The Boy from Beauxbatons (Шармбатонец)

      В ночь полнолуния все начиналось привычно. Ремус и мадам Помфри шли к Гремучей иве, когда солнце бросало последние лучи золотого сияния на окрестности. Ремусу всегда нравились закаты перед полнолунием. Это напоминало ему, что, несмотря на боль в костях и растущую тревогу в груди, в этом мире все еще остается красота.       Ремус пробирался по грязным туннелям, пока, наконец, не добрался до старых гниющих полов Визжащей хижины — название было придумано из-за криков, вырывавшихся из его собственного горла.       Джеймс и Питер уже ждали в главной комнате. Джеймс с тем же обеспокоенным выражением лица, которое он носил каждый месяц, заключил Ремуса в пылкие объятия, на которые Ремус тут же ответил. Питер занимался фортепиано каждый месяц. Он не отличался невероятным мастерством, но он наигрывал отрывистые мелодии, которые позволяли Ремусу сосредоточиться на чем-то помимо предстоящей пытки.       Ремус занимался тем же, что и каждый месяц. Он снял с себя одежду и сложил ее в кучу в углу в надежде, что с ней ничего не случится. Он сел на кровать и обернул вокруг себя одеяло.Трое мальчиков уже давно были невозмутимы по отношению к наготе, но все же одеяло помогало Ремусу почувствовать себя хоть немного человеком.       Это было самое обыкновенное полнолуние, наполненное тревогой ожидания, пока оно не перестало таким быть.       — Ты это слышал? — спросил Джеймс. Его вопрос мгновенно выдернул Ремуса из его мысленной спирали и приглушил звук клавиш, на которых играл Питер. Все трое замерли и прислушались, когда небо потемнело за окном с закрытыми

ставнями.       Снизу доносился отчетливый скрип половиц. Старое разрушающееся здание издавало стон под весом какого-то человека.       — Мадам Помфри? — прошептал Питер, но Ремус покачал головой.       — Она больше не заходит внутрь, — прошептал Ремус в ответ.       Шаги становились все громче, когда человек под ними приближался к лестнице.       — Пойду посмотрю, — сказал Питер и превратился в крысу. Он быстро выбежал из комнаты, а Джеймс провел руками по волосам. Ремус видел, что ему хочется поторопиться, но он не хотел предупреждать собеседника о своем присутствии.       Ремус чувствовал, как луна тянется к его коже. Он чувствовал старую, знакомую боль от когда-то сломанных костей на грани того, чтобы снова рассыпаться. Ремус потянулся, в тщетной надежде, что это облегчит боль.       — У нас есть еще несколько минут, — прошептал Ремус. Джеймс отрывисто кивнул. Хвост вбежал в комнату и мгновенно трансформировался обратно. — Это Сириус, — прошептал он, даже не потрудившись встать на ноги. Джеймс бросил панический взгляд в сторону Ремуса.       — Ты должен увести его отсюда, — поспешно сказал ему Ремус. — Сейчас же.       Джеймсу не нужно было повторять дважды. Он выбежал из комнаты как раз вовремя, чтобы Сириус успел добраться до верха лестницы. Ремус прислушивался к их разговору изо всех сил, но он чувствовал, как Луна тянет его за собой. Оставалось недолго.       — Тебе нужно убираться отсюда, — сказал Джеймс. Ремусу потребовалось все, чтобы не закричать на Джеймса, чтобы он взял Сириуса за руку и убежал.       — О чем ты говоришь? Только не говори мне, что ты веришь в истории о привидениях? — голос Сириуса был легким, как будто все это было шуткой.       Сириус не должен был быть здесь. Он не должен был видеть, как преображается Ремус. Он не должен был узнать.       — Серьезно, мы должны убираться отсюда, — Ремус услышал мольбу в голосе Джеймса. — Сейчас же.       — Ладно, ладно, пошли, — сказал Сириус, и Ремус услышал шаги, когда они начали спускаться по лестнице. Ремус был почти в безопасности.       Но потом началась трансформация, и все полетело к чертям. Кожа Ремуса начала натягиваться, растягиваясь на костях Ремуса — каждая из них ломалась и превращалась в новый вид агонии. У Ремуса не было выбора. Он не мог бороться с этим. Он начал кричать.       Сквозь боль Ремус слышал быстрые шаги Сириуса, спускавшегося по лестнице. Он слышал, как тот звал Ремуса. Он слышал, как Джеймс кричал и умолял его уйти.              Дверь в главную комнату распахнулась в тот самый момент, когда тело Ремуса скрутило в самую чудовищную форму. Последнее, что он помнил, — это испуганное лицо Сириуса. Рука Джеймса лежала на его руке, крича, чтобы он уходил. Затем Сириус начал кричать, и Волк поглотил Ремуса.

