Плоские Грёзы

      Неправильный, — говорят они. — с самого рождения игнорируется собственными родителями, высмеивается своими братьями и сестрами, пренебрегается домашними, презирается и подозревается обществом и отстраняется от всех ответственных должностей, доверия и полезной деятельности. За каждым его движением пристально следит полиция, пока он не достигнет совершеннолетия и не явится на комиссию; затем его либо уничтожают, если обнаруживается, что он превышает установленный предел неправильности и тогда ему придеться работать на неинтересной работе за жалкую стипендию; вынужден жить и питаться в офисе и даже брать отпуск под пристальным наблюдением; удивительно, что человеческая природа, даже самая лучшая и чистая, озлоблена и извращена таким окружением!

***

      Лиам не был ни озлобленным, ни извращенным, но мог бы им стать, если бы его оставили один на один со стыдом, презрением и подозрениями, нависшими над ним, и знанием того, что Комиссия когда-нибудь решит, что с ним станет — мертвый или низший из низших. Одиночество стало бы последней каплей, которая заставила бы его сдаться.       Но был Билл. Идеальный Равносторонний, вдумчивый, хороший собеседник, просто мешок трюков и озорства, которые могли бы спасти их от чего угодно; идеальный материал для торговцев, сказал их отец. С ним трудно заскучать, а еще труднее чувствовать себя одиноким. Невозможно обижаться на него за то, что он занял место, которое должно было принадлежать ему.       Невозможно обижаться на него за что-либо, может если только чуть-чуть. Но, Круги, он может быть очень приставучим. И настойчивым. И, самое главное, любопытным. Опасная комбинация, поэтому, чем меньше вопросов вы ему задаете, тем же лучше для вас.       — Что читаешь?       Лиам вздрогнул, и книга чуть не выпала у него из рук.       — Билл! Ты напугал меня!       — Я этого и хотел, — съязвил Билл и сел на край кровати Лиама. Он был невысокого роста, не больше пяти дюймов, и его ноги не касались земли, поэтому они просто болтались. — Итак, что ты читаешь?       — Про любовь, — быстро солгал Лиам, и этого было достаточно, чтобы Билл закатил глаз, потеря интереса была совершенно очевидна. Он воспользовался этим моментом, чтобы убрать книгу. На обложке действительно был любовный роман, на всякий случай, но содержание было совсем другим и намного опаснее.       — Папа говорит, что это глупо, — говорил Билл. Говорит, что ты должен выбрать лучшие родословные, чтобы у твоих детей было много сторон, и ты мог подняться на самую верхушку иерархии.       Лиам не смог сдержать вырвавшееся у него фырканье.       — Это не помешало мне родится Неправильным, а? И твоя линия ничего не сделала для того, чтобы ты стал Правильным. Ты стал таким случайно.       Он не хотел, чтобы его замечание прозвучало так колко, но, что сделано, то сделано. Билл, похоже, не обиделся.       — Случайно, — повторил он, как будто пробуя иностранное слово. Казалось, он задумался о чём-то своём, и этого было достаточно, чтобы Лиам почувствовал себя неловко. Мысль об этом, сама по себе была опасной и тревожной — вероятно, это была главная причина, по которой к таким Неправильным, как он, относились так неодобрительно — и Билл мог доставить им обоим неприятности, если бы он рассказал то, что только что услышал кому-нибудь.       — Забудь, что я только что сказал. Билли, я серьезно, — добавил он, потянувшись, чтобы схватить Билла за руку, тем самым пригрозив ему. Он даже не должен был приходить к нему без разрешения; если бы кто-нибудь из родителей узнал, что он выскользнул из своей комнаты, чтобы добраться до Лиама, они бы совсем не обрадовались этому. — Никогда не повторяй этого. Никогда не говори о случайности. Никому. Понимаешь?       Затем минута молчания       — …Хорошо. Значит, что-то может случиться, даже если это не запланировано?       — Ты только что пообещал, что не будешь говорить об этом никому.       — Нет. Я сказал, что не буду делать этого ни перед кем другим. Ты в этот список не входишь.       О, Круги, уже придирается к словам. Из него должен был получиться прекрасный торговец.       — Билл, серьезно…       — Расскажи мне еще! Давай! Я больше никому ничего не скажу, если ты расскажешь мне больше! — сказал Билл с плаксивой ноткой в голосе. — Вещи действительно происходят, даже если ты их не планировал? Вот так просто? Любые?       Вздохнув, Лиам наконец сдался. Может быть, если бы он просто говорил ясно, Билл потерял бы интерес к этой идее и достаточно скоро забыл бы о ней. Но если бы он отказался, то на это не было никаких шансов. Так работал Билл: откажи ему в чем-то, и это станет его самой желанной мечтой. Это тоже могло быть опасно: любой, кто стремится к чему-то, отличающемуся от отведенному сценарию в жизни, скорее всего, будет сочтен преступником и, возможно, убит.       — Да, они могут. Как иначе могли появиться Неправильные? — Сказал Лиам, не сдержав горечь в голосе. Горечь и изрядную долю страха. — Но вещи не должны происходить случайно. Я не должен был родиться. Вот почему должна состояться проверка, чтобы выяснить, не стала ли моя неправильность… лучше.       Но этого не произойдет, Лиам знал точно. Все его стороны и углы были безнадежно несовпадающими, до такой степени, что ничего нельзя было сделать даже в больнице, поэтому они и отправили его домой в надежде, что со временем все восстановится, по крайней мере, до более приемлемой степени.       Когда придет Комиссия, а она придет без предупреждения, отрицательный результат будет означать только одно — уничтожение. Эта мысль пробрала Лиама до глубины души, но Билла это совсем не волновало.       — Все еще беспокоишься из-за этой дурацкой проверки? Не будь цыпленком, — сказал Билл, слегка ударив его в бок — в самую короткую сторону.— С тобой все будет в порядке. Когда они увидят, какой ты умный, то, что ты урод, больше не будет иметь значения.       Большинство приняло бы это за оптимизм, но Лиам знал лучше: это была просто безграничная уверенность. Билл считал его чем-то большим, чем его неправильность считала его — он, похоже, не осознавал, насколько революционной была эта мысль сама по себе, насколько удаленной от системы, частью которой они были, — и просто не рассматривал возможность того, что кто-то может думать по-другому.       Но Лиам был старше, и он знал лучше. Все было не так, как думал Билл, и он не мог пожелать, чтобы все было по-другому.       Пока.

