sweven

Мегуми просчитался, за эти крошечно-быстрые секунды он прозрел и осознал, что изначально был в проигрышной ситуации, а его, подобно слепой овце, лишь подводили к логическому завершению. Он лишь надеялся, что у Сугуру было достаточно времени, чтобы исчезнуть из города. Мегуми чувствовал и стыд, и ненависть, и отвращение к себе. В тот день, когда он увидел избитого Юдзи, то пообещал защитить его любой ценой, ибо насилие ради насилия не должно существовать априори. И прямо сейчас он подставил Итадори, бросил его в пасть дикому зверю, да ещё и сам пошёл ко дну. Вокруг повисла тишина, а напряжение было настолько ощутимым, что казалось, словно в воздухе витают небольшие электрические разряды. Юношей выводили под монотонный и чёткий топот стражей. Руки были связаны заговорёнными цепями, дабы те не могли применять свои умения и окончательно потеряли веру в возможность побега. Все вокруг рассматривали их, будто те были забавными зверушками в странствующем цирке. Никто не был намерен нарушить тишину. Ëкаи вокруг лишь монотонно моргали, вслушиваясь в каждый вдох и выдох парней. Мегуми ощущал растерянный взгляд Юдзи на своём затылке, но ничего поделать не мог, ведь любое слово будет использовано против них в будущем. Он наивно полагал, что физические пытки остались в далёком и пыльном прошлом. Перед тем, как усадить юношей в специальный фургон для перевозки преступников, им завязали глаза. Повязки тоже были заговорённые, что заставило Фушигуро усмехнуться. Было очевидно, что их везут непосредственно в резиденцию Камо, а не в обычный полицейский участок. «Значит, дело будет только между нами тремя», – просчитал Мегуми. Было время, когда Фушигуро боялся темноты. Всё началось с невинной детской страшилки об ужасающей пустой лисе, которая сидит в ночном густом тумане и выжидает наивных деток, чтобы затем проглотить их. Этот образ настолько ярко воспроизвёлся крошечным воображением мальчишки, что ожил и отпечатался там липким страхом. Для тэнгу важно развивать не только глаза, но и все другие органы чувств и восприятия. Всякий раз, когда юноше завязывали глаза, он ощущал, как накатывает паника, перепуганное воображение создавало слуховые галлюцинации, словно пустая лиса действительно рядом. Это необычайно злило отца Мегуми. Так он решил покончить с историей о лисе достаточно жестоким образом: закрыть сына на всю ночь на чердаке. Тогда был сильный ветер и ветки хлестали окна и крышу дома, отчего мальчику казалось, что кто-то скребется, дабы проникнуть в их обитель. Каждый шорох и каждый скрип по чуть-чуть стекались к реке безумия и дикого страха. Он сидел посреди чердака, обняв свои колени и покачиваясь, как когда-то укачивала его мать. Мегуми боялся даже моргнуть, из-за чего его глаза пересохли и сами начали слезиться. Свет фар от машин, что мчались с высокой скоростью, напоминал зрачки бегущего зверя. Что-то ломалось внутри Мегуми, но он не подавал виду. Он терпел и молчал, как в день, когда хоронили его мать, как в день, когда отец очередной раз от чистого гнева перекинул доску для игры в го, как в день, когда Сугуру вытащил его из драки, где Мегуми был один против пяти. Раз в час отец наведывался на чердак, чтобы что есть силы ударить палкой по двери, дабы Мегуми не уснул и вынес это испытание «достойно». Время ощущалось настолько медленным для мальчишки, что казалось, словно он сходит с ума. Опасность страха состоит в том, что существуют ёкаи, которые им же и питаются. И когда концентрация столь сильной эмоции внезапно возрастает, йорогумо устремляются к источнику, дабы поглотить его. Обычно они принимают женский облик, но учуяв страх, превращаются в свой истинный паучий вид. В ту ночь Мегуми видел, как сквозь дыры в стенах сочатся десятки йорогумо и он понимал, что рискует быть съеденным. Едкий хохот и скрежет зубов выводили мальчишку, отчего тот закрыл уши руками, зажмурился и лёг в позу эмбриона. Мегуми ощущал, как его собственное крошечное сердце начинает колотиться, а перед глазами разбегаются да рассыпаются пурпурные искры. Всё в те секунды застыло и мальчик по наитию поднялся на ноги, а затем две тени побежали в противоположные концы чердака. Мегуми ощущал, как волосы встают дыбом и как тело наполняет непонятная сила. Он лишь хотел получить признание отца, увидеть, что тот смотрит на него с радостью, а не с безразличием. Знать, что его любят, просто потому что он есть, а не за победы в го. В тот момент, когда йорогумо слетелись и обратились в один большой комок, тени Мегуми совершили три быстрых кромсающих удара. За те крошечные секунды весь чердак осветился ярким светом от энергии, которую освободили для умения тени. Мегуми смотрел в пол и ничего более не ощущал, но почему-то с глаз неслись по щекам огромные слёзы. Как только машина тронулась, Мегуми начал считать секунды в голове, дабы понять, сколько времени занимает дорога и точно ли она приведёт в резиденцию Камо. Он знал, что от Национальной библиотеки до храма примерно десять минут. Слева и справа от него сидели стражи, он слышал, как звенели их копья, когда машина дёргалась от наплывов дороги. Из-за зачарованных цепей Мегуми не мог пользоваться своими умениями, а посему он не знал, где находится Юдзи.

