Ты сведёшь меня с ума

Обычно чайник, когда его хозяин входил внутрь, оставался на том же месте, где его вызвали. До того момента, как хозяин не выходил из него и не убирал к себе в инвентарь. Когда из чайника преобразовалась Люмин, она поспешила скрыться от места его нахождения подальше — ведь знала, что подруга в скором времени полетит её искать. Только лишь вдохнув здешний запах, Люмин сразу поняла, где она находится — Сумеру. Выйдя на палящее солнце, веки сильно зажмурились в попытке прикрыть глаза от ослепляющего света. Люмин огляделась, и поняла, что находится в окрестностях города Сумеру. Тут же она поспешила направиться в город — в нём всегда излишне оживленно, и Паймон точно не сможет её найти. Да даже если найдёт, можно будет очень легко смешаться с толпой, а после этого скрыться. Её окружали всё те же запахи щекочущих нос приправ, кофе, свежих тканей, влажного аромата зелени — полный букет сумеровских сувениров. Она вдыхала всё это полной грудью и просто гуляла по заполненному рынку, рассматривая товары и людей — её не покидало ощущение чего-то нового, словно что-то кардинально поменялось с её последнего визита в этот город. Но она искренне наслаждалась умиротворенной обстановкой вперемешку с высокой динамикой города. Все люди неустанно работали и суетились. Благодаря тому, что Люмин сумела прихватить мешочек с морой перед своим побегом из чайника, в одном ларьке с тканями она купила зелёную, полупрозрачную повязку на голову — чтобы, если что, скрыть цвет своих волос. В другом ларьке она подобрала себе дешёвый сумерский костюм, а также обувь, напоминающую балетки, а своё платье положила в сумку. Теперь она была полностью уверена, что её знакомые, если те попадутся ей, не смогут её узнать. По крайней мере, не с первого взгляда. Прогулка по улочкам города Сумеру превратилась в чистое растрачивание взятой из дома моры: Люмин тратила её на посиделки в кафе, так как успела проголодаться из-за всей нервотрепки с Паймон и побегом, на леденцовые сладости и мороженое — так достали её жидкие и полужидкие невкусные и однотипные супа, которыми Нахида пичкала её каждый день, убеждая Люмин, что та больна. Наслаждавшись сладостями, Люмин гуляла по округлым балконам, разглядывала как всегда суетящихся и бегающих туда-сюда с какими-то бумагами студентов. Она разглядывала парочек, гуляющих по самым живописным местам города, мам с их детьми, семей, ходящих по магазинам — и буквально благоухала от всего этого вида. Такое ощущение, что именно этого ей и не хватало. Время близилось к закату. Ноги и стопы Путешественницы изрядно устали и не переставая ныли, но девушка никак не могла заставить себя вернуться к месту, где находился чайник безмятежности. Вернуться домой. Казалось, что там случилось и продолжает случаться всё самое плохое с ней. Она вернётся туда, и снова проведёт ночь, оставшись со своими видениями наедине. Ей не хотелось домой. Да и пришлось бы выслушивать лекцию от Паймон. Она плюхнулась на скамейку с видом на текущую вокруг города реку, по её ногам прошёлся остаточный, приятный импульс. Она безмятежно выдохнула и начала наблюдать за рыбаками и лодочниками, расхаживающими вокруг своих парусников и шлюпок, решающих рабочие моменты. И невольно улыбнулась. Было приятно наблюдать за этим. Она на некоторое время погрузилась в свои мысли, и закрыла глаза, позволив себе немного отдохнуть и вздремнуть. — До сих пор не перестаю удивляться, как наш Архонт быстро решила проблемы с торговлей, — сквозь сон невольно начала подслушивать мужской голос Люмин. — И вспоминать страшно, каково было без неё: эти ужасные налоги, постоянный страх из-за Фатуи. Моя дочь после всей той неразберихи до сих пор жутко их боится, по ночам часто просыпается. — И не говори, я как раз тогда потерял работу: всех сокращали из-за нехватки денег, — говорил уже другой, тоже мужской, чуть пониже, голос. — Цены на всё поднялись, половина лавок закрылась. Удивительно, что сейчас, спустя всего пару месяцев после восхождения в Архонты Нахиды, Сумеру снова на плаву. «Пару месяцев? Но ведь… Нахида пришла к власти четыре месяца назад… Академия…» — До сих пор кстати ничего не слышно… Как там его… Ну, про шестого Предвестника? — Я читал в газете, что направленная в Снежную делегация не смогла отчетливо услышать ответ от Царицы, где этот Сёки Но Ками, — между мужчинами повисла недолгая тишина. — Но, надеюсь, его скоро найдут и накажут согласно закону. «Сёки… Сёки Но Ками?» Внезапно у Люмин закружилась голова. То, о чём мужчины говорили дальше, девушка уже не смогла услышать — резкий звон в ушах, от которого слух словно отрезало от органов чувств, не давал этого сделать. Одной рукой она схватилась за голову, не в силах перетерпеть и унять эту боль. Сейчас казалось, убеги она подальше, станет полегче — что, собственно, и сделала. Уже через десять