Танцы на крыше

Может, стоит и следовать разуму, друг,

Только ты не прошел и полкруга наук,

Твой наставник - судьба, как базарный пройдоха,

Облапошит однажды - все выучишь вдруг.

Омар Хайям, Рубаи

- И зачем ты это сделала, Ханифе? Харун слез с низкой каменной ограды, на которой сидел в ожидании кухарки, и теперь смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. «Как тогда, - Ханифе поежилась, - в тюрьме». Сказка для Харуна у нее уже была заготовлена, но сейчас от этого взгляда ей стало не по себе. Может, она и вправду поторопилась со своей местью Ярен? - Харун-бей, да ты дай мне объяснить, - она сделала жалкое лицо, что сейчас, в общем, было нетрудно. – Все только и делают, что орут на меня с утра, а я виновата, что ли, что Насух-ага меня с этим письмом в руках застукал… - Ханифе, я, кажется, тебя предупреждал: не обманывай меня и не играй за моей спиной, и все будет хорошо. Ты понимаешь, что теперь хорошо не будет? - Харун-бей, да что ты на меня взъелся? Говорю ж тебе, не хотела я, чтобы оно так вышло. Я, между прочим, весь вечер тебя поджидала, чтобы письмо отдать, да на кухне тогда с неожиданности и запамятовала. А наутро меня Насух-ага поймал с этим письмом в руках. Что мне было делать? Сказать, что это я письмо прятала? Чтоб Насух меня там и пристрелил? Харун смотрел на нее так, словно слушал что-то очень забавное. - Ну, продолжай. Ты, Ханифе Дербен, столько лет успешно скрывавшая свое настоящее происхождение, шпионившая для Азизе Асланбей под носом у Насуха и его семьи – ходила и размахивала письмом так, что попалась? И не нашлась, что сказать? Серьезно? И мне сейчас не смогла соврать поинтересней? - Да где ж я соврала… - все казалось таким умным, пока она у себя в спальне сочиняла эту сказку, но теперь все разбивалось об удивительную способность Харуна читать в мыслях людей. Так, по крайней мере, Ханифе казалось. Ей, конечно, неоткуда было знать, что Харун в своей жизни имел дело с куда более хитрыми и продуманными людьми, и неуклюжее вранье Ханифе его бы позабавило, если бы не имело таких отвратительных последствий. - Ну все, хватит. Зачем ты это сделала? - Я не хотела… Ханифе успела привыкнуть, что Харун, в общем, веселый парень, а вовсе не тот злодей, каким показался ей в начале. И общаться с ним было даже приятно – он никогда не относился к ней как к существу ниже себя по достоинству, внимательно слушал все, что она ему сообщала, и – что уж греха таить – просто вносил в ее жизнь приятное разнообразие. А теперь он снова смотрит на нее своими холодными глазами, и, как тогда, она словно к месту прирастает… - Ханифе-е, - от его мягкого, почти ласкового голоса у нее по хребту побежали мурашки, - ты теряешь мое время, а, главное, свое. Насух-бей очень зол, а ты пропадаешь неизвестно где. Начнет искать, а ты где? А тебя нет. Но ты отсюда не уйдешь, пока мы не доберемся по сути. - Я вроде не дурак, но все никак тебя не пойму. Тебе, кажется, не понравилось сидеть за решеткой с перспективой выйти оттуда лет через десять с судимостью за плечами. Так в чем же дело? Ханифе взмокла от страха. Она сейчас только поняла, что заигралась: Харун держит ее за глотку, и в его власти не только рассказать все сестре или Насуху, но и снова провернуть какую-нибудь чудовищную мистификацию. И неизвестно, что хуже. - Ты же не отправишь меня снова за решетку? – боязливо спросила она. - Ну, зачем за решетку, уж не будем повторяться. Есть множество других способов наказать сообщника, нарушившего договор. Или ты предпочитаешь старые проверенные методы? - Я же ничего не сделала! – воскликнула она, теряя самообладание. – Письмо у Насуха, теперь Хазар-бей сможет доказать Мирану, что он не убивал и не делал зла Дильшах! Ты разве не этого хотел?! - Ничего? Ах, да, всего лишь сыграла в свои игры за моей спиной. А я сыграю в свои. Все честно, не находишь? - Нет! Харун, я же столько всего для тебя добыла, все делала, как ты велел, хотя Аллах только знает, чего мне это стоило… - Тише, - он приложил палец к губам и улыбнулся. – Ты, видимо, совсем забыла наш самый первый разговор. «Будет все, как ты скажешь, Харун». Твои слова? А я сказал тебе, что ты будешь платить по счетам. Вот и настал черед платить по ним. - Харун, ты мерзавец, каких свет не видывал! Хочешь разделаться со мной ни за что… - Да, я мерзавец. И тебе стоило об этом помнить. - Что мне сделать? – в отчаянии взмолилась она. – Я, честное слово, буду все делать, как ты скажешь, от сих до сих, больше ни на шаг не отступлю, клянусь чем угодно. Дай мне шанс! - Дать тебе шанс? – Харун усмехнулся. – Ну, предположим. Для начала ты расскажешь мне, чье задание выполняла. Я все никак от тебя этого не добьюсь. - Чье задание? – она недоуменно посмотрела на него. - Иначе говоря, почему ты пошла с этим письмом не ко мне, а к Насуху. У Ханифе отлегло от сердца. Если дело только в этом, она с радостью расскажет. В своем воображении она уже нарисовала себе всевозможные ужасы, и когда перед ней замаячила возможность их избежать, она с готовностью набрала воздуху в грудь, готовясь объяснять… да так и застыла с открытым ртом. Что, собственно, она собралась объяснять? Что она всего лишь навсего пыталась отыграться на Ярен? - Я… я просто хотела справедливости, - сказала она наконец. – Ярен-ханым поделом досталось. Все меня шпыняют, Насух-ага орет, Хандан чуть в землю не втоптала, ты вот грозишься за решетку упрятать, а за что? За то, что я правду сказала? Харун потер переносицу. - Ханифе, так дело не пойдет. Я любезно согласился дать тебе еще один шанс, а ты тут же снова уходишь от темы. - Сейчас я говорю тебе правду, сущую правду. Все мной помыкают, ты вот за решетку загнал за то, чего я не делала, заставил предать сестру и дрожать всякий раз, что Насух-бей все узнает, а что я взамен получу? Я за свою взрослую жизнь слова доброго ни от кого не слышала. Неужели я не заслужила хоть немного доброты по отношению к себе? Харун хотел было резко оборвать ее излияния, но что-то в ее глазах заставило его остановиться. - Погоди, Ханифе. Ты чего-то от меня хотела? Чтобы я стал добрее и что-то для тебя сделал. Как вариант, имело смысл сказать, что именно – до того, как ты сунула письмо Насуху в руки. Или ты думала, что я стану добрее от того, что ты меня подставила? - Значит, это я тебя подставила? – взорвалась она. Харун снова довел до отчаяния, порожденного обидой, несправедливостью и страхом за свою жизнь, и слова полились из нее неудержимым потоком. – А как же твоя ненаглядная невеста, которая прятала письмо все это время? Может, с нее спросишь, а не с меня? Вы, я вижу, друг другу под стать – ты меня в тюрьме к стенке припер, а она после измывалась, когда я оттуда вышла, все