Танец ненависти

POV Линфорд Навсегда запомню тот день, когда впервые увидел Иветт. Эта встреча стала одним из самых ярких эпизодов в моей безумной жизни. В тот выходной я планировал убить время всевозможными способами, но ни в коем случае не посещать очередное вычурное мероприятие, куда был приглашен. За час до полудня внезапно ко мне врывается мой «любимый» старший братец (к слову, я только проснулся; как же удачно эта тварь заскочила). Мы всегда были в ужасных отношениях, но я не смотрю на это обстоятельство как малолетний обиженный идиот, потому что осознанно и открыто ненавидел его с детских лет. Карстен никогда не нравился мне, и вовсе не по той избитой причине, что «родители любили его больше»; в нашей семье никто не был обделен вниманием. Его характер, привычки, манерные замашки, это вечно напыщенное ебало и необоснованное чувство превосходства надо всеми – таким он был с самого начала. Абсолютно все, на чем он выстроил свою лишенную глубины личность, ужасно вымораживало меня, не говоря уже о тенденции поучать. Можно подумать, я пропаду без его убогих наставлений. Уже неважно, в чем состояла его проблема. Брат всегда приходит поскандалить, когда мои дела косвенно затрагивают его. Он орал на меня, как бешеный, непроизвольно шарахаясь по квартире из угла в угол. Осыпал меня претензиями, не переставая, а я, не имея и шанса на то, чтобы ответить (потому что он жутко озлоблен и все никак не может заткнуться), выслушивал эти ублюдские тирады с равнодушным лицом, но мои мысли сводились к тому, что я хочу ударить его как можно сильнее или убить на месте. На тот момент я проживал в большой новостройке. Когда он невзначай остановился около распахнутого окна – толкнул его, словно это было пустяковым делом в порядке вещей. Не запомнил его последних слов, только тот короткий вскрик от неожиданности. Хотелось бы посмотреть, как ненавистный придурок летит вниз головой с двадцать первого этажа, но я тут же облегченно припал спиной к стене, преодолевая рвущийся наружу нервный смех. Только что я сделал то, о чем мечтал слишком долго, но довольно быстро ко мне пришло отрезвляющее и тревожное осознание последствий. Меня упекут в тюрьму, как только общественность узнает об убийстве. О головокружительном успехе придется забыть. Я не готов отказываться от такой жизни, неся ответственность за смерть лежащего на тротуаре уродца, которого презирал чуть ли не с самого рождения. В нерешительности выглядываю в окно. Теперь там лежит размазанное тело Карстена в луже крови. Рядом тут же нарисовалась взволнованная группа очевидцев. К тому моменту, как я спускаюсь, подъезжает полиция. Я так натурально отыгрываю скорбь и недоумение благодаря страху, который обычно испытывают новоиспеченные убийцы. Никто и сомневаться не посмел в том, что это был несчастный случай. Дело о его смерти продвигалось со стремительной скоростью – обо всем стало известно в этот же день. Естественно, моя актерская игра ничего не значила против магов, способных заглянуть в события недалекого прошлого. Мое убийство было раскрыто, но об этом никто не узнал, и я не понес наказания, ведь решил вопрос значительной суммой денег. Что было не так-то просто, потому что следователи оказались теми еще почитателями правосудия. Хорошо, что мой дар убеждения и интуитивное умение давить на больное способны сломить любую тягу к справедливости. Теперь можно не беспокоиться насчет репутации: в СМИ этот случай точно будет прикрыт какой-нибудь идиотской неправдоподобной историей. Ближе к вечеру, когда все закончилось, меня понемногу начало брать чувство вины. Я старался внушить себе, что эта дрянь действительно заслужила такого конца, но все попытки потерпели провал. В итоге, чтобы забыться, проигнорировал свое утреннее обещание и поехал на вечеринку. Все эти тусовки с волшебной дурью порядком надоели, но мне просто необходимо отвлечься. Знал, что кто-то может меня осудить, мол, «у него брат умер, а он поехал развлекаться и ставиться по вене». Но было плевать, и я уже с головой погружался в этот цветастый хаос. Плотный дым от курительной шмали, обволакивающий комнаты, постепенно просочился и в сознание. Широкие улыбки, ласковые вульгарные стервы, готовые облепить своей роскошной стаей любого влиятельного мужлана на этом шабаше, смех, разговоры ни о чем, смазанная картина перед глазами, танцы, пошлые стоны за стеной, сияние модных снобистских нарядов – все это притупило сознание, обострило ощущения, подарило легкость и беззаботность, которых я не знал в последние дни. Вокруг меня было много приятелей, новых знакомых и наркоты, но ничего из этого не поколебало моего чувства одиночества. Однако и в своей внутренней изоляции я чувствовал себя вполне хорошо. Стало еще лучше, когда заперся в ванной и обкололся. Мое путешествие по трипам оборвалось неожиданным ударом головы об кафель. О том, кто и каким образом мог проникнуть сюда, чтобы втащить мне, я даже не думал. Лежа на прохладном полу под грузом чьего-то тела, я, словно жалкий слепой котенок, растерянно уставился перед собой. Кажется, на секунду ко мне пришло осмысленное понимание происходящего. Надо мной нависла Иветт. Она смотрела прямо в глаза – оценивающе и жадно, как на изысканную жертву. От чего-то мне стала симпатична эта мысль. Я позволил себе завороженно пялиться на нее в ответ, не противясь всему, что ей захочется сделать дальше. Прошептав, что с покорными скучно, но приятно, Иветт впивается зубами в мою вену на запястье и начинает пить кровь. Так увлеченно, будто была готова осушить меня до последней капли. Беспрепятственно позволяю ей продегустировать себя, ведь на моем счету три провальных попытки суицида. Если однажды я очнулся после десятка ножевых, не факт, что она способна что-то изменить. Она не придавала значения тому, как долго и очарованно я на нее смотрю. Закончив через несколько минут, страстно поцеловала меня на прощание и исчезла, ничего не сказав. Так же внезапно и бесследно, словно была тающим видением. Я, в общем-то, несмотря на реалистичность ощущений, был убежден в том, что это действительно галлюцинация. Домой возвращался уже в беспамятстве, мертвым грузом на чьем-то плече. На следующий день понял, что она все-таки не была миражом – следы острозубого укуса алели на правой