минут, еле держась на ногах, она была за пределами города, шла по тропинке, ведущей в чащу неподалеку. Колени подкашивались, в воспоминаниях, или же в очередных видениях, — Люмин пока не понимала, мелькали странные образы — то пшеничное поле, то руки по локоть в крови, а бывало, что в нос врезался запах тяжелой сырости. Ей мерещилась боль в груди, в животе, в ногах — такая, словно проткнули насквозь, будто обожгли и после облили ледяной водой. Глаза никак не могли ухватиться за какой-то один из образов, и перебирали всё по очереди. Она уже перестала видеть то, что происходит в реальности. Она еле-еле шла, падая и подхватывая себя остатками сил снова и снова. «Что… Что со мной? Это… Мои воспоминания? Или я сплю? Что… Что со мной происходит?» — Лошадка, бедная-бедная лошадка, — то ли у себя в голове, то ли где-то очень поодаль расслышала Люмин.-- Такая… Милая… И… Такая… Особенная… Голос то стихал, то говорил настолько громко, что хотелось ладонями закрыть уши, то становился дальше, то приближался вплотную и шептал на ухо. Бесконечный, похрипывающий баритон вперемешку с другими голосами неразборчиво бросался фразами, которые было невозможно разобрать, ведь он говорил одновременно с самим собой. «Я что-то непонятно сказал?» «Апогей твоей растерянности…» «Ты не набралась достаточно сил…» «Боишься меня?» «Знаешь, Люмин, ты мне нравишься…» «— Я… Не сделала… Ничего… Плохого… — Я так не думаю…» «Непослушных надо наказывать…» — Замолчи! Замолчи! — прокричала изо всех остатков своих сил, Люмин. Но даже так, не понимала, прокричала ли она это в реальности, или это просто очередной из многочисленных голосов в её голове. «Смотри на меня, только на меня, только на меня, смотри… Смотри на меня…» «Ты ведь боишься предательства? Боишься меня?» «Неужто?» «Пожалуйста, поверь мне, пожалуйста, Путешественница» «Люмин, Люмин, Люмин…» — Замолчите… Прошу… Все замолчите… Перестаньте… Хватит… «Ты можешь отрицать реальность, но не можешь быть полностью ослепленной своей глупостью, лошадка…» «Такое медленное, словно и не бьётся вовсе…» «Знаешь, что было бы, если бы ему на самом деле было на тебя не наплевать?! Ты бы сейчас не была здесь!» — Где… Где я тебя слышала? Где… «Смотри на меня, Люмин, смотри… На меня… Люмин…» Чей-то голос выделялся среди прочих — говорил мягко, и совсем рядом, не меняя свой тембр и не отдаляясь от Люмин. Она пыталась сосредоточиться только на нём. Пульсирующая боль постепенно ослабевала, и девушка почувствовала чьи-то холодные прикосновения к её лбу — немного шершавые пальцы нежно и осторожно убирали волосы с её лица. Видения, стоявшие перед глазами, начинали ослабевать вместе с голосами в голове: взгляд постепенно возвращался к реальности, но веки предательски закрывались под напором усталости и тяжести этого дня. Отчего-то сейчас Люмин казалось, что её не настигнет один из ночных кошмаров, если она заснёт — от этого уснуть хотелось ещё больше. Когда видения и голоса окончательно прекратились, Путешественница почувствовала, что лежит на прохладной, слегка колющейся, земле. Удерживая свой взгляд остатками сил она, через небольшую щель между веками, увидела что-то в темноте… Смотрящие на неё антрацитовые глаза, пожирающие и в какой-то мере наслаждающиеся происходящим. — Теперь… Ты не уйдёшь от меня, лошадка, — последнее, что Люмин успела услышать, и окунулась в сладкий и спокойный сон.

***

Комната была озарена светом, льющимся через немного запыленное окно. Словно покрывало, он ложился на ноги Люмин и согревал её. Воздух был спёрт и нагрет солнечными лучами, но не вызывал отторжения — скорее, наоборот, был приятен лёгким девушки и обнимал её изнутри. Приглушенно звенели птичьи голоса, но Люмин сразу смогла понять, что это искусственное, ненастоящее щебетание ненастоящих птиц — как запись звука, имитация чего-то живого, то, что она слышала каждое утро на протяжении вот уже нескольких лет. В коленях мирно сопела маленькая Паймон, повернув голову к Люмин. В её небольших тёмных ямочках под глазами отражалась усталость и несколько часов непрерывных слёз. Путешественница никак не могла вспомнить, чем закончился вчерашний день — в памяти было только то, что ей стало плохо, и она упала в обморок. А ещё что был чей-то голос. Почему-то ей врезался в память грустный тон в этом странном, загадочном голосе… За размышлениями и попытками снова уснуть пролетело некоторое время. Периодически Люмин открывала глаза и бесцельно глядела в деревянный, нависающий над ней, потолок — сейчас он пугал её, словно смотрел прямо в душу, не отрывая взгляда. Но, как ни странно, чувствовала она себя выспавшейся. Впервые за два месяца. Это чувство в какой-то степени даже опьяняло. — УВА-А-А-А-А! — раздался постепенно возрастающий звук со стороны ног Путешественницы, после чего Паймон со всех сил накинулась на неё с крепкими, наполненными