Холод

      Гермиона всегда была и до окончания школы останется частым гостем библиотеки. Здесь она могла проводить часы, а порой даже целыми днями прятаться от всех между огромными стеллажами, полными самых разных книг. За прошедшие несколько месяцев библиотека стала если полным не спасением от мира, то хотя бы маленьким островком спокойствия, необходимой передышкой перед возвращением к новой борьбе с собственными чувствами. Она, казалось, могла найти здесь все, что угодно, но сейчас хотелось совсем не новых знаний о магии или мире, а простых историй о добре и счастье, детских сказок, которые Гермиона так любила перечитывать в канун Рождества. «Кажется, я зря избавилась от привычки брать с собой любимые книги», — мрачно подумала она, с неохотой подходя к мадам Пинс. Удивительно, но в таком чарующем месте даже по праздникам находилась работа. Гермионе даже на мгновение стало грустно: подумать только, кто-то ведь и на выходных толком не мог полностью посвятить себя отдыху. — У меня не получилось найти никакой книги со сказками, — с сожалением сказала она сразу после слов приветствия. Лицо мадам Пинс озарила улыбка, которая так же быстро погасла. Казалось, она, работая, совсем не устала, но Гермиона не хотела лишний раз задавать неприятные вопросы. Даже ей, бесконечно любящей учиться, порой хотелось просто расслабиться. — Странно, что в такой большой библиотеке нет ничего подобного. — Боюсь, какое-то время и не появится, — мадам Пинс пожала плечами и окинула один из стеллажей задумчивым взглядом, после чего легким взмахом волшебной палочки достала совсем тонкую книгу в потрепанной обложке. — Могу предложить только эту, но читать строго в зале. Выносить за пределы библиотеки нельзя. — Спасибо, — Гермиона слабо улыбнулась, но ничего в ответ уже не услышала. Она посмотрела на обложку и вздохнула, осознав, что толком даже не почувствовала интереса, хотя всего-то пару минут назад была готова нырнуть в омут с головой. Что же мешало теперь?       Она замерла, когда остановилась на пороге небольшого уютного читального зала. Как оказалось, еще один ученик решил провести здесь время, и сердце Гермионы всего за короткое мгновение забилось чаще по совершенно необъяснимым причинам. Драко Малфой, напрочь игнорируя столы и стулья, вальяжно расселся на подоконнике, пока за стеклом бушевала снежная вьюга, такая порывистая, в отличие от него — воплощения насмешливого спокойствия. Он поднял голову, отрываясь от чтения, и усмехнулся, так привычно, с вызовом, но не сказал ни слова. Почему? Неужели ждал реакции? Впрочем, Гермиона ничего не сделала. Она усилием воли отвернулась и устроилась подальше, в углу, где точно не сможет чувствовать этот изучающий взгляд. «Он ведет себя… странно, — вдруг подумала Гермиона, когда в очередной раз задалась вопросом о собственной реакции, такой непривычной, необъяснимой. Такой, словно ей самой было интересно узнать, что произошло на самом деле и куда вдруг делась вся ненависть, зародившаяся, возможно, без видимых причин. Почему он ненавидел? Почему говорил резкие слова и так грубо смеялся? Она, может, и задавала эти вопросы в порыве гнева, но никогда — в трезвой памяти. — Может, Гарри не ошибся в своих теориях заговора, и Малфой правда что-то замышляет? Не просто же так он наблюдает за мной».       Гермиона снова подняла взгляд и с трудом сдержала облегченный вздох: Малфой не видел ее, ровно как и она не видела его целиком, разве что носки черных туфель. Судя по звуку, он переворачивал страницы неторопливо и осторожно, так же, как любила она сама. Нечасто приходилось встречать людей, которые относились к книгам по-настоящему бережливо, особенно в магическом мире. Подумаешь, слегка порвал или помял страницу — всегда можно починить заклинанием! По крайней мере, именно эта фраза чаще всего звучала в качестве оправдания. Раньше ей казалось, что волшебники должны быть мудрецами, превыше всего ценящими знания, но с каждым годом неприятная правда все сильнее ранила душу юной мечтательницы, пока не получилось окончательно примириться. Воздушные замки, выстроенные фантазией, чудеса, описанные на ветхих страницах витиеватым языком, даже слова и поступки тех, кого привык каждый день видеть с завидной частотой, всегда могли оказаться красивой ложью или защитной металлической маской. Жаль она усвоила этот урок лишь тогда, когда сама начала с, увы, незавидной частотой обманывать всех вокруг, в том числе и саму себя. «И поэтому ты сейчас сидишь и думаешь, что Малфой тебя преследует», — Гермиона вновь ощутила, как щекам стало совсем жарко, теперь наверняка от стыда. Подумать только, она сама же который день подряд рассуждала о закономерных переменах и людях, чьи слова и поступки могли скрывать что угодно, но все равно продолжала выстраивать глупые теории заговора, ничего не проверив.       