От Юстиниана до Теофила

В ночь перед дуэлью Дик извёл, вероятно, за сотню листов бумаги, два десятка свечей и сгрыз почти до середины четыре пера. Письмо матушке — короткое и сухое, про честь, долг и доброе имя — далось легче всего. Письмо девочкам он давил из себя пару часов, оно получилось каким-то вымученным, но светлым и печальным. Короткие записки Арно и баронам Катершванцам, вкратце сводящиеся к «жаль, я не уехал с вами в Торку», дались несравнимо легче. Поставив под письмом близнецам жирную кляксу вместо подписи, он сползал на кухню за перекусом и свечами взамен догорающих. Оставалось самое сложное — объяснить все свои ошибки «Милой Жоржетте». Он ведь уже когда-то писал Джорджу похожее письмо и тогда ни единым словом не обмолвился, что надеется броситься с кинжалом на кого-нибудь из королевской свиты, не стал прощаться и сейчас. Выдавил из себя десяток кривых строчек, размашисто расписался и едва не расплакался. Увидеть Джорджа захотелось до одури, больше чем маму и сестёр, хотя бы проститься по-человечески. «Милая Жоржетта, вчера совершенно случайно услышал, как мои однокорытники треплют по кабакам ту гадкую сплетню, что мы обсуждали с тобой третьего дня. Сегодня, вот уже через пару часов попробую пресечь эту мерзость, но если ты читаешь об этом в письме, значит, удача не улыбнулась мне, а прищурилась. Сдаётся, не только нас с тобой просили звать некую прекрасную эреа по имени, и увы мне, похоже, все, кто удостоился этой чести, рано или поздно закончат как твой покорный слуга. Впрочем, ты меня предупреждала, но гнев застил мне глаза. Прости, если что не так. Обними за меня Колетт и передай мои извинения госпоже Рени.

Твой друг Ричард»

Осталось от силы полчаса, ложиться спать было бессмысленно. Ричард в последний момент подумал, что было бы невежливо оставить в неведение монсеньора, накарябал короткую записку и ему, подписал письма, спустился во двор, умыться из бочки, чтоб не будить слуг, и пешком, чтоб опять же не будить Пако, отправился в Ноху. Как ни уверял он себя, что прав и поступил бы так же снова и снова, но сейчас, глядя на предрассветные улицы, жить хотелось почти нестерпимо. И ещё больше хотелось прямо сейчас не быть одному. Что мешало ему вчера позвать в секунданты хотя бы Наля? Или Чужой с ним, с кузеном, он не только не боец, но и свидетель довольно сомнительный, почему не обратиться к Валентину? Ведь позови он в секунданты Придда и Джорджа, от всего этого была бы хоть какая-то польза, Валентин убедился бы что брат жив, почти ничем не рискуя, ведь ни Сабве, ни его подпевалы никогда не видели Юстиниана. Дик подумал ещё, что дружба с Джорджем не прошла для него даром: вот он уже строит планы даже стоя на краю своей могилы, и рассмеялся, как рассмеялся бы, скажи ему что-то подобное Джордж или Колетт. Стало легко. В душе наступил мир, в Олларии занимался рассвет, и никто, казалось, не мог помешать ни первому, ни второму. Эстебан и его компания предсказуемо попытались вывести противника из душевного равновесия и наверное даже преуспели бы, если бы не размышления последнего получаса. Ему действительно хотелось размяться и пофехтовать, и если Эстебан заводился, злился и лез на рожон, то Дик только держал оборону, стараясь не расплескать своё внутреннее хрустальное спокойствие. Он хорошо знал Сабве, они достаточно часто вставали в пару в загоне, чтоб сейчас Дик, предельно сосредоточившись, мог не дать себя достать какое-то время. Даже когда Эстебану надоело прыгать перед ним одному и по его жесту Северин с Анатолем решили присоединиться, Дик только фыркнул: — Вот чего стоит ваше первое место? По нужде тоже втроём идёте, в одиночку промахиваетесь? Колиньяр завёлся ещё больше. Его атаки стали ещё небрежнее, и