Как я встретил вашего папу

Вещи были собраны, кухня намыта общими усилиями шести человек – Рич и Алиса, девушка Пэгги, тоже участвовали. В ящиках письменных столов остались только чистые тетради, полки в книжных и одёжных шкафах опустели, занавески с окон и постельное бельё отправились в автоматическую прачечную кампуса. В холодильник подарком для следующих курсантов положили перевитую лентой бутылку сидра в оплётке. – Не понимаю, зачем это нужно, – ворчал Скотт, пока Эджертон завязывал ему шейный платок «легионерским» узлом. – Диплом выдали, оценки выставили. Тебе так хочется этот значок? – Да, – невозмутимо согласился Эджертон, отступая на шаг и придирчиво оглядывая дело рук своих. Он был в парадной форме, в пилотке, с наградной лентой. Скотт мазнул по ней взглядом и слегка приуныл, вспомнив о голых лацканах своего сюртука. Он даже новую розетку не купил, а стоило бы, знал ведь, что Эджертон не пропустит торжественное построение. – У меня для тебя подарок, – сказал Юджин. – Рановато для дня рождения, – Скотт хмыкнул. – ...я надеюсь, он тебя не обидит, – закончил Эджертон. Скотт наморщил лоб. Это было что-то новенькое. Эджертон и правда не слишком преуспел в области даров и сюрпризов, но и не ошибался никогда так сильно, чтобы переживать об этом. Наклонившись к сумке, Эджертон извлёк из неё плоскую деревянную шкатулку с резной крышкой и протянул Скотту, и тот, помедлив, открыл, нажав на рычажок. Внутри на бархатной подложке лежал незнакомый Скотту нагрудный знак – на серебряной восьмиконечной звезде эмалевый цветок, сине-фиолетовый с желтоватой сердцевиной, инкрустированной тремя мелкими красными камнями. Эджертон что-то сказал, но Скотт не понял ни слова. – Воинский дух, бесстрашие и вера, – перевёл Юджин тихо. – Это Орден Доблести. Он принадлежит моему роду более четырёхсот лет. Его вручали всего три раза, а после упразднили в связи со сменой правящей династии, так что сейчас это просто символ... и красивый аксессуар. – Точно, – невпопад заметил Скотт, – вы же две смены власти пережили! Юджин не улыбнулся. – Ты возьмёшь его? – Считаешь меня бесстрашным?.. – Скотт неопределённо качнул головой. – Я не. Совсем не. – Я считаю, из тебя вышел бы отличный легионер, – сказал Эджертон и неожиданно смутился. – Этот орден. В детстве я любил смотреть на него, он меня завораживал. Мне было бы приятно, если бы ты его носил – просто как знак. Ты примешь мой подарок? Скотт глубоко вздохнул. На ум, как назло, не приходило ни одной хорошей шутки, чтобы разрядить обстановку, и он кивнул и пожал плечами: – Ну, я могу себе это позволить, раз он остаётся в роду! Прикрепишь? С тыльной стороны у цветка была старинная тугая булавка с петлёй. Эджертон ловко проколол лацкан сюртука, закрепил булавку, смахнул невидимую пылинку. Пару секунд они молча смотрели друг на друга, а затем Скотт потянулся и поцеловал Юджина, держась на расстоянии, чтобы не зацепиться за наградную ленту. – Что это за цветок? – спросил он, пока они шли к площади перед главным корпусом. – Ирис, – Эджертон прижмурился от солнца. – Меч-лилия. Они бывают разных цветов, синие – мои любимые. – У тебя все цветы любимые, – подколол Скотт. – Я провёл двенадцать лет по шею в снегу, – парировал Эджертон, – ты не можешь меня осуждать! Скотт засмеялся. Прохладный ветер делал солнечную погоду вполне терпимой для полного парадного облачения. Стоя рядом и соприкасаясь изредка пальцами, они выслушали напутственную речь ректора и обращение Хантингтона (преимущественно к выпускникам-физиологам); Агнес отделалась скупым поздравлением, больше похожим