невероятной тоской, объятиями. — Ты так испугала Паймон! Я так переживала, когда ты ушла, а потом, а потом… Тебя нашли, но ты не просыпалась, Паймон думала, думала… Фея заикалась из-за сильного плача, будто комом в горле спирало, и она пыталась этот ком проглотить. Люмин же сидела в непонимании, что происходит, для неё всё происходило слишком быстро. А фея с каждой секундой плакала всё громче. — Паймон думала, что Люмин умерла-а-а… УВА-А-А-А! Путешественница мило улыбнулась и начала гладить фею по белокурым волосам. Паймон дрожала, лицом уткнувшись в подругу, и кулачками сжимала одеяло, в которое была укутана Люмин. — Ну всё, всё, тише… Я тут, всё будет хорошо, — девушка продолжала гладить фею по голове. Паймон вскоре успокоилась, и виновато пыталась вытереть большое пятно от собственных слёз на одеяле Путешественницы руками. Пока у неё получалось только растереть его в ещё большее пятно. — Так… Что же случилось? — этот вопрос вылетел с языка необдуманно, и только после того, как Люмин его сказала, почувствовала за собой вину. — Что случилось? Что случилось?! А Паймон скажет тебе, что случилось! — вдруг фея разозлилась, бросила тщетные попытки высушить одеяло, немного отодвинулась, и, смешно водя по воздуху маленькими кулачками, продолжила ругать подругу. — Ты убежала! Я так волновалась, ведь ты не успела оправиться! Паймон искала тебя по всей округе, облетела всё-всё: и город, и лес, звала и звала, у всех спрашивала, не знала, куда ты пошла… Паймон не понимала, почему Путешественница не поверила Паймон… Фея сказала это на одном вдохе, и ненадолго остановилась глотнуть воздуха. — Паймон… — А потом… А потом решила проверить, может, ты вернулась в чайник… А ты лежала там! Совсем рядом! Прямо на земле! Люмин расширила глаза от удивления, ведь специально она туда уж точно не шла — ей было далеко не до этого. И Паймон это увидела. — Что… — опешила фея. — Ты не помнишь? — Я не шла туда, Паймон, — в голове у девушки застыл образ какого-то юноши, которого она увидела перед тем, как заснуть. — Меня кто-то принёс. Я в этом уверена. Я слышала чей-то голос… — Голос? — фея явно занервничала. — Знакомый тебе? — Нет… Или да… В голове какой-то туман, — Люмин подняла взгляд и обратила внимание на то, что Паймон слишком затихла. — Паймон, ты… У Путешественницы резко заболела голова — так сильно, словно внутри всё начало перемалываться в кашу. Непонимание и резкость всего происходящего отошли на второй план — она схватилась за виски, в которых отдавало больнее всего, и начала издавать кряхтящие звуки, всеми силами стараясь сдержать желание закричать. — Что с тобой? Люмин? — заволновалась Паймон, быстро подлетела к подруге и положила руки на её плечо. — Паймон, да что… Что происходит со мной? — с каждой секундой Путешественница всё сильнее поддавалась этой боли и страху внутри себя, и всё громче начинала кричать. — Что ВЫ сделали со мной? Что ВЫ от меня скрываете? Аргх, как же раскалывается голова… Паймон! Паймон? Люмин начала судорожно оглядываться по сторонам, ища кого-то, будто совершенно забыла про свою подругу. — Люмин? Люмин, что такое? Кого ты ищешь? — фея из страха отлетела чуть подальше, но постепенно начала приближаться, протягивая ладошку к руке Путешественницы. — Люмин? Путешественница уже не держалась за голову, а лишь оглядывалась по сторонам, её губы двигались как-то невпопад и что-то тихо проговаривали. Паймон постепенно приближалась к ней и, когда их руки соприкоснулись, Люмин повернула голову и посмотрела на неё. Взгляд девушки был наполнен непониманием происходящего, потерей кого-то, но всё переменилось, когда она заглянула в глаза феи. Во взгляде Путешественницы начали отражаться остервенелость, злость, ненависть — будто перед ней стоял убийца. Брови нахмурились, её руки задрожали, на лице появился оскал. Это было одно из последних мгновений, что увидела Паймон. В то же мгновение горло феи сдавила ужасающая сила, и та не могла, да и не успела бы сопротивиться. Люмин накинулась на неё, обхватила руками тонкую шею и повалила на пол, нависнув над ней. — УМРИ! — закричала Люмин. — УМРИ! Это не было шуткой — по воспоминаниям Паймон Путешественница никогда и ни на кого так не смотрела, никогда и никого не жаждала так сильно убить. Она перестала пытаться понять мотив подруги — это было уже неважно. Все её силы пошли на ослабление хватки Люмин. Но всё тщетно — даже лёжа 4 месяца плашмя на кровати, закалённый в боях воин будет гораздо сильнее хрупкого тельца маленькой, слабой феи. Пальцы девушки стремительно сжимались всё сильнее — и вот, похоже, Паймон настал конец. Маленькие ручки упали на пол. У феи застыли глаза на пустом взгляде подруги, и веки тихо начали закрываться… Казалось, вот она — смерть. Но тут дверь в комнату с грохотом распахнулась, и хватка Путешественницы резко ослабла. В горле Паймон застрял