-

      Ремус проснулся, как и всегда, в муках. Дыхание было учащенным, а постоянная боль пронизывала каждую косточку. Однако, в отличие от обычного состояния, в его груди появилась глубокая острая боль. Ремус закричал, и пересохшее горло подсказало ему, что он кричал задолго до того, как пришел в сознание.       Ремус находился в Визжащей хижине — знакомый гниющий потолок насмехался над ним, когда он лежал на земле. Он смотрел вниз и видел только ярко-красную свежую кровь, вытекающую из его груди, левой руки и правой ноги. Пол тоже был испачкан красным — воспоминание о том, как он нашел Сириуса во время Второго испытания.       Сириус, мелькнула мысль, но он быстро отбросил ее. Непосредственная боль вытеснила все остальные мысли.       Питер был рядом с ним, сжимая в руке палочку Ремуса. У Ремуса не было сил даже на благодарность. Его ум был сосредоточен на том, чтобы как можно лучше произнести исцеляющие заклинания. Они не требовались ему со времен каникул, когда Мародеров не было рядом, чтобы направить Волка в безопасное русло чтобы он не повредил себе. Мгновенное облегчение пронеслось по телу, но Ремус не успел даже оценить его, как снова потерял сознание.       Очнулся Ремус уже в Больничном крыле. Мадам Помфри стояла у его кровати, на ее лице было написано глубокое беспокойство.       — Доброе утро, дорогой, — сказала она, ее голос был ровным, как никогда. — У тебя была тяжелая ночь, верно?       Голос Ремуса был еще далек от нормального, поэтому мадам Помфри просто сунула ему в руку знакомое зелье.       — У тебя давно не было такой ужасной ночи, — сказала Помфри, забирая у Ремуса зелье и тут же протягивая ему другое. — Возможно, это из-за стресса.       — Что-то вроде того, — прохрипел Ремус. Его горло все еще жгло при каждом слове. Его кости отдавали знакомой послеполуденной болью, но кроме того, он ощущал зуд, когда на месте порезов образовывались новые шрамы — маленькие на руке и ноге, и огромный, рассекающий сердце.       — Твои друзья очень беспокоились о тебе, даже больше, чем обычно. Но я отослала их. Я сказала, никаких посетителей, пока ты не придешь в себя, — Мадам Помфри произнесла диагностические заклинания, которые, как знал Ремус, были излишними, но он также знал, что она беспокоится.             — Спасибо, Поппи, — сказал Ремус. Он не сомневался, что Джеймсу и Питеру удалось пробраться под мантией, но он позволил ей поверить, что они были одни.       — Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, Ремус, но я собираюсь держать тебя в крыле весь день. Меня выводит из себя один только вид этих порезов, — Ремус только кивнул в ответ. — Что? Даже не поспоришь? Обычно, все, что я от тебя слышу после такого, это час жалоб.       Честно говоря, Ремус не хотел уходить и встречаться с миром, а точнее, с Сириусом. Судя по тому, как вела себя мадам Помфри, она, похоже, не в курсе. Может быть, Сириус молчал. Может быть, Джеймс просто оглушил его, и он еще не пришел в себя. Может быть, мадам Помфри не хотела пугать его, когда он проснется. Что бы там ни было, Ремус хотел побыть в неведении еще немного.       — Вы правы, давненько не было такого полнолуния. Мне нужен отдых, — сказал Ремус, но мадам Помфри все еще смотрела на него подозрительно.       — Хорошо, но лучше, чтобы это не было частью какого-нибудь розыгрыша.       — Нет, никакого розыгрыша, — заверил ее Ремус. Что-то в его тоне, должно быть, убедило ее, потому что она кивнула и оставила Ремуса одного. Услышав, как закрылась дверь ее кабинета, Ремус шепотом произнес в утренний воздух. — Джеймс? Питер? Вы здесь?       Послышался звук раздвигаемой ткани, и Джеймс появился в кресле рядом со своей кроватью. С его плеча слетела крыса, и Питер возник рядом с ним.       Увидев перед собой этих двоих, которые смотрели на него с опаской, словно Ремус был фениксом за мгновение до того, как вспыхнуть, все события прошлой ночи стали реальностью. Их лица окрасились беспокойством, когда Ремус вспомнил, как Джеймс умолял Сириуса, как Сириус смотрел, как Ремус разрывает свою кожу и превращается в монстра, которого он ненавидел больше всего.       Ремус знал, что должен злиться на Сириуса за то, что тот игнорирует его бесконечные предупреждения о хижине, но сейчас он не мог даже думать об этом. Все могло закончиться одним-единственным шепотом — от уст Сириуса до чьего угодно уха. Кому бы он рассказал первым? Доркас? Регулусу? Мадам Максин? Было слишком много возможностей, которые сводились только к одному ответу — изгнание, бездомность и хищничество.       