Неловкие разговоры

Микаса сидит рядом с Армином — после похорон Эрвина возвращаются истерики. Не в таком масштабе и количестве, но их оказывается достаточно, чтобы снова погрузиться в отчаяние и безысходность. Иногда он, сидя за столом и читая книгу, внезапно начинает задыхаться, а иногда, засыпая, покрывается холодным потом и вскрикивает, вскакивая с постели. Решение оставаться рядом с ним по ночам даётся Микасе с трудом — в конце концов, это единственное время, которое она может провести рядом с Эреном. Она идёт на компромисс с совестью и сидит с ними по очереди. Сначала аккуратно касается кончиков волос Эрена, а потом, прокравшись к комнате по соседству, сидит рядом с Армином. Через несколько дней Микаса снова заходит к Леви с кружкой чая. Она решила оставить его в покое и не посещала, не напрягала своим присутствием, чтобы у него было время прийти в себя. Этот перерыв в их неловком общении, наверное, самый долгий за последние месяцы, заставил её с нетерпением ждать следующей встречи. Она стучит и переступает порог — видит спину капрала. Он снова сидит за документами. Микаса аккуратно ставит кружку на тумбочку и обращает внимание на странный, непривычный для этой комнаты запах. Ответ приходит в её голову почти моментально — он срезал нашивку разведотряда с куртки Эрвина. Эта тошнотворная вонь исходит от куска ткани, что лежит в одном из ящиков. Ей легко понять, но трудно принять — Леви, который так рьяно следит за чистотой, за порядком, в комнате которого никогда нет места хоть сколько-нибудь неприятному запаху, комку пыли, хранит в комнате смердящий, наполовину прогнивший герб. Микаса неловко садится на продавленное скрипучее кресло — на нем привычно лежит подушка. Чем больше она узнаёт капрала, тем сильнее проникается к нему жалостью и убеждается, что они похожи. Ей хочется ему помочь, хочется поддержать и побыть рядом. — Я хочу, чтобы ты пошла со мной и Эреном вычищать помещение, где лежал труп Эрвина. — Леви не смотрит на неё, не прекращает работать с документами. — Это приказ, не просьба. Капрал замолкает. Микаса не отвечает — просто не знает что. — Но если хочешь, можешь отказаться, — добавляет он чуть позже. — Конечно, если хочешь упустить возможность снова подтереть сопли Эрену. — Я пойду, сэр, — наконец произносит Микаса. Леви продолжает кропотливо сверять документы и никак не реагирует на её согласие. Микаса ковыряет заусенец на большом пальце левой руки и продолжает наблюдать за мужчиной. — Сэр, какая это по счёту нашивка? Леви замирает, а девушка прикусывает язык. — Какого чёрта? — он оборачивается и смотрит ей в глаза. — Не в своё дело лезешь, Микаса. — Сэр, я не хотела. — Она сильнее дёргает заусенец, палец приятно побаливает. — Прошу прощения. Леви всё ещё смотрит ей прямо в глаза — взгляд пронзает и выворачивает душу наизнанку. — Ты слишком много себе позволяешь, — произносит он. — Не забывайся. Я твой начальник, а не дружок. Сопли подтирай своим драгоценным нюням. А на меня, будь добра, не распространяй сферу своей ответственности. Нервы напрягаются. Микаса смотрит на Леви и не находит в его взгляде отклика, который так жаждет увидеть. Она сглатывает комочек, который застревает в горле, но не отводит взгляд. То ли от желания что-то себе доказать, то ли от желания доказать что-то Леви. Неловкость в их с капралом взаимодействии достигает своего апогея — кажется, хуже уже и быть не может. Оба своенравные, до тошноты друг на друга похожие, они понимают друг друга с полуслова, но из-за тяжести характеров, из-за замкнутости и упёртости взаимодействовать друг с другом им становится едва ли возможно. Но почему-то Микаса не уходит. Она понимает, что, если бы на месте капрала был Жан, который вызывает у девушки сравнимый по тяжести дискомфорт — будь на месте капрала вообще кто угодно, помимо Армина или Эрена, — она бы уже хлопнула дверью. Вернее, даже не появлялась бы на пороге. Она бы не носила чай, от которого иногда у неё начинает выворачивать живот, и не сидела в старом полуразвалившемся кресле. Она всё так же смотрит прямо на Леви, а Леви смотрит на неё. В носу стоит неприятный запах. Она выражает своими действиями благодарность за спасение Эрена и сожаление о сломанной лодыжке — как факт. Изначально всё так и было. Но что держит её теперь на этом месте, что заставляет её играть с Леви в гляделки и терпеть напряжение, которое горячей волной расползается по животу, сжигает изнутри внутренности, она не понимает. Она несомненно привязана к Леви — она уже давно это приняла. И в очередной раз убедилась в этом на кладбище, когда эмоции, что её переполняли, заставили совершить опрометчивый, совершенно не свойственный ей поступок. Конечно, если бы на месте Леви был кто угодно из их отряда, она поступила бы так же. Но капрал, в отличие от всех них, был старше, выше по званию, и ей впору было относиться к нему как к учителю, а не как к другу. Все из отряда держали с капралом дистанцию. Все, кроме Микасы. Она вздыхает. Леви отворачивается, а Микаса продолжает сидеть рядом, пока за окном не сгущаются сумерки. Капрал достаёт кристалл, а девушка тихо выходит, так и не найдя ответ на вопрос.