ком, который кашлем она начала пытаться отхаркать. Мозг начал насыщаться кислородом и из-за этого голова стала невероятно тяжелой. Фея открыла глаза и увидела сопротивляющуюся какой-то силе Люмин. Её руки, казалось, двигались сами по себе — не так, как девушка того хочет. От этой силы исходил зелёный свет. Дальше, словно путы, сила обвилась вокруг тела девушки, и та перестала быть способной двигаться и даже стоять на ногах, и в итоге грохнулась на пол. И тут боковым зрением Паймон заметила Нахиду, стоящую прямо над ней. — Ты жива? Всё хорошо? — удручающе спросила Нахида, в её голосе и лице читалось искреннее волнение. Но, как только Архонт увидела, что фея хочет что-то сказать, перебила её: «Лучше не говори ничего, просто кивни». Паймон поняла, что у неё ужасно болит горло и, даже попытавшись что-то сказать, у неё бы это не получилось — она смогла бы разве что продолжительно прохрипеть. Она утверждающе кивнула и подняла взгляд на Люмин. Нахида последовала её примеру. Путешественница мирно лежала, безвольными глазами уставясь в пол. Нахида подошла к ней поближе, присела, протянула и положила руку ей на голову, и сказала: — Поспи… — из её рук полился свет, после чего Люмин медленно закрыла глаза и почти сразу же засопела. Архонт отозвала путы, и тело девушки немного обмякло под напором гравитации. Окончательно убедившись, что Люмин уснула, Нахида подошла к лежащей на полу Паймон, присела на корточки, глубоко вздохнула и спросила: — Я подлечу тебя и усыплю, как проснёшься — станет полегче, обещаю. Ладно? Паймон охватили обида и сочувствие, она перевела взгляд с Нахиды на Люмин, и обратно. О чём-то изрядно задумавшись, на её глазах начали проступать слёзы. Не дав им разлиться в водопад, она кивнула и закрыла глаза. Ещё несколько мгновений, темнота объяла сознание феи, и она крепко заснула.

***

Ночь. Время, покрывающее тёмным одеялом небо; время, рождающее бесконечные сны; время, что проносится перед глазами за мгновение ока, лелеемое усталостью. Именно за ночью приходит новый день, а за днём всегда снова наступает ночь — бесконечный круговорот жизни, в котором ты барахтаешься, как рыба на суше, не в силах контролировать свои потребности и желания. Ночь всегда ассоциируется со снами, а сны — с кошмарами, кошмары же олицетворяют твои страхи, а страхи являются противоположностью желаний. — Как жестоко со стороны «божества мудрости» Буэр стереть результаты моих стараний… Не так ли? Сколько проблем возникает из-за какой-то мелкой промашки… Люмин неохотно раскрыла слипшиеся от долгого сна глаза. Первое, что она увидела — юношу невысокого роста, сидящего на подоконнике у открытого окна, глядящего куда-то вдаль. Его красивое, словно очерченное, лицо озарял и ложился на него мягким покрывалом лунный свет. Дующий из окна ветер подбрасывал и снова опускал чёрную вуаль, свисающую с круглой шляпы на его голове. Одна из его ног была запрокинута на подоконник, а на ней лежала рука. Люмин моментально отреагировала и сделала попытку рвануть с кровати, но невидимые верёвки обвили всё тело, заключив руки девушки за спиной. Двинуться — невозможно, что-то сказать или закричать — тоже. — Что-то не меняется, — мрачно заметил незнакомец. — Как обычно дерзишь и не слушаешься. Он повернул голову и уставился на Путешественницу. В его тёмных глазах плясало веселье, а улыбка источала злобу. Люмин, хоть и не понимала, что происходит, но знала точно — этот человек враг. Её голова раскалывалась от боли — хоть и не настолько сильной, какой была днём. — Не смотри так на меня, милая, — это слово он выделил особенно нежно, отчего девушка немного оторопела, но в итоге нахмурилась ещё больше, чем дополнительно позабавила своего собеседника. — А то, глядишь, не удержусь… Незнакомец встал, спрыгнув со своего места и встал напротив, немного поодаль от кровати. Люмин не отводила от него глаз и следила за каждым движением — они были утонченными, казалось, что он скользил по тонкому лезвию, шёл неспешно и получал удовольствие от каждого шага, веселился. — Наверное, у тебя много вопросов, — юноша провёл по воздуху пальцами, и Люмин почувствовала, как её рот почти освободился от невидимой путы, но вернулся на место, как только девушка собиралась закричать. — Предупрежу сразу: в этом доме сейчас только твоя летающая подружка. Ты же не хочешь, чтобы я избавлялся от ненужных свидетелей нашей беседы? Которые при всём своём желании летают слишком медленно. Путешественница переменилась в лице. Незнакомец расплылся в ухмыляющейся улыбке и всё-таки освободил рот Люмин. — Кто ты? — этот вопрос действительно интересовал Путешественницу больше, чем что-либо. — Кто я? Не уверен, что какое-либо из моих многочисленных имён что-то расскажет тебе обо мне. Но, если ты так просишь, — незнакомец отвесил этакий «реверанс» в сторону Люмин. — Сказитель, бывший