пока Дику этого хватало, чтоб всерьёз не открываться, но он начал уставать и уже пожалел, что не сбросил колет, тот насквозь промок от пота. Если бы не прихлебатели, Эстебан уже достал бы его, но втроём они больше мешали друг другу, чем противнику. Четверо остальных взяли дерущихся в полукольцо, за спиной оставался пролом в стене, но о бегстве Дик пока не думал. Они так пыхтели, все четверо, что стук копыт он услышал почти одновременно с издевательским приветствием монсеньора. И взлелеянное Диком спокойствие разлетелось вдребезги. Как ни старался, Дик так и не смог вспомнить потом ни короткий бой, ни дорогу домой. Всё, что капризная память вынесла из того утра, заканчивалось одним коротким уколом и фонтаном алых брызг. Вероятно, не будь он настолько не в себе, он и близко не подошел бы ни к Моро, ни к своему монсеньору, но тогда думать хоть о чём-то, кроме чужой смерти, Ричард просто не мог. Спешиваясь во дворе особняка, раскланиваясь с нелепым мужем Марианны, он всё так же видел перед собой отчаянный выпад Эстебана, короткое движение кистью и… Хозяин и его гость прошли в приёмную, Дику Алва небрежно бросил «подождите меня в кабинете», и тот сомнамбулой поплёлся в на второй этаж. Там у камина сидел на корточках Джордж, уговаривая остывшие за ночь угли разгореться. Он вскочил навстречу, сгрёб вошедшего в охапку, стиснул так, что ребра затрещали, и прошептал в макушку «Ну и напугал же ты меня!» Дик вздрогнул, обнял его в ответ и, наконец, разрыдался как ребенок. К тому времени, когда появился монсеньор, Дик уже взял себя в руки. Точнее, ничего с собой поделать он так и не смог, просто слёзы кончились. Они с Джорджем сидели на шкуре у камина, вплотную друг к другу, почти обнявшись, подкармливая новорожденное пламя некрупными поленьями. — Вина, шадди, завтрак? — спросил с порога монсеньор. Дика при мысли о еде затошнило, он помотал головой, побоявшись не справиться с голосом. — Шадди, я думаю. Дику тоже, — ответил Джордж. Он стремительно поднялся навстречу хозяину, ответил на рукопожатие и сел обратно. Алва отдал распоряжения слуге и тяжело опустился в своё кресло. Выждав полминуты, после того как слуги убрались, Джордж попросил, — расскажешь? — Господину обер-прокурору нужен новый наследник, — Алва с силой провел ладонями по глазам, от переносицы к вискам, и как будто стёк ещё глубже в кресло. — Заля оцарапал, остальные разбежались. Юноша невредим, как видишь, только излишне впечетлён. Принесли шадди. Пока по кабинету сновали слуги, все трое молчали. Сквозь душевное онемение Дика начал просачиваться бодрящий и отчасти дурманящий запах. Алва же продолжил: — Прости мне эту мистерию с письмом, — не будь Дик так ошарашен, он, пожалуй, удивился бы, неужели его эр только что извинился? Тот тем временем решил шокировать его и дальше, — я до последнего не был уверен, что успею. И не успел бы, если б первое место в Лаик хоть чем-нибудь отличалось от четвертого, — Алва поставил чашку на низкий столик между креслами, откинулся на спинку, зашипел сквозь зубы и продолжил, — надо убирать Арамону, что бы не думал об этом Дорак… — Мигрень? — спросил Джордж, и не дожидаясь ответа, поднялся на ноги, встал за креслом Алвы, бережно положил ладони тому на голову и начал аккуратно массировать виски. Тот подался назад, Джорджу на руки, и закрыл глаза. — Скорее похмелье и всего пара часов сна. Не отвлекай меня. На чем я остановился? — На Арамоне, — напомнил Джордж, — он был непригоден к своей должности ещё когда там учился я. Вряд ли с тех пор что-то изменилось. — Изменилось, — возразил Алва, не открывая глаз. — Пропал один из унаров, мой дальний родич, и с ним капеллан. Что из загона унары разбегаются, я могу понять, но святой отец без одобрения Сильвестра