Львиный зев

Когда из княжеского терема забрали одного из котят, Хавриса и Пётр смогли вздохнуть спокойно, ведь лучше никогда не ходить в должниках. В граде все готовились к наступлению зимы: князь принимал оброк, княгиня распоряжалась о приготовлении запасов, народ заканчивал со сбором урожая и забивал скот. Всё, на первый взгляд, шло своим чередом. Только вот Петру не было покоя: каждый день он ждал каких-нибудь новостей от повитухи, приставленной к Гордяне. Хавриса чувствовала беспокойства мужа, пусть он и не сразу сознался в причине своих терзаний, побаивался её нрава. В один из дней княгиня позвала повитуху и стала у неё прямо при князе выпрашивать. Повитуха, женщина в возрасте, очень суеверная, но имеющая хорошую славу, долго ничего толкового не говорила, пока Хавриса не надавила. Тяжело вздохнув, повивальная бабка, пряча глаза в пол, попросила поговорить с княгиней наедине, но получила отказ. Постучав по дереву и поцеловав деревянный оберег, тем самым желая обезопасить себя и будущую роженицу, повитуха стала таинственно рассказывать, что «рубашечные» к боярской дочери уже давно не приходили. Петру казалось, что повитуха разговаривает на каком-то неизвестном исключительно ему языке. Она то и дело тупила глаза в пол и искоса глядела на него. А Хавриса всё кивала и в конце концов отпустила женщину, которая под конец своего рассказа была уже вся красная и обливающаяся потом, хотя в комнате было вовсе не жарко. — Ну? — нетерпеливо спросил Пётр, когда они с Хаврисой остались одни в покоях. — Будет тебе наследник, — буркнула Хавриса, но быстро осеклась. — Только повитуха в этом пока ещё не уверена, вот и пришлось её разговаривать. Пётр сам не заметил, как громко выдохнул, а потом расплылся в улыбке. — Постыдился бы, — задела его рукавом платья Хавриса. — Не радуйся раньше времени, а то мало ли что… Не принято объявлять о ребёнке так рано, а то так недалеко и беду накликать. — Твоя правда, — махнул рукой Пётр, пряча улыбку. — А что она так раскраснелась, словно над огнём стояла? — Так при мужчине о таких вещах говорить более не принято! — хмыкнула княгиня. — Наверняка побежала своё окаянство отмаливать… Ой, убудет с неё, — отмахнулась Хавриса, не воспринимая всерьёз беспокойства повивальной бабки. — Ну а ты что? Успокоился? В ответ Пётр уверенно кивнул и снова невольно расплылся в улыбке.

***

Незаметно пролетела, на удивление народа, тёплая осень и стала вступать в свои пора морозная зима. Запасы заготовлены, тёплая одежда пошита, дрова нарублены — всё готово к суровому времени года. После первого выпавшего снега народ по традициям устроил Люлечный день, когда все, от мала до велика, выходят на поля и убаюкивают землю, желая, чтобы в следующем году она принесла богатый урожай. В ночь Люлечного дня принято не спать допоздна, распевая убаюкивающие колыбельные. Девушки не спят до самого рассвета, считая, что чем дольше бодрствуешь, тем раньше найдёшь своего суженого. Вскоре снег укрепился, погружая плодородную землю в сон. Только люди не думали засыпать и продолжали наводить суету в своих городах и деревнях. Пусть земледелием заниматься было и нельзя, народ без дела не сидел и готовился к новому году, ремонтируя старые инструменты и изготавливая новые. Кто был порукастее — изготавливал новую посуду, мебель и игрушки на продажу. В княжеском тереме жизнь тоже кипела, ведь всей землей нужно управлять. Скоро нужно было организовать большую ярмарку, на