***

      Пусть сторонники именуемой филантропии, как могут, ратуют об отмене смертной казни для «особенных» фигур, я, со своей стороны, никогда не знал Неправильного, который не был бы тем, кем его считала Природа — лицемером, мизантропом и, до пределов своих возможностей, виновником всевозможных злодеяний.

***

      — Перестань есть мои вещи!       — Но они вкусные!       — Ты сумасшедший. Положи на место! Выплю…фу, не на меня же!       — Надо было сразу сказать!       — Почему ты это сделал?       — Потому что захотел.       — Ты заноза в углу.       — Ой, я тоже тебя люблю.       Лиам нахмурился, услышав внезапный смех Билла, и взглянул на дверь.       — Потише, — прошипел он. Если бы их услышали родители, они бы очень разозлились из-за того, что Билл снова оказался в его комнате без разрешения. — Они услышат!       — Да, да. И будут злиться и кричать. Как страшно, — сказал Билл, опускаясь на кровать Лиама. Ему легко так говорить — они почти никогда не злились на него, независимо от того, что он делал. Но, возможно, ничего бы не изменилось, даже если бы и злились: Биллу было бы всё равно. Посмеялся, отмахнулся, продолжил.       — Может быть, мне стоит разозлиться и накричать на тебя. Ты ведь испортил мою книгу, — проворчал Лиам, тоже садясь. Из-за его неправильной формы ему было трудно долго стоять, не падая, и это была одна из причин, по которой чтение давалось ему намного легче, чем большинство других занятий.       — Эй, не заставляй меня чувствовать себя плохо.       — Ты никогда не чувствуешь себя плохо, — заметил Лиам. Конечно, это была неважная книга, ведь он хорошо прятал важные, потому что, если бы их нашли, это означало смерть даже для Правильного, но у Билла не было причин жевать ее.       — Ты все равно уже прочитал эту книгу. Я куплю новую, — сказал Билл, снова садясь. Он вряд ли, если вообще когда-либо, оставался неподвижным надолго — и это было хорошо, потому тогда он был всегда рядом.       Выходить из дома совсем не весело, когда люди странно смотрят на тебя, и ты знаешь, что власти, должно быть, следят за каждым твоим шагом. Если Лиаму что-то было нужно, Билл всегда выходил и покупал это — иногда даже по скидке, потому что он продолжал торговаться, пока не заключал более выгодную сделку, и в этих случаях он мог немного сэкономить. Их отец сказал, что это было замечательно, ибо Билл собирался стать торговцем, когда повзрослеет, как и все треугольники, а торговцы, как предполагается, всегда заключают лучшие сделки. Не то чтобы Лиам знал. Они никогда не учили его этому. Ведь какой в этом был бы смысл?       — Очередной сборник шуток и приколов, ага.       — С тобой неинтересно. Эй, как называется острый угол?       — Билли, нет.       — Милый угол!       — Мне неловко за тебя.       Билл, который явно даже не знал, что такое смущение, просто рассмеялся. Конечно, это был резкий смех, но в то же время единственный, который Лиам слышал часто, он не возражал.       Это будет последний раз, когда он его слышит, но он это не знал, наблюдая, как Билл уходит пружинистым шагом, чтобы взять книгу, которую Лиам никогда не прочтет.       Но Билл сделает это за него, и их мир будет сожалеть об этом дне целую вечность.