А может быть, мадам Помфри не знала, потому что Сириус не смог никому рассказать. Может быть, Волк напал на него, разорвал кожу прекрасного мальчика и вырвал ему глотку. Может быть, именно в этот день Ремус стал убийцей.       Ремус отбросил все эти мысли. Сейчас ему нужно было успокоиться. Ему нужны были дальнейшие действия. Ему нужно было узнать о нанесенном ущербе.       — Ну вот, — сказал Ремус.       — Итак, — повторил Джеймс. Его голос был усталым, как у ребенка, ступившего в море. Питер молча сидел у его плеча. — Сириус.       — Сириус, — сказал Ремус. — Черт, я даже думать об этом не хочу.       — Мы вывели его оттуда, — вклинился Джеймс. — Я утащил его, чтобы Волк не смог до него добраться. Отвел его под туннели и наорал на него за то, что он там был, а потом угрожал ему, пока не убедился, что он никому не расскажет.       — Спасибо, Сохатый, — тихо сказал Ремус. Если бы Джеймса не было рядом, Ремус знал, что Волк убил бы Сириуса.       — Ты должен поговорить с ним в ближайшее время, — сказал Питер. — Я не знаю, как долго он будет молчать.       — Ну, в ближайшее время я отсюда не выберусь, — Ремус с горечью указал на шрамы на своей груди. Два других мальчика отвели глаза. Ремус мог сказать, что они чувствуют себя виноватыми, даже если ничего не говорят.       — Мы могли бы присмотреть за ним, — предложил Питер. — Убедиться, что он не заговорит. Я могу следить за ним как Хвост.       — Вообще-то это не такая уж плохая идея, Хвостик, — сказал Джеймс. — А я сыграю с ним в квиддич после тренировки Гриффиндора.              Два мальчика начали говорить о расписании, и Ремус был просто ошеломлен. Сириус был в порядке, и пока что секрет был в безопасности. Ремус был в безопасности.       Ремус посмотрел на двух мальчиков у своей кровати и почувствовал, как чертовски признателен им. Они действительно готовы отдать за него свою жизнь, и Ремус знал, что он сделал бы то же самое.

      -

      План не продержался и полного дня. После ужина в тот же вечер Сириус ворвался в Больничное крыло с Джеймсом и Хвостом за спиной. Сириус топал по коридору, проверяя каждую кровать и не обращая внимания на жалобы Джеймса.       Наконец, Сириус добрался до кровати Ремуса и рванул занавеску.       — Ты можешь отозвать своих чертовых нянек? — спросил он. Он практически кипел.       Глаза Ремуса на мгновение метнулись к Джеймсу позади него, но он быстро перевел взгляд на Сириуса.       — Это была необходимая мера предосторожности.       — Необходимая? Необходимая? Я не могу поссать без того, чтобы твои гребаные друзья не подглядывали за мной!       — Забавно конечно, что это ты здесь заявляешь о вторжении в частную жизнь в такой момент, — гнев Ремуса, который обычно разливался в нем раскалённой яростью, застыл холодным льдом в его венах.       Это была не какая-то легкомысленная подростковая драма. Это были последствия жизни и смерти, которые зависели от молчания того, кто имел все основания рассказать об этом.       — Джеймс, — сказал Ремус, не сводя глаз с Сириуса. — Ты можешь оставить нас с Сириусом наедине?       — Разве это хорошая идея? — он посмотрел между ними двумя на их молчаливое противостояние.       — Да, — ответил Ремус таким тоном, который не оставлял места для сомнений. Джеймс постоял еще мгновение, прежде чем развернуться, чтобы уйти, Хвост быстро шел за ним по пятам. Дверь Больничного крыла закрылась, и они остались одни.       — Тебе нельзя никому говорить, — сказал Ремус. Это не было просьбой.       — Ты что, блядь, издеваешься? Ты гребаный оборотень, и ты ожидаешь, что я буду просто молчать об этом?       — Да, — это единственное слово прорезало воздух.       Сириус разразился неверящим смехом.       — Ты сумасшедший. Ты же гребанный убийца.       — Я никогда никого не убивал.       — Ты думаешь, я в это поверю?              — Я не убивал, — резкое спокойствие Ремуса контрастировало с криками Сириуса.       — Может, ты и не убивал, но я уверен, что та штука, в которую ты превращаешься каждый месяц, убивала. Даже несмотря на это, ты думаешь, что я поверю хоть одному твоему слову. Ты лгал мне все это время.       — О, странно слышать это от тебя. Ты гребаный пожиратель смерти.       — Я не хочу им быть! Меня заставили!       — Ты думаешь, я хотел быть гребаным оборотнем? Думаешь, я хочу рвать себя на части каждый месяц? Думаешь, я хочу ломать себе кости и кричать до тех пор, пока горло не пересохнет? Думаешь, я хочу, чтобы мои друзья, моя семья, мой гребаный парень и весь Волшебный мир считали меня гребаным монстром? Я знаю, кто я, Сириус. Я знаю, кем я стал, и я чертовски презираю это. Я готов на все, чтобы не быть таким, не быть во власти Луны, не проходить через ад каждый месяц. Если бы я мог вернуться в прошлое и оторвать Фенрира Сивого от моего пятилетнего тела, я бы это сделал. Но я не могу. Так что это моя гребаная жизнь. Каждый проклятый месяц я рву свою кожу в клочья и живу в ужасе, что могу причинить кому-то боль. Но я никогда не делал этого. Ни разу за всю мою чертову жизнь. Я лучше буду рвать свою кожу в клочья каждый месяц, чем когда-нибудь причиню кому-то боль. Так что не надо, блядь, говорить мне о том, что тебя к чему-то принуждают. Ты можешь просто уйти. Никто не заставляет тебя оставаться. Если бы ты действительно хотел, если бы ты не был гребаным трусом, ты мог бы уйти. Я бы все отдал, чтобы отказаться от этого, чтобы перестать быть монстром, а ты делаешь это добровольно.       Сириус стоял в ошеломленном молчании на краю кровати Ремуса. Он все еще выглядел убийцей.       — Ты не можешь никому рассказать, — сказал Ремус. — Позволь мне объяснить тебе, что произойдет, если ты это сделаешь. Меня исключат из этой школы. Мое имя будет внесено в реестр оборотней. Я буду проводить каждую луну в серебряной камере, разрывая себя на части с головы до ног. Я потеряю все шансы на будущее, потому что никто гребаному оборотню работу не даст. Думаешь, это у тебя нет будущего? А моё то на что похоже?.       Ремус уставился на него, надеясь, что какая-то его часть все еще заботится о нем, какая-то его часть все еще любит его.       Наконец, Сириус выдохнул и провел рукой по волосам. Он чуть не проговорил дюжину раз, прежде чем, наконец, пришел к своему заявлению. Он встретил взгляд Ремуса.       — Я не скажу, хорошо? Но я не могу вести себя так, будто это ничего не меняет.       — Я и не ожидал от тебя этого, — Ремус ненавидел, как мягко звучал его голос.       — Мне нужно время, чтобы разобраться с этим, хорошо? Мне просто нужно время.       — Сириус… — Ремус даже не знал, что он хотел сказать, но Сириус просто протянул руку, вытянув один мизинец.              — Многого обещать не могу, — сказал Сириус. — Но я могу обещать вот что. Я не расскажу.       Ремус соединил их мизинцы, и Ремус надеялся, что это не в последний раз.       — Хорошо.       В конце коридора в дверях появилась мадам Помфри, вернувшаяся с обеденного перерыва. Она мгновенно заметила этих двоих.       — Мистер Блэк, что вы здесь делаете?       — Все в порядке, Поппи. Он уже уходит, — тихо сказал Ремус. Сириус долго смотрел на него.       — Спокойной ночи, Ремус, — сказал он, его голос был неразборчив. Он повернулся и вышел из Больничного крыла.       Как только дверь закрылась, Ремус рухнул обратно в кровать. Как же он блять устал.

-

      Ремуса выпустили из Больничного крыла вскоре после ссоры с Сириусом. Обычно Ремус отмахивался от предложений мадам Помфри отдохнуть и сразу же бросался доделывать уроки.       Но не в этот раз. На этот раз Ремус проспал весь следующий день. Он плотно задернул шторы вокруг своей кровати и просыпался только для того, чтобы пописать, попить воды или съесть шоколадку. Когда чувство вины за сон становилось слишком сильным, он брал учебник и читал материал пропущенного урока, почти ничего не понимая.       На следующий день он проснулся поздно, пропустил завтрак и пошел на занятия, потому что знал: если он пропустит ещё, это вызовет подозрения. Он не поднимал руку, как обычно, и записи, которые он делал, были минимальными. Он ни с кем не разговаривал, ограничиваясь лишь любезностями, необходимыми на уроке.       Обед в Большом зале он тоже пропустил. Вместо этого он взял несколько фруктов из кухни и забрался обратно в теплую постель. Он знал, что не должен этого делать. Он знал, что должен встать с кровати, постучать в дверь Лили, или позаниматься в библиотеке с Питером, или посмотреть тренировку Джеймса по квиддичу.       Но чем дольше он лежал, тем мрачнее становилось его настроение, и все труднее становилось оправдать необходимость вставать. Он не хотел чувствовать себя так, как сейчас, и уж точно не хотел, чтобы настроение кого-то еще упало вместе с его. Если его корабль тонет, он был уверен, что не утопит с собой никого другого.       