Ты убивала колдунов?

      Эстос вскрикнул и резко сел, непонимающе озираясь.       – Прости! О, прости меня… Я… Я не хотела… – Альда испуганно отвела в сторону руки. – Я сама не знаю, что на меня нашло!       Внутри – в животе и в груди – она ощущала странное жжение, словно та вспышка ненависти обожгла её и след от ожога не заживал.       Эстос посмотрел на своё запястье, потом на Альду.       – Я смотрела на татуировку и… Я не хотела делать тебе больно!       – Мне не было очень уж больно, но я спал… Это было неожиданно.       Вид у Эстоса до сих пор был ошалелым. Он сделал взмах рукой, и от зачарованных светильников полился мягкий, холодный свет.       – Я просто кое-что заметила и, наверное, поэтому… – Альда потянулась к руке Эстоса, но не осмелилась снова коснуться её. – Ты должен рассказать мне про свои татуировки! Это очень важно!       – Татуировки?.. Это обычные татуировки колдунов, они есть у всех… Да что случилось? – Эстос смотрел на неё с тревогой в глазах.       – Не совсем обычные. Они сделаны поверх шрамов. Что это за шрамы?       Эстос посмотрел на своё запястье, как будто не понимая, о чём она говорит. Он пошевелил рукой и наконец увидел: тонкие шрамы становились заметными под определённым углом.       – Странно, что они опять проступили… – произнёс он озадаченно. – Раньше их почти не было видно. Это часть лечения. Я ведь рассказывал тебе, что самые первые татуировки была нанесены врачевателями, чтобы спасти меня от боли? Но для отсечения от прошлого одной только краски было недостаточно, рисунок пришлось вроде как вырезать на коже. Наверное, было не очень приятно… К счастью, я этого не помню. Потом, когда я исцелился, шрамы скрылись сами по себе.       – Ты не помнишь ничего из своего детства… – тихо произнесла Альда, всё ещё не смея признаться даже самой себе, что…       Этого не могло быть. Она бы узнала его! Не мог же он настолько измениться на лицо!       Нет, нет! Всему этому должно быть какое-то другое объяснение.       Эстос – без сомнения сын Ульпина Вилвира, достаточно посмотреть на самого Ульпина и его старшего сына; у всех троих явное сходство в лицах. Эстос не может быть никем другим, кроме как сыном Соколиного дома!       Но что, если его мать вовсе не неизвестная наложница, которой никто и никогда не видел, а сама…       Альда закрыла лицо ладонями и затрясла головой, пытаясь прогнать эти безумные мысли. Такого просто не могло быть!       Эстос обхватил её за плечи.       – Кейлинн, что с тобой?! Все эти странные вопросы – к чему они?       Альде было страшно открыть лицо и посмотреть Эстосу в глаза. Ей нужно подумать… Эти шрамы, она узнала их. У татуировок на запястьях Гаэлара был точно такой же рисунок. Он был одинаков у всех назначенных звёздами. Им всем наносили одинаковый ритуальный узор. На её собственных запястьях появился бы такой же, если бы её жених не погиб.       Могло ли быть такое, что Эстос тоже был из назначенных, но не был Гаэларом. И если да, то где его пара? И могло ли вообще быть сразу две пары назначенных? Все считали, что нет…       – Ты слышал о назначенных звёздами? – спросила Альда.       – Кончено, я слышал. Нас заставляли заучивать основные ритуалы всех храмов в Картале… И при чем здесь это? Ты можешь мне сказать, наконец, что происходит? Что с тобой?       Альда покачала головой. Она не могла. Ей надо было собраться с мыслями.       Она не могла вспомнить, когда в последний раз была в таком смятении. Она всегда знала, что делать, всегда была собранной и уверенной… А теперь словно сам мир пошатнулся.       Альду спасло появление Лигура. Он явился напомнить, что первый господин потребовал явиться к нему утром и настало время приготовлений.       Альда сумела наконец опустить руки:       – Поговорим потом, – сказала она.       – Хорошо, – медленно, с нажимом проговорил Эстос. В его голосе сквозило что-то ещё кроме беспокойства. Подозрительность? Недоверие? – Мы поговорим.       Он сделал несколько жестов рукой и проход в комнату открылся, невидимая паутина опала – и теперь в покои третьего господина могли войти и прочие слуги. Лигур отдал приказания, и в комнату потянулись прислужники. Кто-то нёс завтрак, кто-то воду в серебряных кувшинах, кто-то одеяние для господина. Плотные занавеси на окнах раздёрнули, и в комнату полился дневной свет.       