***

— Вот так… аккуратно, – Сугуру придерживал бакэнэко, пока пытался усадить того в переноску. Самые необходимые вещи уже были сложены и рюкзак стоял возле входа, оставалось лишь разобраться с хвостатым. Тот нервничал и порой даже шипел от касаний Гето. Парень знал, что рассчитывать на других людей сейчас нельзя, поэтому придётся бежать на своих двух. Он не желал подставлять своих близких, а посему домик за городом, как вариант укрытия, отпал сразу же. Сугуру помнил, что примерно в нескольких километрах от их скромной дачной резиденции находится заброшенный коттедж. Телефон он намеренно оставил дома, дабы его не могли отследить. Единственным источником информации для него было радио на батарейках. Перекинув рюкзак через плечо, он осмотрелся, а затем взял переноску, небрежно накинул капюшон и поспешил покинуть дом. Туман и дождь сыграли на руку, ведь многие забыли зонты дома и носили капюшоны, дабы укрыться от капель. Проносящиеся по дороге полицейские машины не пугали, но лишь заставляли напрячься. Порой бакэнэко со всех сил толкался вперёд, словно пытался выбить решётчатую дверь переноски, отчего Сугуру приходилось притормаживать и осматривать шестиглазого. Гето лишь тихо приговаривал: «Прошу… доверься мне». Он затерялся среди толпы, слился с ней, стал единым целым с этой безликой массой. Когда бетонные сооружения остались позади, парень выдохнул и замедлился. Грязь от дождя чвакала под ногами, а ноги порой то скользили, то застревали. Дыхание его было сбитым и тяжёлым от груза, который он нёс на спине и держал в левой руке. Проходя мимо своего дачного домика, он украдкой взглянул на окна, молясь, чтобы там не гостили его сёстры либо другие родственники. Сугуру самый старший из всех детей и поэтому на нём лежит непосильная ноша быть заботливым и мудрым наследником. Его двум сёстрам – Мимико и Нанако – повезло куда больше. Они растут, играют и не задумываются о том, что будет завтра, ведь любимый братик Сугуру позаботится обо всём. Инугами дорожат семьёй и узами, которые появляются по ходу их жизни. Друзья становятся некровными родственниками, а близкие – причина для смерти с гордостью. Защитить и оберегать, позаботиться и помочь, – вот с какими словами рос Сугуру. Чувство справедливости он впитывал вместе с колыбельными матери, а скромность и открытость к миру прививал ему отец. И прямо сейчас, когда его ноги грузли в болоте, он ощущал бессилие и гнев. Сугуру хотел бросить всё и ринуться к Мегуми и Юдзи, чтобы защитить их, взять всю вину на себя, а уже потом разбираться с тем, во что он вляпался, но Мегуми был мозгом их компании, когда Сугуру был сердцем, а Юдзи – телом. Вместе они были одним нерушимым организмом, который выпутывался из всех передряг. Челюсти Сугуру то сжимались, то разжимались, а ручка переноски уже трещала из-за той силы, которую прикладывал Гето для удержания оной. Пробираясь сквозь острые кустарники, которые царапали его руки и запутывались в одежде, он не ощущал никакой боли. Сугуру лишь думал о своих друзьях и о том, как помочь этому бакэнэко, чью жизнь оценили в несколько миллионов, когда, как он верил, жизнь каждого – бесценна. Дверь открывается с невероятным усилием, она скрипит и трещит, щепки летят во все стороны. Дерево давно прогнило, а коттедж воняет сыростью и плесенью, что растеклась по стенам и потолку. — Йоу, Сугуру, – из тени на свет выходит тонкая женская фигура. Длинные рыжие волосы, маленькие да узкие глазки, что смотрят на мужчину хитро и лукаво, коричневое кимоно с белыми узорами по всей ткани. — Кто такая, – он почти рычит, явно не в настроении для разговоров и разборок. Его глаза сияют опасным синим цветом, что не предвещает ничего хорошего. — Уже забыл? Какая досада, а ведь это я помогла тебе купить этого милого котёнка, – она наигранно дует губы и подходит ближе, чтобы присесть возле переноски. Незнакомка вытягивает передний и средний палец и слегка качает ими поочерёдно то вверх, то вниз, словно играет с ребёнком. — Отойди, либо я переломаю тебе позвоночник, – он говорит медленно и с паузами, явно сдерживая агрессию с особыми усилиями. Сугуру продолжает стоять возле входа, вцепившись в переноску. — Когда собачки злые, проявляется их скверный характер. – она теряет всякий интерес к переноске и поднимается на ноги, всматриваясь в сапфировые глаза Сугуру. — Я помогу тебе