» — заявил он тогда, сопроводив свои слова тяжелым подзатыльником. Оценив в зеркале, каким эффектным и выразительным стал взгляд, Леви ядовито усмехнулся — с тех пор, как князь Юрий преставился, их табор вновь вернулся к кочевой жизни, и, прознав, как любят русские баре предаваться распутству в компании цыган, Кенни быстро отказался от своих прежних принципов. Теперь уже он сам настаивал на том, чтобы племянник развлекал господ и поощрял их оставлять в таборе баснословные суммы. Микаса негромко вздохнула. Леви внимательно вгляделся в ее лицо и не поверил своим глазам — девушка задумчиво улыбалась, перебирая разложенные перед ней побрякушки, которыми ее задаривал щедрый муж. На лице ее не было и тени обычной печали, и о причинах такой разительной перемены Леви мог только догадываться. — Неужто так счастлива, что проведешь эту ночь не в мужниных объятиях? — хмуро спросил он, припоминая, что сегодня была очередь Жана вести коней в ночное. — А на что тебе знать причины моего счастья? — промурлыкала она, надевая длинную звенящую сережку. Встретившись с братом взглядом, она округлила тонкие губы в восхищенном возгласе, — Леви, прошу, подведи и мне глаза, это так красиво! — С ума сошла? — удивился тот, не понимая, с чего это вдруг Микаса обратила внимание на его давнюю привычку, прежде не вызывавшую у нее интереса. Услышав такой ответ, девушка вскочила на ноги и, озорно посмеиваясь, выхватила у него из рук зеркальце и уголек. Присела на тюфяк и, от усердия чуть высунув кончик языка, принялась чернить себе веко. Пораженный ее странной, слегка нездоровой игривостью, Леви какое-то время просто сидел и смотрел на неумелые попытки сестры подражать ему. В конце концов, он подошел к ней и, опустившись на колени, взял за подбородок, заставляя взглянуть на себя. Левый ее глаз был пока не тронут, правый же — перепачкан донельзя. Покачав головой, Леви стер следы этого недоразумения манжетом своей черной рубашки и велел сестре опустить веки. Уверенными движениями провел две тонкие черты по линии роста ресниц, слегка растушевал уголь подушечкой мизинца, сдул мелкую крошку с уголков глаз, — Открывай, неумеха, — буркнул он, подавая Микасе зеркальце. Она послушно заглянула в отражение и громко ахнула. Леви и сам был доволен результатом — подводка оттенила глубину глаз девушки и подчеркнула красоту ее утонченного лица.** — Какое чудо, спасибо! — громко прошептала Микаса и крепко обняла его, чего не делала с малолетства. Леви взял ее за плечи и с нескрываемым беспокойством заглянул в глаза. Они горели болезненным, исступленным огнем, и это чертовски пугало, будто девушка была не в себе. — Ты сейчас же скажешь мне, что с тобой произошло. Я не узнаю тебя — ведешь себя, как глупая девчонка, какой ты не была никогда. Отвечай немедленно, в чем дело, — с нажимом проговорил он, замечая, что Микаса смотрит на него испуганно и дико, как подстреленный зверек, которому уже не жить. — Леви, Леви! — послышалось снаружи, и в шатер вбежал шустрый цыганенок лет семи, — Ваш барин приехали, выходите встречать. Тихо выругавшись и бросив на сестру настороженный взгляд, Леви легко поднялся на ноги и вышел вслед за мальчонкой. Для себя он решил, что завтра непременно добьется от Микасы правды, а пока его ждал господин Йегер, неожиданно оказавшийся золотой жилой и содержавший в одиночку весь их табор. Говоря сестре, что устал от внимания барина, Леви откровенно лукавил — ему льстило то, насколько Зик им одержим, и играть с ним было чертовски увлекательно. Протиснувшись сквозь толпу голосящих цыган к только что прибывшей повозке, Леви галантно протянул Йегеру руку, помогая спуститься с высокой ступеньки. Мигом вцепившийся в его ладонь Зик устремил на него плотоядный взгляд сквозь поблескивающие стекла