Не нужно меня лечить

             Лу устало потёрла глаза и отложила в сторону очередной журнал, пестрящий ровными столбиками фамилий и рядами оценок напротив них. — Век цифровых технологий, а от бюрократии так и не избавились, — ворчливо пробурчала она себе под нос, кинув недовольный взгляд на часы. Восемь вечера. Рабочий день уже давно закончился, но Рид не спешила домой. Она давно уже никуда не спешила, особенно туда, где её никто не ждёт. Впрочем, сегодня одиночество давило сильнее обычного. Провернув ключ в замке, Лу приоткрыла окно и закурила, выпуская дым на улицу. Год. Сегодня ровно год с того дня, как погиб Кей. Но события того дня она помнила так хорошо, как если бы это случилось вчера. Воздуха не хватает. Горячий смрад заполняет лёгкие, но Лу почти не чувствует этого — хочет закричать, но не получается. Вой сирен. Пожарные, полиция. Несмотря на раннее утро, толпа собирается быстро, но её оттесняют — велика вероятность повторного взрыва. Мужчина в синей униформе чётко произносит слова в громкоговоритель, призывая сохранять спокойствие и покинуть место происшествия. Лу не ощущает холода, не слышит почти ничего из того, что происходит на улице, только судорожно сжимает осколки в раме. Как будто хочет выпрыгнуть в это блядское окно. Как будто это поможет… — Насколько близко вы были знакомы с погибшим? Сурового вида полицай с наигранным сочувствием смотрит ей в лицо. «В восемь утра я одна находилась в его квартире, обмотанная полотенцем. Вы думаете, я просто помыться зашла, пока хозяина нет дома?» — Очень близко. Мы… встречались. — Хорошо. Вы жили с ним в этой квартире? — Нет. В этот раз просто осталась переночевать. Мы задержались на работе, решили поехать к нему. — Работа, да. В вашем личном деле указано, что вы охраняете самого Приора. Машина также принадлежит ему. Верно? — Да. — Как вы думаете, покушение было совершено на месье Стоуна или на хозяина автомобиля? Он говорил о Приоре едва ли не шёпотом, благоговейно обтекая от одного только его упоминания. — Не в моей компетенции судить об этом. Думаю, вам лучше обсудить это с самим Мартеном. Полицейский с возмущением поднял брови, недовольный её пренебрежительным тоном. Плевать. Таких допросов будет ещё очень много, Лу знала это точно. Как и то, что сохранить лицо и не послать всех к чертям собачьим будет очень сложно… — Я бы хотел оградить мадемуазель Рид от дальнейших разбирательств, она уже дала все возможные показания. Поэтому впредь все вопросы, касающиеся гибели месье Стоуна, прошу решать со мной. Тем более, я так понимаю, данный инцидент более не в вашей юрисдикции. Этим будет заниматься Инквизиция. Голос Мартена, холодный и официальный, неприятно режет слух. Всё тот же полицай хмурится, но перечить не смеет. Слишком высокий чин перед ним. Даниэль с непроницаемым видом держит Лу за плечи, стоя за её спиной. В этом жесте поддержка, сочувствие. Трагедия, разделённая на двоих… Похороны идут своим чередом. Людей мало, всего несколько знакомых лиц. Родители Кея, которых Рид видит в первый раз. И наверняка в последний. «На мать похож. Был». Лу никогда не думала, что всего одно слово — был — может причинять такую боль. Будто внутри всё выжигает азотом. Медленно, клетка за клеткой. И так же медленно гроб ползет по ленте в горячее жерло крематорной печи. Лу знает, что он пуст. Потому что ничего не осталось. От него ничего не осталось. Ещё несколько мгновений. Лакированное дерево лижет огонь. Лу едва сдерживается, чтобы не заорать, не оттолкнуть держащую её за руку Даниэль… — Я понимаю вас, мадемуазель Рид. И принимаю ваше решение, хотя я бы действительно хотел его изменить. Лу подписывает документы о неразглашении и навсегда покидает кабинет Мартена. О возвращении в Корпус мысли тоже не возникает. Приор посодействовал тому, чтобы её взяли преподавателем в интернат для псиоников. Тот самый, для детей обеспеченных родителей. Ничего особенного, что-то вроде учителя физкультуры, в обязанности которого входит помогать воспитанникам справляться с их особенностями, учить пользоваться пси. Впрочем, это случится чуть позже. После десятков бессонных ночей, искусанных в кровь губ, нескольких недель холодной апатии, стычек с полицией, пьяного безумия, пробуждений непонятно где и непонятно с