Надеюсь, это не сон.

Ладони Риндо держали девичью ступню, аккуратно прикладывая смоченную хлоргексидином вату к кровоточащим стёртым участкам. Он сложил губы в трубочку и, набрав кислорода в лёгкие, подул на место жжения. — Больно. — шипит сквозь зубы Шимиро, проводя худыми пальцами по опухшей ранке на ключице. — Тише, потерпи, моя леди. — слабо улыбается Хайтани, поглаживая щиколотку. Кожа бледная. Очень. Такая бледная, что вырисовываются тёмные фиолетовые вены и оттенок кости. Выпирают медиальная и латеральная лодыжки, острые и до жути отвратительно выглядевшие. Костлявые синие пальцы ног выглядят безобразно, вздрагивая при каждом соприкосновении с холодным препаратом. Заусенцы подле острых кончиков ногтей краснели, болели и неприятно щипали. Он любит эту нездоровую бледность, любит эту противную натуру, любит её. Риндо поднял голову, всматриваясь в тёмные черты лица Мадараме. Чёрные глаза были тускло опущены на выпирающие коленки, лишь радужка зрачков светились загадочной искрой. За её спиной расцветала Луна, яркая и единственная в освещении. Риндо хочет поцелуя. Невинного, искреннего, сладкого. Каким представляют в слёзных мелодрамах, где нет тех преград и невзгод; где есть только романтика, сахар и вечные объятия главных героев; где есть чувства безграничной любви и верности. Риндо не любит и не будет любить мелодрамы. Морщится и будет морщиться лишь от одной сопливой сцены. Недовольно хмыкает и будет недовольно хмыкать над очевидным сюжетом. Но она любит их. Ревёт от каждой ссоры, смеётся над несмешными шутками и как замороженная рыба краснеет при недетской сцене, поглядывает то на экран, то прячет глаза в пол. Только из-за её прихоти Риндо терпит эти ужасные часы жизни, когда на телевизионном канале появляется розовая надпись выученного названия, когда уши режет сладкая музыка заставки, когда она с наслаждением смотрит на главных героев, задерживая дыхание. — Хватит уже трогать эту рану, она так никогда не заживёт. — убирая на маленький столик использованную вату он отвернулся. — Ты собираешься уйти? — с грустью спросила Шимиро, вытянув руку перед собой. — А ты хочешь, чтобы я остался? — встал Хайтани, смотря на тонкую кисть с прищуром. — Да, хочу. Останься. Он тянется к ней, когда Мадараме медленно встаёт и взаимно берёт его ладони в свои. Аккуратно, с особой осторожностью. Её пальцы холодные — такие, что Риндо сводит челюсть, а корни волос будто шевелятся. Она устало вздыхает и перебирает ногами, ступая по холодному полу, чувствуя учащённый пульс в висках. Глаза слипаются, голова становится настолько тяжёлой, что ноги не могут двигаться, и тело желает очутиться под покрывалом тёплого одеяла на удобной кровате. Минуты, кажется тянувшиеся вечность, казались обоим приятными. Преодолевая лестницу и коридор — безумно бесконечный тоннель — подумала Шимиро и вздохнула, сжимая горячую ладонь Риндо. Она попросила его остаться. Он останется. В душе её визжала девочка с чёрными волосами тринадцати лет, размахивая руками. Во мраке дома не видны её красные щёки и странная улыбка, из-за которой голова невольно повернулась в другую сторону. — Поднебесье подозревает, что кто-то из банды является крысой и сотрудничает с полицией. — хриплый голос Хайтани младшего привёл Мадараме в чувства, прогоняя весь жар и таинственность молчания за спину. — Внутри группировки проходит расследование, им заведует Кисаки. — он поправил очки безымянным пальцем. — Я уверен, что Кисаки крутит за спиной Изаны козни. Всё он твердит о Токийской Свастике: нужно скорее объединиться и подчинить Майки. А урод Ханма? Постоянно ухмыляется, будто бы под чем-то и ходит за Теттой, как послушная псина. Он в той же тарелке. И, блять, Курокава доверяет им похлеще Какучё… — Шуджи не такой плохой, как тебе кажется. — прервала его возмущения Шимиро. — Он не любит скучные будни и иногда бывает искренним. Это его личность. Он довольно хороший парень. — говорит она, но. Он слышит лишь стук сердца и то, как слюна течёт по глотке вниз, скользит и неприятно сдавливает кадык. Суставы неприятно ноют, тянут в разные стороны, будто