***

Они выдвигаются утром, когда солнце едва успевает показаться за горизонтом. На улице стоит приятная утренняя прохлада. Капрал управляет телегой, в которой трясутся вёдра, Микаса и Эрен скачут чуть позади на лошадях. На входе в Шиганшину солдаты Гарнизона проверяют пропуска, приподнимают балахон и осматривают груз, а после неприветливо кивают. Микаса краем глаза наблюдает за Эреном, смотрит, как за ним развевается плащ с нашивкой разведотряда, как подрагивают волосы в такт рыси лошади. Он спокоен, несколько мрачен, как и обычно в последние месяцы, поэтому его вид уже не вызывает у девушки беспокойство. Они приезжают слишком быстро. У Микасы скручивает живот от плохого предчувствия. Капрал протягивает им с Эреном тряпки с пахучими травами. Как только дверь открывается, в нос ударяет вонь даже сквозь запах душицы и розмарина. — Эрен, иди наполни вёдра. Неподалёку есть колодец — мы его проезжали. А ты, Микаса, — он смотрит на неё, но будто мимо, в пустоту, — за мной. — Леви придерживает дверь, а девушка неловко топчется на пороге. — Чего застыла? Ещё более личное приглашение нужно? Микаса чувствует, что краснеет. Она не привыкла к такому вниманию, не привыкла, что её пропускают вперёд. Девушка проходит внутрь под взгляды Эрена и Леви, а после дверь со скрипом прилипает к косяку. Микаса поднимается вслед за капралом по лестнице. В левом углу мансарды стоит кровать, рядом с ней находится тумбочка и валяется старая, полуразвалившаяся тряпка, а правее возвышается рабочий стол. На матрасе чернеет силуэт командующего, там же валяются мертвые насекомые и ползают ещё живые. Первым делом Леви распахивает форточки — его волосы резво подхватывает первый порыв ветра. — Матрас вынеси и положи в повозку. Если каркас кровати прогнил, то и его тоже. Микаса не задаёт вопросы — ставит швабру в угол, туда же кидает кучу тряпок и выполняет первое поручение. Неприятно, мерзко, но она старается об этом не задумываться. Конструкция из досок оказывается испорченной. Леви надевает перчатки, опускается рядом на корточки и помогает ей разобрать каркас. Она следит за его движениями, пытается влезть и помочь, но он отмахивается: — Не марай руки. — Сэр, давайте я буду их выносить. — Не мешайся. Микаса чувствует себя бесполезной — стоит и не знает, за что взяться. Поэтому, когда приходит Эрен и ставит три ведра на скрипучие деревянные половицы, она вздыхает с облегчением. Наконец она не будет стоять, подобно каменному изваянию. Леви приказывает Эрену выносить каркас кровати, а сам принимается с Микасой за уборку — берётся за швабру, а ей поручает протереть немногочисленную мебель. Сколько бы девушка ни корпела, ни корячилась, пытаясь дотянуться до труднодоступных мест, ни выковыривала пыль из щелей, капралу этого оказывается недостаточно, и дело сдвигается с мёртвой точки, только когда к ней присоединяется Эрен. Микаса не в первый раз замечает, что ему — и только ему единственному — удаётся выполнить нереальные требования Леви и от этого чувствует то ли гордость, то ли зависть. Сам капрал один раз проходится шваброй, а после ползает на корточках и собирает оставшихся мух, иногда останавливается и с силой отдирает от половиц присохшие трупики червей. Они заканчивают только к вечеру. Не то чтобы работы было много, скорее Леви бесчинствовал. Микаса и Эрен затёрли шероховатую поверхность стола едва ли не до блеска, прежде чем капрал сквозь зубы выдавил: «Приемлемо». Собраться удаётся быстро — воду выливают в ближайший кустарник, а деревяшки и матрас решают сжечь после выезда за пределы Шиганшины, чтобы всполохи пламени не задели стены близлежащих домов. Устраивать пожар не хочется — репутация разведотряда крайне важна. Голова немного кружится — за весь день они надышались трупным смрадом. Эрен чуть бледнеет и, когда Микаса спрашивает его о самочувствии, приникает к фляге с водой и отмахивается. Но Леви выглядит ещё хуже — он пару раз спотыкается, роняет