На четвертую ночь после полнолуния Джеймс распахнул занавески на кровати Ремуса.       — Так, давай. Вставай, — приказал он.       — Что? — пробормотал Ремус, переворачиваясь и глядя на стоящего над ним Джеймса.       — Ты всю неделю хандришь и изолируешь себя, и я хотел дать тебе свободу и позволить справиться с этим, но, очевидно, это не помогает. Поэтому вместо этого мы решили устроить розыгрыш.       — Я в порядке, — соврал Ремус сквозь зубы. Честно говоря, ему нужно было встать с кровати, но у него не было сил.       — Чушь собачья, — сказал Джеймс и потянул Ремуса за руку, пока тот не сел. — Я узнаю депрессию Ремуса Люпина где угодно.       — Какой розыгрыш мы вообще можем устроить? — Ремус потер глаза в тщетной надежде, что усталость удастся прогнать.       — Я так рад, что ты спросил, Лунатик, — сказал Джеймс своим самым величественным голосом, на что Ремус не мог не улыбнуться. После всех этих лет некоторые вещи все еще не изменились. — Я уверен, ты помнишь то странное зеркало в конце второго задания.       — Как я мог забыть?       — Ну, я знаю точно, что зеркало все еще находится в трюме корабля Дурмстранга.       — От кого?       — Я тренировался с одними ребятами из Дурмстранга, и они говорят, что его так оттуда и не убрали. У них нет ключа от той комнаты, но я знаю кое-кого, у кого он точно есть, — он резким жестом указал на Ремуса.       — Мой ключ открыл сундук, а не дверь, тупица.       — Да, но он может открыть и дверь. А если нет, у меня есть запасной план, — Джеймс не дал никакого намека на то, что это может быть за план. — Так что скажешь? Ты в деле?              — Где Питер? — спросил Ремус вместо ответа.              — Он встречается со своей девушкой, — сказал Джеймс. И готовился к пути, как будто Ремус уже согласился.       — Рад за него, — сказал Ремус и встал.       Джеймс посмотрел на него яркими глазами.       — Ты идешь?              — Да, почему бы и нет? — сказал Ремус. — Ничего лучшего на вечер я не придумал.        И, честно говоря, Ремус не мог придумать лучшего отвлечения, чем устроить розыгрыш с Джеймсом, как будто они снова были третьекурсниками.       Они прижались друг к другу под мантией-невидимкой, и Джеймс закончил объяснять свой план розыгрыша. Они уменьшат проклятое зеркало, проникнут в общую комнату Слизерина, размоют его и оставят им. Это было глупо, безрассудно и нарушало больше правил, чем Ремус мог сосчитать, и чему он не мог не нарадоваться.       Пробраться на корабль Дурмстранга оказалось не самым сложным делом. Когда они добрались до корабля, было уже почти десять вечера, и почти все были в своих комнатах. Ремус даже смог без проблем ориентироваться в темных деревянных коридорах, полагаясь на свою память после задания.       Настоящие проблемы возникли, когда они добрались до зеркальной комнаты. Предсказуемо, она была заперта, и предсказуемо, что ключ Ремуса не смог ее открыть.       — Ну, блин, — сказал Джеймс.       — Что это был за запасной план, о котором ты говорил? — спросил Ремус.       — Возможно, я… соврал, что у меня есть запасной план.       — Конечно, соврал, — Ремус действительно должен был ожидать этого после семи лет розыгрышей с Джеймсом.             Ремус достал свою палочку и начал серию отпирающих чар, ни одна из которых не сработала. Он уже собирался сдаться и попробовать маггловский способ, когда в коридоре послышались отдаленные шаги и звон ключей.       Они замерли, когда по коридору начала идти пара мужчин. Одного Ремус узнал как сотрудника Министерства, с которым он познакомился во время одного из заданий. Другой был директором Дурмстранга, в руке у него болталось кольцо с ключами. Похоже, они шли прямо к двери, и Ремус быстро оттащил его и Джеймса в сторону. Директор открыл дверь в комнату, и мужчины вошли внутрь. Ремус и Джеймс под плащом быстро последовали за ними.       — Вот здесь, — сказал директор хрипловатым голосом. — Быстрее только. Мы должны успеть вернуться на собрание.       — Вот это да, — сказал человек из министерства. У него был тон ученого, рассматривающего свои ценные исследования. — Альбус не лгал. Это вещь настоящая.       — Его пришлось долго уговаривать, чтобы он позволил нам перенести зеркало на корабль. Я очень сомневаюсь, что он позволит Министерству забрать его.       — О, не беспокойся об этом. Я потяну за некоторые ниточки, — чиновник провел пальцем по позолоченной раме зеркала. — Я не могу удержаться от любопытства. Что вы видите?       