разобраться с этой неприятной ситуацией, – она хлопает в ладони, а затем присаживается на старый диван, отчего облако пыли подпрыгивает в воздухе и лениво разлетается по всей гостиной. — В чём хитрость? С чего бы ногицунэ помогать? – его рот косится от оскала, а одна бровь выгибается, демонстрируя более скептицизм, нежели вопросительность. — Потому что ты уже заключил сделку. Разве не ты ответил на вопрос: «Когда дверь – не дверь?». Я же не вырезала всю твою милейшую семью, не злись раньше времени, а то будешь стоять, как чучело, когда начнётся настоящее веселье, – она смотрит из-под лба, а лукавая усмешка становится только шире. Ей лишь в радость насмехаться над кровными и некровными узами, задевать его за живое и играть эмоциями. — Что за бред ты несёшь? – предел терпения и уважительности Сугуру трещит по швам. Он всегда хотел быть хорошим и покладистым другом, братом и сыном, но сейчас ему лишь хочется выплеснуть всю злость и усталость на кого-то. — Ты можешь не помнить момент подселения, но тот сон из головы не выкинешь, – она продолжает измываться над ним, ведь явно знает, что никакой угрозы он не представляет, как бы сильно ни скалил зубы и как бы опасно ни горели его глаза. — Что за сделка? – Сугуру стоит на месте, словно прирос подошвами к прогнившим половицам, а голос его всё ещё тяжёлый и глубокий. — Я помогла с бакэнэко, а ты с ним возишься, кормишь, воспитываешь и подталкиваешь к обращению. Скажем так: ты – папа, а я – непутёвая мама, – она опирается локтем на диван, подпирая подбородок. Её узкие да маленькие карие глаза скользят по фигуре Сугуру. Его напряжённость и недоверие лишь забавляет. — То есть ты заранее это спланировала, а я лишь орудие исполнения, – он закусывает губу, а затем вместо оскала проявляется ухмылка. — Присаживайся, а то ножки затекут, – она нежно стучит подушечками пальцев по щеке, словно отбивает ритм известной только ей мелодии. — Так и не ответила на мой вопрос, – он сухо констатирует, а затем присаживается на другой конец дивана, оставляя переноску возле себя. Сугуру упирается локтями в колени и скрещивает пальцы в замок, демонстрируя задумчивость и настороженность. — Не вижу смысла отвечать на очевидные слова. Я пришла, чтобы помочь тебе пробраться в резиденцию Камо. Логично, что ножками мы туда не пойдём, ибо это банальное поражение. В наших интересах остаться незамеченными, но осязаемыми. Ты знаешь, что бакэнэко могут не только питаться снами, но и путешествовать по сознаниям? Именно так я рассказала тебе о том, что случилось. Нам лишь нужно найти слабое звено, которое будет служить входом и выходом, – она переводит свой взгляд на переноску, из которой на неё осторожным взором смотрит шестиглазый. Казалось, словно он прекрасно понимал всю суть их диалога. — Допустим, мы проникли в чужое сознание, но что дальше? Будем бегать по всей резиденции и искать Камо? А затем что? Умолять его отпустить Юдзи и Мегуми? Камо нужен этот кот и я, а мои друзья – это лишь способ манипуляции, – Сугуру потирает костяшки, а челюсти вновь сжимаются и разжимаются от упоминания о друзьях. — Не хочу огорчать, – она ухмыляется, всматриваясь в лицо парня, – но Камо нужен лишь бакэнэко. Особой стратегической или государственной ценности в нём нет. Это лишь дорогая безделушка в его безграничную коллекцию. И заранее отвечу на твой вопрос: он – садист, которому нравится ощущать контроль над ситуацией, поэтому случилась эта игра. Камо мог бы с лёгкостью выцепить твоих родителей и те сдали бы тебя за несколько секунд, не смотря на хвалёные узы инугами, но это скучно, так что приходится веселиться по его правилам. — Всё это ради бакэнэко? Ты серьёзно? – у Сугуру начинается приступ нервного смеха, он хлопает себя по колену и облокачивается на спинку дивана. Где-то внутри трещало его эго. — Это лишь фасад ситуации. За ширмой остаются испытания для отца Мегуми и твоих друзей. Камо прекрасно знает, кто такой Юдзи и что в нём сидит, – она намеренно замедляется на последней фразе, дабы лицезреть реакцию Сугуру. — Значит, ты тоже знаешь. Откуда у тебя эта информация? Не думаю, что ты держишься в резиденции, ибо таких, как ты, оттуда гонят за десять миль, – он усмехается, пытаясь задеть ногицунэ. Это маленькая да убогая игра в психологов: кто лучше выпытает информацию и останется в плюсе. — Ты удивишься, насколько всё