ходила кругами: «Ай, Ханифе, не повезло тебе, да? И придержи язык, потому что никому ты теперь не нужна, преступница!». Всю душу мне вынула, а что я ей сделала? Она всю жизнь всем пакостит, и всё как с гуся вода, ей и платья красивые, и делать ничего не надо, и замуж вот теперь. Змея поганая, а не женщина, а ты смотришь, как она перед тобой вертится, и дальше своего носа не видишь! Как твоя невестушка тебя же и провела! - Со своей невестой я сам разберусь, - отрезал Харун. …Погоди, – он изумленно посмотрел на нее так, будто видел первый раз, – так ты Ярен хотела насолить? В этом все дело? Ханифе взглянула на него исподлобья и угрюмо замолчала – так, что слова были излишни. - Чудно. Просто чудно. – Харун посмотрел на небо, словно призывая его в свидетели своего ошеломляющего открытия, и расхохотался. Ханифе смотрела на него, как на сумасшедшего. Наверное, он и впрямь чуточку того – то грозился ей чуть не шею свернуть и ничего слушать не хотел, а теперь, когда действительно надобно сердиться, смеется и как будто бы подобрел… - Ханифе, - он попытался стереть улыбку с лица, но ничего не вышло, - ты настолько ненавидишь Ярен, что тебе отказал не только здравый смысл, но и чувство самосохранения? Вот это шекспировские страсти! Ай да Ханифе-ханым! Регана и Гонерилья просто курят в сторонке! - К-кто курит? - Да не парься. Ладно, что сделано, то сделано. Но тебе придется исправить свою ошибку. - Да я что угодно… Только как? Насух уже все знает, Ярен-ханым наказана. Мне пойти сказать ему, что это не она? Дак он не поверит теперь, Ярен-ханым же сама призналась… - Нет, не поверит. Об Насуха теперь биться бесполезно. Тебе придется выяснить, где сейчас Ярен. Ханифе обтерла лицо кончиком платка – ну как она это узнает? - Ох, Харун-бей… Сложно это будет, Насух орет на всех целый день, даже на Хазар-бея. Но я… я постараюсь… попробую его разговорить… Харун взглянул в ее лицо, на котором следы пережитого отчаяния мешались с решительной готовностью делать все, что он скажет, и снова усмехнулся. - Стащи у Насуха телефон и принеси мне. Там должна быть какая-то информация: чей-то контакт, переписка, геолокация. И узнай ключ от телефона. - Ключ? А нешто его телефон по отпечатку пальца разблокируется? Мне у Насух-бея палец отрезать и тебе принести? - По отпечатку? Не думаю. Скорее всего, цифровой код. Наш Насух-ага большой консерватор. А если нет, - он угрожающе сдвинул брови, - все верно, принесешь мне его палец. Можешь огреть его сковородкой и принести всего Насуха целиком! Ханифе уронила челюсть и тут увидела прежнего Харуна – веселого и неунывающего, только очень озабоченного происходящим. - Я сделаю. Сделаю все, как ты велишь. - Вот и отлично. А теперь иди. Времени у тебя до утра.   Когда Ханифе, уже десять раз пожалевшая, что все это затеяла, скрылась за поворотом, Харун достал телефон. И почти сразу же на нем отобразился номер его неожиданного сообщника, человека, от которого прежде он меньше всего ожидал получить помощь или какое-то содействие. Он нажал кнопку приема. - Да, Элиф. Что-то нашла?   *** В то утро Харун уехал в Мардин для встречи со своим поверенным, который сейчас вел его финансовые дела. После того, как Харун окончательно решил остаться в Турции и продать свой бизнес в США, последовал муторный процесс вывода основного капитала, и ему очень нужен был человек, хорошо знающий турецкий рынок. Сообщение Ярен застало его между двумя инвестиционными компаниями, предложенными Серканом, и о том, что она хотела сказать ему что-то важное, он вспомнил только тогда, когда они с поверенным отправились обедать в ресторан и уже успели расправиться с мезе. Быстро свернуть трапезу было бы невежливо, и последующие полчаса Харун с нарастающим беспокойством думал о том, что что-то утром было не так. Когда он наконец распрощался с Серканом и прыгнул за руль, то понял, что именно. Слишком уж тихая и смиренная она была. Пыталась казаться беззаботной, но это была совсем не та Ярен, которая то дразнила его, то принималась кокетничать и флиртовать с ним и искрила всеми фибрами своей души. Харун набрал ее номер, но ответом ему были только бесконечные гудки. Гадая, что могло произойти за полдня, он гнал машину так, что нарвался на штраф за превышение скорости. Ярен явно чего-то боялась, но по какой-то причине не сказала, чего именно. Харун уговаривал себя не валять дурака и не тревожиться заранее, но телефон Ярен молчал, и интуиция подсказывала ему, что то, чего она боялась, произошло. Куда она снова вляпалась? Харун влетел в узкую улицу, на которой располагался особняк Шадоглу, зашел во двор… и встретился нос к носу с Насухом, который совсем не походил на вчерашнего ворчливого, но добродушного престарелого бея, отпускавшего шутливые воспоминания о детстве своих сыновей. Без особых церемоний Насух сообщил Харуну, что Ярен в доме нет и в ближайшее время не предвидится, поэтому Харун может возвращаться к себе в отель. На резонное замечание Харуна, что жених должен знать, что с его невестой, Насух угрюмо ответил: - Это дела семейные. А теперь, будь добр, возвращайся к себе. Сегодня мы гостей не принимаем, - он выразительно посмотрел на ворота. Харун отъехал на соседнюю улицу и позвонил Джихану, но тот поговорил с ним коротко и с холодком, за которым, как понял Харун, тот пытался скрыть растерянность и досаду. «Ярен наша с Хандан родная дочь. Папа не подвергнет ее опасности. Пока вы не поженились, она будет там, где он решил. Харун, и давай закончим на этом разговор». Харун с трудом подавил желание ядовито поинтересоваться, что будет, если его дочь сама подвергнет себя опасности – просто потому, что ей претит такое обращение, и она будет всеми силами сопротивляться. Что будет, если, к примеру, она сбежит из своего заточения и будет шататься неизвестно где без телефона, документов и приличной одежды. Вместо этого он торопливо попрощался. Нашел номер Азата, но тут ему в стекло деликатно постучал чей-то кулачок. Со странной смесью решительности и робости ему в окно заглядывала Элиф. Маленькая жена Азата. Харун не особенно обращал на нее внимание, когда бывал у Шадоглу, и запомнил только, как она уронила стакан, когда Азат сказал что-то про ребенка. Он торопливо вышел из машины, и она заговорила без всяких предисловий: - Харун, ты должен что-то сделать. Харун вопросительно уставился на нее, и она снова сбивчиво заговорила: - С Ярен нехорошо обошлись. Да, она поступила плохо, и мы никогда не были подругами, но …так нельзя. Бабушка никогда не поднимала руку на нас с Генюль и всегда учила нас не позволять обращаться с собой грубо, а утром все произошло так ужасно. Я считаю, что нельзя таскать человека за волосы, да еще и