вёдра. Когда он снимает маску с травами, Микаса замечается его тонкие, словно ниточка, бледные губы. — Сэр, — Микаса неловко прикасается к его плечу, а в ответ Леви дёргается, словно от ожога, — с вами всё в порядке? Капрал силится сфокусировать на ней взгляд. Ему это еле удаётся, но тем не менее он смотрит мимо неё — взгляд мутных голубых глаз становится безжизненным. — Едем, — вместо ответа приказывает он. Микаса замечает, как на неё из-за плеча косится Эрен. Она почему-то чувствует себя виноватой, отходит от Леви и спешно забирается на лошадь. На входе за стену Мария их груз рассматривают ещё более внимательно — кажется, пропускной пункт едва ли не внюхивается в груду хлама, прежде чем открыть перед ними ворота. Микаса не совсем понимает, усилилась ли охрана в общем, или повышенное внимание уделяют исключительно им, — в последние несколько дней она не следила за тем, что происходило вне стен штаба. Они находят небольшую полянку в чаще, выгружают деревяшки и обкладывают будущее кострище камнями. У Леви довольно быстро получается добыть огонь — он кидает полуразвалившееся полено, и пламя медленно разгорается, лаская полусгнивший каркас. Капрал наклоняется и раздувает всполохи с помощью пары листов пергамента. На безупречно чистой рубашке остаются крупицы сажи. Когда костер разгорается, ветер, трепавший раскидистые ветви деревьев, меняет направление так, что дым начинает валить в сторону Микасы. Он щиплет слизистую носа, забирается в лёгкие, заставляет глаза слезиться, и она, закашлявшись, подвигается на шаг ближе к капралу — Эрен так и остаётся стоять на месте. Она исподволь наблюдает за выражением лица командира, за взмахами безупречно чёрных, но редких ресниц. Его брови сдвигаются к переносице, но взгляд, вечно строгий, смягчается — Леви в этот момент становится уязвимее, и Микаса не понимает, что на него так влияет. Она знает, что при любой прямой попытке выведать причину он будет отталкивать девушку и лишь больше закрываться в своём панцире, поэтому она отпускает свои беспокойства. И они сгорают вместе с пламенем заката — безвозвратно уходит очередной день. Она наблюдает, как дерево постепенно превращается в угли, а угли — в пепел. По дереву взбирается юркий зверёк — Микаса почти уверена, что это белка. И когда вечерние сумерки сгущаются, а костер догорает, девушка выходит из полудремы. Когда она замечает на себе взгляд Эрена, Микаса физически чувствует, как её терзает совесть. Она стоит слишком далеко, как будто отдаляется, но когда делает шаг навстречу, обнаруживает, что придерживает капрала под плечо — тот едва стоит на ногах. Леви становится совсем плохо. Он ловит на вдохе крупицы сознания, на выдохе их же теряет. Он уже не может говорить, не может даже смотреть — глаза невидяще пытаются зафиксироваться на догоревшем костре, но стоит векам опуститься, как пытка начинается сначала. Микаса смотрит на Эрена — взглядом она не просит помочь, но умоляет понять. Она не может его бросить, ей нужно донести его до повозки и уложить. А сердце гулко отбивает: «Предательство». Микаса хочет отбросить почти безжизненное тело Леви, прильнуть к Эрену и клясться в том, что всегда будет на его стороне, всегда будет любить и защищать, — в мыслях она так и делает. Но сейчас, кожей ощущая тяжелый взгляд парня, она на ватных ногах тащит капрала к телеге, потому что она обязана. Это ведь её начальник, верно? Она помогает Леви опуститься на повозку, усаживает его спиной к краю телеги и накрывает покрывалом, что до этого скрывало вёдра и тряпки. Он дышит прерывисто и пахнет алкоголем — отвратительно, неприятно. Прежде чем отстраниться, она замечает, как у капрала по щеке прокладывает дорожку слезинка — скатывается прямо к подбородку. Презирая себя, Микаса понимает, что Леви для неё не просто вышестоящее должностное лицо. И избавиться от своей привязанности так же легко, как от парочки ненужных документов, она не сможет. Теперь не сможет.