руке. Свои грезы об Иветт какое-то время оправдывал тем, что был не в себе от переизбытка воплотившихся мазохистских фантазий, но почему-то думал о ней все чаще и надеялся, что мы когда-нибудь встретимся снова. Недели шли незаметно: я выезжал на всевозможные вечеринки, не отпуская наивного желания заметить Иветт на одной из них. Спрашивал у знакомых, смутно описывая ее внешность, но все делали вид, будто ничего не знают. Либо же им не было никакого дела ни до нее, ни до моего интереса. Хуже только то, что мои романтические бредни на мгновение разрушил Карстен. Ублюдка вернули к жизни, что было ожидаемо. Наверняка кто-то из наших близких, узнав о его смерти, заплатил чертовым магам или ведьмакам за призыв этой мерзкой души. Мы пересеклись на очередном мероприятии, где он публично опозорил меня. Знает же, сука, что убийство в качестве отмщения бессмысленно. Он чересчур горд для того, чтобы играть в жертву, даже если в самом деле ею является, поэтому никому ничего не рассказал о том ужасном случае. Зато обеспечил мне развал репутации на ближайшие несколько месяцев кое-какой информацией. Вот уж кто имеет достаточно связей и способностей, чтобы свободно копаться в прошлом людей, читая его, как раскрытую книгу. Все-таки он заслуживает смерти, и не одной. Не рассчитывал, что эта падаль вернется с того света и непременно воспользуется шансом осуществить возмездие. Как обычно, он знал больше, чем ему положено. Пока меня обсуждали не в лучшем свете, вычеркивая из списков гостей, а мой продюсер заставлял выкладываться на концертах и записях клипов в три раза больше, вытрахивая мозги похлеще того же Карстена и параллельно очищая мою репутацию фальшивыми доказательствами, чтобы меня не выперли из индустрии, я уже почти забыл, как выглядит Иветт. Пришел к выводу, что романтизировал ничего не значащую случайность. Словно почувствовав, что короткие воспоминания о ней начинают меркнуть, она объявилась в самый неожиданный момент, чтобы больше не позволять мне забывать о ней ни на секунду. Мы встретились снова, когда я проводил время на вечеринке у одного приятеля, в окружении незнакомых девушек со внешностью штампованных глянцевых красоток. Но им я заплатил только за то, чтобы они провели время со мной. В этой гнилой пресыщенной среде кутежников многие покупают себе компанию на вечер, иногда только для поддержания имиджа. Не то чтобы мне это было необходимо. Всего лишь хотел спустить деньги на что-то незначительное. Я пью, не зная меры. С фальшивым интересом слушаю этих заурядных девиц, пытающихся походить на эрудированных светских дам, поддерживаю диалоги из вежливости. Появляется Иветт, которую никто не ждал, и в этот раз она не крадет меня, чтобы еще раз ударить головой о кафель, а спасает от смерти, которая была бы следствием невероятной скуки. За несколько минут она со всеми успела познакомиться, театрально полюбезничать и тут же разругаться. Я мог только молчаливо наблюдать за ней, ощущая, как теряю способность здраво мыслить. Наивное очарование и алкоголь ударили в мозг с двойной силой. Когда все эти душнилы разбежались под тактичными предлогами, Иветт разговорила меня. Я едва успевал улавливать суть хаотичной болтовни, и ее это только забавляло. Она ни разу не упомянула о прошлом случае (не удивлюсь, если к тому моменту вовсе успела забыть о том, что между нами произошло). Мои мысли были очень спутаны, однако я понимал, что в этот раз все совсем по-другому. Осознанные, зрелые и долго развивающиеся отношения – все это не про нас. В ту же глубокую ночь, куря на балконе вместе со мной, любимая бестия заявила, что теперь я принадлежу ей. В этом не было ничего романтического. Ощутил себя так, будто меня взяли в рабство без возможности сбежать. Не испытывал никакого сожаления по этому поводу. Через пару недель мы уже хотели друг друга прикончить, как импульсивные эгоистичные малолетки, понятия не имеющие о том, что такое взаимоуважение и серьезные чувства. Выходки Карса по сравнению с грубостью ее слов ничего не значили. А когда ее пробивало на искренность и нежность, я наивно полагал, что больше никто не способен полюбить меня так же сильно. Никому не полагалось знать о наших отношениях. Все воспринимали нас как наркозависимых друзей без каких-либо обязательств друг перед другом, и это было весьма удобно. Всю свою жизнь клялся себе, что никогда не буду показывать слабостей и не позволю себе впасть в одержимость другим человеком, но вместе с появлением Иветт изменил всем своим принципам. Ненавижу принимать не зависящие от меня положения вещей. Впервые мы оказались на грани расставания, когда я узнал о ее контракте с Рейнхольдом. Увидел в каком-то источнике небольшой сет его совместных фотографий с Иветт. Хорош, засранец... еще и так тепло смотрит на нее. В этот момент я был полностью неспособен держать себя в руках. Из-за моей трагедии, которая никого не ебала, сорвался съемочный день, за что меня снова грозились выкинуть из группы. Естественно, как только мы встретились спустя несколько дней, я не мог не спросить, что это за урод, не мог сдержать своих порывов детской ревности. Демоны относятся к сотрудничеству очень серьезно, и многие остаются верными заключенным условиям даже на пороге смерти – таковы их принципы. Угадайте, кому на это было похуй? Мы говорили достаточно долго; нет, «говорили» – неподходящее слово для описания этой сумбурной драмы. Перекрикивали друг друга в течение часа, а я пропускал мимо ушей саму суть, потому что Штернфельс, этот сатанинский ублюдок с сучьим лицом, не понравился мне сразу же по понятным причинам. Я не приемлю того, что моя девушка так близка с ним, и готов был пойти на все. Даже вызвать этого черта на дуэль, прямо как в его тысяча восемьсот какие-то там годы. Иветт, конечно же, этого не оценила, и ей было все равно, что я думаю насчет их связи. Как я, «пропащий любовничек для временного развлечения», посмел подумать что-то дурное о ее близком друге? Никогда не испытывал такой боли оттого, что меня и мои чувства обесценивают. Она уходит, заявляя, что намерена положить конец этим дурацким отношениям, и я, собрав последние остатки достоинства, молчаливо держусь, ничего не сказав напоследок, хотя во мне бушует отчаянное желание броситься к ней и поцеловать, забыв