круглых очков. — Ты ждал меня, Леви? — с придыханием спросил он, оказавшись на земле, но не отпуская его руку. В голосе барина сегодня отчего-то звучало ликование, и весь он излучал такую уверенность, будто был не скучающим щеголем, приехавшим в табор развлечься, а воином, одержавшим великую победу и с триумфом вернувшимся домой. На нем был новый элегантный костюм кремового цвета с голубым жилетом, расшитым вензелями, и остроносые туфли, начищенные до блеска. Он уложил непослушные кудри и опрятную бороду, а также, судя по аромату, вылил на себя не меньше половины флакона дорогих духов. Леви подумалось, что в таком виде Йегер напоминал жениха, заявившегося свататься, и эта мысль показалась ему очень забавной. — Еще бы, — ответил он, улыбнувшись столь пленительно, что барин на мгновение замер, очарованный его актерским мастерством. Вдруг за его спиной Леви заметил какое-то движение. Вслед за Зиком из повозки выпрыгнул крайне возбужденный молодой человек, одетый в простой дорожный костюм и нервно поправляющий темные волосы, спадавшие ему на плечи. Он обвел радостно приветствующих его цыган напряженным взглядом головокружительно зеленых глаз, но, видно, не нашел среди них того, кого искал, — А вы сегодня не одни. Как это на вас непохоже! — обратился Леви к Зику, говоря чистую правду — тот крайне ревностно относился к табору и платил Кенни тройную цену, лишь бы тот отказывал другим господам, желавшим провести время в компании его цыган. — Не обращай на него внимания, — с нескрываемым раздражением ответил Зик, — Это мой младший брат, Эрен. На кой-то черт увязался за мной, но, обещаю, нам с тобой он не помешает, — последние слова он прошептал, наклонившись над самым ухом Леви. Тот отступил на шаг назад, высвободив, наконец, свою ладонь из руки Йегера, и вызывающе откровенно смерил Эрена взглядом. — Добро пожаловать, молодой барин, — вкрадчиво проговорил Леви, двусмысленно протягивая мальчишке руку — то ли по-дамски, для поцелуя, то ли, подобно слуге, услужливо прося дать ему самому приложиться к господской ручке. Эрен растерялся и замешкался, в итоге решившись на третий вариант — простое рукопожатие. Видевший все это Зик с силой ухватил Леви за локоть, привлекая к себе, и пошел к костру, вкруг которого уже были разложены ковры и подушки. Расположившись подальше от огня, он усадил цыгана рядом с собой, пытаясь приобнять его за талию, чего Леви ему, конечно, не позволил, осадив одним красноречивым взглядом. — Душа моя, не будь так жесток, — с укором проговорил Зик, — И прошу, отодвинься еще немного от костра, — боязливо добавил он. — Коней страшишься, огня страшишься, небось, и смерти страшишься, а, барин? — маскируя презрение игривой усмешкой, спросил Леви. — Кто ж ее не страшится? Лишь смельчаки да безумцы, что, по сути, одно и то же, — с удивлением ответил Зик. — Цыган смерти не боится, — блеснул глазами Леви, нарочно наклоняясь ближе к пламени, — Он тем и живет, чтоб страстно полюбить и красиво умереть, — Йегер ничего не ответил, глядя на него со смесью ужаса и восхищения. В сопровождении нескольких танцующих девушек к костру подошел и Эрен. Он сел в противоположной стороне, продолжая осматриваться и выискивать что-то, о чем известно было лишь ему одному. Зик бросал на него гневные взгляды, но тот будто не замечал присутствия брата. — Здесь ли нынче барон? — вдруг спросил старший Йегер с подозрительной нервозностью. — Барона нет, вернется завтра, — коротко ответил Леви, невольно хмурясь. О том, что Кенни опять пропадает в ближайшем кабаке, где наверняка напивается вусмерть, он умолчал. Барон пил по-черному с тех самых пор, как скончался князь Юрий, и табору пришлось кочевать снова. Отчего вдруг такая жизнь стала невмоготу привычному к бродяжничеству