Mud / Грязь

Я просыпаюсь на рассвете. Дождь кончился, и днём нас ждёт удушливая влажность. Энакин похрапывает, замотавшись в простыню. Он самый одаренный джедай из всех, кого я знал, и вымахал намного выше меня ростом, но он всего лишь мальчишка. Война, служба и смерть не могут этого изменить. Мне не свойственна подобная меланхолия. Наверно виновата планета с её дождями. Открываю сообщение Винду в голопаде. Он бесстрастен, ни слова об успехе миссии, но говорит, что завтра за нами прибудет корабль. Мы уезжаем отсюда. Я ожидал испытать облегчение, но чувствую лишь гадкую тяжесть на сердце. "Ерудна какая-то," — пробормотал я, пытаясь вспомнить, почему так рвался отсюда несколько часов назад. Конечно, мы должны расстаться с ним как можно скорее. Я нуждаюсь в этом, но, очевидно, не хочу. Подумываю разбудить его, чтобы сообщить приятную новость, и представляю, как он будет улыбаться, когда поймет, что скоро увидится с ней, позволяя себе испытать боль от этого. "Он не мой, — повторяю сам себе, выходя из палатки. — Никогда не был." Работа клонов снаружи впечатляет. Несмотря на грязь, лагерь выглядит аккуратно, всё работает. За холмом видно пустое поле боя. Клонов на нём больше нет, ни мертвых, ни живых. Остались лишь тысячи дроидов. Вхожу в огромную общую палатку, где завтракают солдаты. Ищу печаль в их глазах, но нахожу лишь намек на усталость. Рекс принес мне поднос с едой и стоит рядом, пока я ем. — Вы много работали ночью, результаты просто невероятные. — Спасибо, сэр. — Совет поздравляет нас с победой и просит вернуться. Корабль прибудет сюда через 36 часов. Его улыбка настолько мимолетна, что я даже не уверен, была ли она. — Так точно, сэр. До завтра все будет готово. Рекс уходит, и я вижу Энакина, который ищет меня. Стараюсь не прятаться. Увидев меня, он взял поднос и сел на лавку рядом со мной. С набитым ртом похлопал меня по плечу и пожелал доброго утра. Сразу избавляюсь от тяжкого бремени: — Должно быть, Винду услышал твоё нытьё. Завтра мы уезжаем. Как я и предполагал, он по-детски улыбнулся. Я сосредоточенно стараюсь ничего не чувствовать. — Не могу поверить. Мы наконец уедем с этого грязного шара. Мне кажется, я впервые так ненавижу планету, не считая Татуин. Сила, после всех этих дождей даже пустыня выглядит заманчиво! — вдруг он задумался. — Думаешь, местные жители справятся без нас? — Мы сделали всё, что могли, теперь их черед. Сезон дождей скоро закончится, и я уверен, что они успеют всё восстановить к следующему урожаю. — Иногда я тоже так думаю. Но чаще все наши старания кажутся бессмысленными. Война продолжается, и всё, что мы тут сделали, не имеет значения. Мы носим воду в решете. — Надо отдохнуть. Когда вернемся домой, станет легче, — он не обращает никакого внимания на эти пустые слова. — В то же время и не хочется уезжать. Тебе не терпится от меня избавиться, а мне нравится ездить с тобой на задания. На Корусканте между нами что-то теряется. Как обычно, он выражает словами то, что я не могу сформулировать даже в мыслях. Я изумленно уставился на него и ответил, не отрываясь от еды: — Я тоже это чувствую. Зря я это сказал — затылком чувствую его озадаченный взгляд. — Я...