при всех, и увозить из дома против воли. - Элиф, - в голове у Харуна была ужасная каша, - ты можешь мне объяснить по порядку, что произошло? - Ох, ты же ничего не знаешь, - и она начала рассказывать с самого начала, как Насух узнал о письме, как выволок Ярен за волосы во двор и сказал, что она будет сидеть взаперти одна там, где он укажет. Затолкал в машину и увез. - Элиф, куда он ее увез? - Этого никто не знает. Азат поехал за ним, но не смог догнать. Она не стала рассказывать Харуну, что сказала Азату все те же слова, а Азат мялся и колебался, и потерял на этом время. Когда он, наконец, поехал за дедом, тот уже уехал в неизвестном направлении, и Азат не смог выследить его. - Понимаешь, Насух-ага вытащил ее в домашней одежде, без всего, у нее даже телефона с собой нет. Вот, - она сунула руку в карман и протянула Харуну телефон Ярен. Харун стукнул себя кулаком по бедру и тихо выругался. Какая же дуреха, почему не объяснила ему все сразу, а развела какие-то околичности? Если бы она рассказала все, как есть, он бы бросил дела и, быть может, успел бы что-то сделать. По крайней мере, дал бы ей инструкции по телефону. Да. И как письмо оказалось у Ярен? Что за новые безумные интриги? Впрочем, сейчас это неважно. Он посмотрел на девушку, стоящую перед ним с грустным видом. И почему только этот ребенок, совершенно посторонний Ярен человек, оказался способен понять, что все это, чтоб его, неправильно? Он представил себе отчаяние Ярен, когда ее выволокли за волосы в чем была, смотрящую в лица своих родственников и понимающую, что ей неоткуда ждать помощи. Она ведь и обратилась не к кому-то из них, когда запахло жареным, а написала ему. А вчера они все вместе сидели и шутили, и… Это какая-то чудовищная хреновина, которой нет объяснения. - Элиф, у Азата есть какие-то идеи, где может быть Ярен? Он должен что-то знать, какие-то другие владения Шадоглу, хоть что-то про своего деда. Элиф развела руками. - Азат был в Гранатовом особняке – это еще одна усадьба Шадоглу. И в отеле, и в другом отеле, и еще в паре мест, и с дядей Юсуфом поговорил. Ярен нигде нет, и он теперь ума не приложит, куда дедушка мог ее отвезти. Сейчас он поехал на плантацию. - Ладно, предположим. Сколько времени Насуха не было дома? - Часа три с половиной. Да нет, даже четыре. - Так. Значит, не ближний свет. Ты не слышала, он звонил кому-нибудь? - Не знаю, - растерянно ответила Элиф. – Я не догадалась послушать. - Хорошо, понял. – Харун прикрыл глаза. Так, вслепую, они ничего не найдут. Азат может многого не знать про своего деда, у Насуха нет привычки делиться своими секретами с семьей – вся история с Азизе это доказывает. Нужно как-то вытащить это из него. Но как? Так. Стоп. - Элиф, ты сказала, письмо нашла Ханифе, когда убиралась в комнате Ярен? -Да, вроде бы так. - И отнесла его прямиком Насуху? - Наверное. А это важно? - Может быть. Знаешь, что, возвращайся в дом, если Азат что-то найдет, сразу звоните мне. А сейчас мне надо кое-что выяснить. Элиф кивнула и пошла обратно к дому, а Харун медленно достал телефон. Ханифе. Значит, она нашла письмо. Он слишком расслабился и упустил ее, и она повела какую-то свою игру. Какой же он дурак. Он отвлеченно подумал, что с тех пор, как они с Ярен влюбились друг в друга, он только и делает, что все портит и срывает их с Асланом планы. Ладно, неважно, сейчас не время предаваться рефлексиям. Лучше бы пораскинуть мозгами, что задумала Ханифе. Если бы она решила вырваться из-под его контроля и снова стать верной Азизе, письма Насуху было бы не видать, как своих ушей. Решила подмазаться к самому Насуху? Но какой в этом смысл, он и так ей доверяет. Должна быть какая-то веская причина, она ведь прекрасно знает, чем чреваты такие игры. Но что бы она ни задумала, она в западне, и придется ей об этом напомнить.   *** Некоторое время после ухода Ханифе Харун молча сидел на ограде, не в силах справиться с обуревавшими его противоречивыми эмоциями. Несмотря на всю серьезность положения, Ханифе насмешила его, и он не сумел этого скрыть. Он-то думал, что упустил ее – где-то ошибся, выбрал не ту тактику, был с ней слишком по-свойски прост, и она под его носом начала вести двойную игру. Бросил на нее всю уничтожающую силу своих приемов, запугал до полусмерти, а причина оказалась до пошлости банальна – обычная женская зависть! Тогда, на кухне, Ярен была такая счастливая, такая красивая, легкая, смеющаяся, выпорхнула за дверь, как молодая газель, и Ханифе, наверное, долго вопрошала себя, где же в этом мире справедливость. И решила навести эту справедливость самостоятельно. Да, выходит, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что Ханифе – сестра Азизе  Асланбей, и в ней могут кипеть не меньшие страсти. Но Ярен! Если она знала, что вот-вот попадется, почему ничего ему не сказала сразу? Это так на нее не похоже – когда он пообщался с ней в свой первый визит к Шадоглу, ему подумалось, что эта девчонка родилась с серебряной ложкой во рту и считает, что все ее желания должны немедленно исполняться. И приходит в ярость, когда что-то идет не по ее. Но оказалось, что Шадоглу не хуже Асланбеев умели скрывать свои тайны и нелицеприятные семейные делишки. Как Насух сказал ему? «Это дела семейные». И, надо думать, Харун должен был безропотно принять тот факт, что они его не касаются. Ярен была одинока. И серебряная ложка во рту была лишь иллюзией – что толку от богатства, от того, что тебя растят, как дорогую орхидею, если тебе не к кому прийти со своим отчаянием и страхом? Всю жизнь рядом с Харуном были те, к кому он мог прийти в минуты тоски – Аслан, другие его друзья. И семья. Мать, отец, Джейлан, всегда спокойная и понимающая, как и положено старшей сестре, и Вильдан, всю жизнь, сколько он ее помнил, задиравшая и дразнившая младшего братишку. Единственный сын, младший ребенок в семье, баловень всех и вся. Все те долгие годы, что он провел в США, вдали от родины и семьи, он спиной чувствовал нерушимую стену их любви. И это было то, что давало ему силы подняться, когда, казалось, он падал на дно. Силы на то, чтобы оттолкнуться от дна, подняться и снова плыть сквозь жизненные шторма и штили. А Ярен сражалась с миром в одиночку, привыкла скрывать, что думает и чувствует на самом деле. Скрывать, что ненавидит, скрывать, что любит. Она и свои чувства к нему скрыла ото всех. Насух запер ее где-то в отдаленном владении Шадоглу – таком глухом и отдаленном, что даже Азат не был в курсе о его существовании. Наверное, и у Насуха, и у Азизе было много таких уголков – и таких, которые можно нанести на карту, и тайников души, которых не достигнуть ни с каким навигатором. Что-то странно общее было у этих двоих, с такой