Кенни, никто из цыган не знал. Но Леви, временами сопровождавший дядю до табора после ночных попоек, иногда слышал в его бормотании имя старого князя и догадывался, какую именно боль заглушает барон столь отчаянным пьянством. — Черт побери, — с досадой пробормотал Зик и сделал глубокий глоток шампанского. Чего он хотел от барона, Леви не представлял, но по поведению Йегера было ясно, что он чего-то ждет и страшно переживает. Он то и дело доставал из кармана жилетки свои золотые часы на толстой цепочке и поглядывал то на циферблат, то в сторону леса. Странно, но не особенно восприимчивый к эмоциям других людей Леви тоже начал ощущать беспричинное волнение. Остальные цыгане едва ли улавливали это напряжение, кружа вокруг господ и распевая беззаботные веселые песни. Солнце зашло, и на потемневшем небе зажглись холодные неподвижные звезды. Костер трещал, выбрасывая вверх горстки мерцающих искр. Зик окончательно захмелел и, сняв очки и растрепав напомаженные волосы, сидел совсем близко к Леви, водил пальцами по его лопаткам и шумно дышал ему в шею, зная по собственному опыту, что, стоит поддаться искушению и прильнуть к ней губами, как все закончится — цыган немедленно встанет и скроется в своем шатре, за попытку попасть в который чужак может поплатиться жизнью. Леви чувствовал, что в этом балансировании на грани и крылась вся прелесть таких ночей, что, если перейти невидимую черту, он потеряет свою власть над изнывающим от желания барином, станет из таинственного видения обыкновенным человеком, а ему этого совершенно не хотелось. Внезапно со стороны реки послышался треск веток и цокот лошадиных копыт. В следующую минуту из темноты на освещенную поляну выскочил, вызвав всеобщий переполох, неизвестный всадник на белом коне. У Леви перехватило дыхание при виде остановившегося на месте скакуна, нетерпеливо рывшего копытом землю и раздувавшего широкие ноздри. Настолько рослого, крепкого и мускулистого животного цыган в своей жизни еще не видел — даже в конюшнях князя Юрия не было ни одной лошади, что могла бы сравниться с этим воплощенным совершенством. Наездник, тем временем, резко перекинул ногу через седло и пружинисто спрыгнул на землю. Рядом с собой Леви почувствовал какое-то движение — это навстречу незнакомцу, пошатываясь, поднялся Зик, вместе с гостем направляясь к повозке, в которой приехали Йегеры. Бесподобный конь, взятый хозяином под уздцы, тоже скрылся из виду. Движимый любопытством, Леви воспользовался возникшей сумятицей и последовал за ними, быстро добравшись до повозки и затаившись в тени высоких сосен. — Если ты не против, я ознакомлюсь с документами, — негромко проговорил незнакомец, забирая из рук Зика какие-то бумаги, — Надеюсь, ты указал их настоящие имена, без отсебятины. — Обижаешь, — сквозь зубы выдал Йегер, облокачиваясь на край повозки, — Для такого ценителя русской души, как ты — пожалуйста: Прохор, Прасковья и сын их младенец Матвей передаются полностью в твое распоряжение. Владей малышкой Пик хоть по десять раз за ночь, — похабно посмеиваясь, сказал он. — Забавно, что в твоем понимании десять — это предел, — парировал второй барин, вчитываясь в бумаги. Затем взял из повозки лежавшие на сидении перо и дорожную чернильницу и поставил на бумагах свою подпись. Зик сделал то же самое, после чего получил из рук собеседника толстую пачку купюр и принялся их пересчитывать, — Неужто ожидаешь подвоха? — спросил незнакомец с отвращением в голосе. — Какой же русский поверит на слово англичанину? — ехидно пробормотал Зик, продолжая свое занятие. После он спрятал деньги в карман сюртука и добавил, говоря скорее сам с собой, чем с собеседником, — Зря, однако, до завтра не подождали — шельмец Кенни все равно нынче не в таборе. — Кенни? — переспросил