спасибо, — промямлил он. Настал мой черед удивляться. Поднимаю глаза, встречаюсь с ним взглядом и сразу же встаю. Говорю ему, что мне надо работать, и ухожу. Время бежит быстро. Нужно многое успеть, и вокруг царит атмосфера последнего дня в школе перед каникулами, в которой сложно работать. Как обычно, стоит нестерпимая жара. Мы ждем дождь, но когда он начинается, лишь увеличивается влажность, поэтому мы молимся, чтобы он прекратился. Всё это время погода менялась по несколько раз на дню, каждый день. Мы закончили приготовления после полудня, ближе к вечеру. Солдаты договариваются устроить вечеринку, и я рад, что они рано закончили работу. Им нужно расслабиться после боя и перед отъездом. Слоняясь вокруг лагеря, осознаю, что не видел Энакина с самого утра. Я как будто снова мог дышать, но в то же время задыхался. Надо что-то с этим делать прямо сейчас. Я слишком долго откладывал, и до сих пор ищу оправдания. Убеждаю себя, что Энакин — собственник, и если я разорву отношения, он почувствует себя брошенным. Опять же, на войне мы нужны вдвоем — удивительная парочка. Нельзя смешивать свои слабости и долг перед Республикой. Вот же бантский корм. Я обманываю себя, претворяясь, что не вижу самое страшное — то, что даже не могу произнести. Энакин нужен мне. Я хочу быть с ним. Джедай не должен испытывать таких чувств, и я не о привязанности. Его присутствие затуманивает мой разум; его близость заставляет желать продолжения. Я позволяю продолжаться его роману с Падме, хотя мог бы прекратить его. Знал, что он может сломать жизнь им обоим, но ничего не предпринял. Я пытался придумать множество отговорок, но единственная правда в том, что, придя в ужас от своей ревности, я захотел доказать себе, что она меня не задевает. Не сделал как лучше для него, для них обоих, ради собственной выгоды. Я трус. Когда я возвращаюсь, солнце уже садится. Клоны пьют и смеются у костров. Они радостно приветствуют меня, когда я прохожу мимо. Всего несколько часов назад они были совсем в другом настроении. Разделяю с ними трапезу, пытаясь наслаждаться теплой атмосферой. Они постоянно поглядывают на меня, то ли думая, где Скайуокер, то ли заметив что-то странное в моем выражении лица. Спустя некоторое время я благодарю их и возвращаюсь в палатку. Я не могу откровенно поговорить с Энакином, он не поймет. Узнав о моих чувствах, он обидится и испытает отвращение, так как ждет от меня не этого. Он лишь хочет, чтобы я был рядом, утешал, успокаивал, а также закрывал глаза на его отношения с Падме — вот и всё. Не буду даже пытаться говорить банальности о том, как опасна привязанность. С ним это никогда не работало, не сработает и теперь. Кроме того, не уверен, что в храме удовлетворят мой запрос. Может мне поговорить с Мастером Йодой, а потом уже с Энакином — на всякий случай. Я уже до того сбит с толку, что больше не понимаю, мыслю ли здраво, или просто выдумываю новые отговорки. В палатке темно и пусто. Я сел на кровать и подумал, что это будет наша последняя ночь вместе, отчасти всё ещё надеясь, что мы сможем продолжать в том же духе. Я мог бы похоронить свои чувства глубоко внутри, претворяясь, что их не существует. К возвращению Энакина я уже всерьез подумываю об этом. — Пресвятая Сила, ты где был? — он грязный и выглядит неряшливо, но его глаза сияют, а подпись ослепляет, наэлектризованная ожиданием. — После целого дня в лазарете мне пришлось больше часа тебя разыскивать. — Медитировал. Ты тоже можешь это делать, знаешь ли, — все мои усилия изобразить веселье напрасны — я выгляжу усталым. Он смотрит на меня, склонив голову набок. — Ты не в духе. — Просто устал. — Это поможет, — он достает темную бутылку из рюкзака за своей кроватью. — Подарок посла. Она сказала, что оно очень дорогое, и порекомендовала приберечь его для подходящего случая и человека. — Знаешь что, я предпочту не знать, чем ты заслужил такой подарок от неё. — А я предпочту