мог отправиться только в Рассвет. А ты меня снова сбил, — чуткие пальцы аккуратно скользили по волосам, вискам, задевали скулы, не останавливая своего кружения, убирали пряди за уши. Монсеньор не возражал, только жмурился сытым котом на солнечном подоконнике. Дику казалось, будто он стал свидетелем чего-то невероятно интимного, не предназначенного посторонним, вроде поцелуя влюбленных или девичьего переодевания. Надо было извиниться и уйти, но не было ни сил, ни желания напоминать о своём присутствии. Тем временем Алва собрался с мыслями и продолжил, — так вот, этот зарвавшийся щенок не смог достать твоего протеже ни один на один, ни втроём с Залем и этим… забыл, не важно. Первый в списке, Юстин! — Алва отстранился и потянулся к своей чашке. — Я бы понял, будь Окделл хотя бы вторым, но первый и четвертый? Джордж убрал руки, рухнул в соседнее кресло и взялся за свой шадди. — Один на один он бы меня достал, — с удивлением услышал Дик собственный голос. — Анатоль и Северин мешали ему больше, чем мне. В Лаик он убивал меня пятым ударом. Алва глянул так, будто заговорил не оруженосец, а шкура, на которой тот сидел. — Забудь, — махнул опустевшей чашкой Джордж. — Каким бы фехтовальщиком ни был покойный маркиз, теперь тебе придётся иметь дело с его отцом, и тут шпага тебе совершенно точно не поможет. Да и пистолеты, думаю, не спасут… — он потянулся к медной шаддейнице, стоявшей на полном песка подносе, вновь наполнил свою чашку и продолжил, — как будто твой монсеньор решил устроить проверку своим людям, назначенным тебе в охрану, а балбесов Манрика за серьёзную угрозу не засчитал. — Монсеньор тут не при чём, — почти прошептал Дик, ещё ниже опуская голову. — Я сам вызвал Эстебана со всеми его дружками, сам не оговорил условия дуэли. Монсеньор мог разве что не вмешаться вовсе. — Смотри, Рокэ, а ты всё шипишь «волчонок»! — Джордж поставил опустевшую чашку на стол и махнул ладонью в его сторону. — А твой волчонок тебя ещё и выгораживает! — Какая прелесть! Юноша, я убил маркиза Сабве, потому что захотел его убить, а вы предоставили мне на редкость удобный повод, только и всего. Не обольщайтесь! — И чем тебе успел так досадить покойный сопляк? Не поверю, что тебе есть дело до сплетен, — Джордж ещё улыбался, но Дику показалось, что он уже подобрался внутренне, будто предвидел очередную гадость, которую непременно выдаст Алва, и заранее знал, что та его заденет. — Это была настойчивая просьба одной известной всем нам дамы. Эта дама считала покойного угрозой своей чести, которой у неё нет ни в каком смысле этого слова, но ты знаешь моё отношение к насильникам. — Будто ты не знаешь, что эта дама обычно рассказывает на приватных аудиенциях своим юным поклонникам! Не ошибусь, если тебе скормили ту же историю о маркизе, что и нам с Ричардом — о тебе. — А Эстебану — обо мне, — прошептал Ричард, который только по наступившей вдруг тишине сообразил, что подумал вслух, и густо покраснел под двумя удивлёнными взглядами. — А ведь не исключено, — покачал головой Джордж. — Не ожидал от вас такой проницательности, — Алва, казалось, и правда был впечатлён. — Но я не удивлюсь, юноша, если вы угадали… — и хмыкнул, — а я купился, как мальчишка. — Но зачем ей это? — Щелкнуть по носу Колиньяра. Освободить герцогскую цепь — любую из двух — для одного из братьев, — перебирал варианты Джордж, прикладываясь к чашке после каждой гипотезы, и с каждым глотком становясь всё мрачнее. — Устранить угрозу разоблачения, которой наверняка пригрозил ей маркиз… Устранить угрозу трону, — кивок в сторону Дика, — с твоей стороны, всё-таки её дети — наследники Оллара, а не Ракана, а ты для неё сын своего отца и разменная карта Штанцлера. Стравить твоего монсеньора с прокурором, и