которую должен был съехаться весь люд, а там подтянутся разные купцы, которые должны были выплачивать часть полученной прибыли за проданный товар… Словом, дело это непростое. В один из зимних вечеров, когда Хавриса с Петром заканчивала свою трапезу, к ним явилась бабка повитуха. Раскланиваясь и прося прощения за неожиданный визит, она, уже торжественно и без страха, объявила о беременности Гордяны. Пётр не знал, что сказать, ведь после прошлой встречи он думал об этом как о самом себе разумеющимся. Но, с многозначительного взгляда Хаврисы, он поблагодарил повитуху за добрые вести. Когда женщина ушла, Хавриса тяжело вздохнула и сказала, что теперь беременность Гордяны можно считать доказанной. На следующий день Пётр с Хаврисой отправились к Гордяне. Князь знал, что у княгини с боярской дочерью отношения натянутые и не стремился это изменить, боясь усугубить положение. Время от времени Гордяна появлялась рядом и начинала его обхаживать, хотя Пётр и не проявлял к ней обнадёживающего внимания, но после появления Хаврисы и её пары слов с холодным взглядом, Гордяна сникала и тут же утеривалась. Князь чувствовал напряжённую, но тихую борьбу двух женщин. Время от времени Пётр спрашивал у Хаврисы, не создаёт ли Гордяна излишних сложностей, на что княгиня только снисходительно улыбалась и говорила, что такая «невеличка» не может создать больших проблем. Гордяна встречала Петра с Хаврисой при параде, разодетая и причёсанная. Было видно, что она вся пышет уверенностью от осознания собственной важности. Пётр отметил, что живота ещё нисколько не видно. Он совсем не разбирался в деторождении, не считая зачатия, потому даже не мог представить, как повитуха могла определить, что вот именно сейчас точно Гордяна «затяжелела». — Ох, князь Пётр, — ласково пела Гордяна. — Княгиня Хавриса, — стараясь сохранить ласковый тон. — как я вас рада видеть… Какое счастье, что вы навестили меня. Повитуха только со вчера огорошила меня, но, признаться честно, я уже давно всё чувствовала, — девушка приложила руки к животу. — Я уже давно знала, что точно ношу Ваше дитя, — заглядывая в глаза Петру, произнесла Гордяна. Пётр, даже не взглянув на Хаврису, понял, что она скривилась. Она покрепче ухватила его руку, прижимая к своей груди. — Отрадно слышать, Гордяна, — как можно более спокойно, но с нотками дружелюбия, произнёс Пётр. — Я столько наслышан о великих материнских чувствах и мне радостно видеть, что у моего ребёнка будет такая чувственная матушка, — от этих слов Гордяна просияла. — Но не дай чувствам слишком распоясаться, а то только боги могут знать, как это отразится на ребёнке. — Ох, да… — умерила свой пыл Гордяна, отводя взгляд. — Я буду стараться уследить для блага этого дитя. Пётр распорядился подготовить для Гордяны более удобную одежду для времени, когда живот будет мешать носить привычные одеяния. Служанке было наказано следить за всей едой и подавать только самое лучшее. Самой же Гордяне было велено хорошо питаться, смотреть за собой и «гнаться за уютом, а не видом», ведь не вид, а только комфорт сможет поддержать здоровье матери и ребёнка. Гордяна старалась не подать вида разочарованности, но по ней было заметно, что ожидала она совсем иного. На том и расстались. Выходя из покоев Гордяны, Пётр заметил, что Хавриса вся лучится довольством, но как только она заметила, что супруг нежно на неё смотрит, она постаралась, пусть и не охотно, убрать торжествующее выражение лица.

