SONG

      Да, что ты знаешь о песнях?       Название книги точечно передавало её название.       Броская, жестокая, алая, словно кто-то бросил эти листы в краску и хотел подписать это громоздким названием.       Таким, что сразу же заинтересовало бы не только читателя, но и зрителя.       Кавех как раз отнес себя ко второй группе, разглядывая книги в личной библиотеке их совместного дома, и чувствуя как этот книжный аромат захватывает его сознание.       Наверное, Аль-Хайтам чувствует себя так постоянно… ходит тут, бродит, а после чувствует как его сознание становится единым с этими старинными книгами, что решили составить ему компанию в его одинокой жизни.       Грохот.       Кавех со вздохом закрывает книгу, чувствуя в мыслях такую кашу, что не в силах даже прочитать хотя бы первый слог это дивной книги о значении песен.       Аль-Хайтам как всегда был прав.       Ему надо было сказать прямо. обо всем. Об своих тревогах, радости и печали.       И о том, что он глупый влюбленный дурачок, что желает сотворить с бездушным камнем то о чем мечтал еще с детства.       Крепкую, цельную… сем…       Дым.       Едкий аромат гари тут же ударил в нос, заставляя Кавеха давиться им, и тут же бежать со всех ног к источнику.       Неужели он опять что-то сделал не так?       Опять разрушит то самое, что он так долго создавал?       Нет.       в этот раз виновником был не он — комната Аль-Хайтама тому подтверждение, как и огонь идущий из неё длинными языками. Неужели он не послушался ни раз и не два по поводу того, что нельзя ставить свечу рядом с важными документами?       Честно говоря, Кавех был в ужасе, однако все равно улыбнулся… Улыбнулся с того факта, что Аль-Хайтам был полон таких же ошибок, что и он сам.       Два сапога пара.

***

      — Оцепить территорию!       — Нам нужно больше пожарных!       — Нужно спасти Священное Древо!       Голоса были разные… Одни знакомые, другие принадлежали неизвестному ритму, вызывающий у идущего временного мудреца дивное чувство.       Чувство тревоги, пока глаза ловят обширный пожар, что уничтожил его дом напрочь.       Там… там была большая часть его жизни, воспоминаний и вещей, что он берег годами и о которых хоть и не думал ежедневно, но относится трепетно.       А еще там был…       — КАВЕХ! — его голос сам подался в глубь толпы, а взгляд то и дело ищет его посреди пострадавших.       Крик ошарашил прохожих, что те даже невольно отошли от секретаря, позволяя ему быстрее провести анализ вокруг и заметить золотую, слегка подгоревшую шевелюру и медиков вокруг него.       Нет… он же не мог…       Пожар был укрощен, и теперь подавить бедствие было куда проще, но вот её осадок, её глубокие раны были видны на руках Кавеха… обожжённые красные.       А он сидит, болезненно издает звуки, осекаясь и оглядывая слегка потрепанную, но спасенную стопку книг.       — А я …ау-ч-.ауй. Говорил ему не держать свечку на книгах, говорил! — кричал он, пока мастер Тигнари делал свою работу успешно, а его ушки опадали вниз, не желая слушать эти крики от безумца.       Безумца, что рисковал своей жизнью ради знаний.       Ну точно… истинный сумерец.       Не в силах смотреть на это, Аль-Хайтам ушел, крепко сжимая кулаки и помогая пожарникам остановить остатки пожара, тем самым заняв свои мысли чем-то другим.       Чем-то, что не убьет его самосознание напрочь.       Проходит несколько часов…       И мир города Сумеру снова погружается в сон, пока в лечебнице продолжают работать не покладая рук, залечивая раны тех, кто пострадал в недавнем событии.       Ему действительно стоило быть аккуратным… Руки болят неимоверно, но Кавех все равно продолжает улыбаться как какой-то идиот.       Он же чью-то не жизнь спас.       Стук в дверь и с цокотом небольшого каблука на стул около кровати садится Аль-Хайтам… Кажется он умыл свое лицо от сажи? Капельки воды на волосах были еще видны, а выражение его лица не сулило ничего хорошего.       Аль-Хайтам плохо прятал злость.       — А я говорил, что тебе надо ставить све…       — Зачем? — он тот час перебил слова Кавеха, смотря на альфу с неизвестным для того взглядом. Тот же в свою очередь удивленно смерил его взглядом, аккуратно почесывая пальцами затылок.       — Что зачем?       — Зачем ты полез туда?       — Полез?! Я вообще-то в центре событий был и кто мне не раз говорил, что эта макулатура стоит больше чем я? А? Спасибо хотя бы скажи.       Его кулаки сжались, а взгляд притупился.       Что с ним? Почему Аль-Хайтам был сам на себя не похож, а его былой аромат нежности стал острым, будто кинжал, что вот вот ударит Кавеха прямо в сердце.       — Разве какие-то книги стоят чьи-то жизни?       Так вот почему на душе было так неспокойно…       Эти слова, этот дрожащий говор от того, кто никогда бы в жизни не волновался бы за других. Не волновался же?       — Но я живой, и со мной все хорошо. — его перебинтованная в три слоя рука невольно кладётся поверх кулака Аль-Хайтама.       — Живой… — он не в силах поднять взгляд. Почему?       — Но твои руки нет… а какой художник без них?       — Ну все не так уж и плохо и мне не совсем больно и… — это все сплошные отговорки на которые Аль-Хайтам реагирует резко, убирая от себя перебинтованные руки, поднимаясь и попросту уходя из палаты горя пациента, оставляя его при своих мыслях.       Тяжело…       Ему впервые в жизни было настолько тяжело, что хотелось попросту засесть в каком-то укромном месте, да спрятаться от всех мира.       Взрослый уже, но почему снова…снова он мог потерять кого-то близкого вот так просто?       Почему жизнь вообще настолько тяжела, а люди вокруг вовсе не ценят каждый её момент, рискуя и отнимая у себя все лишь бы другим было хорошо.       «Разве его жизнь не ценнее этих книг?»       «Разве он настолько глуп, что готов оставить весь мир лишь бы ему улыбнулись следом?»       Сколько еще… сколько еще он будет перенапрягать собой?       Ноги привели Аль-Хайтама к остаткам его дома.       Благодаря отменной репутации и заранее приготовленных документов на все случаи жизни, дом был полностью застрахован от таких моментов истории, и именно поэтому скоро здесь снова будет его скромная обитель, где он вдоволь может насладиться тишиной.       Но нужна ли ему эта тишина на самом деле?       Пепел вздымается до небес, а идущий. наконец-то доходит до той комнаты, где когда-то была библиотека состоящая из знаний его родителей и бабушки…       Склоняясь из-под завалов достается книга.       Почерк до боли знакомый, как никак каждый год он перечитывает её, дабы из года в год не сходя из заведомо выбранном им пути.       Титульная страница сожженной книги гласит: «Пусть моё дитя, Аль-Хайтам проживёт мирную жизнь».       Слова, написанные его бабушкой перед кончиной.       Слова, заставляющие его глаза испускать ели заметные слезы, опадающие прямиком на пепельную обложку некогда яркого изумруда обложки.       — Аль-Хайтам… — со спины слышится говор.       Верно, это был Кавех. пришедший в больничной одежде и видимо напрочь забывший про постельный режим.       Идиот.       — Это её книга?       — Да. — снова этот талант краткости.       — … Расскажешь какой она была?       Это был болезненный ритм.       Песнь утраты и встреч, что принесла она в последствии новых шагов.       Люди всегда такие.       Спотыкаются и снова поднимаются, дабы идти только вперед.       Такова была её песен.       Что поётся до сих пор.