тем ослабить партию кардинала. Много вариантов. — Женщины — крайне ветреные создания, — подтвердил эр, снова проводя ладонями по глазам. — Сегодня они обожают вас, влюблены до безумия, а назавтра — до гроба верны своему толстому нелепому супругу… — Брось, Рокэ, не приплетай сюда сердечное, хватит с нас и политики. — Тогда твоя последняя версия мне кажется самой достоверной. Впрочем, она имеет смысл, только если партия Людей Чести готовит какую-то каверзу, и для её осуществления я должен временно быть в опале ближайшую пару недель. — А кардинал ещё не делился с тобой новостями из Тронко? — Удиви меня, — Алва напрягся, потянулся, как бы стряхивая с себя ленивую болезненную муть, сел ровно и потянулся за шадди, выяснил, что тот кончился и позвонил. И снова все трое молчали, пока слуги меняли посуду и вновь разжигали камин, о котором Ричард совсем забыл за разговором. Когда за посторонними закрылись двери, Джордж заговорил: — Тронко полнится беженцами. Дикари сожгли две адуанские заставы, вырезали несколько хуторов и напугали варастийских крестьян настолько, что те побросали дома и убрались из-за Рассанны. Цеха мясников, мельников и булочников скупают всё зерно прошлого урожая, цены взлетели втрое, и это только начало. — Объясни мне, Юстин, — монсеньор с наигранной угрозой посмотрел на Джорджа, — Почему твои мясники и булочники узнают эти новости раньше, чем Первый маршал? — Глупый вопрос, — ответил Джордж, не выпуская чашку, — Потому что птицы быстрее лошадей. Алва молчал, но глядел так выразительно, что даже Дик, сидевший в стороне, поневоле поёжился. Джордж же повертел чашку в руках, поймал его взгляд и подмигнул. — Дик, шадди опять остынет, пей! — и только после этого, наконец, соизволил пояснить свою мысль, скорее Ричарду, чем его монсеньору. — Потому что цеха новости переправляют голубями, а губернаторы и генералы — курьерами. — Что ж, это многое объясняет, — нарушил молчание Алва. — Когда не сегодня, так завтра эти новости с подробностями дойдут до дворца, Ги прикинется больным, и его величество с полным правом отправит разбираться с дикарями своего Первого маршала, который уже лезет на стены от скуки и ввязывается в дуэли по любому поводу. — Не вижу в этом особой интриги. Ариго в любом случае отмажется, и воевать в любом случае отправят тебя, эта дуэль ничего не меняет. — Это зависит от подробностей предстоящей кампании. Дело в полномочиях. Но лишняя пара дней на подготовку мне в любом случае не помешает, благодарю… А тебя не смущает, что Люди Чести эти новости узнали раньше его преосвященства? — Или его преосвященство не пожелал тебя известить… Если меня что и смущает, Рокэ, так это то, что из всех контактов старого больного человека за эту неделю, поделиться с ним новостями мог разве что Гамбин. — А вот это, наоборот, закономерно. Сагранны всё-таки сфера их интересов… И Штанцлер не впервые прячет свои карты в их колоду… Как в тебя столько влезает? — возмутился Алва, когда Джордж снова опустошил шаддейник. — Не ты один в эту ночь не ложился, а у тебя лучший шадди в если не в Талиге, то в Олларии! — Джордж отсалютовал чашкой и уже серьёзно добавил, — а ещё Ричарду теперь не помешает дополнительная охрана. Колиньяр не рискнёт мстить тебе, но наверняка отведёт душу на нём. — Нет, Юстин. Господин прокурор на наёмников или висельников размениваться не будет, тем более последние платят мзду не ему, а коменданту, — Алва тоже наклонился к столику за новой порцией. — Так что я ещё не уверен, насчет Манрика. Тот скорее не мелочился бы, посылая толпу с дубинами, а устроил полноценную засаду на десяток мушкетов, как на тебя, — прервался, смакуя напиток, а отдав должное вкусу и запаху, обхватил чашку ладонями, опустил их на колени