***

Они добираются до штаба и просят передать Ханджи, что Леви нездоровится. Стоит Микасе и Эрену взять его под руки начать тянуть ко входу, как из двери вырывается командующая. — Какого чёрта, Леви? — она кидает вопрос в воздух, чертыхается и держит дверь. — За врачом! Немедленно! — кидает она через плечо, и какой-то новобранец, поступивший в разведотряд из Гарнизона, вскакивает на лошадь Эрена и галопом скачет в ближайший населённый пункт. Микаса не знает, что происходит и почему — когда нерушимый и безупречный Леви вдруг стал таким слабым? Она дёргает за ниточки воспоминаний, притягивает всё ближе, и единственный ответ, который она находит — капрал начал разрушаться, когда, вместо чистоты, стал пахнуть алкоголем и трупным запахом. После погребения Эрвина. Они с Эреном кладут Леви на кровать и собираются уходить, не мешать Ханджи, которая в отчаянии смотрит на дорогого человека, сжимает его руку и, как помешанная, шепчет: «Держись, держись, держись»… Но когда они переступают через порог, до них доносится вопрос командующей: — Микаса, не сочти за грубость, но ты не носила ему еду? И этот вопрос вызывает у неё смутную тревогу. Она мотает головой, и женщина чертыхается, стонет. Микаса ждёт какую-то осмысленную реакцию, не может заставить себя сдвинуться с места. — Он не появлялся в столовой уже неделю и убеждал, что его кормишь ты, — бурчит она себе под нос. — Всё это время питался он, видимо, только выпивкой. И Микаса прекрасно понимает её состояние, потому что сама сейчас ощущает, как страх и беспокойство тугим узлом стягивают кишки. Она выходит из комнаты капрала, хотя скорее, её выводит Эрен, и чувствует, что едва удерживается от того, чтобы не начать проклинать мир. Время до прибытия врача тянется медленно. Когда Микаса подходит к двери и заглядывает в щель, она замечает, что рядом с кроватью стоит таз, а в нём плавает блевота — становится противно и тошно. Лекарь протягивает Ханджи какие-то мешочки с травами, тихо выдаёт рекомендации по лечению, а та сидит спиной к двери прямо на кровати и кивает почти на каждое слово. После седой мужчина поднимается, открывает дверь — Микаса прижимается к стене, — и уходит. — Заходи, — зовёт её командующая. И она, не долго думая, переступает порог. В комнате воняет. Она сдерживает рвотные позывы и старается выглядеть невозмутимой — получается или нет, она не знает. — Я хочу, чтобы ты заботилась о Леви, пока он не поправится, — Ханджи гладит его по тыльной стороне ладони. — Без него я утону в бумажной работе и точно не смогу навещать так часто, как необходимо. А ему сейчас нужен постоянный присмотр. — Она поворачивается к ней. — Я освобожу тебя от плановых дежурств, если ты согласишься. Микаса смотрит на командующую, видит в её взгляде боль, вину, отчаяние — она уверена, будь у Ханджи больше времени, сил, она бы не отходила от Леви ни на шаг, охраняла его сон и вытирала бы ему полотенцем губы после того, как его бы в очередной раз вырвало. Но она просто не может — обстоятельства тянут её в кабинет, где стопками возвышаются документы, а посетители требуют немедленные ответы на вопросы. Но Микаса понимает, что последует за её согласием — она не сможет больше так часто бывать у Армина, а встречи с Эреном сократятся до минимума. И она стоит, сомневаясь, какое решение стоит принять. Ханджи, кажется, понимает её опасения, поэтому вздыхает. — Я понимаю, что сейчас он кажется тебе противным, — нет, это не так, — но ему нужно, чтобы кто-то был рядом. Ему нужна помощь. И Микаса кивает. В конце концов, отлучаться каждый день на пару часов она сможет, верно?