было просто, если однажды узнаешь правду. Если хочешь что-то спрятать – сокрой это под носом того, кто ищет, – она улыбается, а затем вновь переводит взгляд на бакэнэко, — пора начинать. — Подожди, мне интересно, каковы у нас шансы? – он осторожно опускается к клетке, чуть приоткрывая её. Бакэнэко жмётся в угол, не желая покидать просторы безопасного, как оказалось, места. — Я помогу бакэнэко открыть врата для доступа к чужому сознанию. Со взрослыми особями это делать проще, ибо они понимают, как всё устроено. Твоя задача – держать его в спокойствии и уверенности, поскольку, как я знаю, ты единственный, кому он ещё не выдрал глазки. И самое важное: ни ты, ни он не должны смотреть на меня ни при каких условиях, – пока она разговаривала, её лицо сохраняло маску беспечности и лёгкости, но как только она закончила фразу, Сугуру мог видеть, какой серьёзной она стала. — Что будет, если мы посмотрим? – он спрашивает осторожно, понимая, что когда лицо пустой лисы становится таким, она не шутит. — Вы увидите мой настоящий лик. – она ужасающе улыбается, отчего её карие глаза светятся не по-хорошему. — Двуглазые испугаются от истинного облика дитя разрушения, но как ты думаешь, что будет с шестиглазым? Что будет, когда существо, которое видит природу всего и вся, структуры и композицию объектов, взглянет на порождение Хаоса? Есть идеи, что увидит это несчастное создание? Она вынимает бакэнэко из клетки осторожно и едва тот успевает поднять лапы, чтобы расцарапать ей руки, он соприкасается с её холодным взглядом, который, как казалось, высасывает жизнь из всего, что их окружало. Он тут же замер, все его попытки сбежать прекратились и теперь он внимательно смотрел в её глаза, словно был подавлен ею. — Раскрой свой разум и впусти меня, – она говорит тихо, почти что на выдохе. Сугуру осторожно осматривается и замечает, что пространство вокруг них начинает искривляться: предметы меняют форму и цвет, словно они находились в симуляции и кто-то решил лишь обновить декорации. Всё вытягивалось и то сжималось, то разжималось, отчего Сугуру ощутил приступ тошноты. Его ноги не могли найти привычное равновесие и точку гравитации, поскольку пол (или то, что он воспринимал как пол) начал плыть и сгибаться в различные фигуры и узоры. И лишь пустая лиса с бакэнэко оставались стабильными, словно эти перемены никак не касались их. Когда всё пространство начало сжиматься в один плотный комок, Сугуру начал нервничать, он ощущал, каким тяжёлым становится воздух, как зрение не может сфокусироваться ни на чём, а все звуки внезапно исчезли. Резкая вспышка ослепляет его, а затем спустя несколько секунд он видит, что пространство стало абсолютно белым и бесконечным. Куда бы он ни смотрел, он видел безграничную пустоту. — Удивительно, что тебя не стошнило, – она обращается к Сугуру, а затем он замечает, что бакэнэко и лисы нигде нет. Он лишь слышит её голос и находится в неизмеримо одинаковом месте. — Где он? – Сугуру пытается привыкнуть к новой обстановке, оглядываясь и принюхиваясь, но ничего удивительного или опасного не чувствует. — Иди прямо, – он ощущает, как её ладони касаются его плеч и чувствует странное покалывание в каждой клетке тела, словно что-то в нём реагировало на неё, но другим образом. И он послушно идёт прямо, не чувствует ног и не ощущает себя, словно всё его сознание и личность стёрлась с пространством. Это напоминало ему о куклах сестёр: вытянутые ноги с шарнирными коленными чашечками, которые всегда сгибались криво и странно. Безграничная белая пустота всё никак не менялась и казалось, словно идут годы, а он всё ещё блуждает в бесконечности. Затем далеко на горизонте он увидел клетку, в которой стоял беловолосый парень. Он уже мог понять, что тот достаточно высокий, но оценить его комплекцию был не в силах из-за мешковатой одежды. — Кто ты? – Сугуру спрашивает тихо, как ему кажется, но вместо этого его голос разносится раскатом грома по пустоте. — Годжо Сатору, – он стоит спиной к Сугуру и даже не оборачивается. Гето рассматривал прутья клетки и видит, что те покрылись ржавчиной. Он не понимал, что здесь делает клетка и почему незнакомец не желает её покидать. — Почему ты в клетке? – Сугуру даже не замечает, что не дышит и не моргает. В этом месте нет нужды для таких вещей. — Моя душа помнит тебя, но эти воспоминания такие далёкие и