о поводе нашей ссоры. В таком случае мне бы, как минимум, сломали челюсть. Впервые я не знал, что делать дальше. Стоит ли все это обдумать и извиниться, либо же уступить ей и загасить свои чувства? Чертовски люблю ее, но злость взяла надо мной верх. Было очень наивно ожидать от нее постоянства. После нашей пламенной ссоры в моей личной жизни началась череда случайных коротких связей, импульсивных расставаний и забывающихся дешевых драм. Ни с кем другим я уже не смог сформировать нормальных отношений, даже если очень того хотел. Не мог понять, что со мной творится. Быть может, я стал отражением ее самой. Ругань по пустякам, пощечины, застывшие в чужих глазах слезы от уже ставшей заевшей пластинкой фразы – «если ты хоть кому-то скажешь, что между нами что-то было – я тебя убью». Несмотря на строгую недопустимость открытой личной жизни среди нас, рабов сцены, прежде я никогда не позволял себе говорить такого своим партнерам и шантажировать их. Я словно хотел быть еще большей скотиной, чем Иветт была со мной. Работа до выгорания, бессмысленные отношения, опостылевшие вечеринки – все было как и прежде, но уже с притупленными чувствами ко всему и с полнейшим бардаком в голове. Мы встретились вновь на новогоднем вечере в самом пафосном баре Нефлингтона – это уже вошло в какую-то закономерность. У меня была своя компания, у нее – своя, включая Рейнхольда. Я ревностно наблюдал исподтишка. Ближе к середине мероприятия старался не выдавать своего интереса и был непривычно трезв. Бросаю последний мимолетный взгляд на Иветт, уже поднявшуюся на барную стойку и тянущую за собой подругу. Понимаю, что мне не хватит терпения и сил пробыть тут до конца. Я не могу спокойно наблюдать за тем, как другие делают ее счастливой. Потому, что я эгоист, и потому, что у меня, неудачника, не всегда это получалось. Выхожу в зону для курения с последующим намерением уехать отсюда как можно скорее. Очень зря, лучше бы сразу свалил. Через пять минут сталкиваюсь лицом к лицу с ее ненавистным дружком. Его когтистая костлявая ручонка бестактно уперлась в стену, в нескольких миллиметрах от моего лица. Очевидно, что я просто так не отделаюсь. Не было никаких сомнений: передо мной конченый высокомерный черт, злоупотребляющий своей властью. Думаю, у него есть высокое состояние, множество подчиненных, друзья в правительстве, может, даже, какой-нибудь унаследованный титул. Так как Иветт, похоже, рассказала ему обо мне все самое «лучшее», на меня взвалили обвинения, что я ебанный безответственный трус, раз не смог выделить ни одного часа на то, чтобы поговорить лично и во всем разобраться. В целом, он прав, но кто я такой, если буду со спокойствием принимать претензии? Я ругаюсь с ним, как самое неисправимое быдло. Кажется, в эти мгновения возненавидел его за то, что он просто есть, и что-то все же помешало мне набить его надменную рожу. Разговор заканчивается, когда гребаный секьюрити сурово интересуется, все ли у нас в порядке. Сделав одолжение, что выбьет из меня дурь в следующий раз при меньшем числе свидетелей, бухой демонюга уходит, и я тупо стою около десяти минут вне себя от злости, скурив за это время полпачки. Нет уж, никуда я после такого пиздеца не уеду. Назло этому мудаку буду ошиваться здесь до последней секунды. Следующие несколько часов проходят за барной стойкой с новыми знакомыми. Я исполняю необыкновенно дружелюбного кретина. Какая-то левая мразь подмешивает мне наркотики в стакан, а я делаю вид, будто не замечаю – было все равно, чем закончится эта ночь. В один момент резко проваливаюсь в полубредовое состояние, полностью утратив контроль над телом и не осознавая, что все еще говорю, еле шевеля языком. В последнее время я так зачастил с пьянками до беспамятства. Наутро, приходя в себя, даже не знал, кого благодарить за доставку домой, потому что не помнил абсолютно ничего. В этот раз гадать не пришлось, и я не озадачивал себя тревожными мыслями вроде того, что кто-то мог стащить мои банковские карты или заснять, как я в невменозе вытворяю все, что попадает под категорию неадеквата. Иветт, одетая в мою домашнюю толстовку, проходит ко мне в комнату и с разбегу прыгает на кровать. В душе сразу теплеет, но мне было сложно хоть как-то пошевелиться и задействовать мышцы лица. «Тебя очень дико унесло, а потом ты отрубился на тринадцать часов, я уж было подумала, что это кома» – говорит она с насмешкой. Давлю из себя сухую благодарность, после которой мы нерешительно замолкаем. Она курит, сидя рядом, но не прикасаясь ко мне. Невольно вспоминал те дни, когда она кусала меня, таким образом выражая любовь. Когда не могла удержать рук на месте и постоянно меня трогала; обнимала и щипала, пока мы лениво лежали в моей комнате. От этого становилось невообразимо печально. Лицо Иветт было так задумчиво и холодно. Она показалась мне совсем чужой, точно ее подменили. Решив опустить детали прошлого вечера, неловко начинаю диалог, спрашивая, в порядке ли она. И кто бы мог подумать, после нескольких дежурных вопросов о том-о сем мы впервые говорим начистоту, устав изображать равнодушных давно не видевшихся знакомых. Я впервые узнал, насколько глубоки ее чувства. По наивности своей посчитал, что невозможно так правдоподобно лгать, и, конечно же, поверил каждому ее слову, мысленно раскаиваясь за то, что все это время пытался притупить привязанность к ней кем-то другим. Наши отношения возобновились. Мы перестали постоянно конфликтовать, но лишь потому, что я принял позицию смиренного пса, который не злоупотребляет возражениями и недовольством. Потому, что мы виделись реже, чем когда-либо. Я не стал действовать ей на нервы, понимая, что у нас обоих загруженный рабочий график, при котором не остается времени не то, что на личную жизнь, а даже на размышления о ней. Тем не менее, я все чаще думал об Иветт, что, на удивление, не препятствовало моей работоспособности, как в былые времена. До нее я презирал лирику в виде возвышенных ассоциаций и красивых слов. Приторные парочки с чистой романтикой в отношениях, за которыми я наблюдал с экранов и в реальной жизни, внушали мне отвращение, а в конечном итоге вышло так, что спонсором этой самой ванили стал я. Иветт же, напротив, обращалась со мной как с каким-то животным. Но это больше