Сбежавшая невеста

Во фразе "Amantes sunt amentes" заключается идея того,

что любовь способна лишить человека рассудка,

поглотить его мысли и чувства до такой степени,

что он начинает вести себя иначе, чем в нормальном состоянии.

Это выражение указывает на то, что влюбленные,

под влиянием страсти, могут терять контроль над своими действиями

и принимать решения, которые кажутся неразумными

для стороннего наблюдателя.

       Стоя под подъездом Елагиной, Саша обливался третьим потом. Солнце выжигало землю безжалостно, хотя время на наручных часах, которые достались парню от отца в наследство, едва ли перевалило за 11.00. Взглянул на безоблачное небо над головой и смахнул капельку пота, стекающую по виску к вороту рубашки.       В чем же дело, думал он? Действительно ли было так душно? А может, во всем виновата эта глупая рубашка, возможно, она была не по погоде теплой? Взгляд опустился к аккуратно заправленной в коричневые брюки бежеватой рубашке. Не сказать, чтобы слишком теплая, как раз на жаркое лето и купленная. Значит, признался себе честно Саша, слишком сильно волнуется.       В подтверждении собственных мыслей неловко сжал тающий молочный шоколад в потеющей ладони. Собраться с духом не удавалось – мысль о том, что она вот-вот выскочит, как нимфа, как ангел в женском обличии, на порог подъезда и просеменит аккуратными ножками по ступенькам, заставляла сердце трепетать и сжиматься. Потому и места себе не находил, и вышагивал вперед и назад, сжимая бедную шоколадку все сильнее и сильнее, забывая про то, что под оберткой теперь не более, чем липкая шоколадная масса – ремнант былой сладкой плитки.       Чувство, из-за которого потел лоб и под мышками, Саша для себя уже определил влюбленностью. Осознать-то смог, а вот обуздать – все еще нет. Да и не очень-то хотел. Ощущения внизу живота и в груди были тяжело переносимыми, но волнующими, и что-то в ускоренном биении сердца заставляло чувствовать себя моложе, чем когда-либо. Ведь и вправду, думал молодой человек, наступит день, и влюбленность выцветет, и бабочки в животе умрут, и вместо эндорфиновой гонки в крови разольется бесконечная тихая гавань. Но это время Саше нисколько не хотелось торопить. Ему нравилось быть по уши влюбленным юношей, ему нравилось не находить себе места от мысли о ней.       - Чудесно выглядишь! – бормотал он под нос, репетируя, хотя толком и не знал, во что спутница будет надета. Знал только, что, как всегда, равных ей не будет, - Ты бесподобна. Бесподобна… - все перебирал он слова в голове, и почёсывал мокрую шею, пока голос за спиной не заставил сердце уйти в пятки:       - Думаешь?       Ох, он знал этот голос! Звонкий и томный одновременный, не писклявый и не низкий, умеренно хриплый, достаточно высокий. Голос Кати Елагиной.       От неожиданности, он рывком обернулся лишь для того, чтобы увидеть ее прямо перед собой: улыбающуюся, веселую, сложившую руки за спиной и перекатывающуюся с пятки на носок. Саша весь растерялся и чуть не выронил шоколадку.       - Катя! – воскликнул он неловко, и тут же прикрыл глаза, краснея как помидор, - Я это… Ну…       О, как же Кате нравился Саша! Так бы и чмокнула его в губы здесь и сейчас, да только вот порыв пришлось сдерживать. Где это видано: чтобы друзей в губы целовали! Пришлось лишь весело закусить свою собственную губу и склонить голову набок.       - Придумывал мне комплимент. Или не мне? – поддразнила она, и это сработало – Саша тут же распахнул глаза и возразил:       - Как не тебе? Кому же еще! – тихий смешок Кати пустил табун мурашек по коже, — Это тоже тебе, - Саша протянул ей шоколадку, точнее, то, что от нее осталось, и добавил, немного помедлив: - Ты действительно бесподобно выглядишь. Чудесно и бесподобно.       Словно оглаживая пером, Саша позволил взгляду соскользнуть вниз по изгибам Катиного тела. Саше думалось, что никогда прежде он не видел ничего и приблизительно столь же очаровательного.       На ней был просторный джинсовый комбинезон, который висел на ней скорее мешковато, но зато оставлял вдоволь пространства для фантазии. Под комбинезоном же спряталась обыкновенная белая майка, которая то и дело сползала по аккуратному загорелому плечу, а девушка то и дело ее поправляла. Кудри, собранные в хвост, розоватый блеск на губах, синяки, проглядывающиеся через нелепый макияж – Саша замечал все, и все, что он видел, ему нравилось. Он и не знал, чем заслужил честь быть с ней, быть ее спутником на этот день, дарить ей шоколад, но за эту возможность он благодарил небеса, и отчаянно надеялся не опростоволоситься.       - Спасибо! – улыбнулась Катя, как говорится, во все тридцать два, а потом добавила: - Ты тоже ничего.       Саша на это издал какой-то несуразный звук, да отмахнулся от комплимента, найдя руке место на задней стороне вспотевшей шеи.       - Да я вообще напялил, что первое под руку попалось, - он попытался звучать спокойно и нейтрально, когда коснулся Катиного предплечья и повел ее в сторону автобусной остановки.       Не более, чем через двадцать секунд, начал сам себя корить. «Что первое под руку попалось» - что это еще за бред? Не хватало еще, чтобы Катя подумала, что ему плевать на их встречи! Поспешил оправдаться, возможно, немного невпопад, и крепко сжимая нежную кожу женского предплечья:       - В смысле, нет, конечно, не первое… - оправдываясь, тараторил он, а Катя за ним лишь с умилением наблюдала, прикусив весело губку. В какой-то момент поняв, что галдёж тут лишний, он выдохнул, повесил голову и посмотрел на Катю почти щенячьим взглядом, - Тебе правда нравится?       - Ну конечно, нравится! – Катя ободряюще кивнула и еще раз смерила Сашу взглядом.       Его образы всегда были… как-бы так правильнее выразиться… обыкновенными. В них не было ни изюминок, ни новаторских идей, они были даже не классическими, они были, одним словом, простыми. И, о, как же Кате это нравилось! Сытой по горло модными волнениями Евгения и Яна девушке, Сашина простота была бальзамом на душу уже потому, что отображала его душевную простоту. Он был так же обыкновенен, обыкновенно добр, обыкновенно заботлив и весел, а ей, почему-то, отчаянно хотелось чего-то обыкновенного, хотелось, чтобы всегда было спокойно так же, как когда он ведет ее к остановке, придерживая за предплечье, думая, наверное, что она не знает туда дороги. И потому улыбка стала шире, когда она убирала пальчиком прилипший к губам волос.       - Так мы поедем на автобусе? – она перевела тему, когда тишина и переглядывания слишком затянулись.       Саша, тут же поняв свою ошибку, отпустил ее руку, опустил взгляд и прочистил горло.       - Честное слово, я пытался одолжить у Коса тачку, - ответил Саша с улыбкой, которая походила на виноватую, - но он, сволочь, ни в какую. Нужна она мне, говорит, и все тут.       - Это и к лучшему! – заявила, к Сашиному глубокому удивлению, Елагина, и расплылась в улыбке еще шире предыдущей, - Я последний раз на общественном транспорте ездила в Ленинграде.       - Да ты что? – удивленно взметнул брови Саша, диву даваясь, как же так могло выйти, - И как он? Ну... транспорт… в Ленинграде? – пришлось еще раз кашлянуть, а мысленно влепить себе кулаком по роже за такой нелепый, отвратительно глупый вопрос.       Катя же хихикнула и пожала плечами.       - Да транспорт себе как транспорт. Везде один и тот же.       На том и порешили и молча пошли себе дальше по улице, рассматривая крошечные трещины на асфальте. Каждый думал о своем, а вслух не озвучивал, и потому тишина стала длиннее необходимого и Саше пришлось на ходу изобретать тему для разговора:       - Скучаешь по старому дому?       Саша специально перевел взгляд на девушку, чтобы, в случае чего, уловить смену ее настроения через ее жесты или выражения лица. Впрочем, никаких видимых изменений Белов не уловил. Она пожала плечами и тоже подняла глаза, так что их взгляды сомкнулись:       - Бывает немного. За самим городом нет, мне Москва больше по душе, - замолчала Елагина только затем, чтобы обдумать следующую реплику, да пнуть небольшой камушек носком кроссовка, - Я скорее это… за детством скучаю, - она ответила с маленькой улыбкой, смотря себе под ноги, а потом вдруг показалась себе глупышкой и пришлось покачать головой и отмахнуться от собственных слов: - Ладно, это глупо. Забудь.       - Нет-нет, нисколько! – без промедлений и малейших сомнений стал отрицать Саша, а для большей убедительности протянул руку и в жесте «я просто друг, который хочет поддержать», сжал плечо девушки, - Все мы скучаем по детству, разве не так? Я тоже порой сижу и вспоминаю, как все было раньше. До службы этой глупой, до Ленки, черт бы ее побрал, - тихонько чертыхнувшись под нос, Саша убрал руку с плеча Кати лишь затем, чтобы похрустеть пальцами, как бы пряча свое раздражение.       - А как все было тогда? – увидев хорошую возможность перевести стрелки разговора с себя на Сашу, Катя тут же заинтересованно заглянула в глаза Белову, шагая при этом чуть быстрее прежнего.       Саша ненадолго замолчал, глупо улыбнувшись. Сунул руки в карманы да ступал себе вперед, думая, как бы на вопрос ответить. С линии роста волос по лбу стекла капля пота, которую Саша смахнул, когда она уже достигла густых бровей.       - Спокойнее, что-ли, - пожал плечами Саша, но взгляда не поднял, хотя и ощущал, как заискивающе и заинтересованно большие, чистые зеленые глаза изучают его взмокшее и наверняка покрасневшее лицо, - Детство у меня не то, чтобы легким было. Но мама у меня золотая. Так и сяк оберегала меня. Я жизнь-то… в смысле, настоящую, взрослую жизнь, только в Афгане и узнал, - горьковато улыбнулся Саша, вздохнул, и пожал плечами, мол, не так уж это и важно.       Вздрогнул, когда ощутил теплое и мягкое касание кончиков Катиных пальцев к своей руке. Нежные пальчики ободряюще пробежались по грубоватым мужским костяшкам, сжали его руку слабо, с единственно дружеской теплотой, но у Саши тут же кожа мурашками покрылась. Взметнул на Елагину удивленный взгляд, и в животе растеклось волнующее, вязкое тепло от улыбки, которую он увидел на ее лице. Улыбка у нее была несравненная. О, как мечтает он притянуть Катю к себе!       - Я понимаю, Саш, - улыбнулась она, потом решив, что неправильно подобрала слова, покачала головой и тихо усмехнулась, - В смысле, нет, не понимаю. Только представляю. Но ты молодец, - и она крепче сжала его руку, - Большой молодец. Не рассказывай мне ничего, если не готов. Я подожду, - были ее последние слова перед тем, как отпустить его руку и одарив еще одной теплой улыбкой, набрать скорость и уйти немного вперед.       Лишь Саша опешил, глядя на ее грациозную спину. «Ты молодец» - звучало в голове, и уголки губ сами собой ползли наверх, а сердце щемило и трепетало в груди. Он молодец? Нет, никакой он не молодец. Трус и только. Говорит, наверное, только чтобы ободрить его. И пускай!       Вприпрыжку догоняя Катю, Саша после схватил ее руку и потащил за собой скорее, болтая о всяких глупостях. Он и не помнит уже, что ей тогда рассказывал. О бабочках, или лете, или, быть может, детские стишки ей читал. А она смеялась. Смеялась заливисто и звонко. И мир казался Саше абсолютно идеальным.       Менее прекрасным он показался Саше в душном салоне маршрутки.       И вправду, обстановка была не из приятных: набившись в транспорт, как шпроты в банку, люди потели, и кашляли, и потирали без стеснения разные части своих взмокших тел, при этом не забывая хорошенько обтереться и друг об друга. Бабуле спереди, той, кому еще посчастливилось выцепить себе сидячее место, открытое окно мешало. То-ли шею ей продувает, то-ли ухо, Саша так и не понял, да и понять не мог, ведь баек у божьего одуванчика было много и все они разные. Так что пассажирами было принято (конечно, не без матов) тяжелое, душещипательное решение окна закрыть. Полагаться оставалось на волю Господа, да на то, что на какой-то из остановок люди покинут транспорт и станет посвободнее.       Дороги на выезде из города тоже оставляли желать лучшего. Качка была нестерпимая, бедняжку Катю так и вовсе мотало во все стороны, она уже успела вмазаться какой-то угрюмой женщине в плечо, и какому-то покрасневшему здоровяку в спину. Пришлось Саше защитным коконом обмотать руки вокруг тонкой талии и прижать к своей груди.       «Ты не подумай ничего», - шепнул он ей тогда, пытаясь все же держать губы на хоть сколько-нибудь приличном расстоянии от женского уха, - «Я просто тебя придержу, чтобы не упала», - а у самого кровь кипит и бурлит от запаха ее цветочных духов и пота в теплой ложбинке уха.       Придерживая девушку, словно ценное сокровище, проклинал тогда Холмогорова и самого себя. Космоса за то, что машину не дал, себя за то, что на машину еще не заработал. «Голый, босой», - думал он про себя, крепко закусывая нижнюю губу, - «Нихрена ей дать не могу!»       Наконец, выехав далеко за город, салон начал помалу пустеть, и в конечном итоге, Саше с Катей удалось плюхнуться на освободившиеся места. На одном из них сидела ранее бабуля, которой продувало шею и уши. Окно открыли. Продувание, слава богу, молодых людей обошло стороной.       И как-то сами по себе руки их соприкоснулись. В районе предплечья, влажная, поблескивающая кожа Кати невесомым касанием огладила ткань рубашки Саши. Парень от этого легонько вздрогнул, а когда посмотрел на сидящую рядом девушку, то обнаружил ее смотрящей в окно.       Там, за окном, мелькали за городские пейзажи, сменяя друг друга быстро, но завлекая, тем не менее, внимание и интерес Елагиной. Саша видел мелочи. Как у нее губы изогнулись в подобии улыбки, как приподнялись густые бровки, как в уголке глаз растекся и смазался от жары карандаш. А она и не замечала. Смотрела себе в окно, и, казалось, даже не осознавала влюбленного взгляда его щенячьих глаз на себе.       - Кать… - прочистив горло, завел нерешительно Саша, зная четко заранее: если только она переведет на него взгляд, если только качнет головой в его сторону в порыве посмотреть – его глаза сразу рухнут к полу. Не в силах он выдержать глубину ее горящих глаз. Никогда не был в силах и никогда не будет, а потому играет, как ребенок: взглянул – и отвернулся. Посмотрел исподтишка – и засмущался вновь, - Ты извини за это… Я накоплю на машину, обещаю, я…       - Глупости! – воскликнула Елагина, возможно, чуть громче, чем стоило, но тем не менее уверенно.       И вот она поворачивает голову и смотрит на него, А Саша, как и предполагалось, взгляда не выдерживает и по-овечьи улыбается, опуская взгляд.       Катю это веселит. Взгляд его, такой прямой, такой однозначный и откровенный, она, конечно, видела. Глупо было предполагать, что не увидит. Подобное девушка всегда ощутит сердцем… И увидит в отражении окна.       - Глупости, - повторяет она с добродушной улыбкой и в ободрение кладет ручку Саше на плечо, слегка его сжимая, - Надо чаще так выезжать. Мне не хватало этой суматохи       Саша тогда недоуменно округлил глаза и поднял голову. Что она говорит? Он не понимал и недоверчиво качал головой.       - Нет… Нет, слушай, я имею ввиду... – начал он бубнить, но закончить было не суждено:       - Смотри! – с горящими, как у ребенка, глазами, Катя ткнула пальцем в окно, указывая сама не зная на что.       То-ли на бабушку, торгующую яблоками при дороге, то ли на проезжающего по грунтовой дороге мальчика на велике. В общем, на какую-то сущую глупость, внимания нисколько не стоящую. И Саша, смотря туда, куда Катя указывала, конечно, понял, что дело не в яблоках и не в велосипеде – Катя просто хотела закрыть тему. От этого на душе стало тепло и приятно, он вдруг ощутил себя принятым и понятым. В его глазах это выглядело примерно: «Да наплевать мне на машину, смотри вон лучше, какая милая бабуля яблоками торгует».       И Елагина тогда, со всеми ее инфантильными повадками и многочисленными проступками, мелкой и большой ложью, уместными и откровенно обидными шутками, как-то внезапно выросла в его глазах (хотя, казалось, куда еще выше). И Саша удовлетворенно откинулся на спинку сидения, теперь уже наблюдая за Катей более смелым взглядом, и вспомнил, как поклялся друзьям, что непременно на ней женится.

