Ты убивала колдунов?

      – Мне не удалось остановить его… Вернее, удалось, но Матьясу это не спасло. Я сумел закрыть вас щитом, но она не была колдуньей. Её тело просто не могло вынести таких выплесков магии, даже если они не были направлены на неё. Её убил не Алмос, и не я, но она погибла по нашей с ним вине. Ты не пострадал. Наша с Алмосом схватка не была долгой… Я не помню, когда ещё я бился с такой яростью, с таким остервенением. И когда он понял, что всё равно проиграет, – тогда он и решил ударить по тебе второй раз. Он собрал все силы, и щит не выдержал… А потом я убил Арбэта Алмоса. И всех его людей, которые ещё чудом оставались живы. И всех своих людей. Я забрал тебя, а всё остальное… Всё остальное превратилось в пепел. А дальше ты знаешь. Мы долго лечили тебя от вреда, причиненного Алмосом, но чем дальше, тем яснее становилось, что дело в чём-то ещё… Мы перепробовали всё, пока кому-то не пришла мысль сличить все твои татуировки с теми, что делали в Изумрудном доме. Так мы поняли, что часть знаков была особой, нанесённой с иной целью… Потом нашёлся и тот, кто смог их опознать. Мы сделали всё, что могли, чтобы помочь тебе, чтобы отсрочить… Но это было не в нашей власти.       – Почему ты ничего не рассказывал мне? Никогда?       – Глупый вопрос, сын, очень глупый. Я убил первого господина Изумрудного дома. Разве я мог позволить, чтобы другие дома узнали об этом? И дело даже не в том, что я не мог бы после этого оставаться в Совете одиннадцати, – первый господин бросил быстрый взгляд на Кейлинн. – Это развязало бы войну. Не просто между их домом и нашим, а между правым и левым берегом. Не мелкую грызню, как сейчас, а настоящую войну, как в летописях.       – Но ты мог рассказать мне!       – Чтобы ты, когда боль сведет тебя с ума, отправился искать бывшую невесту Гаэлара Алмоса и выдал меня?       Эстос не мог собраться с мыслями. Он, сколько себя помнил, подозревал, что отец хранит в тайне его происхождение, потому что с этим связана какая-то мрачная тайна. И вот он знает её. Всё встало на свои места – и при этом окончательно разрушилось.       Он был принцем по крови, внуком последнего короля – как и Ассар. Он мог стать вторым господином Изумрудного дома и мужем Альды, но все эти годы он проживал чужую жизнь, жизнь Эстоса Вилвира, третьего господина Соколиного дома, умирающего от неведомой болезни – или же именно эта жизнь была настоящей?       – Альда, – он посмотрел на неё, – ты знала Гаэлара Алмоса. Я похож на него?       Она бросила на него быстрый взгляд, словно ей неловко было об этом говорить:       – Оказывается, я никогда не видела его истинного лица.       – Я не про внешность…       – Нет, ты не похож, – жестоко, но честно ответила она, уже неизвестно в какой раз отирая кинжал от крови. – Разве что… Бывают злые дети и добрые. Ты был добрым. И иногда я вижу это в тебе. Но тогда в твоей доброте было что-то от слабости, сейчас в ней сила. Я могу ошибаться, но здесь, в доме своего отца, ты вырос лучшим человеком, чем стал бы в Изумрудном доме.       Альда посмотрела на баюкающего раненую руку первого господина и резко выпрямилась, словно сбросив оцепенение:       – Нам нельзя здесь оставаться… Ну, или мне нельзя. Решай, идёшь ты или нет.       Эстос вдруг понял, что ни прошлые слова отца о том, что удары Кейлинн были уж слишком точны, ни недавние откровения, что она была наёмной убийцей, не особенно его удивили. Ему не было приятно это слышать – холодок бежал по коже, – но он словно заранее это знал. Все секковийки хорошо владели оружием и были опасны, если сравнить с изнеженными женщинами Карталя, но в Кейлинн чувствовалось что-то большее, что-то по-настоящему опасное. И всё же он засыпал без страха в её объятиях…       Она должна была быть такой, и теперь ему казалось, что он не смог бы полюбить никакую другую.       – Я иду, – просто сказал Эстос. – Отец, прости, но нам придётся связать тебя.       – Эстос, опомнись! Она предаст тебя, продаст, когда предложат достаточно золота! А если и нет, то клятва, которую все они приносят, вынудит её!       Эстос начал отвязывать толстый серебряный шнур от балдахина.       – А какой у меня есть выбор? – спросил он. – Умру я там от её руки или здесь – просто потому, что её нет рядом?       – Есть выбор служить своему дому до конца или бросить его.       – Позволь ей остаться, поклянись, что не причинишь вреда, и я буду служить Соколиному дому!       Первый господин только расхохотался в ответ.       Постоялый двор «Красный кувшин» был одним из самых больших в Картале. Он открылся там, где Шаткая улица упиралась в Главный рынок, и постепенно расползся на целых два квартала. Он состоял из множества домов, конюшен и едален, соединённых дорожками и крытыми переходам, и их было столько, что постояльцы постоянно терялись.       Туда-то Альда и привела Эстоса. Суета на входе царила такая, что распорядитель на них даже и не посмотрел, принял деньги, порадовался, что при них нет лошадей – «Конюшни переполнены!» – и отправил мальчика отвести их в дом с яблоком на верхний этаж. Эстос сунул ему монетку, чтобы тот открыл им не первую из незанятых комнат, а позволил выбрать по вкусу. Они взяли такую, откуда было видно если и не главные ворота, то хотя бы два из трёх расходящихся от них широких проходов. А ещё комнаты и справа, и слева были пустыми.       – Мы потому и съехали из «Пугливой лани», что не спали две ночи, – пожаловалась Альда. – За стенкой храпели всю ночь, а стены там такие тонкие, что едва не прозрачные.       – Стены там ещё не самое плохое! – махнул мальчишка рукой. – В «Лани» достойные господа, вроде вас, останавливаются только по незнанию.       Довольный мальчишка убежал, а Альда с Эстосом, оставшись наконец одни, не сговариваясь, кинулись друг другу в объятья.       – Неужели мы выбрались? – прошептала Альда, целуя Эстоса в щёки, подборок, глаза.       Ей было страшно там, в комнате Эстоса.       Ульпин Вилвир был великим колдуном, и от него можно было ждать чего угодно, даже если он был лишён второго сердца… Страшно было сделать первый шаг и выйти из-за потайной двери, а дальше… Дальше она просто позволила себе быть Альдой Льессум.       Но теперь всё кончилось, и ей хотелось почувствовать Эстоса, убедиться в том, что он рядом, коснуться его везде и всюду, чтобы удостовериться в его вещественности…       – Это оказалось даже проще, чем я думал, – сказал Эстос.       Выйти из поместья им, и правда, никто не воспрепятствовал. Они выбрались из маленького дворца Эстоса через окно. Ни охрана, ни слуги, прибывшие с первым господином, их не заметили. Через сад они пробрались в ту часть усадьбы, которую занимал пятый господин, а оттуда – к ближайшим воротам. Охрана немного удивилась, увидев, что третий господин отправился куда-то пешком, а не верхом или в носилках, да ещё и ведёт с собой наложницу, но остановить их или хотя бы задать вопрос никто не осмелился. Наверняка стража немедленно послала кого-то к помощникам первого господина доложить о странном происшествии, но что с того? Сам первый господин лежал связанным в спальне Эстоса.       Тем не менее, до гостиницы они добрались без приключений, не было даже ничего похожего на погоню. Какое-то время они могли отсидеться здесь, но потом…       – Я не знаю, что делать дальше, – призналась Альда. – Не успела подумать.       Когда она поняла, что первый господин собирается пытать собственного сына, то ни одной мысли не осталось в голове – она вынула оба припрятанных кинжала и толкнула резную створку.       – Мы решим, – спокойно ответил Эстос. – Но сначала я окружу нас щитом из времени и попробую снять с себя чары дома.       – Ты имеешь в виду клятву дому? Разве кто-то может снять её сам? – удивилась Альда.       – Нет, клятва верности мне не под силу. Но есть чары попроще, они помогают найти члена семьи, если он потерялся или похищен. След не очень заметный, чтобы найти нас даже у опытного колдуна уйдёт несколько часов, но всё равно нужно от них избавиться. Но даже если не получится, слой времени всё равно укроет нас. А потом… Потом можно обратиться за помощью к кому-то из Нежеланных.       – Никогда не видела их в Картале или даже в окрестностях…       Колдовские дома, что великие из Карталя, что поменьше из других городов, веками вели борьбу за то, чтобы все колдуны или воспитывались в домах с детства, или же вступали в них в юности. И все прочие: простые горожане, купцы, воинские кланы, короли (пока они были) – всеми силами им в этом помогали. История что их страны, что соседних говорила: если не связать колдунов правилами, начнётся хаос, междоусобицы, убийства, а закончится всё огнём и пеплом. Любой, даже самый слабый колдун, мог прийти в лавку или корчму, отвести хозяину глаза, и забрать что пришлось по вкусу или наесться до отвала, ни гроша не заплатив. Но никто этого не делал – если, конечно, это не был для него вопрос жизни и смерти, – потому что все дома запрещали такое использование магии. Никакое заклинание не могло быть использовано без крайней на то необходимости, а тем более – для обмана и грабежа простых людей. За нарушение карали жестоко. Но были колдуны, которые не соглашались жить по правилам. Зачем тогда, говорили они, дана сила, если ею не пользоваться? Таких колдовские дома считали Нежеланными; если ловили, их или отправляли в вечное заключение, или казнили – в зависимости от тяжести совершенных преступлений. По этой причине Нежеланные опасались показываться там, где можно было неудачно наткнуться на колдунов, принадлежавшим к домам. Те были хорошо обучены, а потому – обычно – сильнее.       – Нежеланные в городе есть, – сказал Эстос, – просто хорошо скрываются. Я знаю пару-тройку целителей, которые иногда имеют с ними дело. Но надеюсь, что это не потребуется.       – Тебе надо заняться защитой, – сказала она, разжимая руки.       Альде не хотелось его отпускать. Хотелось другого – замереть, прижаться, не двигаться, остановиться наконец…       – Постой, – притянул её обратно Эстос. – Я хочу сказать… Вернее, хочу, чтобы ты знала. Я сказал отцу, что у меня нет выбора и я вынужден пойти с тобой. Это неправда… Дело не в том, что у меня нет выбора. Если бы он был, я бы всё равно ушёл с тобой, потому что я хочу этого.       – Эстос, ты пока даже не…       Он не дал ей договорить:       – Последние дни – это полное безумие, хуже, чем на войне. Там хотя бы было понятно, кто и почему… Ещё утром я был третьим господином Соколиного дома, а днём узнал, что был рождён на другом берегу и звался Гаэларом Алмосом, а теперь я беглец, который никому не должен называть своего имени, и не знаю, где окажусь завтра. И только в одном я уверен сейчас: я люблю тебя. Я был лишён памяти и обманут, и если бы не ты… Спасибо, что отыскала меня, Альда!       Она хотела ответить ему тем же, сказать, что любит его больше жизни, но как говорить, если она едва могла дышать? Её захлёстывало счастьем, и болью, и стыдом… Она провела кончиками пальцев по щекам Эстоса, повторив редкой красоты изгиб скул.       – Я не искала тебя, – тихо призналась она. – Нас свели звёзды. Или судьба.       Альда говорила о судьбе, но так же, как и Эстос, отчётливо знала, что это не веление судьбы. Судьба ведёт, а не впивается в сердце, как шип, не оставляет там незаживающую рану.       Пальцы Альды скользнули к губам Эстоса, и он, ласкаясь, мягко прикусил подушечки.       Достаточно было лишь этого, мимолётной нежности, чтобы по телу начал разливаться знакомый жар. В животе медленно стягивался горячий узел.       Эстос разделял её желание: Альда слышала, как участилось его дыхание, пальцы, которые он всё ещё сжимал, ощущали нетерпеливую, напряжённую дрожь его тела.       Неужели они настолько безумны, что?..       Альда знала, что опасность пьянила. А опасность прошлая – ловушка, из которой выбрался, погоня, от которой ушёл, – пьянила вдвойне.       Эстос с отчаянным, беспомощным стоном прижался к её губам. Она целовала его, прижималась к нему, чувствуя, как он отвердел внизу.       Но потом они разом отскочили друг от друга.       Эстос затряс головой, пытаясь отогнать наваждение.       – Мне нужно поставить защиту, а потом… – Он облизнул губы. – Всё потом.       Альда кивнула и отошла подальше.       – Не буду больше мешать.       Она села на край кровати – так, чтобы можно было смотреть в окно, – и приготовилась ждать.       Эстос опустился на пол в центре комнаты, уселся поудобнее и закрыл глаза.       Альде нравилось смотреть, как он колдует, хотя и смотреть-то было не на что. Эстос вообще ничего не делал, даже лицо его было расслабленным, словно создание преграды не требовало усилий.       