не говорить, — усмехается Энакин, и я отвожу взгляд. Он садится рядом со мной и вытаскивает пробку. — Я думал, что размышления — моя прерогатива. — Извини, Энакин, я не в настроении. — Не могу же я пить один. Давай, Мастер, последняя ночь вместе! Он обхватывает горлышко губами, и я завороженно смотрю. Затем вытирает рот тыльной стороной ладони и протягивает бутылку мне. Вино сладкое, похожее на то, которое подают на десерт на Корусканте. — Выбирай: будешь пить со мной, или я буду расспрашивать тебя, что происходит, пока не расскажешь. Жду, когда алкоголь согреет грудь, после чего отвечаю: — Я действительно хочу попросить отправить нас на разные задания в следующий раз. — Знаю. Только не могу понять, почему тебе обязательно надо обидеть меня. Он смотрит на меня в упор, и я больше не могу находиться так близко от него. Я устал, запутался и боюсь, что не смогу сказать то, что нужно, да уже и не помню, что нужно. — Ты знаешь, что я не хочу обижать тебя, — пробормотал я, поднимаясь. Он берет меня за руку. — Останься, пожалуйста. Если не хочешь, можем не говорить об этом. Я знаю, как сложно ему просить, поэтому позволяю притянуть себя обратно на кровать. Наши плечи соприкасаются, и мы продолжаем пить молча. Знаю, что это ужасная идея, но не двигаюсь с места, потому что после сегодняшнего вечера Энакин долго не будет принадлежать только мне. Не будет так смотреть на меня и умолять остаться. Когда бутылка опустела, он снова заговорил, глядя на свои грязные ботинки: — Между нами всё было так просто, — мне нечего ответить, и я позволяю ему продолжать, — а я напился и впал в меланхолию, хотя обещал подбадривать тебя и не нагонять тоску. Извини. Мне отчаянно хочется обнять его, как раньше, когда он был ребенком, но я лишь шепчу: "Ничего страшного". Почуяв опасность, прерываю молчание: — По-моему, мы ещё не напивались вместе, да? — Не могу поверить, что ты забыл Като-Неймодию, — отвечает он серьезным тоном. — Это ты напился, а я был трезв, иначе не придумал бы такой блестящий план. — Да ты был пьянее меня. У тебя бы не хватило наглости предложить мне такое, будь ты трезвым. Мы смеёмся, и всё снова по-прежнему. Улыбки медленно сползают с наших лиц. Он говорит, что ему не хватает этого, что скучает по нам. — Ты же знаешь, что я всегда буду рядом, — говорю я своим учительским голосом, но это только злит его. — Ты можешь хоть раз быть честным? — Энакин хватает меня за плечи, вынуждая смотреть на него. — Ты вообще помнишь, как быть собой, или собираешься всю жизнь изображать честного Мастера и грёбаного идеального джедая? Он так уязвим, когда отчаянно пытается пробиться сквозь мои щиты. — Я лишь стараюсь быть тем, кем должен — джедаем. Ты не можешь обвинять меня за это. — Старайся с другими, а не со мной. Зачем возводить такую стену? Что я тебе сделал, что ты больше не можешь поговорить со мной? Ты даже не смотришь на меня. — Ты же не серьезно? Ты исключительный джедай, и я очень горжусь тобой. Он закрывает глаза, как бы пропуская мои слова внутрь себя. — Если не считать владения мечом, я ужасный джедай. Мы оба это знаем. — Энакин, мы все стараемся следовать велениям Силы. Все мы несовершенны, и важны усилия, которые мы совершаем для преодоления своих недостатков. Я могу казаться отстраненным, но только потому, что не хочу показывать тебе мою слабость. Не хочу, чтобы ты во мне разочаровался. Прости, если обидел тебя этим. — Я никогда в тебе не разочаровывался, — он кладет руку мне на шею, и мы соприкасаемся лбами, — и никого не смогу уважать больше, чем тебя.