Под крыльями тени

      Вынырнув из тревожного сна, Генри с трудом разлепил глаза. Боль во всем теле настигла, точно разряд молнии, моментально, и принц неуверенно шевельнул онемевшими кистями рук. Стальные цепи ответили ему тихим звоном — запястья крепко были скованы так, чтобы невозможно было снять перчатки, — и Генри с мучительным стоном уронил голову на подушку.       Противный червяк вертелся в его душе, намекая: какое бы положение при дворе ты ни занимал, как бы сильно ни был любим своей семьей, в первую очередь ты — Разрушитель. И если ты будешь представлять опасность, то никакой пощады ждать не стоит. Генри стало горько от этой мысли, и он крепко зажмурился.       Ему вспомнились мучительные мгновения после последней встречи с Эдвардом. Брат, переполненный яростью, не жалея сил и оскорблений, избил его и бросил лежать на остывшей земле в сплошных страданиях. Какие-то стражники и посланники помогли ему подняться. Они все спрашивали что-то, гудели над ушами, точно стайка пчел, но Генри ничего не понимал. В голове пульсировало отчаяние, в теле нарастала боль, а в глазах застыли беззвучные слезы.       Следующее его воспоминание возникло уже в лазарете: медсестра обработала и перевязала раны, полученные от падающих ножей несколькими часами ранее, и свежие синяки на лице и боках. Вспомнил он и суетливую возню Джетта возле себя, его сбитую болтовню, горестные вздохи, легкий укол в руку, а после него — темная пропасть.       Пробуждение было тяжелым. Генри словно бы искал выход из сложного лабиринта, пробивался на поверхность с самого дна за заветным глотком воздуха. А когда, наконец, выбрался, то желанное облегчение не наступило.       Генри открыл глаза и, уставившись в потолок шатра, отчаянно вскинул руки, зазвенев цепями. Пленник. И ведь за что?! В попытках отыскать ответ на этот вопрос Генри провел, по меньшей мере, несколько часов. Он не понимал, какое сейчас время суток и сколько он лежал без сознания, но, когда полог шатра открылся, и внутрь зашло трое людей, Генри заметил, что на улице были сумерки.       Первым порог темницы перешагнул Эдвард, за ним — Олдус и еще один стражник. Последний принес и поставил в центр шатра красивый резной стул, на который тут же уселся брат. Генри недружелюбно ощетинился и с трудом, но не подавая вида, сел на одеяле, что служило ему временной кроватью.       Эдвард смотрел на него волком: на лицо принца легли мрачные тени недосыпа, скулы сделались более острыми, а взгляд — тоскливо-огорченным.       — Я слушаю, — небрежно бросил он, более никак не уточняя свои слова.       — Что?.. — не понял Генри. Едва только разлепив губы, челюсти его свело судорогой, и он схватился за лицо. Эдвард даже не дернулся — видимо, совсем недавно принял эликсир.       — Я пришел, чтобы услышать твою версию произошедшего, — нехотя стал пояснять брат. Он в нетерпении сцепил руки в замке, и Генри понял, что Эдварду неприятно находиться в его обществе. — Быть может, ты не в курсе, но все считают, что в освобождении нашей темнокожей пленницы виновен ты.       Сердце ухнуло в пятки. Умом Генри понимал, что его подставили, и что его действительно могли обвинить, но что это случится на самом деле!       Генри яростно замотал головой, не обращая внимания на боль.       — Я не дел-л… — последнее слово потонуло в болезненном стоне, когда Генри схватился за, очевидно, сломанную челюсть. Выждав, когда боль немного утихнет, Генри попробовал еще раз, но лишь захлебнулся воздухом и снова выдавил стон.       Эдвард раздраженно цокнул. Он со злобным рыком вскочил со стула и схватил Генри за лицо. Облегчение пришло моментальное, даже несмотря на то, что в хватке брата не было ни грамма целительской заботы — лишь злость и каменная суровость. Но Генри чувствовал, как кости встают на свои места, ткани и сухожилия срастаются, а воспаление утихает. Когда, наконец, челюсть Генри начала полноценно работать, Эдвард быстро убрал руку и вернулся на свое место.       — Благодарю, — угрюмо буркнул Генри, аккуратно щупая лицо.       — Ну? — поторопил Эдвард. — У меня мало времени.       Генри открыл рот и абсолютно честно рассказал все, что происходило с ним в тот вечер: как он после отбоя отправился в оружейную метать ножи, как услышал шум из соседней палатки, заметил две тени, разбегающиеся в разные стороны; рассказал и о том, как неизвестный опрокинул на него стойку с оружием и даже показал оставшиеся порезы. Эдвард долго хмурился, напряженно жевал губу и молчал. Наконец, он посмотрел на Генри и спросил:       — Ты запомнил, как выглядел тот человек? У тебя есть предположения, кто это мог быть?       Генри нервно сглотнул. На самом деле, он много думал об этом. Сапоги, в которые был обут преступник, совершенно точно, Генри знал, принадлежали Шимону… Ох, ну почему это происходит именно с ним?!       — Я помню, что он был в черном плаще. Но у меня нет никаких догадок о том, кто он, — мрачно проговорил Генри. Эдвард, казалось, сделался еще мрачнее, а внутри у Генри медленно разливался океан отчаяния и какого-то чувства безграничной тоски.       — Это все? — уточнил брат. Генри кивнул, не в силах более ничего произнести. Тогда Эдвард поднялся и, не сказав ни слова, вышел на улицу. Стражник подхватил стул и тоже устремился на выход. Олдус выходил последний, и Генри, воспользовавшись этим моментом, тронул посланника за локоть.       — Пожалуйста, пришлите ко мне Клима. Мне нужно с ним поговорить. Пожалуйста, — почти что скуля, попросил Генри, надеясь надавать на жалость. Олдус на мгновение поджал губы, но в следующую секунду едва заметно кивнул и выскочил на улицу.       Оставшись в одиночестве, Генри тяжело выдохнул и рухнул на одеяло. Делать было нечего, скука съедала все мысли, и Генри приходилось мучительно долго отсчитывать минуты до наступления глубокой ночи. Когда, наконец, лагерь накрыла гробовая тишина, неподалеку послышались осторожные шаги, и в следующее мгновение в шатре показалась кудрявая макушка Клима. Посланник не принес с собой источник света, но этого и не нужно было — глаза Генри уже привыкли к темноте, да и страх быть раскрытым принцу не понравился.       — Олдус передал мне, что ты хотел бы видеть меня, — прошептал Клим, и его тень от чего-то сгорбилась. Генри кивнул, открыл рот, чтобы начать говорить, но так и застыл. Слова не хотели выходить из горла, будто бы противились.       — Клим, — Генри тихо прокашлялся. — Помнишь, тогда я заставил тебя рассказать о своем даре?       Клим повозился немного и опустился на пол возле центрального шеста, поддерживающего крышу, оказавшись напротив Генри.       — Я бы хотел поделиться с тобой кое-чем, связанным с моим собственным даром, — язык едва ворочался, и дело было вовсе не в недавно сломанной челюсти. Генри на миг отвернул голову в сторону и едва не подавился воздухом, словно ему предстояло признаться в совершении чего-то ужасного. — В последнее время мне снятся странные кошмары. Они пугают, душат и просто мешают жить. Огонь стал другим, немым, но не менее опасным. Я пока не нашел способа, как избавиться от кошмаров, но дело в том, что совсем недавно мне приснился вещий сон. В нем опасность угрожала Розе… — Генри сделал небольшую паузу, думая, что Клим захочет высказать свои эмоции, но посланник молчал. Тогда Генри снова заговорил.       — Я много думал над последними событиями, и мне кажется, я знаю, кто виновен на самом деле. Но я пока не могу рассказать. Эдвард теперь не доверяет мне, и я хочу попросить у тебя, Клим, всего лишь одного: присмотри за Розой. Убийца среди нас. Он здесь, в лагере. Присмотрись к людям. Может быть, ты тоже поймешь, кто это. Я доверяю тебе.       Генри замолк, чтобы облизать пересохшие губы.       — Ты выполнишь мою просьбу? — спросил принц. Клим сокрушенно выдохнул и качнул головой.       — Я не могу отказать, — ответил посланник. — И сохраню тайну твоего дара.       Генри кивнул сам себе.       — Хорошо. Спасибо. Это правда важно для меня. Ты можешь идти.       Клим еще несколько секунд сидел неподвижно, а потом его силуэт осторожно качнулся, вырастая, и посланник тихо юркнул в застывшую ночь.

