Цитадель призраков

В Призрачном парке пышные, красиво подстриженные кусты. Круглый пруд, поросший кувшинками. Жирные карпы в прозрачной воде. Карпы любят людей, что приходят на них посмотреть. Во всяком случае, если те их кормят. Чжоу Цзышу бросает рыбам кусочки белого хлеба. Ему нравится наблюдать, как они, раззявив круглые рты, выпрашивают у него угощение. Хотя нравится не совсем то слово, которое можно применить к Чжоу Цзышу. С тех пор, как Цитадель призраков и все ее обитатели исчезли из Полиса, оставив на месте впечатляющей громады аккуратный парк, его вообще мало что трогает. Где-то за спиной проносится компания детворы. Степенные мамы, обсуждая, кто покупку новой стиральной машинки, кто скандал вокруг фармацевтической компании "Пять озер", растрезвоненный по всем каналам, шагают следом. Чжоу Цзышу морщится. От разговоров о политике у него стабильно начинается изжога. Желая запить мерзкий желчный привкус, он вытаскивает из кармана плоскую поллитровку коньяка. Коньяк не так давно начали завозить с потихоньку оттаивающего для межгосударственных отношений континента, и он произвел в Полисе головокружительный фурор. Чжоу Цзышу всеобщих восторгов не разделяет, единственное, что его радует в новом напитке — это его крепость, да удобство бутылки, хорошо умещающейся в кармане куртки. Последний кусок хлеба исчезает в пасти самого наглого и крупного карпа. Рыбы с пару минут продолжают бестолково тыкаться ртами в берег у ног Чжоу Цзышу, а затем расплываются в разные стороны. Чжоу Цзышу осоловело смотрит на воду, еще недавно взболтанную хвостами и плавниками, но с каждым мгновением становящуюся все спокойнее. В прозрачной глади проступает отражение неба, высоких деревьев рядом с прудом, мужского лица. У обладателя лица длинные черные волосы с парой белых прядок у висков, нежная улыбка и самые красивые в мире глаза. Чжоу Цзышу несколько минут любуется им, уже даже не удивляясь жестоким шуткам собственного подсознания, что продолжает подсовывать ему лик Вэнь Кэсина на всех зеркальных поверхностях даже тогда, когда его там уже быть не может, и поднимается на ноги. Он неловко — после половины бутылки коньяка ноги уже не так уж крепко его держат — салютует воде и топает прочь. Скоро время обеда, а значит, парк наполнится не только детьми и их родителями, но и высыпавшими на перерыв клерками. Делить одно пространство с людьми, по какой-то причине даже не помнящими, что когда-то тут был не парк, а полная удивительных существ Цитадель, для Чжоу Цзышу невыносимо. Впрочем, дома еще невыносимее. Если в парке о Вэнь Кэсине напоминает лишь отражение в воде, то тут о нем стенает все. И вок с помятым боком, и зеленый передник, и постельное белье на кровати. Чжоу Цзышу окидывает все это начинающим мутнеть взглядом и запрокидывает голову, чтобы влить в глотку остатки коньяка. Коньяк обжигающим потоком спускается в пустой желудок, на глаза то ли от крепости, то ли от чего-то еще наворачиваются слезы. Чжоу Цзышу смахивает их рукавом, добредает до кровати и падает в нее, чтобы прижаться носом к подушке, в надежде почувствовать тот самый запах. Надежда, конечно, напрасна. После стольких недель, после множества стирок в его постели не сохранилось и тени аромата Вэнь Кэсина. Это отчего-то взбешивает. Чжоу Цзышу хватает подушку и запускает ей в стену. Следом бросает вторую. За ней одеяло. Он тянет, стаскивает, едва ли не рвет с матраса держащуюся на резинках простынь. Та не поддается. Чжоу Цзышу с почти звериным рыком тащит ее на себя. Резинка лопается. Чжоу Цзышу, не удержавшись, падает с кровати с простыней в руках. Это немного отрезвляет. Хотя бы заменяет вспышку гнева давно привычной болью. Ему жалко порванной простыни, ведь он хочет бережно сохранить ее, как хочет сохранить все вещи, которых касался Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу кое-как поднимается с пола и идет в ванную комнату. Там, в маленьком шкафчике у зеркала, он хранит швейные принадлежности. На пороге босая ступня наступает на что-то колко-мягкое. Чжоу Цзышу опускает взгляд. Злость, едва поутихшая, разгорается вновь. Волан! Под его ногами демонов волан. Чжоу Цзышу не помнит, как он оказался в его квартире, и не помнит, кто его притащил. Может быть, это был Чжан Чэнлин, а может быть, Цинь Цзюсяо. Оба они вызывают в Чжоу Цзышу глухое раздражение, помноженное на жалость к себе, ведь в отличие от него, они вполне неплохо устроились в этом новом, лишенном Цитадели и Канцлера Полисе. Один вернулся в школу и отыскал новых друзей. Другой и вовсе начал строить головокружительную карьеру и даже умудрился выхлопотать для себя и старого друга хорошее выходное пособие за неправомерный