не вызывало обид, и я ничуть не пытался сопротивляться ее выходкам. Она источала чистое равнодушие. Покорный молчаливый зверек в моем лице с самого начала являлся приятным маленьким дополнением к ее идеальной жизни. Мгновения, когда я был уверен, что она действительно меня любит, были так коротки, в отличие от эпизодов, когда я в этом глубоко сомневался. Почему я не ушел? Похоже, что моя гордость была окончательно раздавлена. Понятия не имел, как порвать с ней: когда казалось, что скоро все разрушится, мне максимально не хотелось терять ее. Иветт оставила неизгладимый след в моей душе, но ее жизнь не изменилась бы после нашего расставания. В любой момент она может отправиться в неизмеримые дали, соблазнить кого угодно, безнаказанно и беспринципно убить, перевернуть всю вселенную на пути к цели, ведомой только ей одной. В особенно грустные будни, когда я чувствовал себя незначительным куском человека с незаслуженным званием партнера, удивляло, как она может все еще помнить обо мне и исполнять что-то вроде условных обязательств. Между нами долго происходило нечто непонятное. Переписки, короткие и неразрешенные ссоры, совместное времяпровождение раз-два за месяц, и то, в лучшем случае. Это бесило, и я не мог молчать вечность. Я постоянно думал о том, как часто она бывает далека от меня. С друзьями, с ебучим Рейном, на работе, в других измерениях. Да где угодно, но не рядом. Все, что накопилось, было высказано на вечеринке в моем новом особняке. Дом полон гостей, отвратительного гламура и веселья. Все общаются, заводят выгодные знакомства и выпивают, а мы в то время, запершись в комнате этажом выше, выясняем отношения. Я вел дело к расставанию, но мне не позволили договорить и уйти. Меня силой вжали в кровать. И я уже не думал ни о своих обидах, ни о том, как жалко и податливо выглядел в этот момент (хотя в новинку ли это для меня?). Еще немного, и я забываюсь под ее грубыми ласками, балансируя на краю сознания от удушья. Испытываю мучения очередной смерти, когда она злобно вгрызается в мое тело. Лежу безжизненной субстанцией, но моя зверская регенерация делает свое дело. Первая мысль, к которой я прихожу – меня убили однозначно не из большой любви, а для того, чтобы раз и навсегда избавиться. Забыть, как незначительного посредственного любовника, доставлявшего много ненужных проблем. Своеобразное «это не ты меня бросаешь, это я тебя бросаю». Мое отчаяние выразилось в протяжном громком смехе. Иветт плохо скрыла свое разочарование, хоть и после привычной колкой шутки отрицала свои намерения. Долбаная актриса. Я окончательно убедился в том, что на мне хотят поставить крест, но не сказал ни слова. Да и не было времени – в дом ворвались террористы, пришедшие по ее душу, как я узнал несколькими мгновениями позже. Безумно страшно от мысли, что тогда я мог ее потерять. Не позволил себе бездействовать, видя, как решительно она выходит из укрытия. Пришлось признать, что я всегда буду думать о ней и беспокоиться, сколько бы гадких вещей мне не пришлось вытерпеть, чего бы между нами не произошло, и кого бы она не предпочитала мне. От изматывающей противоречивости чувств я немного отвлекся с началом съемок фильма. Впервые пробую себя в главной роли. Не могу сказать, что полностью принял то, насколько нестабильны и паршивы наши с Иветт отношения. Просто они значительно и ожидаемо изменились. Все мое свободное время сжирала работа, мы всегда были далеки друг от друга. Испытывал сомнения по поводу ее редких «скучаю», когда мы переписывались вечерами или проводили вместе несколько незначительных часов, неспособных покрыть недельных разлук. Она становилась все сдержаннее и равнодушнее, будто встречается со мной только из-за невозможности так просто избавиться. Будто наши отношения основаны на какой-то взаимной договоренности, причем оба мы давно позабыли, что обязаны друг другу дать. Бессмысленно, без прежней страсти и с непроницаемым холодом. Я уже не понимал, что чувствую на самом деле, но иногда терзался тревожной мыслью, что именно она делает мою жизнь пустой. Дело вовсе не в отсутствии прежней резкости вместе с остротой высказываний: она опустошала меня с первых секунд знакомства, заставив в конечном итоге перегореть и угаснуть. Мы больше не узнавали друг друга. Внезапно стало почти все равно, с кем она проводит время. Мы поддерживали отношения лишь потому, что я цеплялся за все хорошее, что нас связывало. Это стало единственным утешением, спасением от рабочей рутины и публичной жизни. Правда, меня неизбежно сжирала тоска, когда сравнивал мгновения прошлого с тем, что имеется сейчас. К концу осени пришлось улететь в другую страну на съемки. Я надеялся, что это позволит позабыть обо всем плохом. Полное погружение в рабочий процесс значительно лучше, чем постоянное самоугнетение из-за своей неудавшейся личной жизни. Печатая Иветт ответные сухие сообщения глубокой ночью или созваниваясь с ней по видеосвязи, испытывал такое чувство, словно мы еще давно разошлись хорошими знакомыми, даже не обсудив деталей. Оставшиеся чувства порой напоминали о себе, и я с переменным успехом отвлекался от них. Забитые съемочные дни с минимальным количеством сна, каждый час, проведенный в адской спешке, множество новых знакомых – все это понемногу вытесняло мысли об Иветт. Ложная уверенность в готовности оставить за спиной все наши приятные воспоминания изо дня в день подталкивала меня к расставанию. За неделю до того, как мне должны были выделить выходные, я договорился с ней о встрече в Нефлингтоне, чтобы обсудить все в последний раз. О своих намерениях не сообщал, потому что терпеть не могу, когда отношения выясняются дистанционно. И по мере того, как близился день нашего последнего свидания, я все чаще думал о ней. Стал недопустимо одержим анализом нашего прошлого. Было страшно, что я увижу ее и забуду о том, как сильно она меня испытывала. Заканчивать на неброском «мы расстаемся» не хотелось. Хотелось, чтобы она знала все, что я думал и не решался высказать своевременно. Ни в первом, ни во втором случае Иветт бы не выразила сожаления, но какая теперь разница? Нужно положить этому конец, сбросить бессмысленный груз накопившихся ядовитых эмоций. Мы договаривались встретиться в аэропорту в назначенный день и провести