***

Она даёт ему трижды в день настойку из трав, прописанную врачом, а всё остальное время вливает ему в желудок как можно больше воды. Ханджи сказала, что у Леви подозревают алкогольное отравление — хоть всё это время он не хмелел и не чувствовал последствий от употребления литров бренди, организм более не смог терпеть издевательства и дал сбой. Командира рвёт почти постоянно, и Микаса беспокоится, как бы, помимо прочего, у него не наступило обезвоживание — любая настойка и кружка воды оказывается в тазу вперемешку с желудочным соком, стоит только девушке отлучиться. Иногда она листает книги — в очередной раз пытается найти что-то увлекательное, чтобы не сидеть, глядя в одну точку, а иногда следит за туманным взглядом Леви, который пробегается по всему помещению и пытается за что-то зацепиться. Она не знает, понимает ли он, что происходит. Микаса от нечего делать порой рассматривает лицо Леви — рассматривает залегшие между бровей и рядом с глазами морщины, маленькие уши и тонкую линию бровей. Она постепенно изучает его, как ученые мужи изучают образцы новых, ранее неизвестных пород. И после часов осторожного наблюдения для девушки мужчина становится роднее и ближе — теперь она по памяти может воспроизвести каждую детальку его внешности. Даже родинку за левым ухом. Порой капрал оказывается не особо аккуратен, и некоторая часть содержимого его желудка пятнами расползается на белых рубашках Микасы. Она меняет одежду после того, как он вновь засыпает беспокойным сном, но запах желудочного сока теперь окутывает и её комнату. Однажды на закате, когда проскользнувший в форточку ветер треплет занавески, а лицо капрала в свете солнца кажется более здорового оттенка, ему удаётся сфокусироваться на Микасе. — Что ты тут забыла? — успевает произнести он срывающимся голосом, прежде чем его снова тошнит. Микаса ногой подталкивает таз ближе и аккуратно придерживает жёсткие волосы. Леви заканчивает, откидывается на подушку и кривится в отвращении от самого себя. Микаса подаёт ему чистое, чуть влажное полотенце, и мужчина аккуратно вытирается. Он впервые за несколько дней приходит в сознание и, кажется, не в восторге от происходящего. — Где Ханджи? Его грудь тяжело вздымается, а глаза прикрыты — кажется, он борется с очередным приступом тошноты. Но девушка знает, что долго продержаться у него не получится. — Сэр, она уехала в 60-ую экспедицию сегодня утром. Ханджи просила передать, что им необходимо срочно обосновать опорный пункт на берегу, иначе марлийцы могут воспользоваться ситуацией и снова пустить на острова титанов. — Кто с ней поехал? — Она взяла лишь часть разведкорпуса, если вы об этом. Весь ваш отряд остался в стенах этого штаба, чтобы вы, как будете готовы, смогли выдвинуться за ней. Леви не выдерживает, и его в очередной раз рвёт. — Я больше не нуждаюсь в сиделке, можешь уходить, — хрипит он и вытирается. — Сэр, я останусь с вами до тех пор, пока вы окончательно не поправитесь. — Микаса отставляет таз с рвотой и придвигает новый. — Я обещала Ханджи. Леви переводит на неё взгляд. Он уже не такой острый и пронизывающий, скорее растерянный и немного неловкий. — Мне не нужна нянька, проваливай, я справлюсь сам, — противится он и пытается встать с кровати, но водная диета даёт о себе знать — он пошатывается и хватается за голову. — Сэр, вам необходимо отлежаться ещё пару дней, — Микаса хватает Леви за плечи и усаживает на постель. Он поддаётся — не хватает сил сопротивляться. — Я принесу вам чай и овсяную кашу. Леви испытующе смотрит на неё — взгляд становится всё осознаннее и тверже. — Жду, — наконец цедит он сквозь зубы и неловко забирается под одеяло. Микаса выпархивает из комнаты. После еды капрала снова мутит — не так сильно по его признаниям, но заснуть из-за неприятной боли в животе он не может. Девушка заваривает настойку, от неё спустя время становится легче — заметно по более размеренному и тихому дыханию. За окном темнеет. Леви всё ещё не спит. Микаса рада, что он очнулся — ей не хватало его компании. Возможно ли, что она беспокоилась? Да. И скучала? Тоже. Неужели вся её доброта и преданность теперь, помимо Армина и Эрена, обращена к человеку, который и в грош её не ставит? — Сэр, вы считаете меня своим другом? — вырывается у Микасы. Она не жалеет о вопросе, но с опаской ждёт ответа. Леви отводит взгляд от записки Ханджи. — А ты считаешь меня своим другом? Микаса думает недолго. Она уже знает. — Да, — режет воздух. Кажется откровением, которого, однако, ощутимо недостаточно, чтобы разрушить стену. Но… Она ошибается. Как много раз ошибалась, предсказывая возможную реакцию Леви. Он еле заметно улыбается. — Вот как… Я тоже.