Предвестник, некогда временный правитель Сумеру. — Сёки… Но Ками? — О! Ха-ха… — юноша начал тихо аплодировать. — Браво! Невероятно! Ха-ха… А-ХА-ХА-ХА! Притянув руку к своим губам, Сказитель закрыл ею своё лицо, чтобы скрыть свой смех. «Псих», — подумала про себя Люмин. Смех после промелькнувшей мысли мгновенно стих. — Попрошу аккуратнее со своими мыслями, — выглядывал сквозь пальцы юноша. Казалось, что его глаза светились в окутывающем их мраке. А ещё они были до боли знакомы… Путешественница который раз опешила. — Ты… Это ты тогда… Когда мне стало плохо… — Ты удивительно осведомлена, учитывая то, что сидела здесь взаперти столько времени, — рука, прикрывающая лицо Сказителя, наконец опустилась и по лицу стало ясно, что он до сих пор со всей искренностью забавляется происходящим. — Пожалуй, тебе стоило бы меня отблагодарить, как думаешь? — Я не просила тебя об этом, — сказала как отрезала Путешественница, и отвела взгляд от юноши. Спустя несколько мгновений Люмин почувствовала, как путы начали сдавливать её сильнее и сильнее, после чего опрокинули её на кровать — так, чтобы она видела потолок. Но вместо него перед её взглядом распласталось подозрительно довольное выражение лица Сказителя. Он властно нависал над ней, опершись своими руками о кровать, и с помощью своей силы не давал ей смотреть куда-либо, кроме него. Но даже так она старалась отводить взгляд от пожирающих её глаз — почему-то у Люмин был навязчивый страх о том, что, посмотрев ему в глаза, она попадёт под гипноз. — Избавь меня от необходимости делать тебе больно, — Сказитель ненадолго отвёл взгляд, будто о чём-то задумавшись. — Хотя, это был бы отличный толчок к тому, чтобы ты вспомнила наше чудесное времяпрепровождение… Люмин не могла что-либо сказать, и старалась контролировать свои мысли, но это всегда довольно сложно, особенно — без привычки. «Я тебя не знаю, я тебя впервые вижу», — проговорила у себя в голове девушка. — А ты уверена? Не потому ли, что та карлица и Кусанали врали тебе, ты решила так опрометчиво сбежать из этого дома? «Ты… Ты следил за мной?». Сказитель посмотрел на неё заискивающе и, не отрывая взгляда, начал приближаться к шее девушки. Голова Люмин трескалась по швам, от этой боли тело невольно начало дрожать. — Какое знакомое наваждение… Дрожь твоего тела, тяжёлая одышка, твой запах, — Сказитель снял свою шляпу, и кинул её недалеко от кровати, всё, чтобы прикоснуться холодными губами к выгнувшейся шее Люмин. — Может быть, кто знает. Он отодвинулся от неё и лицезрел скорченное от боли выражение лица. — Что, воспоминания так и хотят вырваться наружу? — ухмыльнулся юноша и притянул два пальца ко лбу Люмин. — Запомни этот момент, лошадка. Запомни и засыпай… В лоб отдала какая-то волна энергии, а за ней наступило спокойствие и умиротворение — словно и не было всей той боли, кошмаров и видений.

***

Люмин распахнула глаза, когда солнце уже находилось высоко в небе. Мышцы и тело не переставая ныли. Осмотрев свои руки и живот, она нашла несколько длинных синяков — то было доказательством, что всё, что случилось ночью, не было одним из её безумных видений. Она не знала, что думать. Слишком многое происходило в её жизни, а ещё больше — в голове. Девушка приподнялась, опершись руками о кровать. Всё тело казалось невыносимо тяжёлым, не передать словами как Люмин устала за последний день. Но было то, что радовало её — кошмары отошли на второй план. Сейчас она чувствовала себя выспавшейся и здоровой, хоть и очень уставшей. Она плюхнулась обратно на кровать, на короткий миг улыбнулась и задремала. Разбудило её ласковое и немного взволнованное «Я могу войти?» от Паймон по другую сторону двери. Она неохотно простонала, как-то ввязав в это «Войди», и перевернулась на другой бок, спиной к входящей в комнату Паймон. Она отчетливо слышала, как фея влетела, и поставила что-то на тумбу у кровати. Люмин долго собиралась с мыслями, чтобы спросить Паймон как у неё дела: — Тебе не опасно находиться со мной? — всё, что смогла из себя выдавить Путешественница, когда фея уже долетела до двери. Несколько мгновений молчания между подругами казались вечностью. — Нахида сказала, — наконец начала Паймон. — Что больше ничего страшного не случится. И снова повисла гробовая тишина. Фея безропотно парила около двери и ждала ответа от подруги. — Боишься меня? — с жалостью в голосе прошептала девушка. — Я принесла тебе немного еды, поешь, — ушла от вопроса фея и тихо прикрыла за собой дверь. Люмин душила совесть: неприятно клокотало в животе, в виски отдавала волнами пульсирующая боль. Воспоминания о вчерашнем дне вызывали чувство неприязни к самой себе. Тогда в её сознании словно не осталось ничего, кроме инстинктов самосохранения. Это чувство ей что-то напоминало, но она не могла вспомнить, что конкретно. Впереди ожидался скучный, наполненный тоской, день.