***

      Но жизнь, как известно, многослойна и разностороння, так что пока одни трясутся и потеют в убитой временем маршрутке, другие наслаждаются прохладой тенька и приятным спокойствием летней террасы «Шоколадницы».       Ложка звонко отстукивала по дну креманки, когда девушка, с наслаждением облизывая губки, собирала остатки растаявшего жирного пломбира в ложку. Мороженое было несравненно вкусным, в меру сладким, с жирноватым послевкусием на языке.       Сладость вновь вязко растеклась по ротовой полости, когда Диша с удовольствием поместила очередную ложку в рот и для пущей уверенности облизнула ее губами после. Послышался тихонький стон наслаждения, который заставил Женю перевести мягкий взгляд на избранницу.       - Нет, все-таки это – шедевр! – довольно заявила Аминова, поглядывая на парня из-под ряда густых черных ресниц, жадно ловя кончиком языка остатки пломбира с губ, - Мороженое у нас несравненное.       Женя слушал ее очень условно, а потому в ответ на фразу девушки смог только неоднозначно пожать плечами.       - Мороженое, как мороженое, - небрежно кинул он, а взгляд так и скользил по ее лицу, по острым скулам, по подбородку вниз, к длинной, грациозной шее. Его глаза гладили ее изгибы, словно пером, и жадно их впитывали. Ключица, плечи, тоненькие ручки, длинные пальцы. Аминова была богоподобна.       Женя и сказать-то толком ничего не мог. Все думал и думал о своем, подпирая подбородок ладонью. Диша знала этот взгляд. Он был затуманенным, но слащаво влюбленным. В такие моменты Женя смотрел будто сквозь нее, но в то же время так проницательно видел ее душу. Девушка не смогла сдержать смешок.       - Все в порядке? – спросила она, не скрывая улыбки и немного склонила голову в бок, чтобы удобнее было смотреть Елагину в глаза.       Парню хоть бы хны. Взгляда ее он не стеснялся. Напротив – жадно его ловил, искал его отчаянно, а когда находил, цеплялся за него, и ее глазами, большими, глубокими, почти бездонными, любовался самозабвенно и по собственной воле себя в них топил.       - Все чудесно, - ответил он лениво, будто подвыпил, и даже суховатый ветерок, который резко обдувал лицо и трепал волосы, не отвлекал Женю от любования.       Было, тем не менее, то, что могло отвлечь Елагина. Все те же мысли, что мучили его вот уже целый день.       «- Да придурок ты, Милк, - выдала она спокойно, будто это утверждение — общеизвестная аксиома, в доказательствах не нуждающаяся, - Тут как с браком. Если девушка не готова переспать, значит, она не готова переспать конкретно с тобой.»       Сердце неприятно сжалось и в душу закралась паника. Одно из тех неосознанных чувств, о которых ты не даешь себе отчета, о которых, возможно, даже пытаешься себе врать, но в конце концов наличие их отрицать не можешь, ведь отрицать их было бы равным отрицанию наличия кислорода в воздухе.       И вот эта горькая, граничащая с тревогой паника накатывает обычно волнами, то лишь слегка щекочет икры, то отступает вовсе, то вновь возвращается, чтобы мощной волной дать тебе прямо в живот. От этой паники бегут, но от нее никогда не избавляются. Разве что, если покурить… Но, во-первых, Женя еще давно пообещал себе никогда не курить дурь при любимой, а во-вторых, один косячок он сегодня уже оприходовал. Тогда, не найдя лучшего выхода, парень решил заговорить:       - Мне вот двадцать лет уже не за горами…, - завел он издалека, опуская взгляд к своей почти полной креманке с фруктовым мороженым. Оно таяло и превращалось скорее в какой-то дивной консистенции напиток.       Диша эту тему сразу подхватила, подчеркивая это милой улыбкой и кивком головы.       - Я вам уже и подарок купила, - улыбнулась Диша и интригующе повела бровками. Женя в ответ лишь усмехнулся, да махнул рукой.       - Кате не дари, она не заслужила, - отшутился, отвернул взгляд в сторону и задумался.       Вид парня явно давал понять: говорить собирается не о дне рождения. То нервно покусывал губу, то сводил брови к переносице и все тянул большой палец к губам, чтобы впиться зубами в ноготь, и тут же сам себя одергивал. Нервно вглядывался в прохожих, и в зеленые пышные деревья и все думал и думал, и заговорить не решался. А девушку ведь, влюбленную девушку, не провести: настроение Евгения Диша безошибочно определила для себя напряженным, а потому поспешила накрыть сжатую в кулак ладонь парня своими тоненькими нежными пальчиками.       - Милый, что с тобой? – сладкий голос, родной для Елагина, вывел из раздумий, но в тоже время напугал.       Неосознанно, Женя дернулся и перевел на Дишу до того удивленные глаза, будто в раздумьях своих уж и позабыл, что она сидит рядом. Девушку, к подобным приступам внезапной меланхолии Евгения привыкшую, этим было не удивить. Она покрепче сжала грубые мужские пальцы и снисходительно улыбнулась.       - Со мной…? – растерянно проморгался Женя и покачал головой, - со мной все в порядке, мой ангел… - и вновь отвернулся.       Тут же нахмурился. Нет, так дело не пойдет. Сказал «А» - говори, черт побери, и «Б», не будь тряпкой. Так что, набрав в легкие побольше воздуха, Женя повернулся к Дише, надувшийся, как петух, и начал на придыхании:       - Я тут подумал, может мы на днюху мою… ну это… на дачу съездим. Вдвоем? - к концу реплики всякая уверенность покинула Женю. Он вдруг показался себе нелепым и пошлым утырем, а перспектива скорейшего расставания с Дишей по причине его сексуальной настойчивости, стала пугающе близкой.       Не помогло и выражение откровенного шока на лице Диши. Ее рука, до этого мягко гладящая его костяшки, замерла прежде, чем полностью сползти с них.       - Вдвоем? – она повторила, немного нахмурившись, - Как же так – вдвоем? А как же Ян? И Катя? И родители?       Тогда уж, признаваясь честно, нервы Жени начали сдавать, и он резковато выдал:       - В том, чем я планирую с тобой там заниматься, помощь зала не требуется, - шикнул он и тут же недовольно прикусил слизистую щеки, как бы наказывая себя за момент грубости.       Диша опешила, а следом поникла. Ох, как отчаянно она избегала этого разговора, как давно от него бежала! Тяжело сглотнув, неловко опустила голову и стала водить ложкой по дну пустой посудины из-под мороженого.       - Жень, мы же это обсуждали. Я не могу, я не…       - Ты боишься меня? – спросил парень в лоб, отчего Диша на несколько секунд удивленно замерла.       - С чего бы мне тебя бояться? – нервно хохотнула Диша, в то время как глаза ее неловко забегали. Такие эмоции возлюбленной Женя определял безошибочно и точно понимал: попал в цель. Расспрос продолжался.       - Ну по чем мне знать, - пожал плечами Женя, а голову склонил набок, будто для того, чтобы удобнее было смотреть в Дишины бесподобные глаза, - второй год вместе, а еще ни разу…       Фразу он приурочил к весьма однозначному жесту руками, так что взволнованной Дише пришлось со всей присущей ей скоростью склониться через стол и схватить Женю за руки, прежде чем этот крайне неприличный жест не увидят остальные посетители.       - Женя! – шикнула девушка недовольно, крепко сжимая руки парня, изо всех сил стараясь не дать ему фривольничать вновь.       Женя же оставался непреклонен. Он был решительно настроен получить свое, или, в худшем случае, хотя бы узнать искреннюю причину такой строгости убеждений Аминовой.       - А что? Неужто здесь найдется хоть одна девственная святая? – язвительно протарахтел Женя, специально басисто, вгоняя Дишу в краску, а потом добавил: - Ну кроме тебя, конечно.       - Женя! – второй раз воскликнула Диша. Она сердито свела брови к переносице, явно задетая подобными высказываниями, - Какая муха тебя сегодня укусила?       - Цеце. - пробурчал парень, опустив глаза к растаявшему мороженому. Даже оно вдруг показалось ему абсурдным и несуразным и желание взмахнуть рукой и кинуть его прямиком в соседнюю колону стало слишком большим, - Хочу я тебя, Дишунь, аж скулы сводит.       - Не мог бы ты говорить чуточку тише? – буркнула Аминова, глядя на Женю уже откровенно исподлобья и с исключительным раздражением, - или ты хочешь скандала, как в тот раз?       Даже голос девушки, и мимика ее лица, изменились на последнем слове. Она многозначительно вздернула брови и выжидающе посмотрела на парня. Он, конечно, хорошо знал о каком «том разе» говорила девушка, но не казался слишком встревоженным как замечанием, так и воспоминаниями.       Если же читателю все же интересно узнать о тех самых событиях, своим долгом я считаю безотлагательно о них поведать. Дело того дождливого осеннего дня было следующим:

Ноябрь, 1988

      Поздний вечер брал свое – подъезд пустовал. Лишь отдаленно в нем чувствовалась жизнь. Она, жизнь, бушевала за закрытыми дверьми квартир. Оттуда и доносились невесомые ароматы горячего ужина, и детский смех, и взрослые скандалы.       Подъезд же сам, пускай изо всех сил и облагороженный, витальной ценности никакой не имел. И в лифте, и в лестницах, и в лестничных клетках – даже в консервных банках, расставленных тут и там в качестве пепельниц, не было ничего душевного и даже отдаленно уютного. Они были пустые, бессмысленные и холодные, как и любое место, которое с жизнью как таковой лишь частично соприкасается, лишь завистливо на нее поглядывает косым взглядом.       Попав сюда, в подъезд дома номер пять, в жару или в стынь, путник непременно ощутит всепоглощающую грусть, а вместе с ней – одиночество. И тоскливо поглядывая на двери квартир, он вспомнит и первую любовь, и любимую собаку, и ушедшую к другу жену. И поникши осев на ступени, он точно захочет и себе обрести это святейшее место – рай за дверьми квартир, чтобы из пустого и безжизненного подъезда всегда было куда прийти и согреться. И лишь одни люди неподвластны этому вечному правилу подъездной тоски. Люди эти – влюбленные.       Едва ли на них, этих безбашенных чувствами странников, действуют какие-либо правила. И если вдруг вас заинтересовал секрет их неприкосновенности, я вам его с радостью поведаю. Название его проще, чем вы думаете. Имя ему – любовь. А если жизнь есть любовь, и, если, как учит нас Библия, любовь есть Бог, а Бог – везде, значит и жизнь, в самой тонкой и нежной ее форме, они всегда несут с собой. И неважно уж тут в оперу, или бездушный холодный подъезд.       Вам повезет оказаться с влюбленными в одном помещении. Вам и делать-то ничего не придется. И любовь, и витальную энергию, они принесут с собой. И тут уж ваше дело – ворчливо от нее отмахнуться, или принять с благодарностью, и пожелать голубкам счастья. Вот и в тот вечер, в этот холодный подъезд, любовь была внесена человеческими руками.       - Женя… хихикала Диша между поцелуями, и все пыталась от них отвернуться, - ну хватит… а если кто-то выйдет? Увидит?       - Будет нам завидовать, - почти прорычал Женя, которому меньше всего в тот момент хотелось отрываться от своего сладкого занятия.       Сжимая осиную талию девушки в своих руках, он с жадностью жаждущего в пустыне прижимал ее к себе, а губы двигались все отрывистее и агрессивнее. Ни сил, ни желания сдерживаться не было: губы друг друга были слаще меда. На них отдаленным оттенком запаха остался и ее уже смазанный бальзам для губ, и выпитое вино.       Молодые люди сами не поняли, как оказались там, где были, занимаясь тем, чем занимались. Так обычно и бывает с молодыми и влюбленными: страсть настигает их внезапно, да с такой силой бьет по голове, что расстояние, если таковое присутствует между ними, лезвием впивается в кожу. Потому, наверное, Женя с силой прижимал хрупкое женское тело к своему, а Диша запускала пальцы в промокшие волосы парня.       - Это не прилично… - прошептала Диша, хватая ртом воздух, и лишь немного отстранилась – лишь настолько, чтобы заглянуть в родные глаза.       Ох, эти глаза Жени она хорошо знала. Он смотрел в такие моменты, как изголодавший хищник. Заслоненные туманом желания, они едва ли напоминали те глаза, которые она знала и любила. Парень заводился быстро и сильно – это девушка уже хорошо поняла, а заводясь менялся до неузнаваемости. Пылкий, страстный, первобытно-ненасытный – ей и самой сносило крышу от одного лишь этого, почти болезненно сексуального, взгляда.       - Помолчи, - лишь смог выдавить из себя осипшим голосом парень, пробегаясь пальцами по спине девушки, время от времени с силой сжимая ткань ее верхней одежды.       - Папе все расскажут… - пыталась сохранить остатки рассудка Аминова, делая это где-то между тем, как Женя прикусил ей верхнюю губу, и рывком потянул в угол потемнее.       В переживаниях этих, все же была логика. Женя остынет и уйдет к себе домой, а ей здесь еще жить и жить. И не хотелось бы, чтобы ей отныне и впредь было стыдно заглянуть соседям в глаза.       - Пошел он к черту! – не особо придавая значения опасениям Диши, Женя продолжал свое дело, ненасытно осыпая поцелуями теперь грациозную девичью шею, и все норовя опуститься к ключицам, а том гляди – и еще ниже. Диша, как бы головой не крутила, оттолкнуть парня не могла. И по одной простой причине – не так уж и хотела его отталкивать.       Из сотни характерных особенностей влюбленных молодых людей, есть одна значительная – вечное нежелание друг от друга отлипать. Касается это не только поцелуев: ни расцеплять руки, ни прощаться на ночь не хочется. Потому и видятся они, влюбленные, если не ежедневно, то с перерывами не более, чем в один день. Отрезвляющие уговоры родителей и остывающего время от времени разума тщетны. «Да, мам, я знаю, нельзя целоваться на людях», а у него: «Конечно, пап, я больше не буду провожать ее домой так поздно» - зная точно, что будут. И станут думать до последнего, что набрались ума, что сегодня – сегодня, конечно, все будет иначе. И под дождь не попадут, и не станут курить на лавочке у дома, и точно не опоздают на поезд – и все же, черт побери, попадут, покурят и опоздают. Не из-за злого умысла, нет, и не потому, что родителей ни во что не ставят. Исключительно потому, что любовью ослеплены. С влюбленных спрос мал – они те еще глупцы.       - Бесстыдники! – оторвало молодых людей друг от друга злостное старческое кряканье, исходящее Бог весть откуда, - Нашли, где обжиматься!       Диша незамедлительно отскочила от Жени, как от чумного, стала истерично поправлять одежду, и волосы, и вытирать рукавом пальто размазанный по лицу бальзам для губ.       Женя истерии не придался. Вполне себе спокойно, можно даже сказать, без особого интереса, стал крутить головой в поисках источника этого мерзкого звука. И нашел. Чуть повыше, на следующем этаже, через перила переклонилась старушка с перекошенным от гнева лицом. Неестественным в ней было все, особенно – острые злобные глаза на выкати и изрешеченное в пух и прах морщинами лицо.       - А вам чего, завидно? – с явной насмешкой в голосе и на довольном лице, парировал Евгений, но не успел он далее встрять в перепалку – Диша схватила за рукав и потянула прочь из подъезда.       Так и посеменили вниз по лестнице, сначала молча, потом хихикая, потом уже откровенно смеясь – и все же держась за рука, все сильнее переплетая пальцы.       - Ах вы! Негодники! Что же это за поведение! Вы ведь комсомольцы! Комсомольцы! – лишь слышалось вслед гневное гавканье старушки.       Конечно, ей было завидно. Невыносимо завидно.

***

      Но вернемся же назад: в лето 1989-го, в кафе "Шоколадница".       - Веди себя прилично, прошу тебя! – в последний раз взмолила Диша, а Женя, не находя уже сил спорить, безразлично пожал плечами и откинулся на спинку стула.       - Ладно, дело твое, - брякнул он без особого желания продолжать диалог, явно обиженный. Руки потянулись в карманы брюк, выудили оттуда пачку сигарет и одну из них он незамедлительно отправил в рот.       - Может, не будешь так много курить? – спросила Диша с характерным недовольным вздохом, который срывался с ее губ, только когда Женя ее утомлял или раздражал.       Парень без энтузиазма поднял на девушку глаза, как раз в тот момент, когда сделал первую затяжку и выпустил в воздух густой сигаретный дым.       - А может, не будешь так много нудить? – отбил подачу Женя и отвернулся, чтобы продолжить смотреть на улицу, где жизнь била ключом. То же самое сделала и Диша.       Много воды утекло с того дождливого вечера в подъезде в ноябре 1988-го. И не то, чтобы они не любили друг друга, нет. Но они уже не были так отчаянно и ослепительно влюблены.       Смотря тогда на перехожих, Диша вдруг словила себя на призрачной мысли о том, что идея прожить с Женей всю жизнь ее пугает.