готовые разорваться. Шуджи, Шимиро. Шуджи и Шимиро. Они. Что их связывает? Он и она. В каких отношениях.? Мысли пролетали так быстро, как ветер мчится по горизонту земли ввысь, ударяется об атмосферу и растворяется в невидемые частицы. В голове стучит одно: жуткая ревность, извергающий вулкан, готовый плеваться лавой в любой момент и взорваться от одного упоминания раздражимой личности. Кровь закипает от гнева, пальцы свободной руки сжимаются до хруста, до боли, до не щадящей дрожи. Лоб нагревается, покрывается липкой испариной. Скулы сводит. Челюсть сомкнулась так крепко, что она начала неметь. Заветная дверь спальни любимой уже не радует Хайтани. Он щурится, хочет закурить сигарету и закричать во всё горло, ч̶т̶о̶Ш̶и̶м̶и̶р̶о̶е̶г̶о̶ж̶е̶н̶щ̶и̶на̶ надрывая голосовые связки и осушая ротовую полость. Только бесшумные шажки Мадараме помогают ему не отдаться злости, глотая слова, интересующие его: Что вас связывает? Как вы давно знакомы? Как он к тебе относится? А ты к нему? Вы близки? Он настаивает на большем? А ты, н̶а̶д̶е̶ю̶с̶ь̶, не даёшь ему шансов? Нет, ведь? Вас считали когда-нибудь парой? А ты когда-нибудь забумывалась об этом? Ты видишь в нём мужчину? Нет. «Нет»? Точно «нет»? Ты не врёшь, ведь? Скажи, что нет. Скажи, что между вами ничего не было ин̶е̶б̶у̶д̶е̶т̶. Скажи, что я — твой единственный, твой первый, твой незаменимый. А ещё лучше ответь. Он не лучше меня? — О чём ты так задумался, Риндо? — спросила Шимиро, присев на кровать и притянув колени к груди. — Встал по середине комнаты, застыл и не реагируешь ни на что. Я даже испугалась. — она устало и невинно улыбнулась. Хайтани осмотрел её тело, видя на нём неудобное облегающее платье. Подойдя к большосу шкафу, он раскрыл левую дверку и содрал с плечиков первую попавшуюся ночную рубашку. — Раздевайся. — он кинул вещь девушке, скрестив руки на груди. — Что? — смущение и удивление ударило в голову, от чего щёки загорели ярким румянцем. Голова опустилась на простынь. — Зачем? — Ты собираешься в этой тряпке спать? — щёлкнул языком он. — Не думаю, что будет удобно. — Ты прав. — ей хочется зарыться в одеяло, чтобы спрятать глаза, лицо, себя. Стыд от своей дурной мечтательности и воображения легли на шею руками, сдавливая и перекрывая доступ к кислороду от неприятного чувства. Шимиро бережно берёт в руки скомканную сорочку и отворачивается к изголовью кровати. — Отвернись. — стоящий как ни в чём не бывало Хайтани вздрогнул и, закрыв лицо ладонью, резко поворачиваясь на сто девяносто градусов к двери. — Обещай, что не будешь подглядывать. — с некой угрозой проговорила она. — Обещаю! — буркнул Риндо, но услышав шелестенье ткани острожно обернулся назад. Платье лежало на полу, отсвечивая красивым жёлтым цветом от пробивающего сквозь тюль света Луны. Обнажённые изгибы спины, выпирающий позвоночник и подрагивающие лопатки, короткие волосы, струящиеся по изящной шее — её тело. Худые руки надевали ночную сорочку через голову, торопливо дёргая ткань. Невольно появляется ощущение, что это картина, написанная искусным мастером, осторожными мазками и изящными линиями. Риндо хочется дотронуться до бархатной кожи, провести кончиками пальцев по ней, вдыхая её запах. Понять, что это не иллюзия, что она не растворится в воздухе или спрячется от настырных фиолетовых глаз. Хочется знать, что она не исчезнет, знать, что в ней есть частичка любви к нему, и она не проявится к другому. Комната пропитана лишь её цветочным парфюмом и ароматным шампунем из цитрусовых. И Риндо пьянеет, не вкушая и капли алкаголя. Мир стал таким светлым, что мрачная комнатка засияла ярким светом, а источники этого сияния была она. — Ты же обещал, что не будешь смотреть! — натягивая лёгкую сорочку на оголёные ляжки Шимиро притянула к груди одеяло. — А я не могу смотреть на свою леди? — он шёл медленно, как хищник подкрадывается к желаемому. — Не думаешь, что это странно? Мадараме округлила глаза и сглотнула. — Странно что? — сминая мягкое покрывало Шимиро неловко хмыкнула, когда фигура Хайтани выросла прямо перед ней. — Странно то, что моя леди, (повторюсь, мать его моя