***

На этот раз Люмин сама проснулась среди ночи из-за сдавливающего чувства за спиной. Словно руки были стянуты верёвками. Она поняла, что к ней снова пришёл таинственный незнакомец. Приоткрыв глаза, она лицезрела его одинокий силуэт, стоящий и смотрящий в окно. Странно, но ей не показалось это чем-то неестественным — словно так и должно быть. Но на этот раз она разговор решила завязать первой: — Почему Паймон врала мне? — Почему ты спрашиваешь это у меня? — полюбопытствовал Странник, и обернулся к девушке. — Почему бы и нет? — ненадолго задумавшись, буркнула Люмин. — Хо-о, — с тихим интересом вдохнул воздуха юноша. — А что ты готова сделать, чтобы услышать ответ на этот вопрос? — Если чего-то ждёшь от меня — не дождёшься. Люмин покосилась на него, не понимая, какие у него мотивы, почему он приходит к ней, но она понимала — спрашивать что-то бесполезно. Предвестник не из тех, кто ответит на вопрос «за просто так». Она немного закусила губу от раздражения, и отвернулась. Невольно вспомнилась вчерашняя ночь — как он повалил её, его сияющие в тот момент глаза, широкую улыбку… Как ни посмотри — их отношения, если их и можно было таковыми назвать, держались только на одном — его глумливом любопытстве. — Твои мысли заводят тебя совсем не туда, — съязвил в очередной раз Странник. — Пожалуй, при мне стоит думать не об этом. — А о чём же? — вкрадчиво упрекнула Люмин своего таинственного собеседника. У Странника немного приподнялся один из уголков губ, лицо преобразилось в насмешливой радости. Он подошёл к всё так же сидящей на кровати Путешественнице, вглядываясь в её наполненный бессильным раздражением взгляд. Она следила за ним, казалось, чтобы нанести удар — но что она может противопоставить ему? Одну лишь честь, и ту на донышке стакана. Странник особенно нежно прикоснулся к подбородку девушки, подойдя к ней чуть ли не вплотную. Люмин тут же отбросила голову подальше от оцепенелых пальцев Предвестника. На мгновение он застыл, словно выжидал, когда глупая жертва осознает, насколько сильно ошиблась. Не успев среагировать, шею девушки сдавили исхудалые, цепкие пальцы юноши, и вдавили в кровать; настолько сильно, что её тело чуть ли не утопало в пружинах матраса. Она беспомощно двигала бёдрами в попытке освободить руки — но бесполезно. «И это… Это всего лишь сила одной руки…» — Скажи же, так даже неинтересно, — промурлыкал довольный собой голос, нависающий над Люмин. В то же мгновение её руки освободились, резко и, как казалось девушке, со всей силы, они схватились за руку, сжимающую шею Люмин. Сначала сделав попытку ослабить хватку, потом — ногтями схватились в предплечье. Не получив никакого результата, Путешественница попыталась задеть лицо Странника — тот просто свободной рукой схватил её запястье, и сдавил его посильнее, отчего девушка хрипло взвизгнула. Всё было тщетно. Хватка не ослабевала, а воздуха становилось всё меньше. — Представь, как было страшно бедняжке вчера, когда вот-вот, и наступит смерть, — он ещё сильнее начал сдавливать её запястье, и ещё более хищными глазами пожирать её. Настолько сладка и маняща, что невозможно оторваться. Путешественница изогнула лицо в мольбе прекратить, словно им и говорила: «Я сделаю всё, что ты скажешь, только отпусти…». Даже не доводя до пика, Странник отпустил её, оставшись сверху наблюдать за её попытками откашляться. Она перевернулась на бок и, закрывая ладонями рот, громко кашляла — в горле стоял ком и неприятно колол шею изнутри. В попытке отдышаться, Люмин ненадолго перевернулась на спину, её грудь вздымалась и опускалась в еле заметной дрожи. Из уголка её губ потекла слюна. — Жалкое зрелище, лошадка, — большим пальцем он собрал всю слюну, успевшую стечь по щеке Путешественницы. — Наблюдать за твоими смешными попытками мне понравиться. Странник языком прошёлся по своему большому пальцу, слизывая слюну. А взглядом так и говорил: «Не пропадать же такому лакомству». «Больной ублюдок», — прошипела у себя в голове Люмин. — Какая же ты двуличная, — Странник руками схватил запястья девушки, и зафиксировал их над её головой. — Даже мысли читать не надо, всё видно по твоему умилительному личику. Я слышу твои мысли. Ты от меня ничего не сможешь скрыть, как бы ни старалась. Я слышу за всей твоей злобой что-то неприличное, Люмин. — Вздор! — отдёрнула Путешественница фразу Предвестника. — Тешишь себя остатками своей целомудренности, хотя её у тебя не осталось, — он придвинулся поближе к её уху, и продолжил шёпотом. — Избавь меня от обмена любезностями, Люмин, твои мысли на поверхности — они отдаются в моей голове сладкими стонами. Отодвинувшись от неё, он лицезрел раскрасневшееся лицо девушки, что его ничуть не удивило, но всё же заставило распластаться в безудержном веселье, и тихо усмехнуться, прикрыв рукой