***

      Следовательно, целесообразность согласуется с Природой, ставя печать своего одобрения на правильной форме фигуры: Закон также не отстал в поддержке их усилий. «Неправильность фигуры» означает у нас то же самое, что и у вас, или даже больше: сочетание моральной ущербности и преступности, и относится соответствующим образом.

***

       — О, Билли! Давно тебя не видел. Снова вернулся, да? А ведь еще и недели не прошло!       Владелец книжного магазина, как и все торговцы, был Треугольником. Он был стар и двигался медленно, но его рассудок все еще был при нем, и с ним было очень весело торговаться.       — Я ищу книгу.       — О, я понимаю. Какую?       Билл пожал плечами.       — Пока не знаю. Что-нибудь для Лиама. Но не сборник шуток, потому что он совсем не веселый.       Смех.       — Тогда можешь не искать! У меня есть книга для него — ее доставили сегодня утром. Лиам прислал мне записку с просьбой об этом. Ты жди здесь и не хулигань, хорошо?       — Конечно, — сказал Билл и подождал, пока он не исчезнет в задней части магазина, прежде чем переложить несколько книг из одного отдела в другой: он скрестил пальцы, в знак того, что собирался обмануть его.       Стараясь переложить как можно больше книг, он не заметил, что владелец магазина слишком долго не возвращался — гораздо дольше, чем если хранил книгу вместе с большинством других в задней части. Когда он вернулся, то держал под мышкой книгу, завернутую в коричневую бумагу и перевязанную бечевкой.       — Держи. — сказал он, протягивая его, и Билл потянулся, чтобы взять ее. Он моргнул.       — Почему она завернута? — спросил он и не заметил, как на мгновение напрягся владелец магазина, прежде чем заговорить снова.       — Ну, скажем так — это сюрприз для Лиама.       — Но вы сказали, что он прислал записку с просьбой. Тогда он бы совсем не удивился, а?       Другой Треугольник наклонился и заговорил тихим голосом.       — Ах, но он будет удивлен, если ты скажешь ему, что это не та книга, которую он просил, м?       Это была хорошая уловка.       — Верно! Я скажу ему, что это анекдоты, так что он будет удивлен, когда откроет ее!       Еще один смешок.       — Хороший мальчик! Ну а теперь беги домой и не открывай ее, хорошо? Пусть Лиам развернет ее, чтобы он был удивлен. Обещаешь?       — Угу. Сколько это стоит? — спросил Билл, поднимая глаза и уже предвкушая очередной раунд торга, но на этот раз его ждало разочарование.       — Ничего. Твой брат уже заплатил за её достаточно. О, но есть кое-что, что ты мог бы сделать, прежде чем уйдешь.       — Что?       Владелец магазина наклонился, его глаз был всего в дюйме от глаза Билла. Внезапно он стал выглядеть менее дружелюбно.       — Ты положишь все эти книги на место, или поможешь мне.       …Ох. Справедливо.

***

      Поэтому, выступая за СМИ, я бы не проводил фиксированной или абсолютной демаркационной линии; но в период, когда рамки только начинают устанавливаться, и когда Медицинская комиссия сообщила, что выздоровление маловероятно, я бы предложил, чтобы Неправильные фигуры были безболезненно уничтожены.

***

      Никто на самом деле не сказал Биллу, что произошло. Однако он заподозрил что-то, когда вернулся домой и обнаружил, что Лиама нет, дверь его комнаты заперта, а родители отказываются обсуждать этот вопрос. А потом он всё понял, держа завернутую книгу — сюрприз для Лиама.       Сначала он не хотел верить, он не мог говорить из-за ошеломляющего чувства, а затем появилась визжащая ярость. Он обнаружил, что с ним что-то не так — как будто угол был изогнут не по форме или сторона искривлена, делая Билла тоже Неправильным. Ничего из этого не произошло наяву, но все равно что-то исчезло, и казался невозможным тот факт, что ни один из его родителей, вообще никто, не чувствовал того же самого.       — Но Лиам был умен! Очень умён! Он мог бы…       — Он ничего не мог. Он был Неправильным. Ничего не могло этого изменить. Бессмысленно.       — Но…       — Билл, хватит. Закон суров, но он — закон. Тут не о чем спорить.       Это было единственное и последнее объяснение, и жизнь пошла дальше своим чередом, как будто Лиама никогда и не было. Его старая комната теперь заперта, и всё, что осталось у Билла — книга, которую он так и не прочитал.       Он развернул ее вместо Лиама. Он прочитал ее.       И это изменило всё.

***

      Это был предпоследний день 1999-го года нашей эры и первый день долгих каникул. Занимаясь до позднего часа своим любимым занятием — геометрией, я удалился отдыхать с нерешенной проблемой в голове. Ночью мне приснился сон…