***

      Подобные мысли, тем временем, и близко не посещали других героев нашей истории. Неспешно прогуливаясь бок о бок вдоль трассы к дому продавца, они думали о чем угодно: и солнышке, и о бабочках, и о вкусных карамельных конфетах – но точно не о вечности друг без друга. Это было бы несуразно и глупо. Смысл жизнь для них если и обретала, то только друг подле друга.       - В общем-то вот так, думаю все-таки поступать, - подытожил поток мыслей Саша, гордо маршируя подле своей ненаглядной.       Шли они уже более двадцати минут, и не были полностью уверены в том, что идут они правильно. Несколько раз Катя порывалась уточнить у Саши, точно ли они на верном пути, но получая от него неуверенное «Да я и сам не в курсе», шла дальше и больше не задавала вопросов. Машины на скорости проносились мимо и от греха подальше, Саша утащил Катю в другую сторону от дороги. Для большей уверенности, даже защитно положил руку ей на спину.       Жест невесомый, парень едва ли вообще касался спины девушки. И все же в касании этом, пускай и таком легком, таилась большая и абсолютная села, а в кончиках пальцев скрывалось заветное: «Я переживаю, Катя», «Я волнуюсь о твоем благополучии», «Ты мне не безразлична».       Потому-то Елагина, и не думала протестовать. Послушно отошла от дороги и вполне себе толерантно отнеслась к его руке, слегка подталкивающей вперед. Признаться, все эти знаки внимания ей очень нравились и меньше всего ей хотелось, чтобы он прекращал.       А машины, как уже было упомянуто, все проносились и проносились мимо, обдувая приятным прохладным ветерком, который был главным спасением для пары в эту знойную погоду. По лбам, шее и между лопаток у них тек пот.       Каждый замечал эту мелочь в другом: Катя, к примеру, отчетливо видела струйку пота, стекающую от линии роста волос до брови, а Саша рукой чувствовал, как взмокла майка на спине Кати. Ни одному из них это не показалось недостатком. Даже такая естественная вещь, как обильное потоотделение в жару, покажется вам милым и очаровательным, если этот человек нравится вам также крышесносно сильно, как Саше нравилась Катя, а Кате – Саша.       - И правильно, - кивнула одобрительно Катя, - любое образование всегда лучше, чем его отсутствие.       Внимание ее в тот момент лишь на пару секунд переманил одинокий желтый полевой цветок. Не сдержавшись, она наклонилась, чтобы сорвать его, и тем временем продолжила:       - А чем потом заниматься планируешь? – спросила она через плечо, как раз присев на корточки, чтобы сорвать цветок.       Саша, что вполне естественно, не мог картиной этой не залюбоваться. В каждом ее движении, как он уже давно для себя заметил, читалась особая легкость и грация, и даже за толстым слоем веселья и несерьезности, простоты и прямоты, в ней все же читалось что-то возвышенное: и в том, как она, присев, выпрямила спину, и как выставила вперед ножку, и как женственно изогнулась ее кисть и пальцы, когда она срывала цветок. Несколько секунд понадобилось Белову, чтобы проморгаться, сбросить с глаз пелену и ответить.       - Да не знаю я, - пожал плечами парень и, сделав несколько шагов вперед, осторожно присел на корточки рядом с Елагиной. Она как раз крутила в руках тонкий стебель и лучезарно улыбнулась, найдя Сашу сидящим с ней плечом к плечу, - В экспедиции буду ездить. Исследователем стану, - на секунду притих Белов, лишь затем, чтобы Кате поглубже в глаза заглянуть, да усмехнуться: - На крайняк преподавать буду.       - Преподавать? – удивленно подняла брови Катя и несколько секунд, будто изучая, глядела в глаза Саше.       Отрывать взгляд не было никакого желания. Она засмотрелась и почти не моргала. Серая, отливающая и в бирюзу и в синеву бездна его глаз сверкала в лучах солнца: сверкала бликами и добротой. Ей внезапно стало отчаянно не хватать его рук.       Робко опустила взгляд и посмотрела на них, на эти мужские, крепкие руки. Саша нервно сжимал и разжимал кулаки, вены на запястьях вздувались от жары, на ладони виднелась мозоль, костяшки были сдерты от недавней стычки с мухой. Живот свело почти болезненной, но в тоже время приятнейшей судорогой из возможных.       Таких рук – мужских, сильных, заметно истесанных – она никогда прежде не видела. Видела, как Женя почти жеманно выстригает кутикулу, а Ян натягивает зимой кожаные перчатки, чтобы кожа оставалось мягкой – но эти повадки более не казались ей привлекательными. В этой неидеальности было что-то захватывающе. Что-то, из-за чего ей отчаянно хотелось, чтобы он коснулся пальцами ее лица.       - Ты бы был хорошим учителем, - с трудом смахивая секундное наваждение, Елагина подняла глаза и выдавила улыбочку. Саша улыбнулся в ответ.       - Возможно, - пожал плечами Белов, не особо задумываясь о словах Кати. Больше его интересовал цветок в ее руках. Несколько секунд он смотрел на тонкий стебель, а потом вновь обратился к девушке: - Давай сплетем цветочный венок?       - Венок? – удивленно протянула Катя, явно не ожидавшая такого предложения. В свою очередь, девушка взглянула на цветочек в собственных пальцах, - Но я не умею…       - Я умею! – радостно заявил Белов, улыбаясь во все свои кривоватые 32.       Удивлению Кати не было предела. Широко улыбнувшись, она заинтересованно склонила голову к одному плечу.       - Правда? – переспросила с почти детским восторгом в глазах Катя.       Не то, чтобы в ее глазах плетение венком из полевых цветов было диковинкой. Вовсе нет. Разве есть на свете человек, переживший детство и ни разу не пытавшийся связать цветы в венок, или, по меньшей мере, в милый букетик и всунуть куда-нибудь за ухо? Дело лишь в том, что резвые попытки обучиться цветочному ремеслу пресекались, стоило малышке Кате или карапузу Жене замарать рукава кофточки в грязи.       - Ну да, - ощущая, что Кате пришлась эта информация по душе, Саша гордо поднял подбородок и принялся собирать цветы, при том весьма собой довольный, - Меня бабушка научила в детстве. Она такие венки плела – улет просто! А я.. ну как сказать… позор своего учителя, - хохотнул Белов, внимательно всматриваясь себе под ноги и немного вперед, в поисках подходящих цветочков.       - Думаю, ты прибедняешься, - улыбнулась Катя и обняла коленки руками, смотря на Сашу сбоку. Он был так серьезен, когда собирал материалы для своего будущего шедевра. Катя не могла оторвать глаз и с губ не сходила нежная улыбка, - Бабушка по маме или папе?       - По папе, - отвечал Саша, периодически поглядывая на Катю, но тут же отводя взгляд – ее улыбка заставляла его смущаться, - Она еще всегда говорит, что я на папу похож, - немного помолчал, а потом, усмехнувшись, добавил: - Врет. Папа у меня был мужик статный, метр восемьдесят. А я… сама видишь, полтора метра в коньках и кепке.       Смехом разразились оба, но Катя при этом отрицательно покачала головой.       - Совсем нет! Отличный рост. На меня посмотри, - рукой при этом она расплывчато обвела себя саму, как бы указывая на невысокий рост. Несколько секунд размышлений ей потребовалось, чтобы заинтересованно добавить: - Был статный? А сейчас что? – с исключительно невинной улыбкой, не допуская решительно никаких хмурых мыслей, улыбнулась Катя, закусив губу.       Лицо Саши незначительно, но все же изменилось, взгляд опустился к земле, а пальцы стали сильнее надавливать, ломая стебли.       - Умер он. Я маленький тогда был, толком ничего и не знаю.       Катя замерла. Улыбка незамедлительно стекла вниз, утягиваемая потяжелевшими уголками губ. Нет, такого она явно не ожидала. Показалась себе глупой, до ужаса глупой. Ну зачем она только затронула эту тему! Не зная толком, как в такой ситуации поступать, она лишь то и смогла, что положить кончики пальцев на мужское плечо да легонько сжать.       - Прости… Я не знала… Мне так жаль, - говорила она, а пальчики вырисовывали хоть и неуверенные, но ободрительные узоры на плече Белова. То место горело для него огнем – знакомым, трепетным огнем ее касаний.       - Не стоит, - покачал головой Саша и взглянул на девушку.       Она была явно озабочена, брови свела к переносице и прикусила губу. И все в тот момент ему казалось волнительным, и каждый маленький жест имел титанический смысл. Вот, к примеру, то, как она сжимает его плечо – ну не признак ли это безусловной, безграничной любви? Вы, вероятно скептически подумали: «Нет, что за глупости!». Оставьте в таком случае свои угрюмые рассуждения, исходящие из трезвого и холодного ума – влюбитесь же сперва, как влюбился наш герой, и посмотрите на ситуацию его глазами, - Я был действительно очень мелкий. Когда он умер, мне только исполнилось пять. Я его и не помню-то, только обрывки какие-то.       Рассказывал Саша, хотя точнее будет – бубнил невнятно себе под нос. Отрывать взгляд от намокающих глаз сентиментальной Елагиной не хотелось вовсе и делать это он не планировал. Продолжал:       - Знаешь, оно потому и не больно. Когда человека и не знал толком, чего за ним плакать? - рассуждал вслух Белов и замолчал ишь на несколько секунд, чтобы продолжить разговор следующей репликой: - А твои родители?       Тут уж замолкла Катя, зависла в одной позе и лишь спустя несколько секунд, тяжело сглотнув, попыталась звучать непринужденно:       - А что мои? Мои живы, здоровы, - пожала плечами девушка, покусывая нервно верхнюю губу, тем самым делая свое внутреннее волнение явным для Белова.       В разговор он тогда окунулся с еще большим интересом.       - Какие у вас отношения? – спросил он осторожно, но все же не скрывая собственной заинтересованности. Движения его стали скорее механическими, ведь все внимание тогда переключилось на Катю.       Саша никогда не изучал психологию, тем более, он ею никогда не интересовался. Людей читать не умел, да и не хотел, воспринимал их прямо лишь в надежде, что они также прямо себя ему открывают. Но с Катей… с ней было иначе. Ее он знал хорошо, даже слишком, несмотря на краткосрочность знакомства. Ее повадки, мимику, жесты он тонко улавливал и также тонко понимал. Он ее именно видел, видел насквозь. Однажды он даже планировал выписать на бумагу все ее небольшие повадки и их значение. Что-то вроде:

«Полный сборник характерных жестов Катюшеньки: (писать же Саша собирается – простим ему изобилие уменьшительно-ласкательных):