блеклые… – шёпотом говорит Сатору. Слова «душа» и «блеклые» ударяются эхом о несуществующие объекты. — Я могу тебе помочь? – Сугуру спрашивает осторожно, понимая, что контакт очень тяжело установить. Складывалось ощущение, что Сатору больше разговаривает с собой, нежели с ним. — А я похож на того, кто в ней нуждается? – наконец-то он оборачивается и Сугуру соприкасается с его тяжёлыми да едко-голубыми глазами. Порой белые пушистые ресницы подрагивали, когда его зрачки исследовали лицо Сугуру. — Ты кажешься грустным… – голос Сугуру затихает на полуслове, словно он боится ранить незнакомца, но затем парень оцепенел от нахлынувших чувств – рука Сатору крепко сжимала его ладонь. Кожа Годжо напоминала айсберг: холодная, сухая и с небольшими чешуйками. Сугуру ощутил что-то остро-колющее в сердце, словно сама его душа отзывалась на касания этого парня. — Вы хотите пробраться во владения Камо, так ведь? Я помогу в благодарность за то, как ты обращаешься с моей истинной сутью, – он кивает, а затем опускает голову, полностью игнорируя слова Сугуру. Весь белый холст-мир перед ними раскрашивается городами, деревнями и другими локациями Японии. Каждый осколок, который обратился в место служил порталом, по которым Сатору мог спокойно путешествовать силой своего искалеченного разума. Когда мир вновь начинает скручиваться и плыть, оба ощущают когтистую хватку пустой лисы на своих плечах. Она не отпускает их ни на секунду, как и они, в свою очередь, крепко держатся за руки. В мгновение ока они оказываются в длинном коридоре с изысканной мебелью. Вокруг были расставлены тансу – дорожные сундуки, комоды, буфеты и лестницы-шкафы, дабы сэкономить время для достопочтенного императора, когда ему понадобится отправиться в очередное путешествие. Бамбуковые ширмы отделяли комнаты и наполняли пространство воздухом, картины в простых деревянных рамах дополняли интерьер и при этом поддерживали минимализм, который считался обязательной частью любого дворца императора. Роскошь и драгоценности – моветон для императора, который являлся преемником богов. — Что дальше? – Сугуру спрашивает тихо у пустой лисы. Вокруг царил покой и ему не хотелось быть замеченным столь рано и таким глупым образом. — Я разыграю спектакль, взяв всю вину на себя, а вам нужно будет отыскать Мегуми и Итадори, отвлечь охрану и дать им шанс на побег, – её голос звучит совершенно спокойно и достаточно громко, словно она не опасается быть пойманной. Они разделяются: Сугуру и Сатору бредут в сторону потайного подвала, а пустая лиса двигается прямиком к покоям императора. — Почему так долго? – хвостатая тень на стене плывёт, сжимается, а затем превращается в ощутимое и зримое существо. Девушка, которой на вид было не больше пятнадцати, выглядела как маленький чертёнок – испачканная красками, углём и карандашами, с небрежно заправленным и помятым кимоно. Её глаза горели ярко-оранжевым пламенем, а волосы наэлектризировались от предвкушения предстоящего дебоша. — Любовные драмы, сама понимаешь, – она усмехается, а затем идёт с ней к комнате императора. Когда дверь распахнулась, юница тут же оторвала кисть своей руки, взрывая всех стражей, что бежали прямиком в её сторону. — Как же это весело! – несмотря на то, что часть её тела со стороны оторванной кисти была сильно повреждена, её это никак не беспокоило. Изысканная мебель разлетелась на обломки, а пыль плотным облаком заслоняла всё пространство. Она припрыгивает от изумления, а затем рассматривает тела и выражения лиц погибших стражей, покамест ногицунэ обыскивает разрушенную комнату. — В следующий раз попробуй оторвать себе голову, – ногицунэ смотрит с хитрой усмешкой на «чертёнка», а в её глазах читался чистый садизм и безразличие. — Тогда я не смогу наблюдать за весельем, – она дует губы, обиженно отворачиваясь. Её тёмно-синие волосы завиваются от злости в небольшие узелки, покамест ногицунэ полностью игнорирует показную сценку своей подопечной. — Нашла. – ногицунэ вытаскивает из-под половицы небольшую шкатулку, в которой хранились обломки маски óни. Она заворачивает осколки в рукав кимоно, а затем прячет заранее подготовленные фальшивые обломки. — А теперь, как и обещали, нужно немного пошуметь. На сколько взрывов тебя ещё хватит, Салаи? – она поворачивается к девочке, а затем равнодушно гладит её по голове, имитируя чистый интерес. — Ещё