***

Незаметно прошла первая зимняя ярмарка. Съехалось много народу: обычные люди, купцы, ремесленники и бояре. Пётр приглашал Людомира на зимнее празднество, но тот прислал отказ с извинениями. Оно и понятно, решил Пётр, наверняка побратим не может налюбоваться на молодую супругу. Гордяну здоровье не подводило и время от времени она наведывалась к Петру, поя соловьём о будущем ребёнке и своих высоких чувствах к нему. Хаврису приходы боярской дочери к супругу раздражали, но Пётр всегда находил нужные слова, успокаивая супружницу и убеждая, что беспокоится она понапрасну. Котята Цыпоньки росли крепкими и здоровыми. Вскоре даже стало казаться, что одних покоев для них четверых мало. С их ростом также становилось понятно, кто из них котик, а кто кошечка. Двое светлых оказались девочками, а серый мальчиком. Пол чёрного малыша, которого забрал Лев, возможности узнать не представлялось. Совместным решением Петра и Хаврисы было решено, что котят стоит подарить. Первым кандидатом для вручения столько изысканного подарка стал Людомир, который в одном из писем обещал приехать на вторую городскую зимнюю ярмарку, которая будет проходить ближе к концу зимы. Вторая ярмарка, как правило, была более прибыльная и людная, ведь за всю зиму люди успевали много всего смастерить, потому и везли продать и посмотреть, что продают другие. Людомир сдержал своё слово и приехал на вторые торги. Подготовка ко второй ярмарке шла долго. Не зря многие считают, что последняя зимняя и осенняя ярмарки самые шумные и весёлые. К прибытию побратима Пётр приготовил отдельные покои для него и его людей. Приехал Людомир с небольшим отрядом из гридей. В подарок хозяевам гость привёз подарки: Петру заморскую саблю, купленную у иностранного купца, а Хаврисе отрез дорогого шёлка. В вечер приезда гостя накормили, напоили, попарили и спать уложили, а уже на следующий день стали разговоры деловые вести. В дому Людомира всё было хорошо: дела управленческие идут своим чередом, княжеская семья здорова. Князь даже поделился, что ждёт не дождётся от повитухи новостей, что его молодая супруга находится в положении. Как и полагается поздравил Людомир побратима с ожиданием прибавления в семье и взял с него обещание получить приглашение на смотрины. Так и обменялись заветами приехать на родины друг друга. Пётр с Хаврисой близкому другу семьи тоже преподнесли свой подарок: предложили выбрать одного из котят. Людомир как увидел троих заморских зверьков, так и полез лобызаться с хозяевами, представляя, как в родном дому будут все рады. Рассказал Пётр брату, что кошки, оказывается, хорошие охотники. А всё из-за истории, когда одна из светлых кошек выскочила из покоев и, исследуя терем, поймала упитанную мышь, а затем показать принесла, но в руки не давалась. Подивился Людомир такому подвигу и выбрал из троих котят кошечку, которой причисляли этот поступок. Между делом рассказали Пётр с Хаврисой гостю о чёрном котёнке, которого забрал ведьмин кот. «Это вы ещё легко отделались…» — посмеялся князь. На второй день своего пребывания в княжеском дому, Людомир обратился к Петру. — Слушай, брат, — начал Людомир, пока рядом не было лишних глаз и ушей. — Прибыл вместе со мной дружинник верный, битвами и службой закалённый. Ни раз он меня из беды выручал и своей мудростью помогал. Хочет он с тобой поговорить с глазу на глаз… — Что твоему дружиннику от меня понадобилось? — удивился Пётр. — Наследить ты успел, братец, — улыбнулся Людомир. — Наследил-наследил, а до конца не подтёр, — добрый смех. — Не смущайся, он мужик толковый… Если уж говорить откровенно, то про него и его семью мне рассказать есть куда больше, чем о семье Гордяны в своё время. Тут-то Пётр всё и понял. — И как, говоришь, зовут твоего верного дружинника? — Бурислав.