и продолжил, — зато старый больной человек наверняка не откажется состряпать новый заговор, вовлечь туда герцога с кузеном и сдать их обоих кардиналу. И наш юноша, чтоб выгородить Ларака, с гордостью позволит повесить на себя всё, что они с Колиньяром сочинят, — Алва говорил будто оруженосца здесь не было, как бы продолжая старый разговор, начатый давным давно, может быть, ещё до официальной смерти Юстиниана. Дик вздрогнул, нутром чувствуя, о чём речь пойдёт дальше. И не ошибся. — Как его отец в 393 и Борн в 388. А Дорак опять не упустит повода проредить старую знать. Слышал бы ты, как он бушевал после Фабианова Дня, я думал его удар хватит, — маршал сделал крохотный глоток, перевел взгляд на скорчившегося перед ним оруженосца, и впервые за весь разговор обратился прямо к нему. — Вы ведь не задумывались, юноша, почему ваш батюшка принял мой вызов? Ричард заставил себя выпрямиться и посмотреть на Алву прямо. На это ушла, наверное, вся его решимость, поэтому на голос её почти не осталось, и его сипящий шепот Алва скорее читал по губам: — Как я вчера вечером? — Не сравнивайте, — Алва скривился, — Может с генеральской должностью Рудольф и поторопился, но уж полковничью перевязь Эгмонт носил с полным правом. Обвинять в трусости и осыпать его оскорблениями я мог бы до возвращения Создателя, — Он закрыл глаза, откинулся в кресле и, казалось, целиком погрузился в воспоминания. — Когда мы перешли Рейнкваху, он понял расклад одним из первых. Попади он в плен, его ждала бы не просто Занха, палачи вытащили бы из него перед казнью имена всех сообщников, и реальных, и мнимых, чтоб от нашего жадного правосудия точно не ушли ещё два десятка семей, кто отсиделся или в последний момент успел отречься. И ни Ариго, ни Ларакам, ни вашим родственникам, — ленивое движение чашкой в сторону Джорджа, — не удалось бы отвертеться. Нет, он понял меня правильно и выбрал единственный расклад, где при любом исходе поединка оказывался в выигрыше. В случае его победы королевские войска лишились бы командующего, и тогда у мятежников появлялся шанс если не победить, то уйти с небольшими потерями, а поражение обернулось для него быстрой и, поверьте, лёгкой смертью. Он избежал пыток, сохранил титул для вас, и вдобавок его соратники всех собак повесили на него, оставшись в живых и не в опале. — Отец хромал! — вскинулся Ричард. — Вы не знаете, что такое «линия», юноша? — эр развернулся, распахнул глаза, посмотрел прямо в лицо оруженосцу, — Вам в Лаик и этого не объясняли? Отвести глаза было бы трусостью, но Алва смотрел и смотрел, ожидая ответа, для которого не было ни слов, ни даже мыслей. Линия — особые правила дуэли, запрещенные Эсперадором, где не имела значения хромота отца, меняли всё, и не могли отменить главного: Эгмонт Окделл мёртв, а Рокэ Алва жив. Смерть отца, которую Дик привык считать подлым убийством, обернулась вдруг незаслуженным подарком, последним шансом для проигравшего. Дик снова падал в такое знакомое оцепенение, все силы уходили только на то, чтоб не опускать взгляда. Спас снова Джордж: — Ричард определенно знает, что такое линия, но, как я понимаю, совершенно не знает никаких подробностей вашей дуэли, — Ричард коротко кивнул, по-прежнему не в силах говорить, и Джордж продолжил, — Рокэ, неужели вы весь этот месяц разговаривали только о погоде? — Мы вообще не разговаривали, — Алва перевел взгляд на Джорджа и Дик понял, что всё это время он сидел, задержав дыхание. — Какой ловкий тактический ход! Узнаю твой военный гений! Взять оруженосца и спихнуть его обучение на Штанцлера! Почему не сразу на Гамбина? Этот точно нашел бы время! — Не юродствуй, Юстин. — Отец не мог… на линии. Он же эсператист… — выдавил из себя Дик. — Представьте, юноша, — издевательским