рука и на крайняк нога. Не называй меня Са-р-р-раи! – она уже успела обворовать всю канцелярию, небрежно распихав её по всем карманам и рукавам. Её раздражало, когда кто-то обращался к ней вот так. И не потому что ей не нравилось имя, а потому что она не умела выговаривать звук «р», но при этом маленькая клептоманка с радостью подставлялась под ласки ногицунэ, вовсе не беспокоясь о фальшивости поступков пустой лисы. — Знаешь, в чём отличие между хорошей и плохой пустой лисой? Хорошая пустая лисица умеет выговаривать «р», – ногицунэ заливается смехом, а затем по чуть-чуть выталкивает юницу из императорских покоев. И покамест они выдвигались к подвалу, там уже витало в воздухе предзнаменование чего-то ужасающего. Когда с Мегуми и Итадори сняли повязки, они обнаружили, что разделены, а Юдзи был намертво привязан железными цепями к креслу в то время, как Фушигуро не был ничем скован. Юноши могли видеть друг друга через прозрачное панорамное стекло, которое разделяло их. Затем в комнату Итадори зашли трое, а к Мегуми лишь один страж. — Если признаешься, где Сугуру Гето, мы отпустим и тебя, и твоего друга целыми и невредимыми, – это был тэнгу, на лице которого была россыпь шрамов, а один глаз был скрыт под протектором. Он держал руки за спиной в замке, демонстрируя своё превосходство и спокойствие. Тэнгу обращался к Мегуми, вчитываясь в каждую его эмоцию и вдох. — Я не знаю, где он и куда мог бы пойти, – спокойно ответил Мегуми, а затем по взмаху взрослого тэнгу Итадори начали избивать. Его колотили кулаками и в живот, и по лицу, не проявляя никакого сожаления. — Спрошу ещё раз: чисто теоретически, куда бы мог пойти Сугуру Гето в целях побега от правосудия? – голос тэнгу был ровным и холодным. Ему было безразлично на юношей, у него была лишь одна задача – выбить правду любой ценой. — Откуда мне знать? – челюсти Мегуми сцепились, а затем плавно расжались, когда он вспомнил, что надзиратель пристально следит за каждой его эмоцией. Мегуми знал, что это своего рода игра, а одной из фигур был Итадори. — Ты же тэнгу, подумай хорошенько, – мужчина едко усмехается, а затем шепчет это на ухо Мегуми. Он вновь взмахивает рукой и по телу Итадори проходится очередная волна побоев. — Быть может, он и вовсе не сбегал, а предпочёл остаться дома? – Мегуми хитро улыбается, намеренно отвечая нелепой фразой. Он лишь надеялся, что эта игра достигнет своего тупика как можно скорее. — Твоему отцу должно быть стыдно, что он воспитал настолько убогого тэнгу, – затем мужчина решил использовать психологическое давление, зная, насколько жестоким по отношению к сыну, был отец Мегуми. Они знали друг друга ещё со времён охоты на диких лисиц. Взгляд Мегуми затупливается и суживается до глаз Юдзи. Слова мужчины слабо задели его, сейчас Фушигуро нужно было понять и оценить, сколько ещё может продержаться Итадори. Голова Итадори опущена, с его носа и губ тонкими и прерывистыми струями тянется кровь, он сплёвывает её от каждого удара, а когда он наконец-то поднимает взгляд – Мегуми слабо узнаёт своего друга. Что-то в нём изменилось, словно он больше не давал себе отчёта о происходящем, а лишь впитывал удары и издевательства в свой адрес. «Мерзкое убожество», «тупоголовый человек», «недоразвитый червь», «паразит», – всё это давило на Юдзи, а его кулаки сжимались до такой степени, что кожа начинала белеть. Ногти давно сломались и процарапали ладони до крови, но по сравнению с избиением это казалось едва ощутимой мелочью. Голос в голове Итадори насмехался над ним, отчего ему хотелось проломить себе череп – лишь бы не слышать этот мерзкий голос. Перед глазами всплывали яркие да красные блики, которые заставляли его разум мутнеть с каждой секундой. Несколько раз подряд Итадори терял сознание, но его быстро возвращали к суровой реальности, обливая ведром холодной воды. — Знаешь, твой отец наблюдает за происходящим. Как думаешь, что он скажет тебе, когда всё это закончится? – Мужчина обхватывает подбородок Мегуми двумя пальцами, отрывая юношу от осмотра Итадори. Старший тэнгу сталкивается с холодным безразличием и насмешкой на лице парня. — Что я позор семьи, – усмешка на лице Мегуми становится ещё шире. Он безбожно жертвовал Итадори в надежде, что этот фарс вот-вот закончится. Старший тэнгу был явно удовлетворён ответом Мегуми, а затем резким взмахом руки он дал