***

Решил Пётр не рассказывать Хаврисе о Буриславе. Посчитал, что лучше сначала с ним переговорит. Привёл Людомир своего старшего дружинника к князю и оставил их наедине. Как и ожидалось, Бурислав был крепким и высоким мужчиной, видимо, повидавший немало боёв и походов, с широкими плечами и спиной. Пришёл он к князю в простой, но добротной одежде, в зелёном кафтане, но без сабли или другого оружия. Бурислав поклонился князю и снял с головы шапку с куньей опушкой и, с позволения, оставил её на лавке. Русые волосы дружинника вились, а густая борода покрывала почти всё лицо. Седина, на удивление, ещё не успела тронуть волосы крепкого мужа, но уже начала проглядываться в бороде. Густые брови нависали над пронзительными ястребиными зелёными глазами, из-за чего создавался серьёзный, но вовсе не враждебный вид. — Здравь будь, княже, — кладя шапку на лавку, произнёс Бурислав. — Благополучие дому твоему… Спасибо за то, что принял и не наказал за дерзость. — Здравь будь, воин. Слышал я от князя твоего, побратима моего, что служил ты всё время ему добрую службу, так чего же мне не принять достойного человека, — развёл руками Пётр, приглашая гостя присесть за стол. — Благодарствуй, князь, — воин сел и дождался, пока Пётр сядет напротив. — По делу я к тебе, князь Пётр, — начал Бурислав. — Знаю я, что был ты на свадьбе князя Людомира, в праздник Дожинок, — Пётр кивнул, соглашаясь со словами мужчины. — Добро… Встретил ты тогда дочь мою среднюю, Голубу, и передал ей этот перстень, — достал Бурислав золотой перстень с лалом, принадлежащий когда-то Петру, и положил на стол перед князем. — после ночи с ней… — Добро, добро, добрый человек, — согласился Пётр. — Было, не обманываешь меня. — Радостно, что помнишь, князь, — кивнул Бурислав. — После той ночи моя дочь понесла, понесла от тебя, князь, — не успел Пётр ничего ответить, как дружинник продолжил. — Но пришёл я сюда не истину глаголить или требовать вознаграждения, а просить милости, — убедившись, что князь его внимательно слушает, воин продолжил: — Знал я, что произойдёт такое, но что с моей Голубой… Служба у меня не простая, опасная, того и гляди, смерть коварная за углом поджидать может. Боюсь я за дом свой родной: сложилось так, что пока один я защитник и кормилец. Супруга у меня, три дочери и сын, маленький ещё совсем. Если меня беда настигнет, то прошу не оставлять их наедине с горем, на радость бедам, — стал молить дружинник князя. — Всякое может произойти, а мне хочется знать, что семья моя будет цела… Уверен я в покровители своём, князе Людомире, что не оставит он моих родных, но теперь там и твоя кровь будет расти, потому и прошу твоей защиты, если со мной беда сделается. Внимательно слушал Пётр Бурислава, а на душе светлые чувства играли. Закончил свои речи молвить храбрый воин и замолк, ожидая ответа князя. — Греют твои слова мою душу, воин, — изрёк Пётр. — Клянусь тебе всем своим родом и богами, что не оставлю я твою семью в горе, если какая беда случится, потому как это теперь и моя семья тоже, — пододвинул князь золотой перстень к дружиннику. — Забирай его, добрый человек. — Благодарствую за клятву и твою милость, князь Пётр, — Бурислав склонил голову и забрал перстень. — Слушай, Бурислав, — продолжил Пётр. — Не оставлю я и дочь твою, понесшую. Как отправитесь вы в дорогу обратную, отправлю я с вами своих гридей. Пусть едут они в дом твой родной и заберут Голубу, а потом доставят сюда. — Князь, не смею я о таком просить… — неожиданно возразил воин, но князь остановил его движением руки. — Не стоит, — прервал его Пётр. — Не кручинься. Я обещаю, что будет твоя дочь в целости и сохранности, под присмотром повитух и служанок. Дитя моё должно расти здесь, а ребёнка от матери отлучать кощунственно… Обещаю тебе, что внука твоего