рот. Сдавленное довольство отражалось в чуть изогнутых глазах, зацикленных, словно приклеенных к Путешественнице — к её стесненным движениям, которые она подавляет, к её бегающим глазам, к подрагивающим губам. К неопределённым мыслям в её голове, в которых она не прекращает спрашивать себя «Почему? Почему? Почему?». Это завораживало его. Это то, что пробуждало его, как мучителя, как любящего и ненавидящего всё в Люмин, как желанного в её мыслях мужчину. Он улыбался — мелочно и жестоко. То, что должно отталкивать от него, играло по его указке на чувствах Путешественницы, как на струнах. Цепляя ногтями за них каждый раз всё сильнее с целью лопнуть. Она смотрела на него изнемождённо, готовая поверить всему, что может дать ей надежду, не в силах контролировать, и даже разобраться в своих мыслях. И вправду жалкая. И снова. Снова заболела голова. Словно бесконечная, словно не переставала болеть — словно так всё и должно быть. Её никак не покидало чувство дежавю, но, вспоминая вчерашнюю ночь, не хотелось останавливаться так же, как вчера. По крайней мере, не сейчас. Странник затаился, наблюдая за тем, как Люмин теряет связь с реальностью. Как-то странно заиграло в груди ощущение неудовлетворенности. — Тс, — шикнул Сказитель, убрав улыбку с лица. — Как же тошнит от этого. Чуть было он приставил пальцы ко лбу Люмин, как та с, на удивление, большой силы, схватила его за запястье, присев на колени: — Не… Не смей, — через боль и запинаясь прохрипела Путешественница. — Хо-о… — Сказитель почти промурлыкал. — Как я и думал. — Мне… Нужны ответы… — Жить в неведении так тяжело? Настолько, что ты готова терпеть эту боль? — непонимающе, в жгучем разочаровании спросил Предвестник. — Прошу… Не хочу… Не хочу засыпать… Я… — Люмин боролась с всплывающими перед её глазами картинками, пытаясь разобрать их, или хотя бы определить их хронологию. Она уже окончательно перестала различать реальность от возникающих в голове образов, хватка, сжимающая запястье Сказителя, ослабла. Она ожидала, что вот-вот уснёт. Но тут она почувствовала обжигающий, при этом невероятно мягкий и сладкий, как сахарная вата, поцелуй. В её рот без спроса проникал язык юноши, а она распласталась в его объятиях. От его тела веяло прохладой, но его изощрённые, извивающиеся в страстном танце губы словно пылали, и дарили ей благоговейное тепло. Его пальцы стекали снизу вверх по лицу Путешественницы, отчего та почувствовала странный, необъяснимо нежный тремор внизу живота — колени подкашивались, не желая больше выносить всю тяжесть тела девушки, сознание утопало в безмолвном молчании. Губы оттолкнулись от его губ, плечами Люмин почувствовала, как лежит на крепких, мужских руках, после чего как её кладут со всей своей нежностью и, возможно, некоторой наивностью, в кровать. — Сладких снов, лошадка… — бархатистый голос раздался в голове эхом, и Люмин провалилась в сон.

***

Люмин никак не могла понять, что с ней происходит. Та ложь, в которой Нахида с Паймон топили её два месяца, недомолвки, всплывающие в голове образы; Сказитель, приходящий по ночам, и она, растекающаяся перед ним в приятных конвульсиях. В её жизни творился хаос, и единственная подруга отказывалась с ней общаться — боялась её. — Как же твой горячо любимый брат? — глухим голосом поинтересовался Сказитель. Путешественница не могла ответить, и застыла, сжимая губы. Не считая Паймон, единственный близкий для неё человек — это Итэр. Сам по себе напрашивался вопрос, была бы она сейчас в таком состоянии, если бы он был с ней рядом? «Знаешь, что было бы, если бы ему на самом деле было на тебя не наплевать?! Ты бы сейчас не была здесь!» — в закромах сознания прокричал голос. Но на этот раз она понимала, чей он — Сказителя. Казалось, теперь фразы и картинки, внезапно выбивающиеся перед взором девушки, не доставляли столько боли — она постепенно начинала принимать их, как свои воспоминания. Она хотела, желала вспомнить, почему её так тянет к образу Сказителя. Хотела узнать, что её связывает с ним, почему его голос вызывает такую сильную, неконтролируемую дрожь тела. Колющуюся, но приятную. — Его… Его нет… — ответила Люмин в гнетущей стыдливости, сама не понимая, почему. — Неужели я слышу это? — Предвестник ладонями ударил по кровати, на которой сидела Люмин, слегка пригнувшись; его лицо выражало неодолимое отвращение. — Так где же твоя «вера», которой ты так бахвалилась? Где же твой непоколебимый дух, который, как дурь, засел в тебе? В мыслях Путешественницы сразу всплыл Сказитель. Возможно, это было навязчивое наваждение, но сейчас именно он ассоциировался с понятием заботы. По крайней мере, в её голове. — Отвратительно, — выпрямился юноша, начав смотреть на девушку сверху вниз. Люмин не понимала, прочитал ли он её мысли, но это было уже неважно. К девушке пришло