время в одном из любимых мест. Я звонил и писал Иветт за несколько дней до прилета, но она не отвечала. Заметил, что ее непривычно долго не было в сети. Это настораживало, так как заголовки лент пестрели новостями о массовых убийствах, произошедших на территории Масверии. Нельзя было не связать эти два обстоятельства. Заказал срочный рейс, в течение восьмичасового перелета старательно донимал всех наших общих знакомых, расспрашивая, не знают ли они чего-нибудь о ней. Стало настолько тревожно, что я готов был обратиться даже к Штернфельсу, ведь она проводит с ним много времени. Но и его долго не было в сети. Лучшим утешительным предположением было то, что они просто решили залечь на дно, приостановив активность в соцсетях на время этих жестоких восстаний. Вернувшись в город ранним утром, первым делом на всех скоростях мчу домой, после чего второпях собираюсь с намерением заехать в «Спящий лес». Увы, не пришлось. Все самые худшие мысли оправдались. Проверяя электронную почту в последней надежде, я наткнулся на письмо, отправленное учетной записью организации, и это было приглашение на похороны Иветт. В отчаянном неверии я, смотря куда-то сквозь дисплей телефона, был не в силах сдержать нахлынувшие слезы. Мой плач был бесшумен, но тело будто перестало меня слушаться, и через минуту я переворачивал все, что под руку попадется, спотыкался об эти же летящие на пол вещи, лез на стены, как конченый псих. Без понятия, сколько времени мне потребовалось для того, чтобы прийти в себя и наконец привести себя в нормальный вид. По пути к кладбищу чуть не попал в аварию. Хуже всего то, что в моем случае бессмысленно говорить «лучше бы попал». Это ужасно – хотеть сдохнуть, но не иметь возможности. До этого я уходил в глупое отрицание, хотя и понимал, что безнадежно люблю Иветт. Находясь вдали от нее, было легко внушить себе, что я хочу расстаться, и ничто неспособно поколебать моего решения. Все это время я всего лишь хотел так думать. Глядя ей в глаза, я непременно ощутил бы надлом продолжительной тоски, почувствовал бы, как мои дотлевающие чувства вновь вспыхивают и расходятся пожаром. И вот, теперь я больше совсем не смогу ее увидеть. Все, что у меня осталось – только воспоминания и безответная любовь. Идя по узкой кладбищенской тропе из темного камня, сталкиваюсь с Хелен и Ави. Если во вменяемом состоянии я бы непременно скривился от вида патлатой одичалой мелкой, то сейчас вовсе не думал о своей неприязни к ней, потому что мы были одинаковы в своей скорби. Это пробуждало во мне понимание и уважение. Слово за слово, и завязался непростой диалог с Хелен. От нее самой будто бы веяло смертью, что приводило в еще большее уныние. «Иветт никогда тебя не любила» – медленно и четко выдает она апатичным тоном. Вместе с этими словами возникает чувство, будто только что через мою грудь прошла стрела, тут же разломившись на две части внутри. Еле сдерживаюсь, чтобы не разныться у них на глазах. Чтобы не выпалить в сердцах «так и знал». В их жизнях я не играл никакой роли – им все равно, как мне сейчас тяжело, и это в порядке вещей. Мы расходимся, и с внутренней бушующей злостью, которой все равно было недостаточно для того, чтобы подавить мои страдания, я, изучая все попадающиеся на пути надгробия, ищу могилу Иветт. Не сомневался, что для ее захоронения выберут дорогое кладбище с ажурными склепами и одухотворенными статуями фольклорных персонажей. Я силился вспомнить, как выглядит античная героиня Лансарис, воздвигнутая над ее надгробием, и все же, как только увидел относительно знакомый образ, чутье подсказало, что это она. Бросаюсь вперед, будто меня ждет сама Иветт, а не ее могильная плита. Останавливаясь, в смятении и глубокой печали смотрю на выгравированное имя и эпитафию. Год ее рождения не был указан – что еще она скрывала при жизни? Вопросы возникают один за другим. Горькое сожаление разъедает меня и сочится через слезы. Ноги подкашиваются, и я, пытаясь представить, что обнимаю ее, как и прежде, припадаю к ледяному мрамору. Сижу так около часа, уже почти примерзнув к могиле, пока меня не окликает смотритель кладбища. Он предложил мне помощь – видимо, я настолько убого выглядел. Меня трясло, но больше от напряжения, чем от холода. Я снова убедился, что мне никогда ею не переболеть, и каждая мысль об Иветт, каждое воспоминание, служащее подтверждением ее лицемерию, будет отравлять мое бесконечное существование, от которого я и без того схожу с ума. Вместе с ней умерла часть меня. Да уж, следовало создать себе другой смысл жизни. Конец POV *** Сияющие белизной широкие больничные коридоры за последние дни засвидетельствовали множество тревожных голосов вместе с обилием спешки и отчаяния. Каждый час чья-то жизнь зависела от профессионалов, а на спасение были отведены считанные секунды. Палаты заполнились до предела, во всех отделениях царила напряженная суета. У кого-то хватало сил оставаться беззаботным и в такое тяжелое время: некоторые дети и подростки, в противовес своему болезненному виду, энергично бегали из холла в холл, катались на подставках для капельниц. Они смеялись, врезаясь в сотрудников больницы по чистой случайности или умышленно, за что получали жесткие выговоры. В остальном обстановка была удручающей: бессознательные тела, тихие всхлипы, сменяющиеся душераздирающими криками, печальные лица близких, посещающих пациентов. Тяжело раненые и больные поступали сюда и в покрове ночи, и в период раннего утра. Не было ни одного момента тишины. Такую ситуацию можно было наблюдать во всех медицинских учреждениях Нефлингтона, ведь в течение недели после массовых убийств правительством было объявлено военное положение, и несмотря на усиленную оборону границ измерения, число жертв продолжало расти, ведь сильнейшие агенты находили альтернативные пути проникновения на территорию столицы. В этом паническом хаосе теперь невозможно найти хоть одно спокойное создание. Клара, коротко переговорив с администратором и небрежно накинув на плечи расстегнутый медицинский халат, направилась в указанное отделение. На гладком лице, как и всегда, держалось чистое хладнокровие, словно она не является частью происходящего. Палата квартирного типа, где на данный момент пребывал Рейнхольд, располагалась на последнем