кем… — Лу, так нельзя. Даниэль протягивает ей стакан ледяной воды и пачку обезболивающего. Не отвечая, Рид закидывает в рот несколько таблеток под её неодобрительным взглядом. — Я знаю. — Знаешь — и ничего с этим не делаешь. — А что я с этим сделаю? Крэп… Стакан с громким звоном падает на пол и разбивается. Этот звук похож на звук разлетающихся на осколки оконных стёкол. «Чёрт!». — Извини. Я случайно. Даниэль равнодушно смотрит вниз и — контрастно горячо — на Лу. — Плевать на этот стакан. Но если ты не возьмёшь себя в руки, то я больше не смогу тебе помочь. Она права. Как всегда права. Сколько раз она вытаскивала Лу из полнейшей задницы, в которую она сама же себя и загоняла? Откачивала с перепоя, забирала из каких-то притонов. Сидела рядом, пока Рид отходила от действия блокатора. С каждым разом ломало всё сильнее, но Вейсс не оставляла её. Ни разу. — Слушай, я знаю, что ты сильная, самодостаточная и всё в таком духе, но тебе не кажется, что пора уже прекратить самоуничтожение и позволить себе прорыдаться как следует? Лу усмехается, пытаясь сглотнуть послевкусие обезбола с пересохшего языка. — Если бы. Не думаю, что это поможет. Даниэль бесцеремонно задирает её кофту, кивая на синяки под ребрами. — А это помогает? «Твою мать. Я даже не помню, откуда они». — Тебе больно. Страшно. Одиноко. Признай это и позволь тебе помочь. Больше предлагать не буду… Лу аккуратно затушила окурок и спрятала его в банку, служившую ей пепельницей. «Надо завязывать с курением на рабочем месте». Журналы заполнены, планы на завтра расписаны. Объективно, ей здесь больше делать нечего. Но и возвращаться домой не хочется. Что ж, по дороге можно заехать в супермаркет и, например, на заправку. Всё лучше, чем пялиться в телевизор и даже не пытаться понять, что по нему показывают. Её размышления прервал неожиданный стук в дверь. Вздрогнув, Лу неловко уронила с колен раскрытый рюкзак, и всё его содержимое вывалилось на пол. — Твою мать… войдите! — Лу наклонилась, чтобы поднять рассыпанные книги, косметику и ещё какие-то мелочи, о существовании которых уже успела забыть. «В башке бардак, в документах бардак, даже в сумке бардак». — Мадемуазель Рид, разрешите? На пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу, стояла её ученица. — Заходи, Эвелин. Что-то случилось? Почему ты не в своей комнате? Эвелин Буланжер, хрупкая скромная девочка тринадцати лет, напоминала нахохлившегося воробья. Насколько Лу знала, в интернат она попала недавно и друзей особо не имела. Держалась особняком от остальных, да и вообще никогда не проявляла желания общаться с кем бы то ни было, тем более с учителями. — Я по личному вопросу. Рид удивленно выпрямилась, не закончив собирать вещи. — По личному? Эвелин смутилась и протянула ей оригами — журавля. Лу непонимающе переводила взгляд с него на девочку, не зная, как реагировать. Но фигурку всё же взяла. — Вам сегодня очень грустно. — Почему ты так думаешь? — Лу покрутила журавля в руках. — Чувствую. Я же эмпатик. Эмпатик. Слово больно отозвалось в груди, глухо стукнув сердцем по рёбрам. — Точно. Спасибо, Эвелин. День сегодня, действительно, не самый весёлый. — Почему? Лу молча складывала оставшееся в рюкзак, когда девочка коснулась её локтя. — У вас еще вот… ой. Дрожащими пальцами Рид забрала у неё фотографию. Единственную их фотографию, сделанную на древнюю «мыльницу» и распечатанную Кеем в каком-то богом забытом переходе метро. — Да. Да, спасибо ещё раз. — Вам больно. Эвелин испытывающе смотрела на неё, стараясь не выдать своего любопытства. Но всё же оно победило, и девочка вздохнула: — Красивый. — Красивый, — согласилась Лу, — был. — Извините, — смутилась Эвелин, отводя взгляд, — на самом деле, мне сегодня тоже плохо, но поговорить не с кем. А вы хорошо ко мне относились. Лу бережно заложила фото между страниц книги, не позволяя себе в тысячный раз рассматривать его, запоминая каждый пиксель. — Ну, давай поговорим, — Рид посторонилась, предлагая воспитаннице свой стул, а сама облокотилась на стол. — Расскажешь, что у тебя случилось? — В прошлом году у меня умер отец. И иногда кажется, что всё это мне снится, а когда я проснусь, он как всегда, будет в своей мастерской. «Крэп». — Чем он занимался? — Он был механиком, машины чинил. И на машине