знак, чтобы Итадори избили ещё жёстче. На сей раз его колотили металлическими палками с острыми зубцами на конце, которые рвали его кожу и мышцы. Юдзи кричал обезумев, он уже не разбирал, где и что, с каждой секундой его глаза теряли блеск, а тело начинало сильнее биться в дрожи. «Отдай мне контроль, сопляк, и я покажу, как стоит обращаться с сосудом истинного Короля», – каждая мысль юноши была заполнена демоническим голосом, он уже потерял понимание слова: «отдай», но отчаянно держался за контроль, зная, что причинит лишь боль, если утонет в своём отчаянии. — Где Сугуру Гето? – и снова тот же вопрос, такая же интонация и аналогичные намерения, но на сей раз Фушигуро меняет тактику. Он и не рассчитывал, что эта игра обойдётся без потерь, и в данный момент юноша приносил в жертву Итадори. — Я сказал ему убираться из города, но также и осведомил его, дабы тот не рассказывал мне, куда направится. Ведь я знал, что вы придёте за нами, – он усмехается, прекрасно осознавая, что одним ходом поставил противника в тупик. Мегуми мыслил холодно, строго и даже жестоко моментами. Он оценивал прошлое Итадори, зная, сколько избиений и боли тот перенёс, поэтому и затянул этот спектакль так долго, дабы выиграть ещё немного времени для Сугуру, ведь следующий ход противника очевиден: закрыть и отправить к границам городов всех солдат и бросить силы на поиск «преступника». — Думаешь, ты самый умный тут? – звучит голос тэнгу, совершенно безразличный к ходу юноши. — Именно, ведь вы надеялись, что я сдам своего друга ради спасения Итадори, но вы даже не догадывались, насколько интуитивно было принято нами решение затянуть эту игру до пика, когда вам больше не останется ничего, кроме погони за призраком. Сейчас вы запустите по всем каналам и радио описание Сугуру, стянете войска к границам и закроете их, а затем начнёте масштабные обыски. На вашем месте я бы не стал применять психологические пытки на мне, а физические на Итадори. Я сделал бы ровно наоборот, – Мегуми говорил спокойно, словно подводил игру к её логическому завершению. «Дай противнику ощутить мнимое преимущество, и ты ослепишь его собственной же гордостью и самоуверенностью. Будь зеркалом, в котором противник видит слабость, но не осознаёт, что она принадлежит ему же». Ответственный за эту пытку тэнгу хотел ответить, но внезапный, протяжный и дикий рёв отразился мощным эхом по стенам всего дворца. Стёкла, которые разделяли юношей и ответственных лопнули, осколки молниеносно полетели в стороны, а Юдзи уже подавно выпутался из оков. Перед ними стояло нечто иное, что-то, что пугало лишь одним своим видом, существо, которое рычало настолько сильно заведомо не могло нести добро. Раны на теле юноши затягивались, оставляя после себя небольшие облака пара, а татуировки на руках быстро проявлялись, давая знать, что Итадори Юдзи здесь больше нет. Он поправляет волосы когтистой ладонью, а затем осматривает тех, кто ещё несколько минут назад избивал его. Одним ловким ударом он рассекает воздух, ломая тем самым позвоночники бедолагам. — Здесь и не пахнет уважением, жалкие ублюдки, – его голос настолько хриплый и глубокий, что пугает до цокота в челюстях. Мегуми отступает в сторону, шок пробирает кости и мозг, отчего он на несколько секунд теряется. Парень старается обработать происходящее, а затем слова Итадори о маске óни вонзились в разум острым лезвием. «Соя и три обезьяны… Он кажется чертовски сильным, я сомневаюсь, что три обезьяны могут помочь», – размышляет парень, продолжая наблюдения. Демон, который пробудился, казался необычайно сильным и разъярённым, но и прислуживать ему не хотелось. Когда «Итадори» подошёл к Мегуми, тэнгу прижал ладони к ушам, затем к губам и напоследок к глазам. Это был один из двух вариантов, как можно было пресечь существо демонического происхождения. Всё восходило к верованиям о трёх обезьянах, которые являлись персонификацией фразы: «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него». Óни кривится в отвращении, а затем отходит прочь молча, без единого комментария и действия. Когда Мегуми всматривался в лицо демона, он видел лишь красные глаза, залитые чистым безумием и пренебрежением, юноша понимал, что от его друга осталась лишь оболочка. — Поклонитесь мне, иначе я вырежу всех без исключения. – рычит демон. — Выучите наизусть моё имя – Рёмен Сукуна. Но