арест. Чжоу Цзышу впервые в жизни почти завидует Цинь Цзюсяо. Тогда как для него самого исчезновение Цитадели призраков стало концом мира, для Цинь Цзюсяо это стало началом. Да, он потерял девушку, но сохранил подаренный ей импульс и идеалы. Он все еще очень скучает, но, в отличие от Чжоу Цзышу, бодро двигается вперед. Кажется, начав избавляться от зависимости еще после встречи с Ду Пусой, даже практически слез с почти недоступного сейчас Супа забвения. Иногда Чжоу Цзышу задумывается, когда тот успел из вечно проблемного младшего друга превратиться во вполне самодостаточного мужчину. Когда влюбился в девушку из Цитадели? Раньше? Или он и вовсе вырос таким, но Чжоу Цзышу, слишком сосредоточенный на принесенном еще откуда-то из детства мнении, подкрепленном стереотипной брезгливостью к потребителям Супа, этого не замечал? Считал Цзюсяо идиотом, помогал из чувства долга, но даже не слушал… Как бы то ни было, Цинь Цзюсяо получил свой положительный импульс, а Чжоу Цзышу стимула для жизни в этом новом мире найти не может. Хотя, возможно, проблема в том, что он особо и не старается. Для него нет места в постцитадельном Полисе. Да и сам Полис, даже утратив Канцлера, остался таким же алчным, полным ненависти и коррупции. Чжоу Цзышу с отвращением подхватывает не имеющий никакого отношения к Вэнь Кэсину, а от того ненавистный волан, и забрасывает его в ящик для белья. Он надеется, что тот так и затеряется там, перестав болтаться на полу и ежедневно попадать под ноги. Игнорируя не свое лицо в отражении собственного зеркала, Чжоу Цзышу открывает шкафчик у раковины, берет швейные принадлежности и выходит из ванной. Где-то по краю сознания скользит мысль, что демонов волан в корзину для белья он уже раз или два забрасывал… Интерлюдия 7 Где-то в темноте склада капает вода. Мерно, медленно, стуча о мокрый пол на каждом третьем ударе пульса. Вэнь Кэсин считает капли. Этот процесс помогает сосредоточиться, направить Ци по меридианам, увидеть ткань одной реальности, ткань другой реальности, едва заметные нити между ними. Вэнь Кэсин ловит эти нити, соединяет, связывает, берет двумя пальцами пластиковый волан, кидает и… — Что, ученик, тренируешься? — врывается в мерный стук капель насмешливый голос. Волан с глухим стуком шлепается о стекло зеркала и падает на пол. Вэнь Кэсин раздраженно выдыхает, поворачиваясь на голос. — По-моему, это очевидно. — Не хочу отвлекать, — Алый призрак, сменивший белые рубашку с брюками на традиционные для этого мира многослойные ханьфу, но так и не избавившийся от затасканного пуховика, бесцеремонно заходит на склад и начинает рыться в разложенных на перевернутых ящиках трактатах, — но тебя там разыскивает тот уродливый парень из Десятки. — Который? И зачем? — Тот, который переменчивый дракон, зависимый от губной помады. А зачем, я без понятия. Сходи сам спроси. Вдруг там переворот назревает, другая школа на совет героев приглашает, или мыло в туалете для посетителей на первом этаже кончилось. Ну знаешь, обычные заботы Хозяина, — Алый призрак подтаскивает к двум ящикам, служащим Вэнь Кэсину столом, ящик, служащий ему стулом, берет многостраничный трактат и лениво его перелистывает. — Неудобное ты себе, конечно, место для тренировок выбрал. Чего в покоях своих хозяйских не обоснуешься? — Чтобы такие, как Переменчивый призрак, найти не могли. — А… ну продуманно, продуманно. Пойдешь проверять-то? Вэнь Кэсин бросает взгляд в зеркало, на той стороне которого Чжоу Цзышу изучает свое отражение, и качает головой. Чжоу Цзышу выглядит даже хуже, чем выглядел вчера. Покрасневшие от недосыпа и бесконечного пьянства глаза, неопрятно отросшие волосы с откровенной проседью на челке, недельная щетина. Вэнь Кэсину невыносимо видеть его таким. Ему от этого почти физически больно. Честно говоря, он даже не подозревал, насколько Чжоу Цзышу дорог, и что его смерть, да еще и мнимая, принесет тому такие страдания. Это осознание, понимание собственной вины и ответственности заставляют Вэнь Кэсина каждое утро спускаться на склад. Даже когда он вымотан после многих часов исполнения обязанностей Хозяина Цитадели, даже когда едва стоит на ногах, Вэнь Кэсин все равно упрямо штудирует древние трактаты и тренируется в управлении своей, совсем недавно обретенной в полной мере Ци. Ему необходимо как можно скорее научиться соединять нити реальностей и освоить перемещения через зеркала. Добраться до Чжоу Цзышу. Излечить его раненную душу своей безграничной любовью. — Не пойду. Пусть без меня устраивают свои перевороты и советы героев. — А мыло в туалете? — Алый призрак задумчиво наматывает на палец черную прядь, словно удивляясь, как она оказалась в его белой