на проклятие, и уступила место Кею, который битых двадцать минут рассказывал вчерашним курсантам о шансах и перспективах. – Вот зануда, – поделился Скотт вполголоса. Эджертон задавил улыбку и зацепил его мизинец своим. – Остались Сесил и МакКольм, – шепнул он, – и пойдём праздновать. Не передумал насчёт того чтобы пойти со всеми? Скотт покосился на него и выразительно пожал плечами. Нагрудные знаки выпускников Академии выдавала МакКольм, собственноручно прикалывая каждому на грудь, пожимала руку и говорила пару слов. Скотту она тепло улыбнулась. – Поздравляю, – она с интересом посмотрела на ирис и приколола знак Академии чуть ниже. – И буду рада, если вы вернётесь, чтобы окончить резидентуру. Вы – один из самых талантливых моих курсантов. Она усмехнулась, приподнялась на цыпочки и добавила ему на ухо: – Даже без аксиомы. Скотт обещал ей подумать, как и до этого. В будущее он старался не заглядывать. На прошлой неделе, после экзаменов, Эджертон летал на встречу с отцом и вернулся чуть более напряжённым, чем Скотту хотелось бы. Тем не менее, марьяж лорд Эдвард благословил. Свадьбу назначили традиционно на сотый день от помолвки, а помолвку – на канун святого Себастьяна, считавшегося покровителем легионеров и бойцов пехоты. Вышло случайно; Скотт подколол Юджина, мол, лорд-протектор опасается за твою жизнь в нашем марьяже! Эджертон посмотрел на него и улыбнулся, но ничего не ответил, и это наводило Скотта на мысль, что он недалёк от правды. В любом случае, переживать о том, что лорд-протектор не одобрил выбор сына, Скотт перестал, просто запретил себе, сказав, что это жизнь его и Юджина, и до тех пор, пока они двое хотят быть вместе, чужое мнение не имеет значения. Возможно, ситуацию бы улучшил титул эрсе – или нет; они никогда не узнают точно, потому что Скотт наотрез отказался подавать заявку в Учёный Совет. – С помощью аксиомы Сафир-Мария покончила с собой, – сказал он хмуро, когда МакКольм принялась выяснять, чего он ждёт, словно забыла, как сама его отговаривала. – Это не что-то хорошее, понимаете? Просто усилитель, которому всё равно. Я могу с её помощью спасти жизнь, а могу распылить на атомы, и как вы думаете, только ли мирное применение ждёт результат моего открытия? Да, для активации аксиоме нужна эмоциональная составляющая, но что она есть?.. Он покачал головой. – Я и так боюсь за Джина, – признался он, подводя черту под разговором. – Как будущий лорд-протектор, он с рождения любит свою страну достаточно, чтобы это дало ему пугающие меня возможности. Я не стану тем, кто наградит силой Юнис всех без разбора. – Комиссия по этике гордилась бы вами, Салливан, – после долгого молчания сказала МакКольм. – Что ж, это ваше право. И сейчас он собирался распорядиться своим правом весьма сомнительным образом. Оставив Эджертона ждать у фонтана, Скотт вошёл в главный корпус и поднялся на второй этаж. В гулкой тишине опустевших классов и коридоров его сердце стучало громче каблуков ботинок. Ему пришлось остановиться и продышаться, преодолевая тошноту (вдох носом, выдох ртом, следите за моей рукой, Салливан), прежде чем постучать в нужную дверь. – Войдите! – крикнула Агнес. Она сидела за столом, разбирая бумаги и прихлёбывая из керамической кружки примерно в пол-литра объёмом. Голову она подняла не сразу и удивилась, увидев Скотта, отложила перо. Спросила беззлобно: – Вам что, Салливан, острых ощущений за год не хватило? Решили добрать напоследок? – А у вас есть чувство юмора! – обрадовался Скотт. – Надо же, я думал, вы безнадёжны! – Мы переходим к оскорблениям? – уточнила Агнес, даже