леди!) до моих сломленных нервов не останавливается водить дружбу с каким-то гнидой Шуджи. А может больше, чем просто дружба? — его тело нависло над худощавой тушкой Шимиро, лицо в миг оказалось до дрожи близко к её. — Такое может быть. — взгляд Хайтани устремился на оголённые ключицы и «прыгающую» грудную клетку. Сорочка нежного фиолетового цвета на коротких бретелях слегка висела на плечах девушки. Приятный материал облегал худощавое тело. На ткани вышиты миниатюрные фиалки, а на декольте, обшитом несколькими слоями рюш, распологался миленький бантик. — Нет! — вспотела и выкрикнула ответ она. — Это был не вопрос. — нахмурился Риндо и резким движением сняв очки с переносицы откинул их на прикроватную тумбочку. — Отвечай, у тебя с ним было что-то? Шимиро приоткрыла рот и поняла, что её возлюбленный никто иной, как жуткий и жадный собственник. Он не готов знать, что его женщина может иметь друга или коллегу по работе, не может признать, что кто-то может прикасаться, банально говорить, думать. Никто не смеет быть рядом с ней, кроме него, никто не сможет заменить его, независимо, женщина или мужчина. Он уверен, что он — это то, что она искала, а она — это то, о чём Риндо мечтал и желал заполучить. За осознанием последовал задорный смех, он подступил к горлу и вырвался. Комната разразилась женским смехом. — Ты что, ревнуешь? — слабая улыбка растянулась на бледном лице. — Да, блять, очень. — грозный взгляд Хайтани чуть смягчился, но остался серьёзным. В его груди появилось противное чувство стыда. — Но может ответишь, что вас связывает? — Нас связывает лишь прошлое, и ты знаешь, что я не люблю его вспоминать. Поэтому, считай, что нас ничего не связывает, абсолютно. — поглаживая холодными ладонями покрасневшие щёки Риндо Шимиро неловко похлопала ресницами. — Точно? — недоверчиво прищурился он и получил положительный кивок. — Но если я узнаю, то сломаю ему позвоночник и раздроблю череп, а после выкину на съедение уличным псам. — Ты мне не доверяешь? — Нет, доверяю, просто это меры предосторожности. — поцеловав в щёку Мадараме, он упёрся носом в женскую шею и обняв талию, улёгся на худощавую тушку. — Твои меры предосторожности слишком собственнические. — оперевшись локтями в мягкий матрас цокнула Широ. — Я не вещь. — Ты Шимиро. Моя Шимиро. — Риндо поменял положение, зарываясь носом в подушку. — Это звучит грубо и дико. — ложившись рядом, Мадараме отвернулась в противоположную сторону, накрываясь одеялом. — Да, потому-что меня выворачивает, когда ты говоришь о Ханме. — он придвинулся ближе, обвивая напряжёнными руками талию девушки и упираясь лбом между лопаток. — Но я такой и есть, поэтому у тебя нет выхода, кроме как смириться и полюбить меня. — Мадараме громко фыркнула. Повисла молчание и лишь через несколько минут последовал голос: — Тогда люби меня в ответ. — проговорила она, ощущая, как слипаются глаза и мутнеет разум. — Да, люблю. — Хайтани аккуратно чмокнул в родинку на женском плече, прижимаясь к её телу ближе. Он будто бы желает откинуть это раздражающее одеяло, забраться к ней под одежду и приникнуть под кожу, растворяясь по крови как наркотик. Двигаясь по тёплой жидкости вен, пробираясь туда, к сердцу, и остаться там навсегда, развиваясь как самый опасный паразит в её организме. Постепенно убивая и источая вред. — Знаешь, если хочешь, мы можем посмотреть ту мелодраму. Ну про которую ты говорила. — чувствуя вину за свои слова, прошептал Риндо. Ответа не последовало, и подняв туловище Хайтани облегчённо вздохнул, видя, как младшая Мадараме спокойно сопела, спрятав нос в краешек одеяла. — Спокойной ночи, леди. — он провёл рукой по оголённой коже локтя, ощущая под ладонью сустав. Риндо вернулся на прежнее место и, устало зевнув, стал засыпать. Шимиро резко открыла глаза и щёки наполнились кровью, уши загорели, а язык изворачивался из стороны в сторону. Воздух задержался в лёгких и нелепая улыбка озарила красное лицо. В чёрных глазах засияли звёзды, искры, разлетающиеся по всей оболочке. И в грудной клетке залепетала птичка, проснувшаяся посреди не щадящей, морозной, суровой зимы.