я выращу как следует, а мать его, дочь твоя, нуждаться ни в чём не будет, а коли захочет после, то подберу ей достойного мужа, — обещал Пётр. — И всю остальную твою семью и тебя самого я не оставлю. — Да благословят тебя боги, князь, за твоё милосердство и мудрость, — поблагодарил Петра Бурислав. — Сделаю, как ты накажешь, сам привезу дочь. — Добро, — порешил Пётр. — Только уразуми, воин, смысл твоих слов. — Каких слов? — смутился Бурислав. — Будто ожидал ты, что такое произойдёт. К чему ты это? — полюбопытствовал князь. Увидел Пётр, что Бурислав смутился: брови его съехали к переносице, а лицо его покрыла тень. Бурислав, как человек военный, хитрить и темнить не привыкший, врать и делать лицо не умел. Вздохнул он, будто бы уходя куда-то в себя. Пётр его не торопил. — Так уж и быть, князь, — наконец произнёс Бурислав. — Поведаю я тебе смысл своих слов. Ещё в юношеские годы, когда ходил в гридях, было мне нагадано, что родится у меня в роду дитя княжеского рода. — Как так? — недоумённо спросил Пётр, не веря собственным ушам. — Прям так и было сказано: «дитя княжеского рода»? — Да, всё так, — подтвердил Бурислав. — Я тогда со своими собратьями-дружинниками в походе был, службу нёс. Остановились в деревне на ночь. Как сейчас помню, прохожу мимо одного из домов, коня напоить хотел, и вдруг, будто бы из ниоткуда, слышу голос: «Судьба у тебя, вояка, диковинная». Смотрю, а на лавке рядом с домом сидит женщина. Вроде уже и не молодая, огненные волосы сединой тронуты, а телом ещё ого-го-го… Смотрит она на меня, так внимательно смотрит, и продолжает: «Появится у тебя в роду дитя, да не обычное, а из княжеского рода». Пётр сидел и слушал, будто бы завороженный. Совпадение ли всё это? Или дружинник нагло обманывает его? А может говорит правду, но как тогда это можно назвать? Чудеса да и только. — Я тогда не поверил, не знал даже, что и думать, — продолжал свой рассказ Бурислав. — В то время я только сватался к своей Зареме, что ныне моя супружница ненаглядная. Может, если б был посмекалистее, то расспросил бы ту женщину, да что уж теперь говорить… После рождения нашего с Заремой первенца, Удесы, мы с дружиной шли по тому же пути и остановились в той же деревне. Я, будучи уже отцом, расспросил местный народ, он мне и поведал, что была та местная ведьма, провидица, да померла… — скрестил руки в замок Бурислав, вспоминая. — Потом родилась Голуба, а за ней и Варна… Вот совсем недавно осчастливила меня моя любима сыном, Жданом. — Поздравляю тебя, воин, прибавление в семье — это всегда божья благодать, — размышляя, ответил Пётр. — А почему же ты не ожидал, что это произойдёт с Голубой? — Характер у неё такой, — горько усмехнулся Бурислав. — Кроткий, не воинственный… Вот и не думал, что такое произойдёт с ней… Старшую недавно замуж отдали, вот и ждал от младшей, буйной, словно речной поток. А о сыне даже как-то не думал, маленький ведь ещё… — пояснил мужчина со скрываемой болью в голосе. — А как Голуба принесла княжеский перстень, так мне всё ясно и стало… — Добро… Не кручинься, слово своё я держу, а значит будет с твоей любимой Голубой всё хорошо, — ещё раз уверил опечаленного отца Пётр. — Верю я слову твоему княжескому, верю, — вздохнул дружинник, забирая с лавки шапку. — Стало быть больше не смею занимать твоё время, княже. — Не стоит, Бурислав, я всегда буду рад видеть тебя у себя в дому, — поднимаясь со своего места, ответил Пётр. — Знай, отныне мой дом — твой дом. — Благодарствуй, князь, — Бурислав поклонился Петру, сжимая в руках головной убор. Пётр проводил Бурислава, сказав, что отберёт лучших своих людей для сопровождения Голубы, а пока наказал хорошо проводить время на ярмарке. Закончив разговор с дружинником, Пётр стал придумывать, как рассказать Хаврисе о скором прибытии Голубы.