яростью ненавидящих друг друга. Впрочем, сейчас ему не было дела ни до Азизе, ни до Насуха. Ярен заперта в четырех стенах в глухой дыре и, верно, сходит с ума в этой полнейшей изоляции – без телефона, без интернета, без возможности хоть с кем-то перемолвиться, не зная, что с ней будет. Для страстной, деятельной Ярен Насух мог больше ничего и не придумывать – такое положение дел само по себе являлось ей тяжким испытанием. Прямо-таки комната с мягкими стенами, куда засовывают особо буйных психически больных людей. Аслан по долгу службы общался с психиатрами и какое-то время практиковал в психиатрической клинике, и делился с Харуном полученными впечатлениями. И, пожалуй, самое страшное в этой ситуации для нее – знать, что никто не придет к тебе на выручку. Азат бы тоже не пришел, если бы не Элиф, - ему не хватило бы воображения понять, какие муки может испытывать человек, выброшенный из привычной среды в полнейшую неизвестность. И не Ханифе виновата – не случись этой истории с письмом, возможно, ни он сам, ни Ярен так бы ничего и не поняли. Смешно думать, что Ярен можно урезонить или как-то воспитать подобным образом – она маленький боец, который будет кусаться, лягаться, сражаться за свою свободу, раня и себя, и всех, кто окажется рядом. Ну уж нет. Сегодня или завтра этот порочный круг будет разорван. Даже если Ханифе не удастся стащить телефон, он доберется до Ярен. Вытрясет из Насуха ее местонахождение, даже если придется взять у Аслана рецепт на какую-нибудь дрянь и подсыпать его в кофе почтенному Шадоглу. Она попросила его о помощи, и он к ней придет. Он поднял голову, услышав мягкие шаги, и спрыгнул с ограды. - Харун, - Элиф оглянулась и тихо сообщила, - сегодня я слышала, как Рыза – это наш водитель – звонил в сервис и говорил, что нужно починить подвеску на машине Насуха-аги. - То есть Насух разбил подвеску сегодня, когда отвозил Ярен, - Харун взъерошил волосы. – Аллах, куда он ее засунул? - Все это очень странно, - выразительные глаза Элиф стали еще больше. – У нас везде довольно хорошие дороги, разве только в горах, куда еще поди доберись. А Насух-ага опытный водитель. - Вот дерьмо… прости, Элиф. Я надеюсь, у Насуха не совсем съехала крыша, и он не запер ее в какой-нибудь горной хижине совсем одну! - Харун, может, ты сам пойдешь посмотришь? Я в этом ничего не понимаю, а ты, возможно, увидишь что-то важное. Машина еще в гараже. - Не думаю, что это много даст, …но да, я бы взглянул. В гараже никого нет? - Нет. Я только что оттуда. Пойдем.   В просторном гараже Шадоглу было темно, пахло машинным маслом и резиной. Элиф включила свет, и Харун прищелкнул языком: - Вот так-та-ак. Наш Насух где-то здорово извалялся в навозе. Он стукнул ногой по крылу, на которое налипла целая лепешка из овечьих кизяков. По всем признакам действительно была повреждена подвеска – машина будто «присела» на одно колесо. - Ну, что? – спросила Элиф. - Все так и есть, разбита подвеска у заднего колеса, ваш Рыза не зря звонил в сервис. Я вот что думаю: если Насух разбил ее в горах, то тащился обратно часа три, не меньше. То есть не так уж далеко он отвез Ярен. – Харун снова посмотрел на колесо и усмехнулся, - ох, я ему не завидую: это то еще удовольствие – ехать с ощущением, будто тебя все время тянут за задницу. - Ты будешь еще что-то смотреть? - Загляну на всякий случай вниз, хотя, гм, представляю, что там под днищем. …Ярен, знала бы ты, на что иду ради тебя! Харун состроил брезгливую рожицу и полез смотреть подвеску. Затем встал и тщательно отряхнулся. - В общем, да, все как я и сказал. Насух, по всей видимости, ездил куда-то в горы, и, раз уж у нас тут следы жизнедеятельности овец, то вероятно это горная деревня. Только нам это все равно ничего не дает – я не могу объездить вдоль и поперек все горные деревни в часе езды отсюда. Нужна какая-то зацепка… - он снова подумал о Ханифе и телефоне. - Может быть, Азату повезет? – с надеждой спросила Элиф. - Если бы Азату повезло, мы бы уже знали об этом. А так Азат скорее всего едет к нам несолоно хлебавши. Они уселись рядом на верстак, на котором Рыза обычно ремонтировал всякую мелочь. Элиф то и дело поглядывала на телефон, Харун запустил пальцы в волосы и попытался собрать все, что он знал про Насуха, и все, что они сумели выяснить, но ничего не выходило. Слишком много неизвестных. Он повертел в руках телефон Ярен. - Элиф, послушай, как так вышло, что она даже телефон не успела схватить? Не могу себе представить, чтобы Ярен настолько растерялась… - А я могу, - тихо сказала Элиф, глядя в пол. Харун вопросительно взглянул на нее. - Я, возможно, как никто другой понимаю ее, - грустно сказала она. – Ведь все это… с Азатом… произошло, когда я вот так же сильно растерялась. Бабушка отправила меня доучиваться в Лондон, она просто купила мне билет и поставила перед фактом. Да, она не поднимала на меня руки, не таскала, как Насух-ага Ярен, но это было так похоже – отправить меня туда, где я быть не хочу, не спросив моего мнения, не дав мне подготовиться, потому, что между нашими семьями вражда, и она боялась, что Шадоглу мне навредят. …А я не могла уехать, я и за бабушку боялась, и за Мирана, и я была не готова… и я не могла уехать от Азата. Я растерялась и наделала кучу ошибок. …Я не знаю, зачем тебе все это говорю, …может, потому что тебе сейчас тоже плохо… - Ты считаешь, что сделала ошибку, выйдя за Азата? – перебил ее Харун. Элиф взглянула на него, словно не веря, что кого-то могут интересовать ее проблемы, но глаза Харуна были вполне серьезны. - Я не знаю, - ответила она наконец. – Тогда мне казалось, что все проблемы решатся, когда мы с Азатом поженимся… -  А теперь ты мучаешься, что Азат не проявляет к тебе должного внимания? - Что Азат меня не любит, ты это хочешь сказать? Харун, не надо деликатничать. Да, мне больно от этого, хотя я и отдавала себе в этом отчет, когда выходила за него. Но не только в этом дело. - Тогда в чем еще? - Понимаешь, … я не зря говорю, что растерялась, поторопилась. Обманув и бабушку, и Шадоглу, я думала, что поступаю правильно, смело, что вот сейчас, глядя на нас с Азатом, они хоть немного устыдятся своей ненависти, смягчатся. Но на деле я бездумно порвала со своей семьей, а Шадоглу меня не приняли. Да, бабушка неидеальна, эта месть сделала ее жестокой, категоричной, но она моя родная бабушка, которая любила и заботилась обо мне всю жизнь. Да, атмосфера дома последнее время была давящей, иногда мне казалось, что я не могу дышать, …но это был мой дом. А здесь, у Шадоглу, я одинока, я совсем одна, я им чужая. Я разрушила связь с теми, кто меня вырастил, но и своей семьи не создала. Элиф сморгнула слезы, повисшие у нее на ресницах. Она так