осознание, что он знает про неё всё: казалось, больше, чем она сама о себе, а вот она про него — ничего. — Кто я для тебя? — невзначай, без капли злобы, даже как-то равнодушно спросила Люмин. На мгновение на лице Сказителя проявился выстраданный интерес: он исказился в искреннем непонимании, словно не знал, что ответить на это — но то было лишь короткое мгновение, перетёкшее в насмешливую ласку. — Ты мой сорвавшийся эксперимент. Ты выражение моей злобы к людям. Ты олицетворение того, что меня так сильно раздражает, — Сказитель скрестил руки на груди, и отвёл свой взгляд от Люмин, о чём-то задумавшись. — Ненавижу всё, что есть в тебе. Твою наигранную справедливость ко всем. Меня тошнит от этого. Выставляешь себя такой правильной, сам идеал героя — я хотел сломить твой дух, сделать тебя своей игрушкой, а потом сломать так же легко, как хрустальную куклу. Бросить, как когда-то бросили его. Он замолчал. Путешественница до сих пор видела лишь его затылок. Казалось, что он не хочет, чтобы Люмин смотрела в глаза, источающие только холодную злобу. — Мы оба пешки. Всё в этом мире такое же, как в твоём чайнике. Что небо, что люди, что эти бесполезные чувства — всё фальшивка, — отчаянный голос юноши ненадолго стих. — Одна лишь ты… Люмин… Настоящая… Он до дрожи сжал свою руку, Путешественница это видела. Но ей было нечего сказать. — Будь я твоим братом, никогда бы не бросил. Будь я тобой, никогда бы не простил. Возненавидел, жаждал его страданий, стремился убить — да. Удивляюсь твоей наивной глупости. Даже сейчас ты стыдишься собственных мыслей. А знаешь почему? — Предвестник притянул взгляд к Люмин, и одной из рук вцепился в девичье плечо. — Потому что в глубине души понимаешь, что ты всего-навсего глупая упрямица, боящаяся забрать свои слова назад. Твоя «вера» не обоснована, твоя «справедливость» была лишь в твоей голове, а ты, как герой, всего лишь являешься безвольной пешкой, пляшущей под дудку братца, которому на тебя наплевать. Он смотрел на неё остервенело, словно жаждал крови, и не давал опустить свой взгляд с его антрацитовых глаз, дёргая её за плечо каждый раз, когда она пыталась склонить голову в слепом невежестве. У неё не было права снова убегать от реальности. — Что тобой движет сейчас? О чём ты думаешь, когда только просыпаешься, что заставляет тебя встать с кровати, когда твоё существование настолько жалко? — Сказитель толкнул девушку рукой, которая держала её предплечье, отчего та почти упала на кровать, но локтями задержала падение. — Отвечай. Она молчала. — Ты не меняешься. Упрямая дура. Предвестник в безудержной ненависти схватился за ляжки Люмин, и подтянул её к краю кровати — безвольное тело поддавалось любому напору, и даже не пыталось воспротивиться. И правда, словно кукла, к которой не успели привязать ниточки. От этого вида у Сказителя внутри приятно заклокотало, его обуяло злобное наслаждение. Ещё немного — и он не сможет сдержаться. Схватив её снова за плечо, он швырнул тело Люмин на пол. Та упала на бок, и издала тихий, непродолжительный стон. Предвестник сел напротив её лица, положив руку на колено. — Тебе нравится это? Или вдруг вспомнила наше милое времяпровождение в сансарах? — Сказитель тыльной стороной указательного пальца погладил нежную щёку девушки. — Кстати, о сансарах: ты слетаешь с катушек из-за них? Ох-х, Буэр ужасно расстроилась бы, узнай, что её многочисленные часы, проведённые за бесполезными старыми бумажками, превратились в то, что я вижу сейчас перед собой. Янтарные глаза с долей гнева посмотрели высоко вверх, прямиком на лицо Предвестника, выказывая недоверие. — Мне дорого обошлось выследить тебя. Однако, Кусанали умеет неплохо скрывать своё присутствие. Она ощущала на себе мой взгляд, и обезвреживала моих подчиненных. Но я чувствовал, что ты в Сумеру. Или где-то рядом. Твоё присутствие было приглушённым, но кто же мог знать, что ты запряталась в такой полезной вещи, как чайник безмятежности, — Сказитель распростерся в ядовитой улыбке. — А уж когда так беспечно вышла из самого безопасного места в Тейвате, считай, что отдалась мне прямо в руки. Забавно, не так ли? Видела бы ты, с каким лицом Буэр обнаружила вашу с надоедливой карлицей пропажу… Ей достался трон, Электро Сердце Бога, но то, что принадлежит мне, я не отдам. — Что ты… Что ты сделал? — Что случилось, лошадка? Так мило наблюдать, как ты корчишься в заботе о своих протеже, — Сказитель нарочито и равнодушно посмеялся, чем вызвал волну мурашек у Люмин. — Я не понимаю… Я видела Нахиду после того… Как убежала, — хотела было Путешественница продолжить, как Сказитель пальцем прошёлся по её губам в приказе замолчать. — Никто не давал тебе права говорить, — шептал Сказитель, разливая свой голос, свою страсть по комнате. — Этой ночью ты будешь моей собственностью.