Во время завтрака и прочих приготовлений Альда и Эстос не разговаривали. Эстос больше ни о чём не расспрашивал, а Альда была не в силах заговорить ни о чём другом. Она даже еду в себя с трудом запихивала.       Когда Эстоса начали переодевать для встречи с отцом, она незаметно выскользнула из покоев Эстоса и ушла в отведенные ей комнаты. Она здесь почти не бывала. Приходила лишь, чтобы служанки причесали и переодели её. Ни разу не спала на широкой кровати с резным изголовьем, изображавших двух лебедей, не ела за посеребрённым столиком… Третий господин забрал её в свои покои. Мечта любой наложницы – столь безраздельно завладеть сердцем своего господина. Но Альда не была наложницей, она лишь притворялась. И Кейлинн она притворялась… И к изнуряющему бремени лжи добавился ещё и вес этой страшной загадки. Откуда у Эстоса знаки назначенных на запястьях?       И если он был Гаэларом, то как он мог уцелеть? И почему она его не узнала? Разве возраст и болезни могли так сильно изменить человека? Или это из-за колдовства Соколиного дома он стал неузнаваем?       Нет, во имя семи небес, хватит! Хватит обманывать себя! Он вовсе не был неузнаваем! Да, он изменился на лицо, но ведь с самого начала ей казалось, что она где-то видела этого человека… Замечала что-то неуловимо знакомое. Она с первой же встречи знала, чувствовала, предугадывала!..       Альда указала на первое из платьев, которые служанки разложили перед ней. Пока Эстос занят с отцом она всё равно ничего больше не может сделать. Только ждать.       Эстос думал, что отец примет его, как обычно, в своей рабочей комнате. Той самой, где Кейлинн заметила серёжку младшей принцессы. Но слуги повели его к пустующим сейчас покоям двоюродного деда. Но и там они свернули не в главный двор, а в один из боковых, и подошли наконец к низкому зданию, которое, конечно, нельзя было назвать обветшалым или запущенным, но можно было – покинутым. Эстос не сразу узнал его, потому что редко бывал в этой части огромного поместья, но потом понял – это был фехтовальный зал. Двоюродный дед был сильным колдуном, хотя и не чета своему брату или племяннику, а ещё – лучшим фехтовальщиком Карталя и повелел построить отдельный зал рядом со своими покоями, чтобы со всеми удобствами там упражняться.       У дверей зала стояла стража, но она расступилась перед Эстосом.       Когда он вошёл внутрь, то в нос ударил сладкий запах благовоний. Пахло даже сильнее, чем во время церемонии поминовения. И Эстос быстро понял, для чего это было сделано: на полу под светлыми покровами лежали тела.       Воздух казался чуть мутноватым от дыма из десятка курильниц.       Сам зал с необычным сводчатым потолком был пустым, даже скамеек, которые когда-то стояли вдоль стен, теперь не было. Кто-то распорядился принести высокое кресло для первого господина, но тот не стал им пользоваться и вместо этого расхаживал взад и вперёд. Ассар, облокотившийся на спинку кресла, следил за ним взглядом. Он первым заметил вошедшего Эстоса.       – Здравствуй, брат! – сказал он. – Как ты сегодня? Держишься на ногах?       – Всё хорошо, благодарю тебя.       – А вот и ты! – Ульпин Вилвир остановился и указал рукой на кресло: – Можешь сесть. Тебе, должно быть, тяжело стоять.       – Мне сегодня лучше, – ответил Эстос.       – Ассар, оставь нас, – распорядился Ульпин.       Ассар недовольно поджал губы и, зыркнув на отца исподлобья, произнёс:       – Как прикажешь, отец.       Уходя, он как-то странно и недобро посмотрел на Эстоса, но тот не смог разгадать, что бы это значило: то ли брат предупреждал об опасности, то ли, наоборот, завидовал тому, что отец захотел обсудить с младшим сыном нечто неизвестное наследнику дома.       – Я присылал слугу вечером, чтобы узнать, как твоё здоровье, отец, – заговорил первым Эстос. – Но он вернулся без ответа.       – Со мной всё хорошо. Мой лекарь предположил, что я мог бы выжить, даже если бы мне отсекли голову от тела.       – Как Римсгор Трёх Озёр? Я думал, это легенды…       – Может быть, и нет. Но проверять у меня нет никакого желания.       Отец больше ничего не говорил, и Эстос так и стоял на почтительном расстоянии от него. Оба смотрели на пол, где под светлыми покровами лежали тела. Эстос уже успел сосчитать: одиннадцать.       – Вчера говорили, что нападавших было четырнадцать, – сказал Эстос.       Отец повернулся к нему и усмехнулся:       – Несколько оказались ранены. Они пока живы, но скоро и их перенесут сюда.       – Они что-то рассказали?       – Ничего важного. Но я и не ждал другого. Те, кто планирует напасть на Соколиный дом, постараются остаться в тени, так что эти люди ничего не знают. Они не знали даже, кого им приказали убить.       – Разумеется. Они бы никого не сумели нанять, если бы объявили, что нужно убить первого господина нашего дома.       – И тебя, – добавил Ульпин Вилвир. – Им описали двоих, сын: тебя и меня.       – Снова меня… Это хорошо, – заметил Эстос. – Мы сможем сильно сузить круг виновных. Тех, кто может злоумышлять против тебя, наверняка тысячи, а вот против меня… Это должен быть кто-то достаточно близкий нам, чтобы знать про мое особое колдовство. И то, как они проникли в поместье, сумев обратить защитное заклинание, кажется, сужает круг ещё больше, так?       – Да, это мог быть только кто-то из присутствовавших в Ирисовом зале.       – Я не уверен до конца, но похоже на то…       – И в чём же причина твоей неуверенности? – спросил первый господин.       – Сначала я рассуждал так: портал в куполе мог быть открыт только с нашей стороны, ведь если бы его могли открыть снаружи, то сделали бы это в любое другое время. Например, открыли бы его ночью, когда в Ирисовом зале никого нет, и можно попасть в поместье никем не замеченным. Но, возможно, наши враги рассудили иначе. Найти кого-то ночью в огромном поместье, полном охраны и колдовских преград, не так-то просто. Можно блуждать до утра и так и не пробраться в наши покои. Не проще ли дождаться, когда все соберутся прямо под куполом?       Ульпин Вилвир посмотрел на сына с лёгким оттенком одобрения в суровом взгляде.       – Я размышлял ровно так же, – сказал он. – Но я и девятый господин изучили купол: портал открыли изнутри. Был изменён рисунок защитного поля, совсем незначительно, но это позволило сильному колдуну с другой стороны распахнуть портал.       – И как он сумели проделать это незаметно? – спросил Эстос.       – Почему ты думаешь, что незаметно? Когда ты творил своё заклятье, ты чувствовал что-то постороннее?       – Я был сосредоточен на собственном колдовстве, поэтому не особенно вслушивался… Я чувствовал, что кто-то использовал защитные чары. Но это обычная вещь, – добавил Эстос.       Когда колдун брался накладывать большое, сложное заклинание, другие часто создавали вокруг себя защитное поле, на всякий случай. Мало ли как поведёт себя заклятье…       – Ты можешь сказать, кто именно это был? – спросил первый господин.       – Нет, мне было не до того. Но это был не один человек и, мне кажется, даже не два и не три.       – Я и твои братья почувствовали тоже самое.       – Защитные чары использовались самые простые: Белый круг, Пурпурный круг, Щит Дутула… – задумчиво произнёс Эстос.       – Да, самые простые, грубые, и сквозь них мы не смогли ощутить другое заклинание. Как во время раската грома не услышать шуршания крысы под полом. Мы нашли в Ирисовом зале следы того заклинания, что поменяло рисунок, но понять, кто его сотворил, невозможно…       – То есть, мы знаем, что один из наших гостей – предатель, но поделать с этим ничего не можем?       – Это не страшно, сын мой… Совсем не страшно, – равнодушно протянул Ульпин. – Я каждого из них всегда считал и буду считать возможным предателем. Когда поднимаешься на такую высоту, то удара в спину ждёшь от каждого. Даже если мы найдём того, кто открыл портал, это всё равно не очистит всех прочих от подозрений. Куда больше меня волнуешь ты…       – Я?       – Ты очень мне дорог, – Ульпин развернулся и положил руки Эстосу на плечи. – Ты мне дорог как сын женщины, которую я безмерно любил, и как колдун, умеющий то, чего не умеет никто больше. Ты видел вчера: даже искуснейшие из заклятий можно разрушить, и только твоя магия нерушима и неприступна. Она как замок, к которому никто не сможет подобрать ключ. Поэтому ты должен оставаться при мне.       – Конечно, отец.       Эстос хотел сказать, что он как раз хотел просить разрешения уехать из города на несколько недель, но понял, что это будет худший момент из возможных.       – Ты – ценность нашей семьи и всего Соколиного дома, – продолжал тем временем Ульпин. – И меня тревожит…       – Что именно, отец? – спросил Эстос, когда Ульпин вдруг замолчал.       – Тревожит женщина рядом с тобой.       – Вчера она спасла мне жизнь! – воскликнул Эстос, хотя не мог не признать: его тоже в ней что-то тревожило, и даже не странные вопросы, которые она задавала утром, – всё началось намного раньше.       Если подумать, это было всегда. Она была опасна, но её хищная грация, бесстрашие во взгляде завораживали… А ещё больше завораживало Эстоса то, как она менялась в его объятиях, рядом с ним. В ней появлялось что-то наивное и открытое, почти детское, её обычная настороженность исчезала, как будто она полностью доверяла ему свою жизнь… Но она несомненно что-то скрывала, он давно это понял.       — Спасла, но вот как… — вздохнул Ульпин. — Думаешь, я позвал тебя для разговора сюда, потому что мне нравится созерцать тела убитых врагов? Нет. Я хотел показать тебе кое-что. Нам нужны крайние слева, вон те… Я приказал положить их отдельно. Пойдём!       Первый господин пошёл вдоль ряда тел. Он остановился у последнего и повернулся к Эстосу, который последовал за ним:       – Сколько всё это длилось, ты помнишь?       – Не могу сказать точно. Наверное, я не успел бы досчитать и до десяти. Вам лучше знать, отец. Сколько нужно, чтобы раскрылось ваше второе сердце?       – Обычно мне хватает четырёх счётов, но вчера я… Должен признаться, я был настолько потрясён, что не сразу опомнился. И на меня бросился один из этих… – он указал на лежавшие на полу тела. – Будем считать, что промедление стоило мне ещё трёх счётов.       – Всего семь.       – Да, и за это время твоя Кейлинн успела ворваться внутрь и убить троих. Вот посмотри, – Ульпин чуть повернул ладонь, и с крайнего тела слетел покров, словно подхваченный порывом ветра.       С убитого сняли тёмную ткань, которой была обмотана голова. Это был человек средних лет, но уже с седыми висками. Он не был уроженцем Карталя или близлежащих земель; такие узкие, клиновидные лица были у людей с Голодных островов. На шее чернела маленькая рана от тонкого ритуального кинжала. Рана явно смертельная.       – А вот другие, – отец снял покровы со следующих тел. – Рана меж рёбер и рана в животе. Нанести смертельную рану в шею довольно легко, хотя удар Кейлинн вовсе не кажется мне случайным. А вот две другие. Этому кинжал вошёл точно в сердце, хотя сам удар был нанесен в очень неудобное место. Мгновенная смерть. А вот этому – в печень. Прожил он не очень долго.       – Кейлинн хорошо владеет оружием. Она охраняла купцов, которые…       – Она не просто хорошо владеет оружием! – оборвал Эстоса отец. – Она каким-то игрушечным кинжалом длиной в ладонь убила троих мужчин вооруженных саблями за пять счетов, не больше.       Ульпин испытующе смотрел на сына. Его взгляд был тяжёлым и гневным. Эстосу даже показалось, что дым благовоний сгустился, и в зале стало темнее, чем было.       – Как ты это объяснишь, сын?! Кто она?       Эстосу не так уж много было известно о прошлом Кейлинн, он знал, что она что-то скрывает, а кое о чём откровенно лжёт, но его это не сильно беспокоило: это никак не касалось его самого. Но когда возникла необходимость рассказать про неё отцу, Эстос понял, что сказать-то ему почти что нечего.       – Она из незнатной семьи, рано начала помогать семье. Я знаю, что она совсем ещё девочкой была в караване Гундьокки, и поэтому опасалась за свою жизнь. Даже сейчас за этими женщинами охотятся. Мы были с ней в «Кошачьем языке», и на неё напал один из тех, кто был в том караване. Думаю, что несколько лет назад дела с этим обстояли ещё хуже, так что она нанялась в охрану за море и несколько лет провела там. Вернулась совсем недавно.       Ульпин терпеливо всё выслушал, а потом сказал:       – Я показал тела человеку из Серых Капюшонов. Знаешь, что он сказал: эта Кейлинн не охранница, она убийца.       – И что с того? Она защитила меня. Может быть, именно такой человек мне и нужен рядом.       Ульпин зло хохотнул:       – Глупый мальчик, ты ослеплён чувствами к ней! Эта женщина кажется тебе счастьем твоей жизни: она красива, сладка в постели, да ещё и может защитить тебя, пока второе сердце не раскрылось. Но я скажу тебе другое: с тобой рядом не должно быть никого, кого ты не можешь читать так же легко, как свиток.       «Но если я люблю её!» – хотелось выкрикнуть Эстосу в ответ, но он понимал, что отец рассмеётся ему в лицо. Он бы сам рассмеялся себе в лицо месяц назад. У него никогда не было долгих отношений с женщинами; с любовницами на одну ночь было проще. Когда ему выделили собственные покои в усадьбе, он приказал переделать почти все комнаты по собственному вкусу, но комнаты жён и наложниц не трогали, потому что он никогда не думал, что у него кто-то появится. А потом он встретил Кейлинн… И нет, он не полюбил её с первого взгляда, но потом, когда они говорили на заднем дворе «Кошачьего языка», она как будто увидел её настоящую, не жёсткую и неприступную, а ещё потом, когда он проснулся, и она сидела у его постели и подносила ему питьё, он ощутил прилив радости, восторга, признательности такой сильный, что он отдавался болью внутри. Но не той болью, которую он испытывал годами, а болью живой и сладкой, болью рождения чего-то такого, чего его сердце прежде не знало.       – Она не сделала ничего, что навредило бы нашему дому или мне, – ответил Эстос.       Это лучшее, что он смог придумать. Правду – ни о чувствах, ни о том, что Кейлинн была его лекарством, – он не мог сказать.       – Но мы не можем быть уверены, что так и останется в будущем. Или избавься от неё, или узнай, кто она такая, откуда эти умения… Люди, что напали на нас, не были бездельникам, которых нашли по кабакам. Вот у этого, – Ульпин указал на мужчину с раной в шее, – и ещё двоих татуировки башни Ургаты.       – Что это?       – Это вроде клана убийц где-то на Голодных островах. Только они не ограничиваются семьей и редкими усыновлениями, как в Картале, а берут всех подходящих и обучают.       – А вот этот как будто из местных, – Эстос склонился над другим телом.       – Этот отсюда. У него нашли знак полка Чёрных Стрел. Этих людей не так-то легко убить. Может быть, твоя Кейлинн просто слишком способная для охранницы караванов, и я к ней несправедлив. Но она должна покинуть наш дом до заката. Позаботься обо всём сам, иначе это сделаю я.       – Отец…       – То, что я позволяю тебе выгнать её, – уже милость! – резко оборвал Эстоса Ульпин. – Я мог приказать убить её. Ты должен быть благодарен мне!       Он ждал, что сын склонится перед ним в поклоне, выражающем покорность, но Эстос не собирался покоряться ему сейчас.       – Если она покинет поместье, я уйду вместе с ней.       Эстос сам удивился тому, насколько спокойно, даже равнодушно, произнёс это, хотя в сердце сейчас закручивался тёмный яростный вихрь. И из самой гущи, самой тьмы этой упрямой ярости он вдруг увидел ясно как никогда, что любит её, кем бы она ни была. Именно сейчас в обрамлении страха и гнева, это чувство вспыхнуло в нём до боли ярко.       Ульпин несколько мгновений смотрел на него, точно не мог поверить, что расслышал правильно.       – Что?!! – взревел он, когда понял. – Что ты сказал? Ты принадлежишь этому дому и служишь ему!       – Я могу служить Соколиному дому и пребывая за стенами поместья.       – Ты будешь служить ему в том месте, которое я тебе укажу! Я позволил тебе притащить сюда эту побирушку, но я готов смириться с побирушкой – не с убийцей.       – Она не…       – Ты ничего о ней не знаешь! – выкрикнул отец. – Ты как фазан, который при виде самки дуреет и перестаёт замечать, что за ним охотится ястреб! Она уйдёт, а ты останешься! Это моё слово.       – Если ты не позволяешь ей остаться, – упрямо заговорил Эстос, – то я тоже…       – Как ты смеешь?! Как ты смеешь так говорить со мной, мальчишка! Как ты смеешь спорить с первым господином?! – Ульпина начало трясти от негодования.       Лицо его было не столько гневным, сколько удивлённым. Он давно уже не встречал никакого сопротивления – тем более в своём доме.       – Я не хочу быть непослушным сыном, но ты приказываешь то, что я не мо…       – Замолчи! Замолчи немедленно! Каждым своим наглым словом ты приближаешь кару!       Эстос, стиснув зубы, уставился в пол. Хорошо, если отец запрещает ему говорить, он и не будет. Но это не значит, что он ему покорится. Сейчас противоречить отцу и стоять на своём было до смешного легко: не могло быть кары страшнее, чем расставание с Кейлинн. Она была его жизнью, во всех смыслах этого слова.       – Одумайся… – Ульпин тяжело дышал.       – Нет, – твёрдо произнёс Эстос.       Он успел почувствовать, как вокруг отца собирается магия, как будто из воздуха вытягиваются невидимые нити. Эстос попытался выставить защиту, хотя и понимал, что не успеет. Он был намного слабее отца, а значит – медленнее. Медленнее открывалось второе сердце, медленнее сотворялось колдовство.