тоном протянул Алва, — что вам предложили бы погубить свою душу в обмен на спасение жизней полусотни ваших соратников, разве вы бы отказались? Я уже начал считать, что понимаю ваши фамильные фанаберии, не разочаровывайте меня! Он снова смотрел оруженосцу прямо в лицо, но это вдруг перестало иметь значение. Дик не смог не спросить: — Как он умер? — Мгновенно. — Как Эстебан? — Нет, прямой в сердце. Я уже говорил вам: это была очень быстрая чистая смерть, — Алва потёр виски, будто отыскивая в памяти детали. Его взгляд больше не обжигал, просто усталые глаза равнодушного человека. — Его секундантом был погибший Мишель Эпине, но герцогскую цепь вам отвез Эмиль, и он совершенно точно рассказал вашим близким все подробности дуэли. Неужели версия графа Ларака так отличается от моей? Дику кивнул в ответ, а в глубине души ужаснулся — ему ведь не врали напрямую, только скрыли незначительные подробности, но именно те, что ставят всю историю с ног на голову. Сколько ещё таких мелочей предпочли забыть Ларак со Штанцлером? Взгляд монсеньора, так и не отпустивший Дика, смягчился. И как будто прочтя все его сумбурные мысли, Алва ворчливо заметил: — Именно так, юноша, обычно и выглядит самое омерзительное враньё. Оно состоит из одной только правды, и ничего кроме правды в нём нет, а потому его невозможно опровергнуть. Но из этой правды вырежут самое ценное для вас, и умело спрячут швы под причитаниями про честь и величие. — Рокэ, на философию и воспоминания у вас ещё будет время, — нагло перебил маршала Джордж, — а сейчас у тебя предстоящая кампания, у меня — масса неожиданной работы, а Дику просто нужно выспаться. Если ты считаешь, что все три покушения на него, — Ричард вскинулся, собираясь перебить, но в него махнули шаддейником и он стушевался, — дело рук не тессория, то чьи? Алва задумчиво покрутил пустую чашку и ответил: — Пока его сёстры не замужем, претендовать на Надор может только Ларак, и только он выиграет от смерти герцога. Старый граф — тюфяк, молодой виконт — пронырливый пройдоха, ест сразу с рук и у Манрика, и у Штанцлера. Возмущенное «Наль бы никогда…» не успело сорваться с языка у Дика, Джордж перебил собеседника: — Но с висельниками он точно связываться бы не стал, слишком труслив, да и все подозрения в случае чего лягут на него. Дорак скорее пойдёт по тому пути, который ты пророчишь Колиньяру, — Джордж переполз с кресла к Дику на шкуру перед камином и подбросил в камин ещё пару поленьев. — Кто остаётся? — Люди Чести, кому мёртвый агнец удобней живого герцога? — предположил Алва. И опять раньше чем Дик успел возмутиться, сам же себя опроверг, — нет, ерунда, они должны при этом сделать вид, что это я уморил оруженосца, а ни дуэль, ни понёсшая лошадь ко мне отношения не имеют. У меня кончились версии. — А ты запросил отчет об управлении Надором за последние пять лет? — Впервые слышу. Варзов точно никогда не лез в управление Кэналлоа. — Ты взял оруженосцем не наследника, а уже состоявшегося герцога. Ты становишься его опекуном на три года, подвинув Ларака, и как опекун ты вправе поинтересоваться, как государевы слуги управляют наследным имуществом твоего подопечного. Сдаётся мне, Ларак за пять лет таких отчетов не просил, и до Фабианова Дня все в ведомстве наместника были уверены, что ещё четыре года будут воровать в своё удовольствие. И тут ты. — Звучит логично, но как это соотносится с покушениями? — Как только Дика убьют, ты потеряешь право требовать отчетов. Ты ведь пока не потребовал? — Я даже опеку ещё не оформил… — Рокэ, ты ведь тоже сын супрема! — Я же младший, Юстин. Последыш. И ненавижу писанину. И потом, когда мне заниматься этими отчетами? Меня теперь до осени не будет в Олларии! — Не говори только, что у