долго никому не могла сказать все это: когда она пыталась поделиться с Азатом, он начинал уверять, что заставит свою родню считать ее членом семьи. Но как заставить кого-то любить того, кого они любить не хотят? Все, на что она могла рассчитывать, - это безразличная вежливость. А прийти к Мирану, к которому она всегда бежала со своими проблемами, означало только одно – он начнет настаивать на разводе. И не станет слушать, что Элиф любит Азата и, несмотря ни на что, хочет быть с ним рядом. А Харун отнесся к ее сбивчивым излияниям на удивление спокойно, будто это в порядке вещей – совершать вот такие ужасные, катастрофические ошибки… - Считай, что юношеский максимализм тебя немного подвел, - заговорил он после некоторого раздумья. – Но, Элиф, во-первых, ответственность лежит не только на тебе. Азат опытнее тебя, старше, и он мужчина, поэтому за этот шаг, когда он забрал тебя из дома, он ответственен точно так же, и расхлебывать вам это в любом случае вместе. Не взваливай все на себя. Тут я даже немного понимаю Мирана, который хотел свернуть Азату шею. А во-вторых и в-главных – сделанного не воротишь. Какой смысл пережевывать все это снова и снова? Все, что тебе остается, - это попробовать жить дальше исходя из того, что есть. И попробовать жить счастливо. Ты хотела самостоятельной жизни? Вот он, твой шанс. - Но как? Я думала… я надеялась, что Азат хоть немного полюбит меня… - Аллах-Аллах! Да перестань ты зацикливаться на Азате! Я, в общем, в этом не специалист – во всем, что касалось отношений, я и сам не всегда был на высоте. Но, хм, ты просила не деликатничать, верно? Так вот, как мужчина скажу тебе одну вещь: грустные глаза, которые смотрят на тебя с немым обожанием и выпрашивают хоть капельку любви, не зажгут пожара ни в сердце Азата, ни в сердце любого другого мужчины, если он психически здоров и дружит с головой. Посмотри на ситуацию иначе: ты свободна, Азат не ограничивает тебя ни в передвижениях, ни в деньгах, да он лучше отрежет себе палец, чем сделает что-то, что тебя стеснит. Ну, так и поживи в свое удовольствие – запишись в спортзал, на массаж, в салон красоты, я не знаю, куда вы, девочки, еще там ходите. Попроси Азата сводить тебя в ресторан или устроить пикник, не думаю, что он откажет. И не говори с ним о своей несчастной любви – лучше порасспрашивай его о чем-нибудь, что интересно и ему, и тебе, узнай, наконец, за кого ты вышла замуж. Поверь, от этого станет легче вам обоим. Элиф посмотрела на него с нескрываемым удивлением – такой ход мысли был для нее совершенно нов. Она-то думала, однажды Азат оценит ее искреннюю, преданную любовь, и не забывала каждый раз продемонстрировать ее ему. А выходит, его это только стесняет, и дела обстоят совсем иначе… Но додумать эту мысль ей не дали: снаружи послышалось урчание мотора, дверь, открытая электронным ключом, начала подниматься, и Элиф с Харуном как по команде спрыгнули с верстака и присели за машиной Насуха. Тяжелый внедорожник въехал в гараж, и Элиф облегченно кивнула Харуну и встала: - Это Азат. Вид у Азата был несчастный и измотанный, он даже не стал спрашивать, что его жена и зять делают в гараже. - Ничего, - вместо приветствия сказал он. – Никаких следов Ярен. Я первый раз вижу, чтобы дедушка не поделился своими планами даже с дядей Юсуфом – уж он-то знает про своего брата все. - Так может, Юсуф-бей просто не поделился с тобой тем, что ему известно? – спросил Харун. - Да нет, когда я рассказал ему, в чем дело… в общем, он был очень обескуражен. Было видно, что он слышит об этом впервые. Я даже нашел того старикана, который отбуксировал дедушку… Что? Ты не знаешь? Деда на полдороге взял на буксир пожилой земледелец на тракторе, и я догадываюсь, что от него деду пришлось выслушать много нелестного о своей персоне, он приехал злой, как волк. Но, в общем, тот тоже ничего не знает – он подобрал деда на дороге из Мардина, а уж где дед был до этого… - Азат пожал плечами. Харун расхохотался. - Буксировка трактором, который тарахтит, как чайник, и дымит тебе в лобовое стекло? Кайф! Я удивляюсь, как он на этом, - Харун кивнул на накренившуюся машину, - вообще добрался до шоссе. - Харун, ты избалован американскими дорогами. Догадываюсь, что деду просто очень хотелось домой, а на всех этих местечковых дорогах можно полдня простоять, прежде чем встретишь хоть кого-то. Вот он и дополз до шоссе. Азат спросил о чем-то у Элиф, а Харун с сомнением посмотрел на них двоих. Ханифе не справиться одной. Выкрасть телефон она, пожалуй, в состоянии, но какой от него прок без ключа? «Сообщники все должны делать сообща», - вспомнил он слова Дениз. И она права. Если они сейчас будут действовать вразнобой, все снова рухнет. В лучшем случае – они так ничего и не выяснят, в худшем – Ханифе попадется, и тогда пиши пропало. Он прикрыл глаза. Если бы речь шла только об Элиф, он бы ни минуты не сомневался. Но Азат может включить свое дурацкое чистоплюйство и все испортить. Придется рискнуть. Иного выхода нет. - У меня есть одно соображение, - Азат и Элиф повернулись к нему. – Насух-бей должен был позвонить тому, к кому повез Ярен, или в его телефоне должна была остаться какая-то геолокация, словом, хоть какой-то след… - Нет, ни в коем случае, - Азат изумленно взглянул на него. – Харун, я понимаю твое беспокойство, но сейчас ты переходишь границы. «Ну вот, я так и знал!» - Азат, - Харун нацепил свою самую доверчивую улыбку, - я вовсе не собираюсь копаться в телефоне твоего деда. Все, что мне нужно – это местонахождение Ярен, остального я просто не увижу. Ты сам будешь стоять рядом и смотреть, что я делаю. - Но это как-то… неэтично. Я слишком уважаю дедушку, чтобы собственноручно принести тебе его телефон, ведь еще и ключ понадобится. Хватит уже и того, что ты оказался втянут в эти семейные дела… Харун сжал пальцы в кулак и медленно разжал, заставляя себя успокоиться. Как же они все помешаны на том, чтобы все было шито-крыто, не догадываясь, что их грязное белье полощется на людях тем больше, чем сильнее они пытаются его скрыть. - Раз уж я оказался в это втянут, - он беспечно улыбнулся, - зачем все эти тайны? Мы без пяти минут родственники, а какие тайны между родственниками? Я вот без колебаний могу дать тебе свой телефон, смотри, что хочешь. - Ценю твое доверие, - Азат неловко посмотрел на Харуна, - но… я не могу на это пойти. Понимаешь, Харун, твои чувства к Ярен делают тебе честь, но ты видишь только одну сторону медали. А Ярен ведь поступила просто отвратительно. Мало того, что она скрыла в свое время, что Рейян хотят опозорить, так она не остановилась на этом. И ради нее я не пойду на нечестные поступки. Она сама виновата в том, что случилось. - Виновата, без