же и разбился, — Эвелин потёрла кулаками покрасневшие глаза. — Правда, мы и так знали, что он умрет. Болел сильно, врачи давали пару месяцев. — Соболезную. Лу умолкла, не зная, что ещё сказать. Девочка тоже затихла, перебирая ручки на её столе. — Знаешь, мы с тобой в этом похожи. Я тоже потеряла близкого человека. Мужчину с фотографии. В этот день, год назад. И ты права, сегодня мне действительно очень плохо. — Вам всегда плохо. Больно. Я это чувствую. Мне вообще не нравится эта моя эмпатия, слишком много всего чувствуешь. «Это как если прийти в большой магазин с кучей телевизоров, каждый из которых транслирует разный канал. Со звуком. Куча информации, картинок, передач, а ты стоишь посреди этого безумия и думаешь только о том, как не спятить. С возрастом я научился это контролировать, а вот в юности хотелось в окно выйти, чёрт возьми». — Понимаю. Он, — Лу прижала рюкзак с фотографией к груди, — тоже был эмпатиком. — А как он погиб? Рид на секунду зажмурилась, отгоняя непрошенные воспоминания. — Тоже в… аварии. Эвелин испуганно сжалась, словно осознавая, что её вопрос был неуместен. — Всё нормально, ты поделилась со мной, я — с тобой. Теперь нам обеим должно стать легче, да? — Лу погладила крылья бумажного журавля. «Всё же стоит иногда говорить с кем-то, кроме самой себя». — Вы такая… необычная. Я, наверное, не должна была так себя вести, но я впервые смогла рассказать об… об отце. «— Ты действительно необычная. Похожа на вредного ежа, который вечно ворчит. Но это только так кажется. Ты сама не знаешь, какая ты. — А ты, значит, знаешь? — Ещё нет. Но я рад, что ты позволяешь узнать». Эвелин поднялась на ноги и благодарно улыбнулась. — Я пойду. Не хочу, чтобы меня хватились. — А вот тут ты права, — Рид окинула взглядом кабинет, проверяя, ничего ли она не забыла. — Я провожу тебя. Щёлкнул выключатель, и комната погрузилась в темноту. Только бумажный журавль слышал, как закрылась дверь и повернулся ключ в замке.

***

      Выкатив мотоцикл из парковочного бокса, Лу плотнее запахнула куртку и запустила двигатель. Привычный и успокаивающий рык мотора заглушал тысячи мыслей, заталкивал их глубже, не позволяя им разорвать голову на куски. Хватит, действительно, хватит. Лу не убивалась, как плакальщица на могиле или истеричная вдова, похоронившая глубоко любимого мужа, с которым прожила тридцать лет. Нет. Она методично грызла себя изнутри, воскрешая воспоминания, лелея их и проклиная одновременно. С этим нужно было завязывать, как с курением в рабочем кабинете. Навстречу мимо медленно проехал тонированный автомобиль, на секунду ослепив Рид ксеноном и остановившись за её спиной. Лу не обратила на это внимания — мало ли, возможно, кто-то из богатеев решил навестить своего отпрыска в неурочный час. Лу перекинула ногу через сиденье, на автомате оглядывая приборную панель. Чёрт, даже на заправку не надо. Ну и ладно, всё равно такая холодрыга, что даже перспектива быстрее оказаться дома кажется приятной. Резкая боль в районе лопатки заставила Рид вскрикнуть. Перед глазами замелькали яркие точки, и последнее, что Лу смогла услышать перед тем, как упасть, — это шелест шин отъезжающего автомобиля. «Сука, как же больно». Лу с трудом разлепила веки и попыталась сфокусировать взгляд. Получалось хреново. Размеренный писк над ухом раздражал. Сушило так, как будто предыдущие пару дней Лу активно заливала в себя виски и запивала его абсентом. Голова раскалывалась примерно так же. Рид пошевелила пальцами правой руки и едва не взвыла. Вместо этого из лёгких вырвался нечленораздельный стон. Где-то сбоку раздалось шуршание, и Лу осторожно коснулась чья-то прохладная рука. Сил рассматривать, кто это, не было, — Лу чувствовала, как снова проваливается в сон. Сигнал прибора стал прерывистым. — Блядство… Голос казался знакомым, но чужие пальцы равнодушно сжимали запястье, видимо, прощупывал пульс. Звуки доносились как сквозь вату, глухо и надрывно. Стало холодно, и, кажется, кто-то бесцеремонно включил яркий свет, от которого слезились глаза даже сквозь дремоту. — Твою мать, Рид, просыпайся, просыпайся, пожалуйста! Сомнений не осталось. Несмотря на жгучую боль где-то в груди, справа, Лу ясно ощутила, как быстро колотится сердце. До тошноты. «Крэп, ну почему именно он?!»