этаже второго крыла больницы, и сюда, в отличие от остальных ослепительно-белых помещений, не проникало ни одного солнечного блика. Плотно закрыв дверь, женщина заходит бесшумно и осторожно. Приближается к кровати, и опустив взгляд на побелевшее спящее лицо, и во мгновение становится опечаленной. В мыслях проскользнули отдаленные воспоминания о дне его самоубийства, ведь сейчас демон выглядел настолько же безжизненно. Вместе с воспоминаниями проснулось и сожаление, ведь они сильно отдалились друг от друга, очерствев и наполнившись равнодушием. Недавняя встреча в особняке – ускользнувшее скоротечное мгновение, когда они не имели возможности нормально поговорить, да и в принципе не пытались, сделав вид, будто ничего не должно было измениться за эти годы. И так было всегда, за исключением тех далеких моментов духовной связи между ними, растаявших в прошедших десятилетиях. Клара опускается на стул около края кровати, не отрывая взгляда от Рейна. Касается расслабленной руки с закрепленными проводами, тянущимися от мониторинговых аппаратов. Переплетает свои пальцы с его, тонкими и ледяными. Не понимая такой сентиментальности, как разговоры с бессознательным близким, она просто молчит, и, несмотря на нежелательность такого вмешательства, начинает передавать ему частицу своей магической энергии через прикосновение. Так проходит несколько минут. Веки демона слабо подергиваются, как от резкого яркого света. Его глаза медленно открываются, являя заспанный потускневший взгляд. Сфокусировав зрение, он сжимает руку крепче и приподнимается на кровати. Лицо Клары тронула едва заметная улыбка, но она его остановила: - Извини, что разбудила, тебе стоит отдыхать дальше. - Не сейчас, - приглушенно отвечает он, - Я очень хотел тебя видеть, поэтому снова проваливаться в сон в такой момент недопустимо. Между ними повисает короткое молчание. Рейнхольд щурится, потирает виски, чтобы хоть немного привыкнуть к реальности, и пытается восстановить в памяти все, что произошло до этого момента. - Я поздновато узнала обо всем, за что чувствую вину. Если бы не твоя названная семья, меня бы сюда не пускали, но мне повезло пересечься с ними вчера, и они помогли договориться с персоналом. Как ты себя чувствуешь? - Просыпался несколько раз с ужасными ощущениями. Всего на пару минут, в неспособности различать лица и голоса. Что с близкими, надеюсь, они в порядке? - Да, только очень беспокоятся о тебе. - Что насчет Иветт? Ее хотя бы похоронили как положено? - Ничего об этом не знаю, могу лишь поделиться новостью о том, что за внушительное число убийств ей хотят возвести памятник в центре города. Рейн долго и сосредоточенно молчит, мысленно проживая ее потерю вновь. А затем, чтобы хоть как-то приободрить себя, с вымученной улыбкой говорит: - Чувствую, кто-нибудь да выцарапает на нем кривым гвоздем, что она умственно-отсталое психопатище. - Не думаю, что это случится. Иветт убила много земных агентов в тот день, чем заслужила большое уважение народа. - Она кинулась в бой против тысячных отрядов прежде всего ради удовольствия, - демон прозвучал рассерженно и подавленно одновременно, - Это был наитупейший поступок в ее жизни, а кто-то всерьез решил, что она такая благородная. - Пусть так, но в свете последних событий ее увековечили как исторического героя. - Возможно, теперь ее будет ненавидеть не так много людей, - Рейн делает непродолжительную паузу перед тем как задать вопрос, - Учитывая то, как агрессивен Фордманн в политике, он объявил войну безо всяких разбирательств? Клара коротко кивает вместо ответа. - Только вот кому, если эту падаль тщательно отбирали со всех уголков Земного измерения? - Главными инициаторами были эстонские и германские организации агентов. С ними правда не имеет смысла вести переговоры. Военные силы Масверии теперь сосредоточены на земных территориях. В отряды принимают всех, кроме ведьмаков и людей. Их планируют выселить за пределы страны на законодательном уровне. - Я не могу допустить того, чтобы этот идиотский закон коснулся Вильгельма и кого-либо из моих сотрудников. Нужно выписаться как можно скорее, чтобы хоть что-то предпринять... - Не думай об этом, сейчас лучше восстановиться. С ними все будет хорошо, если нужно, я могу посодействовать, - успокаивающе обрывает его Клара, - Закон еще не вступил в полную силу, но тех, кто его поощряет, к сожалению, слишком много. Адлер не стал исключением. - Все это очень предсказуемо, конечно, но с ним я даже обсуждать ничего не хочу. - От него я и узнала, что произошло. Он не останется в стороне, ведь уверен, что Вильгельм намеренно подставляет тебя под удар. - Не уверен, что мое состояние действительно беспокоит его. Видимо, он решил найти очередной повод для конфликта, прикрываясь добрыми намерениями. Не понимаю, для чего эта клоунада, если уже давно понятно, кто он такой. – злобность в голосе Рейна звучала отчетливее с каждой фразой. - Вам все же следует поговорить, возможно, ты спешишь с выводами. - Только не говори мне, что ты на его стороне. Ты считаешь, что этот демон, который переступит через кого угодно на пути к своим целям, способен измениться? Он уже прошелся по моим чувствам и собирается сделать это вновь, а однажды пренебрег и тобой, как ты вообще можешь его оправдывать? Лицо Клары резко мрачнеет, выражая то ли злость, смешанную с обидой, то ли немое возмущение, как в те моменты, когда затрагивается нежелательная тема. Но она не говорит совершенно ничего. Рейн, осознав смысл сказанного, виновато смотрит на нее. - Извини за грубость. У нас не было ни минуты на то, чтобы нормально поговорить, а теперь я зачем-то все порчу. Мне просто надоело притворяться, что мы вроде как объединились, а я простил и забыл все, что он сделал. - Все в порядке, нельзя не признать того, что здесь ты абсолютно прав. Меня гораздо больше интересует, что ты знаешь. Более чем уверена, Адлер не упустил возможности выставить меня пропащей перед тобой. Он чрезмерно горд, но иногда любит состроить из себя недопонятого и несчастного. - Знаю лишь то, что вы из-за чего-то сильно поругались. О подробностях не в курсе, и допрашивать не стал, а жаль. Вы не очень хорошо делаете вид, что у вас все нормально. Для чего все это? - Поругались – мягко сказано. Мы давно не вместе. Разве