Часто глазами бегает, сквозь меня смотрит – значит смущается. Или стесняется. И когда шутит неудачно – тоже самое делает. Ногти грызет – волнуется. Туда же и покусывание губ, и кончики волос между пальцами растирает – все волнение, переживание какое-то. Если искренне смеется – всегда щурится, глазки в такую тоненькую полосочку превращаются. Когда смущенно улыбается – уголки губ вниз опускает. Если хочет что-то сказать, но не решается – почему-то всегда шею потирает. Или когда не знает, как мысли сформулировать – тоже. Если уж на то пошло, и плакать вздумала – чешет нос, а потом глаза вбок отводит, будто так ее настроения не заметят.»       И еще множество характерных привычек Елагиной мог бы выписать Саша в свой список, но чтобы описать их все, нам бы потребовалась целая глава.       Что же видел Саша сейчас, когда глядел на Катю искоса и, как обычно, анализировал ее настроение, пускай и не специально? Видел, как забегали ее глаза по земле, от куста к кусту, как вдруг зажала зубами кончик и без того искусанного ногтя большого пальца, а потом сморгнула носом и отвернулась. «Сразу три признака» - подумал Саша и поспешил перевести тему.       - Если не хочешь отвечать – не нужно, - мягко улыбнулся Саша, делая исключительно непринужденный вид, - давай лучше покажу, как венок плести.       И Катя, удивленная таким тонким пониманием Саши, улыбнется, опустив уголки губ вниз. Конечно, она согласится и обойдет тему о своей семье третьей дорогой. Молодые люди сделают вид, что нет ничего важнее плетения цветочных венков, а Катя останется ему вечно благодарна за его тактичность. Часто станет удивляться, как он тогда и впредь понимает ее так хорошо, без слов, порой, по одним лишь ноткам ее голоса.       Саша не найдет что ответить. Оно как-то само приходит, это тонкое понимание своего любимого человека. Ничего и делать не приходится – лишь наблюдать и видеть, что самое главное. А видеть, на самом деле, вовсе не тяжело. Как и слышать. Если человека любишь – в смысле, по-настоящему, искренне, и самозабвенно любишь – только его слышишь, и лишь его видишь. А потому порой знаешь его даже лучше, чем самого себя. Да и любишь, в основном, куда крепче себя самого.

***

      - Дай руку! – перекрикивал Саша стену льющей с неба воды, шум которой усиливался гамом проезжающих по трассе машин.       Первым вдоль трассы бежал Саша. За ним, едва ли успевая перебирать ногами и перепрыгивать лужи, пыталась угнаться Екатерина Елагина. Оба были насквозь промокшие и все пытались убрать липкие мокрые волосы с лица, только тщетно. Дождь усиливался, а затянувшие небо тучи были такими черными и громадными, что, казалось, грозе не будет ни конца ни края. Погода поменялась молниеносно быстро… Или просто молодые люди были так заняты венками, что и не заметили приближавшейся грозы. А она, как обычно бывает, настигла их прямо там, в поле, не спрашивая разрешения.       - Я больше не могу! – отвечала запыхавшаяся Катя, страдальчески державшаяся за бок и почти согнувшаяся пополам. О том, чтобы дать Саше руку не было и речи – сконцентрировала все свои силы единственно на том, чтобы не упасть обессиленной прямо там.              Услышав эти почти предсмертные стоны, Саша, конечно, остановился, и вместо того, чтобы бежать дальше, вернулся к Кате на несколько шагов. Вид у нее действительно был измученный и Сашу это умилило. Такая взрослая, такая показательно самостоятельная – и в тоже время такая слабая, такая хрупкая и моментами даже беспомощная.       Отдал ей свою рубашку и как идиот бежал по дороге в одной лишь майке. Увидел бы кто – засмеял, позора было бы не обраться. А есть ли ему дело? Одного ее тихого, жалобного «Как холодно!» парню с лихвой хватило, чтобы без мгновенья сомнений снять с себя верхний элемент одежды. Всучил ей, правда, эту рубашку с трудом. Она все отнекивалась и пихала ее ему обратно в руки, мол, ну как же так, тебе будет холодно, заболеешь. Почти насильно накинул рубашку ей на плечи и строго-настрого велел не снимать. «Главное, чтобы не заболела ты». И ведь правда, для него ничего важнее нет. Сам сляжет с температурой, болеть станет, да хоть умрет – дела нет. Только не мысль о ее дискомфорте – она его без ножа резала.       Но что толку было от этой бедной рубашки, она промокла насквозь, как и сама Катя. От этого вида у Саши что-то в сердце екнуло и он вдруг страшно пожалел, что для нее он «просто друг». Хотя…       - Устала? – спросил скорее ради приличия.       - Да… прохрипела Катя, пытаясь отдышаться, а дождь безжалостно мочил молодых людей.       И тогда Саша решил больше не думать. Просто делать.       Подхватив девушку на руки, он прижал ее к груди так, будто от этого зависела его собственная жизнь. Все сошлось в этом моменте. Она в его руках – вся без остатка в его власти. Слишком близко. Их мокрая насквозь одежда едва ли служила барьером между горячими, как огонь, телами.       - Саша! – испуганно пропищала девушка, когда ее, как плюшевую игрушку, без всякого труда подхватили на руки, - Поставь меня на землю!       - Так ты не устала? – переспросил Саша с хитрой ухмылкой. Какое уж стеснение, когда грудь к груди и нос к носу. Заглядывает ей в глаза, и голова идет кругом.       А что Катя ответит? Устала, конечно, устала. Да и на землю ни капельки не хотела. Щекотка в ее животе переросла во что-то отчаянно сильное, тугой узел наслаждения, радости, влюбленности. Нет, ей определенно не хотелось более ни секунды своей жизни проводить вдали от него. Поэтому не оттолкнула – лишь обвила горячие плечи парня холодными ручками и рассмеялась. А более ничего и не надо было. Поудобнее перехватив Елагину, пошел с ней вперед. И плевать, что вены на руках лопались, и приходилось кусать губу, чтобы с тяжестью справиться. Она устала, а значит, он донесет ее на руках, чего бы ему это не стоило.       - Кто же мог подумать, что летом бывают ливни? - добавил он, усмехнувшись, и еще крепче прижал нежное тело к себе.       Догадаться, на самом деле, было несложно. Просто полчаса назад, когда первые капли стали капать на их лица, разговор оказался слишком интересным, чтобы двинуться в путь и не попасть под дождь.

Полчаса назад

      Их хохот, казалось, был громче шума проезжающих мимо машин.       - … И вот бежим мы по полигону в противогазах, ты только представь! – говорил Саша с яркой улыбкой, а Катя все время его рассказала только и делала, что заливисто смеялась. Саше это придавало сил. Повернулся на бок, прямо там, где лежали – прямо в полевой траве, подложил руку под голову и продолжал, - Кричат вспышка справа – отскакиваем влево, если наоборот, вспышка слева – надо вправо успеть отпрыгнуть.       Слушать армейские рассказы Саши Кате нравилось. Так она словно касалась далекого и неизведанного мира, того, который обычно был для нее словно мифическим. Она о нем слышала, да, знала о том, что парни проходят военную службу, «долг» родине отдают. Но из ее знакомых должников не оказалось, а потому и жизни этой солдатской она никогда не знала.       Венок был давно забыт. Оказалось, что если Саша когда-то и умел их плести, то навык этот потерял лет так десять назад. Ничего не осталось, кроме как всунуть цветок за ухо и с интересом слушать друга. А там и сама не заметила, как плюхнулась спиной в мягкую подушку из травы и цветов. Следом за ней и Саша. Так и болтали дальше, смотря в небо и изредка поглядывая друг на друга. Макушки касались, а потому любой поворот головы друг к другу, любой взгляд друг на друга, казался до неприличия интимным.       Саша что-то еще болтал о том, как над ними подшучивал время от времени командир роты, и как тяжело, все-таки, бегать в чертовом противогазе и много прочего. А Катя слушала и слушала его безустанно, ловя каждое слово, каждое запоминая. Познавая новую сторону жизни, ту, что выходила далеко за рамки ее мировозрения.       По окончании тирады Белова, повисла тишина. Послушав не более пары минут шум внешнего мира, Катя вдруг выдала, не снимая веселую улыбку с губ:       - А не хочешь прийти ко мне на день рождения?       У Саши тогда сердце рухнуло в пятки. Потребовалось несколько секунд, чтобы фразу эту осознать и, немного нахмурившись, промямлить:       - Твой день рождения? – рассеянно повторил парень и поспешил добавить: - Я.. я даже не знаю…       - Ты не хочешь? – взволнованно спросила Катя, которая вдруг осознала, что, возможно, ведет себя слишком напористо. Она повернула голову к Саше лишь затем, чтобы заметить, как он тут же поменялся в лице и оживленнее стал исправлять ошибку прошлой фразы:       - Нет-нет, конечно, хочу! – запнулся, а после и вовсе замолчал. Как объяснить ей свои опасения? – А твоя семья… они не будут против?       Облегчение коснулось напряженного сердца Саши, когда Катя мягко улыбнулась.       - Нет, с чего бы им быть против? Ты мой друг и друг Жени. Они с радостью тебя примут!       Но камень с плеч Белова не упал. Во-первых, он был почти уверен, что никто его там и близко, кроме Кати, не ждет. Да и к тому же, как предстанет он перед Раевским, своим, так называемым, другом? Как объяснит свою якобы дружбу с Катей? Нет, ситуация была слишком трудной, слишком запутанной. Это клубок судьбоносных хитросплетений было никак не развязать, и Саша даже не брался пробовать. От греха подальше лучше острые углы обогнуть – и потому у него появился план получше:       - А может, мы с тобой как-нибудь вдвоем отметим? В смысле, ничего такого, просто дружеская посиделка, - к этому он добавил милую улыбочку, - поедим мороженого или в кафе сходим. Я угощаю.       Недолго Кате потребовалось времени, чтобы расценить это предложение хорошим. И вправду, лишний шум семейного застолья ни к чему – время наедине с Сашей ценилось ею куда больше. Так что, довольно кивнув, она согласилась, обсудив заранее время и место встречи. Где-то в то время их, к большому удовольствию, освежил легенький летний дождик. Едва ли это был дождь – пару капель упало на их разгоряченные щеки, пока молодые люди вовлеченно выбирали, куда пойдут.       Итак, остановились на следующем: первое июля, 11.00, у памятника Пушкину. Катя при этом без задней мысли отказалась видеться и праздновать этот праздник в любой иной день, кроме непосредственно дня рождения.       - Должно же быть у меня хоть одно хорошее событие за день, - объясняла она свое решение парню, когда они лежали в траве и (пока что) наслаждались летним моросящим дождиком.       Не знали тогда, что решение остаться в поле было крайне опрометчивым. Ведь к дому продавца собаки добежали насквозь мокрыми.