Директор Дурмстранга, казалось, вздрогнул.       — Я вижу победу Темного Лорда над всем Волшебным миром, — его голос не оставлял места для вопросов.       И все же, чиновник Министерства пристально посмотрел на директора. Было почти комично наблюдать, как грузный директор сдвинулся под аналитическим взглядом жилистого чиновника.       — Верно. Конечно, — сотрудник министерства снова повернулся к зеркалу. — Что ж, если слухи верны, это должно отлично подойти для целей Темного Лорда. При условии, конечно, что он сможет получить к нему доступ.       — Конечно, — ответил директор. У Ремуса сложилось впечатление, что ни один из этих людей не испытывает особой симпатии друг к другу. — Может, вернемся к собранию?       — Ведите, — сказал представитель министерства, и они вдвоем вышли из комнаты.       Как только их шаги стихли, Джеймс снял мантию-невидимку и начал вышагивать по комнате.       — Какого хуя? — прошептал Джеймс. — Это типа, какого хуя? — он провел рукой по волосам.       — Да, — согласился Ремус. Честно говоря, новости не сильно его тронули. Еще один заговор Пожирателей смерти, свидетелем которого он стал.       — Пожиратели смерти? В Хогвартсе? В Министерстве?       О, догадался Ремус, тот же не знал.       — Вот пиздец, — сказал Ремус.       — Что мы будем делать? — Джеймс смотрел прямо на него, как будто у него был план.       — Да хрен его знает. Бежать?       — И оставить зеркало здесь? Что бы это ни было, Лунатик, оно нужно Сам-Знаешь-Кому. И мы должны остановить его.       Проклятый Джеймс и его комплекс героя.       — Ладно, тогда давай придерживаться первоначального плана. Уменьшим его и вернем в Хогвартс. Мы сможем отдать его Дамблдору, и он будет знать, что с ним делать.       — Можем ли мы вообще доверять Дамблдору? — спросил Джеймс. — Как далеко зашел заговор?       — Джеймс, — сказал Ремус, серьезно глядя на Джеймса. — Я бы доверил Дамблдору свою и твою жизнь.       В итоге мальчики не смогли уменьшить зеркало. Какие бы древние чары ни были наложены на стекло, оно не поддавалось трансформации. Вместо этого мальчики левитировали его под мантией-невидимкой и очень неуверенно пробрались обратно через корабль Дурмстранга и замок.       Им удалось добраться до кабинета Дамблдора. Ремус не знал пароля, поэтому они с Джеймсом по очереди называли сладости, пока, наконец, не показалась винтовая лестница. Вдвоем они неуверенно несли зеркало по лестнице, пока, наконец, не втащили его в кабинет.       В кабинете было пусто, когда оба мальчика стряхнули с себя мантию-невидимку.       — Что нам теперь делать? — спросил Джеймс.       Феникс позади них громко кричал, бил своими огненными крыльями, словно желая освободиться. Ремус подошел к птице, упорно игнорируя предупреждения Джеймса не делать этого. Феникс царапался о прутья клетки, и Ремус знал, каково это — страстно желать свободы.       Он отпер клетку, и в одно мгновение феникс улетел через невидимый выход.       — Отлично, — с сарказмом сказал Джеймс, — теперь мы потеряли птицу Дамблдора.       — Она вернется, — ответил Ремус.       — Откуда ты знаешь?       — Потому что она ни разу не пыталась сбежать раньше. Вспомни, сколько раз мы были в этом кабинете, я даже не замечал ее присутствия. Но сегодня она кричит? Очевидно, её кто-то зовет.       Джеймс выглядел неуверенным, но ничего не оставалось делать, как ждать, и вскоре Ремус оказался прав.       Директор Дамблдор спокойно вошел в комнату, феникс перелетел через его плечо и вернулся в свою клетку. Он был в ночной рубашке, что в любом другом контексте было бы уморительным зрелищем, но сегодня не было места для смеха.       — Мистер Поттер, мистер Люпин, и чем же я обязан? — он спросил так, словно их визит не был неожиданным поздним вечером. Его взгляд упал на зеркало рядом с Джеймсом. — И я вижу, что вы вернули Зеркало Еиналеж на землю Хогвартса. Как предусмотрительно, — его голос был неизменно спокоен.       — Директор, — сказал Джеймс, делая шаг вперед. — В Хогвартсе есть Пожиратели смерти, — он продолжил рассказ об их неудачной миссии по детской шалости и о разговоре шепотом, который подтвердил его худшие опасения — Министерство было захвачено, и Сами-Знаете-Кто планировал напасть здесь.       Дамблдор слушал не перебивая, и когда Джеймс, наконец, закончил излагать свою испуганную историю, директор заговорил.       — Они назвали еще какие-нибудь имена тех, кто был на этом собрании?              Джеймс покачал головой, быстро отрицая. Ремус промолчал, хотя точно знал, что один сын чистокровной крови сидел за тем столом и слушал эти планы. Независимо от того, на каком этапе находились их отношения, он не отказался бы от Сириуса, и он мог только надеяться, что Сириус чувствовал то же самое.       Дамблдор сидел на краю своего стола и рассматривал двух мальчиков перед ним.       — Мы давно подозревали, что в Министерство проникли. Возможно, даже глубже, чем мы думали сначала. Хотя их план по использованию зеркала очень интересен. Я никогда не слышал о таком, но не сомневаюсь, что если кто-то действительно захочет, его можно будет использовать в неблаговидных целях — возможно, чтобы скрыть что-то.       — Что это за зеркало, профессор? — спросил Джеймс.       — Зеркало Еиналеж, — его возвышенные гласные подчеркнули архаизм стоящего перед ним предмета. — Когда кто-то смотрит в него, ему показывают самые сокровенные желания его сердца. На некоторых это может оказать сводящее с ума воздействие.       Джеймс повернулся, чтобы посмотреть на отражение в зеркале, но Ремус не стал этого делать. Он уже знал, что найдет, и ответ ему не понравился.       — Вы не задумывались о том, какими будут ваши планы после окончания школы, мистер Поттер? — спросил Дамблдор, и Джеймс отвел взгляд от зеркала.       — Есть парочка идей, сэр. Пока ничего серьезного.       Взгляд Дамблдора переместился на Ремуса, а затем снова на Джеймса.       — Ваша озабоченность войной просто поразительна. Я надеялся приберечь эти разговоры до тех пор, пока вы не станете старше и не устроитесь в жизни, но, похоже, другая сторона не ждет.       — Другая сторона, сэр?       — Сторона Волдеморта, — сказал Дамблдор, и Ремус увидел, как Джеймс вздрогнул. Очень немногие произносили имя Сами-Знаете-Кого вслух. — Я собрал группу единомышленников, которые хотят играть более активную роль в завершении этой войны и бороться против фанатизма Волдеморта.       Слова были отработаны на практике, поражая поразительным сходством с речью, которую Ремус получил несколько недель назад.       — Я в деле, — сказал Джеймс, прежде чем Дамблдор успел закончить свое объяснение. — Что бы это ни было, я хочу быть частью этого. Я хочу остановить Сами-Знаете-Кого на его пути.       — Это будет опасно, — сказал Дамблдор.       — Мне все равно, — Джеймс встал прямо, последний сын древнего рода Поттеров, готовый отдать свою жизнь за эту войну. — Какой бы ни была цена, она будет того стоить.       — Это очень смело с вашей стороны, — сказал Дамблдор.       — Я гриффиндорец, сэр. Это мой долг, — в его тоне звучала гордость, и какая-то часть Ремуса почувствовала, что Джеймс был создан для этого. В нем была уверенность молодого солдата, готовящегося к службе на передовой. Это заставило Ремуса захотеть быть храбрым тоже.       Дамблдор улыбнулся.       — Добро пожаловать в Орден Феникса, мистер Поттер.       Джеймс широко улыбнулся, а затем посмотрел на Ремуса.       — А Ремус может тоже присоединиться, профессор?       — Я уже в Ордене, — ответил Ремус.       — Что? — сказал Джеймс. — Ты никогда ничего не говорил. Я бы хотел присоединиться.       — В этом виноват я, — вмешался Дамблдор. — Я попросил мистера Люпина быть осмотрительным в этом деле, как попрошу и вас.       Затем Дамблдор рассказал Джеймсу о практических аспектах: заклинаниях, которые ему нужно выучить, о призыве к секретности, о собраниях, к которым они могут присоединиться после окончания школы. Ремус наблюдал, как Джеймс впитывает все это, словно ученик у ног мастера.       После подведения итогов Дамблдор отправил их в общежития. Поздний час наконец-то начал действовать на обоих мальчиков.       Когда они вышли из кабинета и крались по коридорам, Ремус не мог не задать вопрос, который преследовал его с момента встречи.       — Что ты увидел, когда посмотрел в зеркало, Сохатый?       Джеймс посмотрел на него с грустной улыбкой.       — Я увидел своих родителей здоровыми, — тихо ответил он.       Ремус ничего не ответил, просто положил руку на плечо Джеймса и крепко обнял его. Джеймс никогда не говорил об этом, но Ремус знал, что здоровье его родителей медленно сдаёт. Эта мысль пугала и Джеймса, и его. Поттеры были такой же семьей Джеймса, как и его собственная.       — Пойдем, — сказал Джеймс, — Хвост наверняка интересуется, где мы.

