Малиновый фейерверк и рождественское утро

      — Гермиона.       — Нет.       — Гермиона.       — Да нет же, мам.       — Гермиона Джин Грейнджер, сейчас же скажи мне, почему ты не хочешь поговорить с тем юношей, который вот уже несколько дней пытается найти с тобою встречи. То, что я не волшебница, ещё не означает, что я не могу выгнать тебя, этакую тощую задницу, из своего дома.       Гермиона закатила глаза и тяжело вздохнула. Она любила свою маму, правда любила, и упрямство ей досталось именно от матери. Но иногда выслушивать в свою сторону упрёки было довольно-таки утомительно. Девушка поднялась с кровати и вышла из своей детской спальни, спустившись вниз по лестнице родительского дома. И зрелище, представшее перед ней, было бы совершенно смехотворным, если бы Гермиона не была бы так раздражена. Там внизу, закутанный в кучу мантий и старой одёжки её мамы, сидел источник этого самого раздражения.       Гермиона послала в него несильное жалящее заклятие, получив возмущённый вскрик в качестве ответа.       — И вам доброе утро, ваше высочество. Я уж думал, вы никогда не выйдете из своего замка.       Девушка угрожающе взмахнула палочкой, на что Блейз вскочил на ноги и протянул ей руку в знак примирения.       — Сжалься, Гермиона. Мне не нравится спать в этом кресле.       Она склонила голову набок, ожидая объяснений тому факту, что он взял за привычку последние несколько дней приходить к дому её матери.       Закатив глаза, Блейз наконец воскликнул:       — С остальными же ты в молчанку играешь!       Затем он фыркнул и снова откинулся на спинку любимого кресла отца Гермионы.       — Это не значит, что ты можешь доставать мою маму своим присутствием.       Гермиона понимала, что уже проиграла в этой войне, — она не глупая. А ещё она понимала, что, если друзья отправили Блейза успокаивать её и в целом хотят помирить их с Теодором, значит, на то есть серьёзная причина. Но вот приходить к её матери — это уже запрещённый приём. Блейз — любимчик Хелен, она всегда встанет на его сторону, независимо от мнения её собственной дочери. Гермиона не злилась на друзей, она просто боялась посмотреть правде в глаза: чтобы оставить Тео в прошлом, ей нужно с ним встретиться и поговорить.       — Ты знаешь, почему я здесь, милая. Они волнуются. Особенно после того, как ты взорвала стол в министерстве, — Блейз приподнял брови, ожидая оправданий. — Джинни сказала, что Патриция и Марджори чуть ли не два часа в слезах просидели. Они хотели показать тебе, как ситуация выглядит со стороны чистокровных. Развод — это серьёзный шаг для аристократии.       Гермиона подметила точность этого высказывания. Последнюю встречу с Патрицией Гойл и Марджори Флинт она провела в офисе Отдела Магического Правопорядка, но эта затея обернулась полным крахом. Патриция говорила, что недавно виделась с Нарциссой. Та чуть ли с ума не сошла от мысли, что практически родной ей человек пережил такую страшную вещь — развод. И после этих слов Гермиона сорвалась с цепи. Она яростно заявила, что до мнения Нарциссы ей нет никакого дела и что она сама вправе решать, разводиться ли ей с этим адским подобием мужа. Из-за переизбытка чувств девушка взорвала стол в кабинете и выкрикнула, что больше не хочет видеть ни одну из этих женщин. Это не самый лучший момент для гордости собой, но Гермиона радовалась, что смогла совладать со своими эмоциями и что её Редукто угодило всего лишь в стол, а не в одну из аристократок.       — Блейз, я так устала. От всего.       Глаза Гермионы наполнились слезами, она опустилась на диван.       — Я бы хотела, чтобы он был здесь, — пробормотала она, указывая на кресло своего отца. — Он всегда знал, что делать в трудных ситуациях.       Блейз кивнул.       — Не могу проверить, что прошёл уже целый год. Как быстро летит время.       