тебя нет толкового управляющего, который со всем разберётся, пока вы будете воевать, и приготовит к твоему возвращению все бумаги, включая приговоры самым вороватым? Да даже если нет, если я прав, достаточно будет послать запрос, и хотя бы самые откровенные покушения на Ричарда прекратятся. — А если не прекратятся, значит всё-таки Ларак. Дик чувствовал себя совершенно лишним, как будто совсем малышом, над чьей кроваткой взрослые решают, обтирать его уксусом или святой водой. Препротивное ощущение. — Монсеньор, просто отправьте меня в Торку. Если я настолько… обуза. — Собираетесь сбежать перед боем, юноша? — ухмыльнулся Алва. — А вы всё равно меня с собой не возьмёте, — вздохнул Ричард, — Сами же говорили, что оруженосец вам не нужен. — А вы злопамятны… — Алва снова провел ладонями по глазам, как будто бухтение Дика вызвало новый приступ мигрени. — Юноша, мне ближайшие дни очень нужен будет порученец, который в курсе происходящего и не станет раскрывать душу ни Дораку, ни Гамбину. Если вы готовы воздержаться от общения с господином кансилльером на какое-то время, поедете со мной и в Варасту, — он дождался осторожного кивка и продолжил, — сейчас идите спать, у вас часа четыре, потом разнесёте письма. Юстин, задержись ещё на два слова. И раз уж юноша давно ходит в твой бордель, тебе нет смысла рисковать появляться здесь самому, буду передавать записки через него. Вы ещё здесь, юноша? — Слушаю монсеньора! — проворчал Дик, обнял Джорджа и вышел. На столе в его комнате так и лежала стопка писем: сестрам, матушке, Арно, близнецам, не хватало только последнего, «милой Жоржетте». Только сейчас Дик понял, чем и зачем в такое теплое утро Джордж растапливал камин. Он думал, что не сможет уснуть, но не вспомнил потом даже как раздевался. Насчет четырех часов Алва скорее погорячился: паж разбудил его раньше, к обеду. В столовой молчали, а после монсеньор потребовал снова явиться в кабинет. Там он сначала проследил, чтоб Дик поставил подписи на ворохе бумаг, выводящих его из-под опеки дяди Эйвона, вручил стопку конвертов, и ещё раз проинструктировал: — О том, что рассказал утром Юстин, никому ни полслова. Ни Штанцлеру, ни вашему кузену, ни тем более дворцовым ызаргам, ни адресатам писем, никому. В том числе его высокопреосвященству и обоим их величествам. Если вам до вдруг нужно будет найти кого-либо во дворце, обращайтесь к графу Савиньяку. От него дождётесь ответа, остальным просто передайте из рук в руки. Если явится ваш кузен, ему скажут, что вам запрещено шляться по кабакам в наказание за дуэль. И не задерживайтесь допоздна, утром я жду вас на тренировке. Что-то ещё? — Можно вопрос, монсеньор? — Дик готовил этот вопрос с тех пор, как проснулся, и теперь боялся, что растеряется. — Можно, только коротко. Вы торопитесь. — Кто всё-таки просил вас взять меня оруженосцем? Джордж или её величество? — Никто из них, — Алва поймал Ричарда взглядом, отслеживая реакцию. — Катарина за вас не просила, а о вашем близком знакомстве с Юстинианом я узнал только месяц назад. Дик знал, что у него горят щеки, но взгляда не опустил. Было сразу и обидно, и странно легко. Оказывается, его со дня их неловкого разговора с Джорджем, в глубине души смущала необходимость быть обязанным её величеству хоть в чём-то. Но Алва продолжил, и Дик удивился, как не догадался сам: — За вас просил Арно. Даже если б отказался я, он умолил бы Энтони забрать вас в Торку. Если бы его не опередил Берто или эти ваши бароны-бергеры. Я напоминаю вам о них сейчас, юноша, для того чтоб вы не забыли переписать и отправить письма своим друзьям до отъезда. В походе на это не будет времени. А сейчас идите и не забудьте про тренировку. — Слушаю монсеньора. — ответил Дик, выметаясь из кабинета.