***

      Горячее дыхание Огня ласково обдуло гладкую поверхность зеркала, но Генри не увидел своего отражения. Последние язычки пламени игриво растворились в черном тумане, и перед принцем привычно возникло несколько теней. Генри едва успел вздохнуть — невесомо и неосязаемо, — когда тени стали двигаться. Рваными, дребезжащими движениями они чертили невообразимые рисунки, разрывали сознание на части, перестраивались и кувыркались; выворачивали наизнанку, меняя рисунок. Генри во сне поморщился.       Неожиданно тени собрались в одну большую, наполнились мощной силой, а потом задрожали, затрещали и рассыпались крошкой. Перед Генри возникла пестрая стена их походного шатра и сжимающиеся в судорогах тени. Одна, более изящная и хрупкая, в которой Генри сразу же узнал знакомый силуэт Розы, дрожала, точно птичка в клетке; а вторая, более грозного вида, но тоже слегка неуверенная, нависла и прижала к фантомной женской шейке блестящее лезвие ножа. В мертвом оцепенении Генри перевел взгляд в сторону и наткнулся на зеркало. В нем отражались тени Розы и преступника. Но вот только были они каким-то другими, непохожими, словно бы из другого мира пришедшими… Неясными, искаженными, чужими…       Вдруг тень Розы задрожала, точно тонкий хрусталь, и взорвалась громким, надрывным плачем. Только в этот момент Огонь позволил Генри проснуться. Он вздрогнул, но не вскочил на месте, а остался лежать, стараясь выровнять дыхание и осознать увиденную сцену.       Сердце бешено качало по венам кровь, стремясь разбить грудную клетку вдребезги, а неподалеку что-то назойливо шелестело, словно надоедливое копошение мыши под полом. Когда Генри окончательно пришел в себя и стал терять заветные ниточки вещего сна, то неожиданно понял, что непонятный шелест — ни что иное как тихий звон цепей. Генри осторожно приподнял голову и едва не задохнулся от накатившего страха. Напротив, совсем рядом с ним, методично копошились с цепями две тени… Одна изящная, а вторая более грозного вида, они работали так четко и слаженно, что Генри подумалось, а не по его ли душу в их лагерь затесались шпионы?       Цепи щелкнули, оковы спали, и тени оказались совсем близко. Так близко, как даже в самом страшном кошмаре не подходили. Они были теплыми, мягкими и, кажется, живыми?..       У Генри во рту пересохло, когда одна из теней принялась нашептывать некую мантру на неизвестном языке прямо над его лицом. Он хотел было вскочить, разобраться, что происходит, но поздно понял, что сознание его потонуло в прекрасной золотой пыли, — она оседала на щеках, лбу и веках, — и уподобилось сладкой вязкой каше. Генри попробовал пошевелить рукой, ногой, но конечности слушались его только наполовину. Он вяло барахтался на одеяле, словно выброшенная на берег умирающая рыбешка, пока неизвестные разворачивали большое шуршащее полотно прямо над его головой.       Тяжелая сонливость нахлынула на Генри сплошным потоком, и он, не в силах ей сопротивляться, провалился в пропасть, опасаясь, пожалуй, лишь за одно — как бы Огонь снова в гости не постучался.