что формально, потому что у нас появилось одно общее дело, не позволяющее расстаться сейчас. – последней фразой Клара выражает искреннюю разочарованность. - Надеюсь, ты не позволишь ему пользоваться тобой. - Мы используем друг друга в равной степени, к этому легко привыкнуть. Со мной все в порядке. - Почему все мы чувствуем, что должны что-то скрывать друг от друга? Почему и ты, и он относитесь ко мне как к ребенку, которому не полагается знать об «обратной стороне» отношений его родителей? Чего бы там между вами не происходило, я не стану вмешиваться до тех пор, пока в этом не будет крайней необходимости. Просто скажи, что случилось в то время, когда мы перестали поддерживать связь? - Совсем недавно я была уверена, что будет лучше, если ты ничего не узнаешь, - немного помедлив, отвечает Клара, - Ведь у тебя и без того достаточно причин недолюбливать отца. Мне не хотелось портить ваши отношения еще больше. - Было бы что портить... но он сожалеет, что обидел тебя, вполне искренне и осознанно. Намного больше, чем о своем ужасном отношении ко мне. Мы с тобой никогда не были равнозначны для него, и я нормально это воспринимаю, не привыкать. Клара смотрит на него долго и сочувственно. Затянувшееся молчание начинает давить, выдает нетерпение обеих сторон. В конце концов, неуверенно, делая непродолжительные паузы, она начинает рассказ. - После того, как ты пустился в бега от правительства, оборвав связи, нам тоже некоторое время приходилось скрываться. Адлер был слишком зол после случившегося, поэтому не хотел тебя искать, что меня смутило, но все возражения оказались бесполезными. Мы поругались и забыли, за что я виню себя по сей день. Стоило быть настойчивее и найти способ с тобой связаться. Черт с ним, я могла хотя бы попытаться сделать это в одиночку, - на этом моменте по ее каменному лицу внезапно покатилась слеза, - Но толку говорить об упущенном? С тех пор опасности подстерегали нас на каждом шагу. Не было ни одного дня, когда он бы не убивал. Мы практически все время проводили отдельно друг от друга, ведь он был занят развитием организации оппозиционеров, где пробирался по чужим головам до лидерских должностей, едва только вступив туда. Я всегда была на его стороне, но, если честно, мне не особо нравилось это геройство. Когда кто-то тянется к войнам и безграничной власти, отношения с близкими идут наперекосяк – это как раз его случай. Дело не в том, что я хотела его ограничивать в чем-либо. Я не вспомню ни одного года, когда появлялось столько личностей, желающих его подставить, обречь на вечные мучения или убить. Я также защищала его, как могла, если выпадала возможность подобраться как можно ближе к кому-то, кто действует против него. Но не всегда мои действия были логически верны и успешны. Однажды я упустила то, что сломало жизнь нам обоим. Она ненадолго останавливается, передернувшись от тягости воспоминаний, и спешно, стыдливо подтирает кончиками пальцев слезящиеся глаза. Когда-то давно, лишь изредка Рейнхольд видел свою мать подавленной и опустошенной, потерянной и нерешительной, ослабшей и беззащитной, но ни разу не видел, чтобы она плакала. Все, что он смог сделать сейчас, преодолевая тихое удивление – взять ее за обе руки, ненавязчиво и понимающе, пытаясь выразить поддержку. - Против него назревал целый заговор, о котором я не знала до последнего - шумно выдохнув, продолжает Клара, - Группа оппозиционеров, выступавших против его командования, узнала слишком много и о нем, и обо мне. Изначально они намеревались разлучить нас, потому что, несмотря на минимальное содействие оппозициям, во мне видели достойного союзника, способствующего укреплению его власти. Временами я помогала ему в стратегических планах, и это не было тайной. Те, кто меня подставили, переписывались от моего лица с военными из организации земных агентов. Есть одна сука, которая чертовски хорошо умеет шпионить, делать фальсификации и временно перевоплощаться в кого пожелает. Обратившись мной, она явилась на встречу с теми самыми чистильщиками. До сих пор остается загадкой то, как на них вышли с учетом такого строгого оппозиционерского контроля, и под каким предлогом уговорили на сотрудничество в этом крысином замысле. Они также были заинтересованы в свержении Адлера. Составили общий план по его отслеживанию и убийству. Через некоторое время операция начала осуществляться. История закончилась для меня тем, что они тайно подкинули ему якобы мои письма. С идеально подделанным почерком. Бонусом шло несколько документов с моими подписями и компрометирующими фотографиями, сделанными этими же соучастниками в то время, как подставная дрянь была на переговорах с чистильщиками. Адлер не стал ни в чем разбираться, не стал вычислять того, кто ему это подкинул. Выйдя из себя, он не придумал ничего лучше, как решить дело убийством. Мне было так больно физически, что я в тот момент почти не думала о том, насколько это обидно. Мое сердце было вырвано и раздавлено в буквальном смысле. В мире мертвых, куда я спустилась уже с пустотой под грудной клеткой, я ощутила только злобу и желание сделать со всеми этими шакалами то же самое, а Адлера оставить напоследок. Последние слова она прошептала и выдержала недолгую паузу, снова подавляя слезы. - Умирая, многие теряют осознанность того, что происходит с ними после. Но со мной этого не произошло, к сожалению. Это было подобно кошмарному сну, бесцельному скитанию в местах, где ты никому не нужен. Мир мертвых также имеет свою систему власти и возможности. Он выглядит как непримечательный современный город, но политическими порядками напоминает имперское государство из средневековых сказок – бездушное и холодное, враждебное, с неприкасаемыми правителями во главе. Государство, в котором немногие находят свое место. Обитатели часто проявляют друг к другу жестокость, но еще чаще просто игнорируют. Создавалось впечатление, что там никогда не было место привязанностям, любви и доброте. Так я думала до тех пор, пока, бесцельно прогуливаясь по заброшенному саду, который уже стал для меня временным прикрытием от жестокости внешнего мира и почти что домом, не столкнулась лицом к лицу со своей спасительницей. То была женщина из местной знати. Я сразу подумала, что где-то видела уже знакомый