сомнения. Но ты считаешь, - в голосе Харуна прорезались стальные нотки, - что сидение в навозном сарае – это подходящее наказание для взрослой женщины? - Да с чего ты взял, что в навозном сарае? Лепешка на крыле машины еще ни о чем не говорит… - Да хоть в Букингемском дворце. Мне плевать, если она там быть не должна, а главное, она там быть не хочет! Азат хотел было возмутиться, но тут Элиф выпрямилась во весь свой невысокий рост и встала перед мужем. - Азат, мы с тобой уже об этом говорили. - Элиф, и ты туда же? - Я очень уважаю дедушку и благодарна ему, что он принял меня в свою семью, хотя …другие были против. Но ведь мы не делаем дедушке ничего плохого. Просто его методы немного устарели. Подумай! Харун отошел на шаг и с деланным безразличием уставился в потолок. Сейчас его вмешательство могло только все испортить. Сам Аллах послал ему Элиф! - Элиф, но… - Азат, а если бы дедушка увез меня? - Да тебя-то за что? - А мало ли за что. Я тоже не всегда поступаю правильно. Разве ты не пошел бы на любую хитрость, чтобы спасти меня, даже если бы это было не очень честно? Глядя в большие выразительные глаза Элиф, Азат сдался. Отказать ей было равносильно признанию, что она ему совсем не дорога. А такой удар он ей нанести не мог. И еще он последнее время все чаще думал, что было бы, если бы эта маленькая храбрая девушка не встретилась ему на пути… - Ладно. Хорошо. Но это в порядке исключения. Харун, если ты хоть как-то используешь это для каких-то других целей… - Да что ты, дорогой шурин! Мне самому жутко неловко, я не привык копаться в чужих вещах, меня иначе воспитывали. …Да, вот еще. Ханифе очень сожалеет, что по простоте душевной все рассказала Насуху-аге, ей очень жаль Ярен, и она хочет все исправить. Вы можете действовать вместе…   Как ни хотелось Харуну ускорить дело, в тот вечер ему пришлось ехать к себе в отель, ничего не добившись – Насух рано ушел спать, не горя желанием общаться с семьей. На следующее утро Харун снова подъехал поближе к особняку Шадоглу и в солнечный послеобеденный полдень услышал звонок Ханифе. - Харун-бей, встречаемся на нашем месте, несу телефон, - кухарка, как всегда, была жутко горда этой крайней конспирацией и кажется, уже забыла, что делает все это ради ненавистной ей Ярен. Через пару минут он увидел, как Ханифе выбегает из-за угла и несется к нему со всех ног. - Только быстрее, ради Аллаха! – она сделала круглые глаза. – Азат-бей заговаривает зубы Насуху-аге, а Элиф-ханым тихонько стащила телефон и мне дала. На, вот! – она протянула ему бумажку с паролем. Харун разблокировал телефон, залез в меню вызовов и отмотал до вчерашнего утра. - Ты знаешь, кто такой Ариф? – спросил он у Ханифе. – Несколько звонков входящих и исходящих. - Это не то, это подрядчик. Он вчера все утро Насуха доставал. Ищи другое. Харун полез дальше. Юсуф, несколько звонков Хазару, …так, а это кто? - Гизем – ты знаешь ее? - Первый раз слышу. Харун глубоко вдохнул и выдохнул. Если он сейчас промахнется, то и он сам, и Ярен могут здорово за это поплатиться. Он покрутил список вызовов туда и сюда, залез в мессенджеры, но ни в одном диалоге не было ни слова про Ярен. Делать нечего, он изначально шел на этот риск. Он быстро набрал номер безвестной Гизем на своем телефоне. - Алло, - в трубке послышался скрипучий старческий голос, и тут же где-то рядом заблеяла овца. Деревня, овцы, разбитая подвеска! - Ас-салям алейкум, Гизем-ханым, - ангельским голосом поприветствовал ее Харун. Ханифе покосилась на него и только головой покачала. - Алейкум ас-салям. Кто таков? Если это опять ты из банка… - Нет-нет, Гизем-ханым, - торопливо вставил Харун, боясь, что старуха сейчас бросит трубку, и извиняющимся тоном сказал: – Я …только хотел узнать, как там Ярен. - А ты кем будешь, чтоб спрашивать? Харун торжествующе улыбнулся и поднял большой палец вверх. Ханифе облегченно вздохнула. - Это Джихан-бей, Гизем-ханым. - А-а, - немного смягчилась старуха. – Давненько ты ко мне не заглядывал. Забыли вы совсем бабку Гизем, поди лет двадцать вас с Хазаром не видала. А как цыплят мне пугал мальчонкой, не помнишь? Слушая излияния старухи, Харун выключил микрофон и сунул телефон Насуха Ханифе. - Быстро беги обратно. - …Как не помнить, - Харун снова включил микрофон, - отец мне тогда здорово надрал уши, объясняя, что нельзя мучить живность. - Ну, то-то же, отец твой славный бей, мало сейчас таких, ой, мало. Чтоб по закону жили. Вы с Хазаром хороши уродились, а все не такие. - Куда нам до отца, - сокрушенно вздохнул Харун. – Знаете, я всегда мечтал быть похожим на него, он был для меня примером во всем, хотя, признаюсь, я и не всегда слушался его. Да что там, я и сейчас всегда стараюсь спросить его совета, ведь папа плохого не подскажет! - Вот это похвально, - старухе, видимо, нравилось разглагольствовать. – А то сейчас куда ни плюнь, все своенравные стали, слова им поперек не скажи, старших не чтят, все бегут куда-то, бегут… тьфу! - Ну, что вы, Гизем-ханым, у нас в семье принято с почтением относиться к решениям отца. Даже если нам трудно, мы подчиняемся, - Харун прочистил горло: кажется, он перебрал со смирением, это уже не похоже на Джихана. Впрочем, если старуха не видела его двадцать лет… Сейчас важнее произвести правильное впечатление, чтобы у нее развязался язык. – Вот взять мою дочь: я очень, очень за нее беспокоюсь. Это суровое наказание, но отец так решил. Более того, мне за нее отвечать перед Аллахом… - Что ж ты так плохо свою дочь-то воспитал, а, - проворчала старуха. – Белоручка она у тебя, да еще грубит, фордыбачится. Шпанка, а не девка! Как ни был напряжен в этот момент Харун, невольная улыбка осветила его лицо. Ай да Ярен! Ну, он в ней не сомневался – ее не сломать и не запугать. - Гизем-ханым, мы с Хандан очень переживаем, что до такого дошло. Не стыдите меня, не умножайте мою боль! - Да ты не бойсь, она у меня тут живо в себя придет. У меня тут не курорт, слуги кушать на блюдечке не подадут, - довольно заметила старуха, и Харун скрипнул зубами – да ей, похоже, нравится издеваться над Ярен! Пора заканчивать эти светские разговоры. - Гизем-ханым, мне очень жаль, что пришлось вас так напрячь. Я лишь хотел извиниться и попросить вас …Ярен уехала из дома без пальто, пусть она не мерзнет. Я помню, у вас там, - он отнял телефон от уха, посмотрел на карту и назвал первую попавшуюся на глаза горную деревню, - в Армуталане, холодно ночами. - Чегось? Армуталан через гору от нас. Вот что значит, двадцать лет не ездил в гости. Уж и путаешься. Кирбалы моя деревня называется, Кирбалы! Харун победно сжал кулак. Есть! - Ох, простите, в Армуталане живет пожилая родственница моего поверенного, мы с женой недавно ездили проведать ее. Наверное, я слишком переживаю, что моя дочь так ужасно себя проявила, вот и путаюсь. - Ты с дочерью-то построже, построже теперь. А! Дам я ей одеяло, ладно. - Непременно последую вашему совету. Благодарю вас, Гизем-ханым, пойду, скажу жене, что с Ярен все в порядке. - Ну, давай, иди, иди. Да старуху-то не забывай. - Конечно, Гизем-ханым, да пребудет с вами милость Аллаха! «Чтоб тебе пусто было, старая хрычовка!» Он ткнул в кнопку отбоя и набрал сообщение Азату: «Еду за Ярен, спасибо тебе и Элиф». А теперь быстрее за руль, пока какой-нибудь несвоевременный звонок от Насуха этой карге все не испортил. Он вылетел на центральную улицу, как вспомнил кое о чем и схватился за телефон. - Да, братишка. - Аслан, мне нужна твоя машина. Некогда объяснять. Я еду в горы и рискую там остаться, если поеду на своей тачке. Скину тебе координаты, подъезжай.   *** Ярен проснулась от шлепка клюкой по мягкому месту. Старуха Гизем пришла выпустить овец на выпас рано на рассвете, и Ярен резко села, мотая головой и соображая, где она и что происходит. - Опять ты! – воскликнула она. – Мало того, что не кормишь меня, так еще и поспать не даешь! Старуха смерила ее долгим взглядом, пока бараны выбегали из сарая, и процедила: - Ну, как скажешь. Спи себе, сколько влезет. Она снова захлопнула дверь темницы, и тут только Ярен заметила, что на камне рядом с сараем стоит поднос с половинкой лепешки и водой в чашке. Гизем нагнулась забрать поднос, и Ярен закричала: - Эй! Куда ты это понесла? Ты же мне принесла! - Так ты ж спать собралась? Сказала, что я тебя не кормлю. Ну и спи себе, а есть потом будешь. - Ты издеваешься, да? – Ярен вцепилась в решетку и тряхнула ее изо всех сил. – Дай сюда! - Что за девчонка? – Гизем покачала головой. – Как со старшими говоришь? Насух-ага прав, что запер тебя здесь. - А как еще с тобой говорить? – заорала Ярен. – Ты будешь надо мной издеваться, а я тебе в ножки кланяться и говорить «пожалуйста»? Ты хоть знаешь, что с тобой будет, если мне тут станет плохо? А ну дай поднос! Гизем недобро сощурилась. Взяла чашку с водой и медленно, капля за каплей, вылила воду на землю. Ярен с ужасом смотрела, как сухая земля мгновенно поглощает драгоценную жидкость, и тут только почувствовала, насколько у нее пересохло во рту. Какая же она дура, еще сидела и ревела тут полночи! Этих слез хватило бы на целую кастрюлю! Она с ужасом представила себе еще один день здесь, в грязи, в холоде, без воды и еды, и с ненавистью посмотрела на свою тюремщицу. - Ты характер-то свой присмири, - Гизем ответила ей не менее злым прищуром. – Знаешь, что твой дед сказал? «Если будет дерзить – мясо тебе, а кости мне. И на возраст ее не смотри. Сделай то, чего я не сумел». Имей в виду. Сунула лепешку себе в холщовую сумку, развернулась и пошла вслед за своей отарой. - Стой! – закричала ей вслед Ярен. – Тебе велели меня сторожить, а не мучить! Я не могу здесь жить, я же умру! Да стой же!! – ни один мускул не дрогнул в тощей иссохшей фигуре, и Ярен бросила ей в спину, срывая голос: - Садистка! Маньячка! Извращенка! Тебе место в психушке! …или в клубе бдсм! Она не была уверена, что именно делают в клубе бдсм, но это точно было что-то про садистов. Нет, надо выбираться отсюда, пока она в состоянии. Ярен присела на корточки и тут только почувствовала, как ослабела и замерзла: тело повиновалось нехотя, руки были ледяные, и даже солнце, бросившее утренние лучи в дверной проем, не грело их. «Спокойно, - сказала она сама себе. – Я здоровая, сильная, молодая женщина. Ну, подумаешь, не ела денек. От этого еще никто не умирал. Я выберусь отсюда. Я сумею отсюда выбраться». Она пошевелила пальцами, разминая их, и просунула руки сквозь прутья решетки к замку. Да, с таким непросто справиться, это тебе не замочные скважины особняка Шадоглу, которые она привыкла открывать своим маленьким карманным ножичком. Она поискала по углам и вытащила из соломы толстый кусок проволоки, затесавшийся здесь среди остального мусора. Битый час ковырянья в замке не увенчался никаким успехом – она только расцарапала руки и изуродовала маникюр. Отдирая куски гелевого покрытия от своих поломанных ногтей, она подумала, что, пожалуй, впервые попала в серьезную переделку, и холодок пробежал у нее по спине. Нет, она и раньше попадала впросак, сталкивалась с гневом родных и с наказаниями. Но ей как-то всегда удавалось выйти сухой из воды, проскользнуть в узкую щель, она привыкла не обращать внимания на колотушки и ругательства, считая, что, в конце концов, все всегда успокаиваются, и всё сходит ей с рук. Право слово, ну что они могли ей сделать? Запереть в комнате? Запретить выходить из дома? Никто же не станет всерьез ее мучить. Жизнь подкидывала встряски, но была надежной, защищенной от бед, и ни разу не выкидывала ее за борт, проверяя, выплывет ли она или пойдет на дно. А теперь она чувствовала, как подводит внутренности и противно мутится в голове от голода, как распухли и потрескались пересохшие губы, как холод и нежелание двигаться проникают в каждую клетку ее тела, и ей становилось страшно. На сколько еще хватит ее гордости и ярости, чтобы она не начала униженно просить дать ей хоть каплю воды или одеяло? В книжках она читала, как люди теряли человеческий облик, измученные голодом и, главное, жаждой. Неужели дед этого хотел? Сломать, запугать ее, отобрав самое насущное, необходимое для поддержания жизни? А может, и нет, отвлеченно подумала она. Дед просто оставил ее здесь, не особо задумываясь, что может произойти. А дальше Гизем-ханым все придумала сама. Наверняка ее жизнь была не из легких – то-то же в ее глазах одна только тоска и злоба. Она всю жизнь прожила в этой дыре, была бедна, не знала, на что взять новое платье или бусы, наверняка вышла замуж рано и вряд ли по любви. Тяжко работала, рано увяла, а может, муж бил ее всякий раз, когда она не успевала вовремя накрыть на стол. Никто не обсуждал этого, но до Ярен доходили слухи, что даже могущественную Азизе Асланбей в свое время муж бил так, что она пару раз лежала в больнице. Что уж говорить про несчастную деревенскую старуху! В это было трудно поверить, Ярен ни разу не видела собственными глазами, чтобы какой-то мужчина бил свою жену, но она не была дурочкой и прекрасно понимала, что за нравы таятся за закрытыми дверями иных домов. Вот Гизем и отыгрывается на ней – сытой, холеной барышне с золотыми кольцами на руках, никогда не державших ничего тяжелее телефона. Ни разу пыль не вытершей со своих полок, ухоженной от кончиков модно подстриженных волос до розовых пяток, разглаженных дорогими кремами. Это была жалкая, беззубая месть человека, прожившего беспросветную жизнь, затаившего злобу и обиду, в том числе на тех, кому в жизни больше повезло, - и вот в ее руки попала Ярен, молодая, красивая, богатая, а главное, никогда в жизни ничего не терпевшая. Дерзкая и до того уверенная в своей безопасности, что не смирила своего нрава даже запертая в этой грязи, лишенная самого необходимого. Ну Гизем и посмотрит, как запоет эта неженка без своих слуг и на голодном пайке. Покажет ей, почем фунт лиха. Она настолько ушла в свои невеселые мысли, что не заметила, как на порог легла большая тень, и знакомый голос произнес: - Эй, крошка! Ты чего так быстро скисла?   