Может, это и было причиной тех болезненных ощущений в груди, когда Лаванда Браун, еще до того, как стала девушкой Рона, свободно хватала его за руку или приходила подбодрить перед матчем с покрасневшим до самых кончиков ушей лицом? У Гарри это вызывало тоску, а Гермиона чувствовала во всех действиях однокурсницы фальшь, как оказалось потом, зря. В горле появлялся тошнотворный ком, а необъяснимое желание подойти и закричать, лишь бы прогнать нарушительницу спокойствия как можно дальше, порой становилось непреодолимым. Она поднималась с места, сжимала руки в кулаки и уходила как можно дальше, лишь бы не сказать ничего лишнего. Это обидит друзей, заставит других выдумывать глупости, наверняка далекие от правды, и приведет к проблемам, решать которые по-прежнему недоставало сил. Лучше уйти, убежать куда угодно, лишь бы не наблюдать беспомощно, как змея, прикинувшись робким кроликом, разрушала многолетние отношения. Да, пусть Гермиона и твердо решила, что не испытывала к Рону никаких романтических чувств, но разве дружба менее ценна? Разве желание защитить близких от любой опасности, даже такой, слабее жгучей ревности? «Но ведь я даже не пыталась узнать ее получше», — этот упрек самой себе она никак не могла разгромить силой здравого смысла или опровергнуть. Попытаться стоило, но кто сказал, что налаживать отношения слишком поздно? Наверняка Лаванда важна для Рона, если они вместе поехали в уютный дом семьи Уизли. Разве после такого Гермиона имела право омрачать их жизнь необоснованным беспокойством?       Она мотнула головой, прогоняя странные мысли прочь, и наконец открыла книгу, которая внутри, несмотря на аккуратную, пусть и потрепанную обложку, оказалась пожелтевшими склеенными воедино и держащимися на одном лишь честном слове листами. Может, у мадам Пинс не дошли руки, чтобы привести ее в порядок? В конце концов, она взята со шкафа, к которому обычно строго-настрого запрещено прикасаться. Текста внутри, как оказалось, почти не было, только гравюры, изображающие странных существ, пляшущих вокруг пышной ели, украшенной чем-то и наверняка красивой. Может, раньше Гермионе захотелось бы выяснить, кто они, но теперь даже редкие надписи на незнакомом языке не вызвали интереса. Может, и правда нужно отдохнуть от бесконечного потока важных знаний о мире? Взгляд зацепился за последнюю сохранившуюся в целости страницу: все то же странное почти карикатурное создание, похожее на маленького человека с острыми рогами, рухнуло и, прикрыв лицо руками, стояло на коленях, а позади возвышались часы. Их стрелка знаково застыла на том времени, которое магглы назвали бы 23:59. Что бы это могло значить? — Мисс Грейнджер, я сегодня закрываю библиотеку пораньше, — спокойный голос мадам Пинс вырвал из пучины размышлений, и только тогда Гермиона заметила, как сильно дрожали руки. — Вы в порядке? — Да, но… — вдруг она почувствовала, как мир перед глазами пошатнулся, голова закружилась. Казалось, нужно было узнать так много, но получилось произнести только один, пожалуй, самый важный вопрос. Уйти совсем без ответов казалось кощунством даже в таком состоянии. Может, всему виной пропущенный обед? — Что это? — Это одна из книг, которые скоро отправятся на реставрацию, — заведующая библиотекой пожала плечами. — Когда-то в ней была старая новогодняя история, но страниц с текстом почти не осталось. — А о чем была эта история? — Гермиона нашла в себе силы подняться, чтобы наконец вернуться в комнату. Сегодня, пожалуй, хотелось обойтись и без ужина: где-то в тумбочке должна остаться пачка печенья, если вдруг захочется поесть. Если бы здесь был Гарри, то наверняка осудил бы и тайком принес несколько ягодных пирожков. — О существе, для которого новый год так и не наступил, — мадам Пинс с намеком посмотрела на часы, а Гермиона, не желая задерживать, попрощалась и ушла.       Если поначалу вернуться в комнату и спрятаться под одеялом казалось почти непреодолимым желанием, то теперь она бродила где угодно, лишь бы как можно дольше туда не приходить и не оставаться наедине с собой. На улице дышать стало поразительно легче, и окружающая красота вновь предстала в виде четкой картины. Двор под вечер совсем завалило снегом, но Гермиону такое положение вещей вполне устраивало: вьюга успокоилась, и теперь мягкие хлопья падали совсем медленно. Все уже давно разошлись кто куда, а тусклый свет из окон как никогда создавал ощущение волшебства, и это, пожалуй, даже подкупило. Подумать только, в мире, полном магии, о котором большинство обычных людей даже не слышали, по-настоящему завораживали привычные каждому ночные огни, снегопад и отрезвляющий сознание холод.       Гермиона остановилась, когда заметила чуть поодаль одинокую фигуру, и вздрогнула, осознав, что этой фигурой оказался тот, с кем удивительно часто получалось сталкиваться в последние дни — задира-слизеринец, поглощенный… тоской? По крайней мере, именно это она каждый раз видела в его глазах, в которые теперь совсем не могла перестать смотреть при каждом удобном случае. Почему? Еще одна загадка, на которую так хотелось найти ответ. Малфой держал что-то в руках, а затем резко скомкал и выбросил, после чего решительно зашагал прочь, так, похоже, никого и не заметив. Она почувствовала, как колени стали дрожать то ли от прохлады, то ли от волнения. Похоже, случилось что-то серьезное, и никакие тайные заговоры тут не при чем.       Гермиона остановилась на том же месте и подняла выброшенное, как оказалось, письмо от неизвестного адресанта, в котором увидела всего одну выведенную изящным почерком строчку: «Поспеши, иначе время для тебя скоро остановится». Что бы это могло значить? Она не знала, но определенно была уверена, что должна разгадать тайну, и не важно, насколько это желание глупое и нелогичное.