-

      После этого Ремус не видел Сириуса целую неделю. Беспокойство по поводу всего аспекта хранения секретов постоянно витало в его голове, не давая ему ни спокойно посидеть, ни полноценно выспаться. Он снова и снова чувствовал себя первокурсником, убежденным, что каждый шепот говорит о нем, а каждый взгляд видит в нем ликантропию.       Теперь он ходил в лес каждую ночь, отрабатывая заклинания, которые дал ему Дамблдор, как будто деревья были Пожирателями смерти в разгар битвы. Ремус пытался улучшить не только то, какие заклинания он произносит, но и то, как он их произносит. Он бегал кругами по поляне, прыгал вокруг старых пней и прятался за камнями. Он петлял между деревьями, произнося проклятия, пока его легкие не стали гореть при каждом вдохе, а ноги не стали подгибаться.              В тот блаженный момент, когда он рухнул от полного изнеможения, постоянный гул тревоги исчез, и Ремус стал просто мальчиком, лежащим на темной лесной поляне. Он чувствовал, как лютый холод наполняет его легкие, а под кончиками пальцев осталась грязь. Весь мир за пределами этого места куда-то исчез.       — С тобой все в порядке?       Ремус поднял голову и увидел, что на него смотрит Сириус Блэк. В его глазах не было ни капли ярости, как во время их последней встречи, только искреннее беспокойство.       — Просто тренируюсь, — сказал Ремус. Он все еще пытался отдышаться.       Сириус лег на землю рядом с Ремусом.       — Тренируешься ради чего?       — Войны, — ответил Ремус. — Пытаюсь лучше проклинать движущиеся цели.       — Точно, — тихо сказал Сириус. Он схватил горсть травы и начал разрывать отдельные травинки.       — Что ты здесь делаешь? — спросил Ремус, его дыхание наконец-то пришло в норму, а вместе с ним и гул беспокойства, поселившийся в его груди. Он так отчаянно пытался вести нормальный разговор.       — Я хотел поговорить с тобой. Я надеялся, что ты будешь здесь.       Ремус кивнул, но ничего не сказал. Каким бы ни был этот разговор, Ремус хотел оттянуть его как можно дольше.       Сириус, похоже, был того же мнения, потому что он молчал несколько долгих мгновений, и только холодный ветер и крики ночных птиц наполняли воздух. Между двумя мальчиками было все, каждое воспоминание, каждая возможность, и Ремус не знал, начало это или конец.       — Я много думал, — сказал наконец Сириус, — много исследовал всю эту… ситуацию с оборотнями. Хороших источников не так уж много.       — Нет, их нет, — сказал Ремус, стараясь сохранить нейтральность голоса.       — Я не мог совместить то, что эти книги рассказывали мне об этих бессердечных, злых существах и мальчике, который носит большие свитера и любит пить чай, когда идет дождь. Я просто не мог поверить, что все эти вещи, которые они писали, могут быть правдой о мальчике, в которого я влюбился.       У Ремуса перехватило дыхание от этих слов, но он не стал перебивать.       — Я поговорил об этом с Джеймсом, и он рассказал мне о муках, через которые ты проходишь каждый месяц, и он рассказал мне о том, каким маленьким ты был, когда тебя укусили, и что ты скорее умрешь, чем причинишь кому-то боль, и что если ты это сделаешь, то не сможешь жить с самим собой.       Ремус вспомнил тот разговор с Джеймсом на пятом курсе, сразу после того, как они стали анимагами. Ремус умолял их не делать этого, говорил, что это слишком опасно. В ту ночь, когда они наконец попробовали, Ремус посмотрел Джеймсу в глаза и заставил его пообещать, что если он кого-нибудь укусит или причинит кому-то вред, то Джеймс должен сам сдать Ремуса министерству или наложить на него убийственное проклятие.       — Ты, конечно, уже говорил мне обо всем этом, но я был так затуманен гневом, что не думал о том, что ты сказал. Мне пришлось пересмотреть многое из того, что я знал о мире, потому что всю жизнь мне говорили, что это плохо, что оборотни — чистое зло, а потом все изменилось. Я должен был спросить себя, каким человеком я хочу быть, — Сириус неуверенно взял руку Ремуса и переплел их пальцы. — Ответ: я хочу быть таким человеком, который любит тебя, — Сириус уставился на Ремуса, умоляя его понять. Ремус сжал его руку. Сириус выглядел так, словно мог разорваться. — И мне очень жаль, Ремус. За то, что я наговорил тебе до того, как узнал, и после. За все. Мне так жаль.       Ремус притянул Сириуса к себе и обхватил его рукой.       — Все хорошо, — прошептал Ремус.       — Нет, — ответил Сириус.       — Нет, не хорошо, — подтвердил Ремус. — Но у нас все будет хорошо. Они простояли так некоторое время, Ремус обнимал Сириуса, пытаясь собрать воедино потерянные части.       Наконец, Сириус повернулся лицом к Ремусу.       — Я тут подумал, что будет справедливо, если раз я знаю твой секрет, то и ты узнаешь мой.       Ремус не знал, какие еще секреты могут быть у Сириуса, но жестом попросил Сириуса показать ему.       Сириус встал, провел рукой по волосам, а затем одарил Ремуса широкой нервной ухмылкой.       — Ладно, ничего не выйдет.       В одно мгновение мальчик перед ним превратился в большую черную собаку с лохматой шерстью и виляющим хвостом. Ошибиться было невозможно, перед ним стоял Бродяга.       Ремус уставился на знакомого черного пса.       — О, да ты, должно быть, шутишь.