Как бы странно это ни звучало, Блейз был очень близок с Ричардом Грейнджером. И год назад он воспринял новость о смерти мистера Грейнджера так же тяжело, как и его семья. Забини много времени проводил с Хеленой и Гермионой, пытаясь их как-то приободрить. Он еженедельно навещал Хелен и раз в месяц приходил на могилу Ричарда, о чём не знала даже Гермиона.       — Он уже подписал документы? — непринуждённо спросила девушка, стараясь лишний раз не вспоминать о смерти отца.       Громко рассмеявшись, Блейз ответил:       — Ты же знаешь, что не подписал. И не собирается. Неважно, сколько ещё кричалок ты ему отправишь.       — Но почему? — захныкала Гермиона.       Она уже чувствовала, как на кончиках её пальцев начинают сверкать искры. Она снова злилась, даже не подразумевая о том, что её мать в этот самый момент провожает в гостиную темноволосого волшебника.       — Он разбил мне сердце, Блейз! Я почти год в зеркале себя боялась увидеть. Он обещал, что всю жизнь будет любить и лелеять меня. Он поклялся защищать меня и всегда быть рядом. Но тогда я не знала, что меньше чем через шесть месяцев он бросит меня при первой же возможности. Почему же, ты думаешь, мне понадобилось столько времени, чтобы согласиться встречаться с Энтони? Он полный придурок, но он не давал мне обещаний, которые впоследствии не смог бы исполнить.       Гермиона откинулась на спинку дивана и разрыдалась. Блейз посмотрел поверх её головы; там, в дверном проёме, стоял совершенно потрясённый происходящим Тео.       — Можешь идти, Блейз. Я знаю, что он здесь. Охранные чары подействовали. Маме, наверное, нужно помочь на кухне.       Гермиона глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями.       — Ты, — обратилась она к Теодору, — сядь.       Кажется, впервые в жизни он сделал так, как было велено, — Тео осторожно опустился на краешек кресла, с которого только что встал Блейз.       — У тебя есть пять минут. Я тебя выслушаю, но своего решения не изменю. Наш брак изжил себя, никаких возражений на этот счёт я не приму.       Прочистив горло, Теодор взглянул в глаза Гермионы — в эти медовые глаза, в которых он был готов утонуть, которые наливались шоколадом, когда девушка злилась, — и ответил:       — Ты права.       Гермиона недоверчиво заглянула в его травянисто-зелёные радужки.       — Что?       — Ты права, Гермиона. Я не собираюсь повторять. И сейчас я всё объясню.       Он на мгновение уставился на девушку, убеждаясь, что перебивать его та не собирается. Она кивнула, побуждая его продолжить. Теодор вытащил из кармана чуть ли не до дыр зачитанный документ о разводе. Он вывел внизу пергамента своё имя, без всяких росписей, какие обычно должны оставлять наследники Священных Двадцати Восьми.       — Мне надоело мучить тебя, — начал он, опустив голову и разглядывая собственные сцепленные пальцы. — Я тебя не заслуживаю. Это эгоистично с моей стороны — пытаться задержать тебя возле себя чуть подольше. Я всей душой люблю тебя, Гермиона. Всегда любил. Я рад, что и ты когда-то испытывала ко мне похожие чувства. Но теперь я вижу, что лишь не давал тебе спокойной жизни. Заставил думать, что ты мне больше не нужна. А как ты можешь быть не нужна, если ты чертовски совершенна? И единственное мне оправдание — я хотел тебя защитить, но облажался. Теперь я понимаю, что от меня было больше проблем, чем пользы.       Покачав головой, Теодор поднялся с кресла.       — Ты была права, говоря, что наш брак изжил себя. Ты была права. Но это не значит, что я отстану от тебя. Я сделаю всё возможное, чтобы показать тебе, насколько ты мне дорога. За всю историю нашего знакомства ты просила меня лишь об одном. С этого и начну — с развода.       Теодор наклонился и поцеловал девушку в лоб, а затем и в щёку, прошептав на ухо:       — Я верну тебя, Грейнджер. Будь уверена: верну.       Он аппарировал, а Гермиона осталась в гостиной своей матери. Осталась одна, в растерянности, со слезами в глазах.