Это действительно был Харун, настоящий, живой, веселый и лохматый, как всегда. Ярен вскочила на ноги и вцепилась и повисла на нем, едва не оторвав ему воротник куртки: - Харун! Как ты меня нашел? Тут эта женщина, ты не представляешь, я так измучилась, она мне есть и пить не давала и заставляла убирать навоз… - Тихо, - Харун положил палец ей на губы. – Не ори. Как видишь, я без приглашения. Кто-нибудь заметит, будем сидеть здесь вместе. Ярен улыбнулась настолько расслабленно, насколько это было возможно в ее состоянии. Харун такой Харун, он знает, как одной фразой вернуть ей присутствие духа. - Обниматься будем потом, - он отцепил от себя ее пальчики. – А теперь постой спокойно и дай мне вскрыть этот замок. Он достал из кармана отвертку и сунул ее в замочную скважину. Приходится орудовать тем, что нашлось у Аслана в багажнике. Мчась сюда, он даже не подумал, что придется вскрывать замок, чтобы добраться до Ярен, и теперь мысленно ругал себя пустоголовым кретином. Проклятый амбарный замок! Будь это обычный навесной замочек, каким запирают сараи, он бы справился в два счета. Даже если бы это была замочная личинка, какие ставят в домах, было бы проще. Но тут против него просто кусок сплошной толстой стали. Спустя пятнадцать напряженных минут он отбросил сломанную отвертку и тихо выругался. - Может, прострелить замочную скважину из пистолета? – спросила Ярен. – Я видела такое в фильмах. - Угу, и сюда сбежится вся деревня. Ярен, нам еще до машины добираться – я припарковался в кустах недалеко от деревни, чтобы не светить тут дорогой тачкой. Он подумал с минуту. - Так. Жди здесь, я пороюсь в багажнике и посмотрю, что еще там есть. - Нет! - она схватила его за руку. – Харун, пожалуйста, не уходи! - Ярен, ну в чем дело? – он посмотрел в ее испуганные глаза и накрыл ее грязную ручку своей теплой ладонью. – Все, не психуй, я быстро, туда и обратно. Харун скрылся за оградой, а Ярен в панике заходила туда-сюда по сараю. Ох, только бы никто не появился! Спасение так близко, еще чуть-чуть, и она окажется на свободе, рядом с Харуном… Она отвлеченно подумала, что, несмотря на то, что Харун все время втягивал ее в какие-то приключения, с ним ее не покидало ощущение надежности и уверенности. Ощущение, что рядом с ним ничего плохого с ней не случится. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Харун снова появился, неся плоскогубцы и разводной ключ. - Я всегда знал, что хорошая пробежка прочищает мозги, - сообщил он. – Я зациклился на замке, а самый простой выход лежал под самым моим носом. - И … какой же это выход? – она с недоумением смотрела, как он закрепляет разводной ключ на одном из звеньев цепи, на которой висел замок. - А вот какой: твоя Гизем-ханым облажалась. Повесила амбарный замок, а про нормальную цепь не подумала. Ох, женщины, - он усмехнулся, - она б еще цепочку от часов тебе повесила, - он взялся одной рукой за плоскогубцы, другой за ключ, размыкая концы звена. Цепь вместе с замком рухнула на землю. Харун распахнул дверь, и Ярен кубарем вывалилась из сарая. - А теперь – бежим! – он схватил ее руку. Ярен, спотыкаясь, помчалась за ним. Они выскочили за забор, и она врезалась в Харуна, резко затормозившего на дороге. - Знаешь, что – я был неправ. Идем прогулочным шагом, как будто так надо. И сделай лицо попроще, - он перехватил руку Ярен левой рукой, а правой вытащил из-за ремня пистолет и спрятал за отворот куртки. Сарай Гизем располагался на дальнем конце деревни, и им предстояло пройти весь Кирбалы, вытянувшийся в небольшом ущелье между двумя горными отрогами. Они свернули вдоль улицы, и сердце у Ярен испуганно екнуло: возле одного из домой стояли двое мужчин. - Спокойно, - Харун шепнул ей и сжал ее руку. – Иди как идешь и смотри вперед. И выше нос. Ярен покрепче взялась за его руку, стараясь пристроиться к его широкому уверенному шагу. Выпрямилась, подняла подбородок, сверкнула глазами. Действительно, чего она боится. Они просто идут, парень с девушкой идут через деревню, вот и все. Благо, одета она достаточно затрапезно для деревенской улицы, и Харун тоже не особо выделялся в своих извечных джинсах и куртке. Краем глаза она заметила, что эти двое только мельком взглянули в их сторону и снова вернулись к своему разговору. Они так же спокойно вышли из деревни и свернули на грунтовку. Когда деревья скрыли их за очередным поворотом дороги, Ярен, наконец, бросилась Харуну в объятия и уткнулась лицом в его шерстяной свитер: - Харун, я замерзла, я голодная, я грязная, как не знаю кто, меня саму от себя тошнит, и главное, я была совсем, совсем одна! Это так страшно, когда тебя все бросили! - Ну, тише, радость моя, - он сунул пистолет обратно за пояс, стащил с себя куртку и накинул ей на плечи. – Ты не одна. Я все время рядом, только чуть подзадержался. Ну, хватит, - он поцеловал ее в висок, погладил спутанные волосы и прижал к себе свое чумазое сокровище. – Твои бараны тоже будут плакать, когда узнают, что ты от них сбежала. Она фыркнула сквозь слезы. - Я тебя всего перепачкала… - Не страшно, я бывал и грязнее. - Я ужасно выгляжу, - ее нос снова сморщился, - и от меня ужасно пахнет… - Ну, - Харун повел носом, - не лавандовые поля, но все не так уж плохо. Твой жалобный голосок мне напомнил наши студенческие бега с препятствиями, американцы любят такие развлечения. На финише я лежал под деревом мокрый насквозь, по уши в дерьме, с землей на зубах, не в силах пошевелить вообще ничем, и думал, зачем, ну за каким таким хреном я в это вписался. - И зачем ты в это вписался? – Ярен не выдержала и прыснула, глядя в его уморительное лицо. - Затем, что был юный дурак и хотел острых впечатлений. Все, больше не плачешь? Тогда залезай в машину, и поехали. Я очень люблю горы, но это местечко мне ни разу не по душе. - Да, мне тоже, поехали быстрее. Харун тронулся с места, а Ярен удовлетворенно откинулась в кресле, пристегивая ремень. Все позади. Она свободна, и сарай старухи Гизем остался кошмаром ее прошлого. Она не думала, куда они едут и что ждет впереди, - просто приспустила стекло и позволила горному ветру развевать ее спутанные волосы.