Она знала, что это не было такой уж простой задачей. Эстос говорил, что для создания защиты для его покоев в Соколином доме его собственных сил не хватило бы. Он пользовался амулетами. Зато, как Альда знала, в отличие от обычного защитного барьера стена из времени не требовала постоянной подпитки. Смещение во времени было постоянным, и силы потребовались бы только на то, чтобы вернуть всё к прежнему состоянию.       Альда почувствовала, как холодеет воздух – пока только по низу. Заклинание ещё не сомкнулось.       Когда у неё потемнело в глазах, она подумала, что это влияние магии Эстоса, но потом пришла та же горячая волна, что заставила её утром до боли сжать руку Эстоса.       Это было похоже на безумную вспышку ненависти, такую сильную, что стало больно… У Альды лоб, шея и спина покрылись потом. Перед глазами полыхало багряно-красное пламя, едва не выжигая их.       Альда упала на постель и вцепилась пальцами в покрывало. Ей хотелось кричать, но она сдержалась – надо было дать Эстосу достроить барьер.       Перетерпеть всего несколько мгновений. Утром всё прошло быстро…       Утром, но не в этот раз. Боль длилась и длилась, и Альда, кусая губы, корчилась на кровати. Но как только барьер был достроен – прекратилась, как по волшебству.       – Что с тобой? О семь богов, Кейлинн, что случилось? – Эстос бросился к ней, как только открыл глаза.       Альда только в этот момент почувствовала резкую боль в губах и вкус крови во рту. Она искусала губы до крови…       – Мне вдруг стало очень плохо… Как будто… – Альда не могла подобрать слов. – Как будто я горю изнутри. И в голове такая… такая ярость, злоба.       – Может быть, это моя магия так действует? – спросил Эстос, стирая пальцем кровь вокруг её рта.       – Нет, нет… Когда ты строил барьер в Ирисовом зале, я ничего такого не чувствовала, только холод. А этот приступ… Похожий был утром, когда ты спал. Это никак не связано с тобой. Или же связано, но не с твоей магией.       – Без своих составов и записей я во многом ограничен, но давай всё равно осмотрю тебя. Сядь вот так… Расслабь спину, да и вообще расслабься. Это неопасно и небольно.       Эстос повёл руками вдоль её тела, и хотя он её не касался, она чувствовала давление. Не такое тяжкое и каменное, как тогда, когда Ульпин Вилвир накладывал на неё клятву дому, а ласковое и тёплое.       – Не чувствую ничего, похожего на болезнь. Я не целитель, но ущербность тела почувствовал бы всё равно. Есть ещё что-то, но моих сил и знаний недостаточно, чтобы разобраться, что это такое. Я сниму с тебя клятву Соколиному дому – она как слишком яркий свет, из-за которого не видно остальное.       – Ты сможешь? – спросила Альда.       Она не знала, хочет этого или нет. С одной стороны, ей не нравилось носить на себе связующее заклятье, с другой же, оно помогло ей избежать расспросов родственников и Шкезе. Если же ей снова придётся встретиться с ними, клятва Соколиному дому удержит её от предательства…       Встречаться со Шкезе она не собиралась, а вот с родными, с Тервелом она хотела бы увидеться.       Но Альда понимала, что это глупо и опасно. Их род не прощал малодушия.       Она никогда их не увидит.       Они оба с Эстосом остались без семей. Странная судьба одним ударом отсекла их от родных, и если Эстос ещё мог надеяться на примирение с отцом, то Альда знала совершенно точно: в тот момент, когда она решила сохранить жизнь третьего господина Соколиного дома, она навсегда потеряла семью. Вернее, семья потеряла её. Они её отвергнут и проклянут.       Её спасает то, что они пока ничего не знают, но когда узнают…       И нужно ли знать об этом Эстосу?       – Пару секунд не двигайся, – сказал он, после короткого молчания добавив: – Я снимаю клятву впервые.       Альда не смогла бы пошевелиться, даже если бы хотела, так потрясла её догадка.       Нет, нет и ещё раз нет! Дядя не мог этого сделать. Как он мог узнать, что Альда отказалась от убийства, если она призналась в этом только себе самой?       И всё же… Альда не знала наверняка, что испытывает тот, кого покарали за предательство. А вдруг недавний приступ – это и была кара, самое её начало.       Эстос тем временем положил руки ей на плечи, несильно сдавил, а потом резко поднял. Альде показалось, что у неё в груди что-то оборвалось, какая-то тонкая, но прочная нить…       – Это всё? – удивилась она.       – Да, но нужно около часа, чтобы заклятие рассеялось окончательно. Тогда и посмотрим. Пока отдыхай… – Эстос провёл рукой по её волосам. – И куда пропал этот мальчишка с нашей едой?       Колдовство требовало больших сил, и Эстос всегда чувствовал сильный голод после. А сегодня они с самого утра не ели…       И почти тут же раздался стук в дверь – он звучал так, словно дверь находилась за полсотни шагов.       Эстос встал с кровати и легко преодолел границу сферы, словно её и не было. Он открыл дверь, взял оставленный на полу поднос и вернулся в комнату.       Альда чувствовала голод своего тела: болезненные спазмы в желудке, сгустившуюся слюну, неповоротливость мыслей, – но вид блестящих от масла лепёшек и тушёного мяса не вызвал ничего кроме отвращения.       Эстос, уже жевавший палочку запечённого сельдерея, спросил:       – Ты разве не голодна?       – Странно себя чувствую. Наверное, от всей этой магии… – Альда всё же потянулась за сельдереем: Эстос очень аппетитно им похрустывал.       Она должна сказать ему правду… Сегодня, сейчас…       Она не думала, что это произойдёт так скоро, решила, что у них ещё есть время. Но, может быть, оно и было? Вдруг у её приступов была совсем другая причина?       И всё же – сколько ещё она будет лгать Эстосу?       Альда наблюдала за тем, как он ел: даже зверски голодный – неторопливо и красиво. Кажется, она была готова восхищаться им что бы он ни делал. Каждое его движение вызывало в ней прилив нежности и печали.       Она и его, получается, предала. Обещала долгую жизнь рядом, но на деле уйдёт сама и обречёт на мучительную гибель его. Но она не думала, что так скоро! Они не дали им даже дня!       – Ты очень мало ешь, – сказал он. – Что случилось? Что ты ещё скрываешь?       Его было не обмануть. Он чувствовал её, и поэтому знал всегда больше, чем она хотела бы.       Альда тяжело вздохнула.       – Почему ты не спрашиваешь меня о другом? О том, что ты на самом деле хотел бы узнать?       – И о чём же?       – Например, кто я и как попала в ваш дом? Случайна ли была наша встреча? Почему я переоделась в секковийский наряд? Неужели ничего из этого тебя не волнует? Не вызывает у тебя страх?       – Я не боюсь тебя.       – Хорошо, ты не боишься, но разве тебе не любопытно? Разве ты не хотел бы знать, кто находится рядом с тобой?       – И кто? Кто ты, Альда? – его глаза оставались спокойными, как гладь озера.       – Моя семья служит Двору Смерти многие столетия. А четыреста десять лет назад мы принесли клятву домам правого берега. С тех пор мы убиваем для них тоже. И в «Кошачьем сердце» я не пряталась, наоборот, я кое-кого искала.       На лице Эстоса проступало понимание – но не страх. Он нахмурился:       – По поручению правого берега?       – Да.       – И кого ты искала?       – Тебя, – произнесла Альда, а когда Эстос ничего не сказал в ответ, добавила: – Меня отправили убить третьего господина Соколиного дома.       Эстос странно, болезненно улыбнулся:       – Не слишком ли ты юна для того, чтобы убить третьего господина?       – Я убивала колдунов. Это не так уж сложно, если узнать, где их второе сердце.       – Ты знаешь, где моё.       – Да. Но я люблю тебя.       Теперь ей казалось, что она любила его с того самого момента, как он заговорил с ней на заднем дворе «Кошачьего сердца» и просил позволения провести с ней ночь, что уже тогда в ней не было никаких сомнений и она лишь обманывала саму себя, когда говорила, что отправляется в Соколиный дом лишь за тем, чтобы узнать про слабости Эстоса. Она пошла туда, даже если бы ей не приказали его убить, даже если бы в тот момент она выслеживала другую жертву, она бросила бы всё, чтобы быть с ним…       Она смотрела ему в глаза, и ей чудилось, что в темноте его зрачков скрывалась бездонная глубина, такая, что могла понять и вместить всё, даже невозможную любовь убийцы к своей жертве и любовь цели к пронзающей её стреле.       – Я хотел бы поцеловать тебя, – произнёс Эстос голосом ниже обычного. – Но твои губы и так в крови…       Альда подалась к нему сама и сама впилась в его горячий, жёсткий рот.       Желание, граничащее с исступлением, не давало ей чувствовать боль, лишь дурманящий вкус крови, её влажный, живой запах… И его губы, ласкающие и терзающие её плоть.