не пытаясь спрятать усмешку. Ответить Скотт не решился, не представляя, куда его может завести язык без костей, потоптался на месте и подошёл к столу, вытащил из кармана сюртука сложенный вдвое листок бумаги. Положил перед Агнес. Она взяла, но не развернула. – Это ведь подлинник? – спросила она, указывая на ирис в обрамлении серебряных лучей. Скотт кивнул, ожидая новых комментариев. Их не последовало. Агнес раскрыла записку, прочитала. Свернула обратно. – Аксиома Юнис – о любви, – сипло сказал Скотт. – Вы... не решили бы. – Так вы пришли самоутвердиться? – Агнес откинулась на спинку кресла. К удивлению Скотта, она всё ещё не злилась, смотрела на него с интересом и грустью, если он хоть немного разбирался в сложных выражениях её лица. Скотт покачал головой. – Я не знаю, зачем пришёл, – он отступил от стола, отвернулся и сунул руки в карманы брюк. – Видите ли, я дал себе обещание. Зарок. Всё сложилось наилучшим образом, и я... Он замолчал, услышав топот ног в коридоре. Кто-то бежал всё быстрее, со скрипом подмёток затормозил и рванул на себя дверь кабинета изо всех сил. – Мама! Меня приняли! – заорал Гарриган-младший, влетая внутрь, увидел Скотта и встал как вкопанный с лицом ещё более сложным, чем у Агнес. – Ой, – сказал он гораздо тише. – Куда приняли? – полюбопытствовал Скотт. Он даже не удивился, этому чувству попросту не было адекватного определения в его лексиконе. Агнес – мать?! Мама вот этого смешного, восторженного, творческого пацана, говорившего о своей семье исключительно с любовью и обожанием?.. Скотт оглянулся и увидел, как Агнес смотрит на сына, и ему стало стыдно. Кровь прилила к щекам и ушам, запылала даже шея, по спине потёк пот. Как там она сказала? «Пришёл самоутвердиться»?.. ...пора признать, что она никогда не ошибается, да, Салли? – В Высшую Школу Искусств! – с гордостью ответил Гарриган-младший. – На Новогоднем балу побывал их представитель. Мне засчитали чеканку за вступительные испытания и берут сразу на второй курс, нужно досдать только хореографию и основы педагогики за каникулы! – Молодчина, – похвалила Агнес. – Порви их там всех! Уильям просиял, подошёл ближе и тоже прикипел взглядом к ирису. – Ого! Настоящий?! Настоящий, да? Откуда?! Скотт набрал воздуха в грудь, не зная, как ответить. На Агнес он боялся смотреть. А она со смешком посоветовала: – Уилл, включи голову, сердце моё, она у тебя зачем? – Для красоты, мам, – отмахнулся Гарриган-младший, но честно насупился, задумавшись. «Маму удар хватит», – вспомнил Скотт и покраснел ещё гуще. – Не удивляйтесь, Салливан, – заговорила Агнес за его спиной, – мой муж, Уильям Гарриган-старший, увлекался фалеристикой. Мы с Уиллом много знаем о старинных орденах. Это наше единственное наследство. Скотт обернулся, стиснул зубы, пережидая, пока рассосётся спазм в горле. – Я приношу свои извинения, бригадир Агнес, – сказал он. – И беру свои слова обратно. Агнес дотянулась до трости и встала. – Я принимаю ваши извинения, инспектор Салливан. Ваша ошибка понятна, в ней нет ничего обидного для меня и постыдного для вас. Она подняла руку со смятой формулой аксиомы, улыбнулась – и распылила её, сдула с ладони серый пепел. – Не забудьте пригласить нас на свадьбу. И возвращайтесь в резидентуру, правда. Грир будет рада. Скотт кивнул. Он не представлял, как ему удастся сочетать семейную жизнь с обучением, особенно когда всё изменит ребёнок, но у него оставалось чуть меньше ста дней до начала нового курса, чтобы придумать план, и лучший в мире мужик, чтобы помочь воплотить мечты в реальность. Скотт верил, что справится.