***

      - Ну что ж вы, как маленькие? – сетовал миловидный дяденька лет пятидесяти, заходя в собственную гостиную, неся в руках мисочку конфет, печеней и всяких сластей. Екатерина, усевшаяся в единственном в комнате кресле, с удовольствием всунула руку в миску, как только она была предложена, - Без зонта, без ничего. Не знали что-ли, какая нынче погода переменчивая?       - Да кто ж мог знать, дядь Толь? – хохотнул Белов, который, держа в тот момент своего желанного мастифа в руках, светился ярче лампочки.       Дом продавца собак молодые люди нашли приветливым и уютным. Дядя Толя со всей его душевной добротой, впустив насквозь промокших Катю и Сашу, незамедлительно предложил по сухому полотенцу каждому, а далее напоил чаем и, как мы уже видели, предложил к тому же сладости.       Так и сидела Елагина, грея пальцы о горячую кружку пакетированного чая с сахаром, заедая это добро печенькой. Одежда понемногу обсыхала на ней, как и волосы, которые в процессе вспушились и выглядели ни дать не взять – одуванчиком. Не могла она сдержать улыбки, наблюдая за Сашей, его почти детской радостью и трепетом от встречи с долгожданным псом.       Он обнимал его, время от времени вмазывал поцелуй в районе головы собаки, кружил, показывал псу фотографии его (собачьих) родичей на стене и при том, конечно, вел вселенской важности разговор, расспрашивая безмолвного песика о его семье, братьях и отце. Парень светился и беззаботность эта была так заразительна, что и проблемы Кати мигом улетучились и не было, кончено, ничего важнее в мире, кроме как этот момент, покупка собаки и Саша: его крепкая спина, обтянутая мокрой одеждой, его плечи, руки, шея…       - Муж твой собак, конечно, любит, - прозвучал вспышкой грома средь ясного неба голос дяди Толи и Кате довелось резко оторвать взгляд от Саши, а чтобы смысл слов до нее дошел – еще и несколько раз проморгаться. Лишь потом она вышла из транса и расплылась в улыбке.       - Нет-нет, вы не так поняли, - начала Катя, неуверенно хихикнув и рука как-то сама потянулась к оголенной шее. Щеки вдруг вспыхнули, ситуация была не из комфортных. В целях моральной поддержки посмотрела на Сашу – тот уже глядел на нее в ответ, - Мы не…       - Не женаты, - закончил вместо Кати Белов, а после вновь отвернулся и продолжил забавляться с псом.       Дядю Толю это не на шутку удивило. Он даже как-то комично изогнул заросшие брови.       - Как так «не женаты»? – недоуменно, он несколько раз перевел взгляд с Кати на Сашу и обратно, - я думал вы – семейная пара. Уж обрадовался, что в хорошие руки собачку отдам.       - А вы и отдадите в хорошие руки! – поспешила перевести тему Катя, ведь смущение пробрало и ее и Сашу одновременно, - Саша знаете какой заботливый? Охо-хо! Таких заботливых людей на целом свете не сыскать!       Дядю Толю это не то, чтобы переубедило. Он для верности еще несколько раз с ног до головы осмотрел обоих посетителей и все дивился, как же так, как же могут они быть не женаты, когда так влюблены? Он, наш герой-любовник дядя Толя, у которого детектор лжи стоял в правом глазу, влюбленных чувствовал за километр.       - И что, даже не планируете жениться? – напоследок переспросил он, уже совсем растерянно.       У Саши сжались челюсти.       - Даже не планируем, - ответил он, не отводя взгляда с фотографий на стене, - Мы друзья, дядь Толь.       В сознании продавца собак такая дружба не укладывалась, но, посчитав, что дальнейшие расспросы будут просто неуместны, он пожал плечами и отошел на пару шагов в сторону.       - Ну и правильно! – поспешил разрядить обстановку Анатолий, - брак – это последнее дело уж поверь! Я трижды был женат, - при этом мужчина похлопал Сашу по плечу. Тот неоднозначно кивнул, косо погладывая на руку продавца на своем плече. Лишь звонок в дверь спас дядю Толю от тотальной неловкости. Он аж весь духом воспрял, заулыбался и потопал важно к двери, - Пойду дверь открою! – скрылся где-то в коридоре, ведущем к выходу из дома.       Катя с Сашей остались одни в уюте и тепле комнаты, но лишь недавние слова и предположения Анатолия занимали тогда их мозг. Неловко, они потупили глаза в пол. То почесали шею, то затылок, то мимолетно поглядели друг на друга, неловко усмехнулись и снова глаза в низ. Их они не поднимали и молчание не прерывали, аж пока в комнату не вошел продавец, да не один – рядом с ним шел статный взрослый мужчина, явно в возрасте, но при том так же явно на свой возраст хорошо выглядящий.       У него были непривычно длинные и ухоженные волосы, видно легшие на плечи, омывшие его лопатки. Одет он был в черное: черные брюки, черная рубашка, черный удлинённый пиджак, черные туфли с вытянутыми носами. Из этого места, простой деревенской халабуды, он явно выбивался и был здесь лишним, но с продавцом дядей Толей почему-то вел вполне себе непринужденную беседу.       - А это вот, видите, пришла парочка, тоже хотят мастифа купить, - обвел молодых людей рукой дядя Толя и Саша заметно напрягся. Пришедшего незнакомца он для себя сразу расценил как потенциального перекупщика мастифа. Тем более, что из рук Саши дядя Толя пса тут же выхватил, и передал мастифа этому странному с виду мужчине.       - Ну так что, я плачу и забираю? – Саша тут же поспешил поскорее всунуть свои скромные деньги в руки дяде Толе, чтобы обезопасить свою возможность покупки пса, но тот отмахнулся и на несколько шагов от Саши отошел.       - Да подожди ты! Не видишь, человек тоже пришел, тоже интересуется!       Безмолвными в комнате оставались двое. Мужчина статного вида с собакой в руках, да Катя, вида не статного и даже нисколько не привлекательного с единственно кружкой чая в руках.       Мужчина в костюме несколькими вальяжными шагами подошел к креслу, где сидела Елагина, и та, расценив это как намек, поспешила подскочить с него, чтобы уступить место. Легшая на плечо и немного сжавшая его рука с кольцами на среднем и большом пальцах остановила.       - Сиди-сиди, - голос был ровным и спокойным, казалось, лишенным особых эмоций, кроме абсолютной уверенности и равнодушия.       Рука еще на несколько секунд задержалась на Катином плече, когда она садилась в недоумении назад и, растерянная, искала взгляд Саши, или, на крайний случай, продавца в поддержку.       - Ты давай не трогай ее, а? – вступился за девичье право на неприкосновенность Белов, который сам выглядел взмыленным и явно заведенным. Он был в весьма подвешенном состоянии, когда приходилось одновременно бороться за покупку собаки, и боковым зрением посматривать на длинноволосого «типа», как Саша его для себя назвал, чтобы тот ни в коем случае, ничего плохого не сделал Кате.       Мужчина в костюме тут же поднял руку в воздух в извиняющемся жесте и на пару шагов отошел назад. Он не казался встревоженным или озабоченным, он держался спокойно и ничего, казалось, не тревожило его вселенской уверенности в самом себе. Буйный диалог Саши и дяди Толи о справедливости/не справедливости бытия его не волновал. Он оперся бедром о подоконник, и медленно поглаживая довольную собачку за ухом, заговорил с Катей:       - Знаете ли, собака – это большая ответственность, - рассуждал он вслух, делая медленные заботливые движения, - вы уверены, что справитесь?       - Я собаку не покупаю, - ответила Катя не то, чтобы безразлично, скорее явно недовольно, – мой друг покупает. Он о ней мечтал! Так долго искал, так долго договаривался. А вы сейчас возьмете и заберете ее прямо у него из-под носа, - буркнула в конце концов Катя, сжав кружку с чаем, возможно, слишком крепко.       Мужчина едва ли поменялся в лице от таких заявлений. Лишь пожал плечами:       - А мир вообще штука несправедливая.       Тогда уж острые глаза Елагиной взметнулись к мужчине, а носик она скорчила как-то показательно презрительно.       - Несправедливая она только из-за таких, как вы!       Мужчине такое обвинение неприятно резануло как по самолюбию, так и по совести. Опустил глаза к собаке и резво почесал за ухом. Сам погрузился в раздумья не более, чем на пол минуты, а когда понял, что, возможно, ситуация сложилась не из красивых, заявил громче, чтобы услышали все:       - Дама считает, что я поступаю несправедливо, - сказал мужчина, а отчаявшийся и готовый расплакаться Саша с трудом сдержался, чтобы не сказать умнику в костюме пару ласковых. Тот, тем не менее, продолжил: - Тогда предлагаю поступить по-честному да? Пусть собака сама выберет себе хозяина.       На секунду воцарилось молчание. Сперва предложение никто не понял. До тех пор, пока дядя Толя неестественно весело прихлопнул в ладоши, все лишь недоуменно моргали и переглядывались.       - Конечно! Отличная идея! – расцвел Анатолий, который в этом увидел отличную возможность переложить ответственность с себя на бедного пса, - так и сделаем! Посадим собаку посередине – к кому пойдет, тому и достанется!       Удача сыграла не Саше Белову на руку.       Из дома он выскочил пулей, а Катя семенила за ним следом, едва поспевая. Продавец пытался за ними угнаться.       - Да ладно вам, ну что вы, действительно, как дети малые? – пытался он хохотнуть, чтобы разрядить обстановку, но это не помогло. Саша шел впереди почти вприпрыжку, такой хмурый, такой разъяренный, что глаза его метали молнии и все на своем пути прожигали. За ним так и семенила Катя. Если честно, она боялась даже заговаривать с ним, казалось, стоит тронуть парня, и вся буря его гнева обрушиться на нее, - Сань, я тебе лучшего щенка выберу!       - Дядь Толь, - Катя остановилась лишь на секунду и лишь затем, чтобы яростно мужчине в глаза взглянуть, - идите вы нахуй, а?       Успокоился Саша лишь немного погодя, идя вдоль дороги. Лишь тогда он стал обращать внимание на плетущуюся сзади Катю, лишь тогда с нал худо-бедно, но все же беседовать.       - Нет, ну это надо! – негодовал парень, пиная злостно каждый камень, попадавшийся ему по дороге. Тот, как правило, улетал аж на середину дороги, - Перед моим носом взял и отдал другому, сволочь!       - Сволочь еще та, - соглашалась Катя и спешила угнаться за ним вновь.       Так и говорили, точнее, говорил Саша, а Катя повторяла за ним цензурные и нецензурные оскорбления в адрес дяди Толи. Настроение парня было уже напрочь и бесповоротно испорчено, и едва ли он мог сконцентрироваться на чем-то ином, кроме своей потери.       Прошло ли так 10 или 40 минут знать никто не мог. Прошел бы так еще целый час, если бы не черная машина, внезапно затормозившая прямо перед ними. Почуяв неладное, первое, что сделал Саша – в защитном жесте выставил перед собой руку и спрятал Катю за своей спиной.       Неприятное чувство заиграло в груди: чувство ответственности. Не только за свою жизнь он несет теперь ответственность, но и за ее, конечно, тоже. Это осознание тяжелым грузом вдавливало в землю, а потому сжимать и разжимать челюсти он стал быстрее, чаще и сильнее. Да и кулаки, будто сами собой, сжались до побеления костяшек. Всякие мысли проносились в его голове, самые худшие сценарии (всегда с участием Мухи) проигрывались в сознании. Так что вышедший из машины мужчина в черном костюме и с длинными волосами стал для Саши явным облегчением, хотя Кате он, все равно, выйти из-за собственной спины не позволил.       - Эй, парень, разговор есть, - завел мужчина, но Саша быстро поправил:       - Саша, - зубы поскрипывали, когда он раздраженно наблюдал за действиями мужчины.       - Тезка, - улыбнулся тогда новоиспеченный Александр вполне себе добродушно.       Рукой потянулся открыть пассажирскую дверь заднего сидения, а у Саши нервны были натянуты, как канат. Катину руку он тогда сжал крепче прежнего, а сам настороженно наблюдал за действиями тезки. Готов был ко всему: и к тому, что тот скрутит и попытается в машину усадить, и к тому, что на заднем сидении обнаружат целую толпу типков. Морально подготовился к худшему, да только все никак не мог придумать, как Катю уберечь.       Каково же было удивление, когда вместо ожидаемой подставы увидел на заднем сидении мастифа. Облегчение накрыло волной, а следом за ней – улыбка, как у Саши, так и у Кати.       - Бери, - кивнул на собаку Александр и прихлопнул Сашу по плечу.       - Да ну нет… Что вы… - отпустил Катину руку, лишь чтобы неловко почесать заднюю сторону шеи, - да нет, я не могу. У меня и денег-то таких нет.       - Бери говорю! Пока я добрый, - хохотнул мужчина, а собаку уж сам достал, чтобы смущенному Саше в руки всунуть, - деньги – пустяк. Сочтемся.       Переняв у Саши скромную сумму, который тот уготовил для покупки собаки, спрятал ее в карман пиджака. И пока Саша, довольный, как маленькое дитя, игрался со своим песиком, Александр склонился немного к Кате и заговорил тише, но вполне себе внятно.       - А ты, девочка…       - Катя, - поправила Елагина и улыбнулась. К мужчине она теперь ничего, кроме теплого уважения и признательности не испытывала. Тот ей улыбку вернул.       - А ты, Катенька, справедливости в мире не ищи. Ее, все-таки, нет, я тебе как спортсмен говорю. Лучше ищи во всем подвох и будь готова к худшему, - замолчал ненадолго, пока доставал из кармана визитку, - Ты, Катенька, воин, я это вижу.       Катю это позабавило. Она хохотнула иронично и покачала головой.       - Мне до воина, как до Эвереста ползком.       - Я в твоих глазах это вижу, - говорил мужчина, протягивая девушке зажатую меж двумя пальцами визитку, - физических силенок маловато, а вот душевных – хоть отбавляй. Я людей насквозь вижу, мне уж можно поверить.       Перенимая визитку, Катя лишь мимолетно пробежалась по ней глазами прежде, чем Александр снова заговорил.       - Воин. Попомни мои слова.