незнакомец, и его глубокий грудной голос заметно дрогнул, — Он здесь барон? — Да, он, — насторожился Зик, — А тебе до этого какое дело? — Ровным счетом никакого, — второй барин явно совладал с собой, — Выпьешь со мной за удачную сделку? — Мне есть, с кем выпить, благодарствую, — огрызнулся Зик и пошел обратно к костру. Несмотря на его отказ, незнакомец привязал своего роскошного жеребца к дереву и пошел за Йегером. Леви осторожно прошмыгнул между сосен и тоже вернулся на поляну, где уже слегка утомленные цыгане, рассевшись на коврах, затянули высокими голосами печальную балладу о любви и смерти. Опускаясь на землю, он с удивлением заметил, что Эрена нет на прежнем месте, но как следует обдумать это Леви не успел — к нему подошел Зик. Присаживаясь рядом и почти обнимая его, тот кивнул головой на своего спутника, устроившегося напротив. Сквозь легкую рябь едва заметного дыма, поднимавшегося к небесам, на Леви внимательно смотрел молодой светловолосый мужчина. Наверное, он был красив, но понятия красоты и уродства в данный момент перестали существовать, выжженные горящим взглядом его глаз, на мертвецки бледном лице казавшихся тлеющими углями. Они глядели на Леви так, будто увидели призрака, а от произнесенной Зиком фамилии на цыгана повеяло могильным холодом. Леви слышал ее не впервые. Смит. Именно это имя звучало в причитаниях полоумной старухи Земфиры, когда их табор остановился здесь, на границе принадлежащих Йегеру земель. Седая скрюченная цыганка рыдала, как ребенок, заклиная Кенни не возвращаться в те места, где двадцать пять лет назад сгинула Кушель, его сестра. Когда барон отказался внять мольбам старухи, та вцепилась в присутствовавшего при этом Леви и закричала ему в лицо своим надтреснутым голосом, что эта земля проклята и, если он хочет жить, то пусть немедля оставит табор, иначе его постигнет участь матери. В чем эта участь состояла, Земфира не объяснила. Пристально вглядевшись в его глаза, она тогда разом притихла и смолкла, будто смирилась с невозможностью что-либо изменить, и больше не говорила обо всем этом ни слова, а спустя две недели умерла во сне. От пока еще живого, но до крайности упертого Кенни тоже невозможно было добиться ни крупицы истины, так что Леви не знал об обстоятельствах своего сиротства ничего, кроме того факта, что и матери, и отца он лишился в этих местах, и помещик по фамилии Смит явно был к этому причастен. Сейчас человек, способный, вероятно, пролить свет на события прошлого, сидел прямо перед ним, прожигая цыгана взглядом, парализующим волю. Едва ли это был тот самый Смит, что непосредственно участвовал в произошедшем с родителями Леви — скорей всего, он в то время только появился на свет. Но он должен был что-то знать, в этом сомнений не было. Пытавшийся прижать Леви к себе Зик что-то пьяно бормотал ему в ухо, касаясь мочки губами и звуча до крайности откровенно, но смысл его слов не доходил до цыгана. Вроде бы, Йегер умолял спеть ему, на что прежде Леви соглашался, если был в хорошем расположении духа, но сейчас он машинально ответил отказом, будто уже не был хозяином своему голосу. Безмолвный Смит, застывший по другую сторону костра, словно каменное изваяние, действовал на него гипнотически. В жизни для Леви существовало лишь два авторитета — сила и судьба, и он безошибочно определил, что в этом человеке для него сошлось и то, и другое. Как бы дико это ни звучало, позови он сейчас Леви за собой, тот пошел бы хоть в самую преисподнюю, не раздумывая ни секунды. Других вариантов для него бы попросту не существовало. Но Смит не позвал. Спустя от силы час, он поднялся с места и исчез так же внезапно, как и появился, но оставшийся в объятиях Зика Леви мог бы поклясться на крови, что эта встреча не будет последней.