шевелюре. — А это ты сходишь проверишь. — С чего вдруг? — С того, что твоему ученику требуется свободное и личное время для тренировок. Алый призрак закатывает глаза, но все же поднимается с ящика и топает к выходу, на ходу бормоча что-то о бестолковых, помешанных на своих любовниках мальчишках, которых даже древние ритуалы пробрать не смогли. Вэнь Кэсин возвращается к прерванному занятию. То, почему ритуал, перенеся Цитадель призраков обратно в ее мир, не забрал жизнь Вэнь Кэсина, долго не давало Алому призраку покоя. Сам Вэнь Кэсин тогда мог лишь цепляться за жизнь, пытаясь справиться с приложившей его после ритуала отдачей. Он плохо помнит те дни. Зависший между новой реальностью и прошлым, которое ему никак не хотелось отпускать, он блуждал в бесконечной веренице отражений. В итоге Алый призрак решил, что ритуал принял за жертву Вэнь Кэсина не его жизнь, а нечто другое, куда более для него ценное. Его истерзанную, разорванную на два мира любовь. Его отношения… Вэнь Кэсин сосредотачивается на звуке падающих капель, ловит нити, связывающие реальности, и бросает волан. Тот пролетает сквозь серебристую дымку зеркала, ударяется на его обратной стороне о кафельную плитку ванной Чжоу Цзышу. Вэнь Кэсин берет новый волан и бросает. Тот снова без проблем преодолевает зеркальный заслон. Вэнь Кэсин удовлетворенно выдыхает. Он скользит взглядом по разложенным на ящиках трактатам, по двум воланам в отражении, по затоптанным остаткам сигила и принимает очередное, не первое и не последнее в своей жизни рискованное решение. Он скидывает верхнее ханьфу, оставаясь в джинсах и рубашке, проверяет в кармане складной нож с бирюзой, с которым теперь не расстается, подходит к зеркалу и шагает… * Чжоу Цзышу снова снится высокое пламя ритуального круга. Оно поднимается до потолка, облизывает серые бетонные плиты алым маревом, прячет единственного важного для Чжоу Цзышу человека. Чжоу Цзышу кричит. Он бросается в это пламя, пытается слиться с ним, заставить поглотить себя. Пожрать. Его ладонь вслепую нащупывает чужую руку, и Чжоу Цзышу сжимает ее в своей. Влекомый ей, он делает шаг, проходит через не пускавшие его языки пламени и… выпадает из сна в реальность. Некоторое время он лежит на кровати, пытаясь понять, что его разбудило. Комната тонет в вечерних сумерках; этажом выше телевизор многоголосо болтает о торгующих наркотиками мигрантах да неком Хэлянь И, обнаруженном не так давно в психиатрической клинике и так похожем на пропавшего Канцлера; из щели под дверью в ванную расползается пятно желтого света. Чжоу Цзышу гипнотизирует взглядом это пятно. Именно оно его не до конца проснувшемуся мозгу кажется самым в квартире странным. Он часто забывает выключать свет в ванной, в этом нет ничего необычного, так что же… Его слуха касается шум. Не тихий и осторожный, а очень даже явственный, будто кто-то возится в его ванной. Что-то передвигает, роняет. Чжоу Цзышу улавливает звук льющейся воды, а за ним негромкое ругательство. Его буквально выкидывает из постели — сказывается многолетняя служба в департаменте правопорядка. Толком еще не проснувшись, Чжоу Цзышу готов защищаться, пусть даже из оружия после увольнения из Тяньчуан в его доме остались лишь многочисленные пустые бутылки. Чжоу Цзышу хватает одну из них, взвешивает в руке, идет на шум. Он резко, чтобы напугать потенциального грабителя, распахивает дверь и… замирает, опешив. Его ванная разгромлена, раковина сорвана, все мелкие бутылочки из шкафчика под ней разбросаны по полу. Из вырванного с корнем смесителя на давно не мытый кафель натекает вода. В желто-синей из-за разлитых чистящих средств огромной луже плавает давно потерянный тапок и сразу два клятых волана. А посреди всего этого великолепия, потирая наливающуюся шишку на лбу, смущенно улыбается Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу роняет бутылку и хватается за косяк, лишь бы не упасть. В этот момент он как никогда опасается за собственный разум. Он допился до объемных галлюцинаций? Он все еще не проснулся? Он умер, и это его посмертие? Но галлюцинации не устраивают бардака, сны не обрастают такими деталями, а посмертие… не слишком ли для него это глупо? Он открывает рот, чтобы спросить об этом свою "галлюцинацию", но та его опережает: — Прости, а-Сюй, похоже, я разворотил твою ванную… И Чжоу Цзышу отмирает. Ему уже неважно: галлюцинация это, сон или его персональный рай. Главное сейчас — сжать Вэнь Кэсина в объятиях, почувствовать его рядом и поцеловать, пресекая все разговоры о том, как тот учел и искривление реальности, и погрешности измерений, и нестабильность собственной Ци, но напрочь позабыл, что зеркало Чжоу Цзышу висит над раковиной.