***

      Вернулась домой Елагина позже, чем планировала, но довольная и в поднесенном настроении. Высохшая кое-как одежда была смята, волосы, пускай и наспех собранные в хвостик, пушились, визитка Александра в кармане смялась. Но все же, стягивая с ног грязные кеды и кидая их небрежно у входа, чувствовала себя счастливой, как никогда:       - Вы видели, какой был сегодня ливень? – щебетала она весело, разминая затекшие пальцы ног, - я до нитки промокла!       В ответ – смиренная тишина.       - Вы чего там, уснули? – говорила она весело, проходя в кухню, - Ого!       В кухне, к своему огромному удивлению, застала куда больше людей, чем ожидала. Тут были все: ее семья, оба Раевских и Аминовы в полном составе. Даже Григорий Аминов пристроился в стороне и смотрел в окно так, будто всеобщее собрание его едва ли интересовало. Все сгорбились над столом, а на Катю глаз и не подняли. Что-то на этом столе явно их озаботило.       - Что там такое? – спросила Катя голосом уже совсем не таким веселым, чувствуя, как в душе разрастается тревога.       - Газета, - был короткий ответ Жени. Даже он никакой, даже отдаленной, радости не испытывал, шуток не шутил и не улыбался.       В комнате пахло проблемой и напряжением. Дышать было тяжело. Выражения лиц были стоическими и потому Катя, еще ничего не зная, уже нахмурилась.       - Эта утренняя, про помолвку? – спросила она аккуратно, пробираясь поближе к столу, - Ну статья и статья, не страшно.       - Вышла новая статья, Кать, - оповестил Раевский, что первым перевел на возлюбленную взгляд.       В этом взгляде было что-то не то. Он был холодным и отстраненным. Катя будто внезапно стала ему не более, чем давней подругой или нелюбимой дальней родственницей.       - Новая статья…? – растерянно моргнула Елагина и недоуменно свела брови к переносице, - Так быстро?       Вместо ответа Ян протянул ей ту самую газету, над которой все так озабоченно согнулись. Катя переняла ее, замечая, что пальцы бессознательно дрожат. Первое, что бросилось в глаза – кучка фотографий: ее, Яна, их родителей. Потом глаза поползли вверх и в жилах застыла кровь. Большими черными буквами заголовок гласил: «РЫБА ГНИЕТ С ГОЛОВЫ: ИНЦЕСТ У ВЛАСТИ».