образ. Ее никто не сопровождал, она шла в полном одиночестве, и увидев меня, почему-то остановилась, как не по своей воле. Высокая, темноглазая, в роскошном одеянии с тяжелой накидкой, с двойной парой рогов, увитыми бриллиантовыми цепями, с объемной прической, напоминавшей капюшон кобры. Неоднозначно улыбнувшись, она подходит ко мне, плавно проводит пальцами по моему лицу, и я чувствую, что не могу ни пошевелиться, ни сказать что-либо. Просто стою и робею, как незначительная фигура перед королевой. Она смотрела на меня чуть снисходительно и в то же время тепло, словно я что-то для нее значила. Совершенно неожиданно для меня она выразила сочувствие, сказав, что я не должна была столкнуться с таким предательством и заслужила шанс на спасение. Не знаю, кем она была, но мы точно как-то связаны. Так мало времени ей хватило на то, чтобы увидеть мое прошлое и вернуть к жизни, будто это сущий пустяк. Последнее, что осталось в моем сознании – ее добрая улыбка, абсолютно несвойственная могущественному демону из мира мертвых. Я очнулась не в том месте, где меня «законсервировал» Адлер, а в неизвестном особняке, теперь принадлежавшем мне. Долго привыкала к реальности, долго не могла поверить в то, что это не бредовый кошмарный сон. Я была абсолютно одна: без связей, без людей, которые подсказали бы мне, что делать дальше. А еще в мое распоряжение перешло состояние, позволявшее ни о чем не беспокоиться в течение ближайших нескольких лет. Правда, я и не подумала вести беззаботную обывательскую жизнь, о чем вовсе не жалею. Хотя бы потому, что мне удалось отомстить одному из заговорщиков, и у него я отняла абсолютно все, вплоть до свободы. Потому, что сейчас я могу рассказывать все это, ничего не опасаясь. Я всегда доверяла тебе меньше, чем ты того заслуживаешь, и была далека, когда ты нуждался в поддержке. Скорее всего ты скажешь, что ни от кого не ждешь помощи, но я и вправду сожалею о том, что допустила это долгое расставание. Ты ведь доверяешь мне? Влажные голубые глаза вопросительно обращаются к Рейну, пока он рассеянно обдумывает сказанное. - Я никогда не подвергаю сомнениям твои слова, - медленно начинает он, - Припоминаю лживые причитания Адлера о том, что ты якобы сама пропала. Это кошмар. Сейчас язык не поворачивается назвать его отцом. - Не вини его ни в чем. Не разговаривай с ним на эту тему вообще никогда, прошу. – настойчивая просьба прозвучала как строгое требование. - Захочет – расскажет мне все сам, однако теперь каждое его слово будет вызывать подозрение. Я разочарован, но не настолько, чтобы тут же пойти и разругаться с ним. У нас точно найдется множество других причин. - Мы все по-своему ненавидели друг друга, часто необоснованно. И я рада тому, что ты ко мне небезразличен. - Прости за немногословность. Я очень хотел бы узнать, что тебе пришлось пережить дальше, - взгляд быстро скользит по электронным часам на тумбе, - Но в нашем распоряжении не так много времени, ведь скоро закрытие. - Там и рассказывать почти нечего. Я поменяла документы, взяв другое имя и вернув девичью фамилию, возобновила тренировки по части магии и владения холодным оружием, спустя год поступила в подготовительную академию секретных агентов, где меня многому научили, в том числе и скрываться как следует. Поэтому удалось легко избежать нежелательных встреч. Иногда наблюдала за тобой и за Адлером. Не спрашивай, как. Просто хотелось знать, что вы еще живы. Наряду с выполнением миссий я, как помешанная, собирала все данные для того, чтобы отследить уродов, которые меня оклеветали. Удалось выйти только на Джейн, ту самую мастерицу перевоплощений. Остальных поймал Адлер и убил. Хорошо, что этот тупица узнал обо всем и теперь страдает от угрызений совести. – последние слова Клара выделяет, при этом злобно ухмыльнувшись. - И что же случилось с этой Джейн? Ты точно не могла ограничиться ее убийством. - Теперь она работает на меня, и я отношусь к ней хуже, чем к животному, вот что. А ее способность иногда использую в целях своей выгоды. Уже потеряла счет тому, сколько раз она пыталась меня убить или сбежать, но очевидно же, что мы не равны в вопросе способностей. - Может, настало время покончить с ней, пока не поздно?.. - Я действительно стала чаще подумывать о том, чтобы наконец вытравить это бесполезное ничтожество. И о том, чтобы бросить нынешнюю карьеру. - Сам не так давно ушел из научной лаборатории, чтобы сосредоточить все силы на «Спящем лесе». Конечно, в обоих случаях графики такие, что временами хочется подохнуть от количества нагрузки, но я люблю свою организацию гораздо больше. - Здорово, когда имеешь возможность уйти никому ничем не обязанным. - Поделишься своими планами на будущее? Я могу надеяться на то, что мы видимся не в последний раз? Она интригующе улыбается. - Рассматривала вариант пополнить ряды «Спящего леса», но не знаю, как ты к этому отнесешься. - Очень неожиданно. Имей ввиду, что я буду только рад твоему присутствию в компании. - Это было сказано в шутку. Пробираться в бизнес по связям не совсем честно. - Не плевать ли? Если задумаешься об этом всерьез, тебе никто ни в чем не откажет. - Перед тем, как уйти из агентства, мне нужно завершить последнюю миссию. Как раз будет время тщательно все обдумать. Они не замечают, как диалог становится более открытым и свободным за утекающие минуты. Нехватка времени теперь не была каким-то трагичным обстоятельством, но неприятно ограничивала. В определенный момент дверь палаты открывается с тихим скрипом, и медсестра, не входя, сухо сообщает о закрытии больницы, а затем вновь пропадает из поля зрения. - Возможно, это глупо, но сейчас я чувствую, что одним разговором мы решили проблемы, о которых умалчивали многие годы. Спасибо, что выслушал. Мне пора. Обычно чувства Клары чаще находили выражение в словах, чем в прикосновениях. Еще до того, как Рейн собирался ответить, она слегка притянула руками его лицо чуть ближе и коротко поцеловала в лоб, после чего торопливо направилась к выходу под смущенное молчание. За мгновение до ухода она вновь оглянулась. - Если бы не ты, скорее всего, я бы еще неизвестно сколько пролежал в состоянии овоща. Спасибо и тебе, - Рейн слегка улыбается, - Надеюсь, мы вскоре увидимся снова. - Я больше никуда не исчезну, обещаю.