никто и не думал кланяться. Все, кроме Мегуми, продолжали видеть перед собой лишь низкосортного человека, который ни на что не способен. И тогда презрение навек застыло на их лицах, ведь Сукуна несколькими быстрыми взмахами вновь рассёк пространство, разрубив на части стражей, советников и даже, как казалось, умного тэнгу, который вёл допрос. Лишь Мегуми поклонился ему, хоть и наигранно. И покамест Сукуна отряхивал пыль и кровь со своей одежды, к нему уже направлялось подкрепление и Сатору с Сугуру. Как только Сугуру захотел приблизиться, Сатору одёрнул его, а затем тихо сказал: — Это уже не Итадори, – его глаза сияли глубоким голубым цветом, словно он видел насквозь сущность Сукуны. Эти слова пульсировали эхом в разуме Сугуру. Он смотрел на лежащего в поклоне Мегуми и не понимал, что произошло, но чувство вины уже царпалось внутри. — Что нам с этим делать? – одними губами спрашивает Сугуру. Его взгляд прикован к телу Итадори, он обводит глазами красные татуировки и алые глаза, что горели презрением и безумием. — Уходить. – Сатору коротко констатирует, а затем тянет Сугуру в сторону, но тот сопротивляется. — Я понимаю, что они тебе близки, но мы ничего не можем сделать. Мы – лишь астральные проекции, – Годжо впивается своим взглядом в глаза Сугуру, надеясь, что тот его поймёт и послушает. — Но ногицунэ… Она же обещала помочь, – лицо Сугуру разъедает ужас и паника, но до него так и не дошла простая истина. — Ты ещё не понял? Она кинула нас, – Сатору повышает голос. Он знал, что она предала их в тот момент, когда они разделились, но не хотел ничего говорить, зная, что пустая лиса может с ним сделать. — Какого же вы плохого мнения обо мне, – ногицунэ выходит из тени с наигранной досадой. Сзади неё в припрыжку бежит девочка, а затем с безумным криком отгрызает неповреждённую руку. — Ка-бум! – она швыряет её зубами в сторону стражей, которые бежали прямиком на них и Сукуну. Всех на несколько секунд оглушает от взрыва, некоторые уже неподвижно лежали, а другие расползались в разные стороны, сотрясённые ударной волной и контузией. Всплеск багровых волн накрыл стены и бамбуковые половицы. Где-то растекались чьи-то внутренности и мозги, а где-то ещё бились в конвульсиях едва живые ёкаи. Безумие хаоса и крови окутало всё пространство, шокируя тех, кто чудом выжил. И лишь Сукуну впечатлило шоу, разыгранное ногицунэ. Он не вынуждал их кланяться ему, ведь чуял, что сейчас не в том состоянии, чтобы противостоять им. К тому же он прекрасно знал, что нельзя калечить пустых лисиц. — Усни, – воспользовавшись задымленностью комнаты, ногицунэ оказывается вплотную к Сукуне. Она смотрит прямиком в его безграничные алые глаза, не испытывая ни малейшего страха. Пустая лиса касается пальцем лба Сукуны и тот падает на землю с закрытыми глазами. — Госпожа, помогите. – девочка подбегает к ногицунэ, вытягивая ногу. Женщина смотрит на неё с ухмылкой, а затем резким и отточенным движением отрывает ей ногу, бросая в сторону Сатору и Сугуру. — Уаа! – она восторженно вопит, брызги её собственной чёрной крови обрамляют подбородок и скулы. Ей кажется, словно конечность отрывается от неё в замедленной съемке и от того всё чудится ещё более изумительным. — Ещё увидимся, мальчики, – они слышат её лукавый голос напоследок, перемешанный с истерическим смехом девочки. Они исчезают в поднявшейся волне пыли вместе с Сукуной. Напоследок Сугуру всматривается в тень Мегуми, видя, как тот слабо дышит, ведь ударная волна задела и его, а затем и рассудок Гето блекнет. Он очнулся, лёжа на диване в загородном домике своей семьи. Шестиглазый лежал на полу, тяжело дыша. Его тело содрогалось от боли, поэтому Сугуру, преодолевая тошноту и слабость, ринулся к нему. Он осторожно приподнял бакэнэко, нежно прижимая к своей груди. По его венам текла чёрная жидкость – боль Сатору. На секунду лицо Сугуру приобрело удивлённый оттенок – инугами развивали эту способность лишь в редких случаях и пользоваться ею мог не каждый. Это свидетельствовало о становлении инугами, принятии статуса ответственного не только за свою семью, но и за близких. — Прости… – он шепчет, пытаясь подавить сожаление, которое раздирало горло и заставляло глаза наполниться слезами. Бакэнэко лишь уткнулся носом в грудь Сугуру, постепенно его дыхание становилось ровным и он больше не дрожал.

***

— Итадори? – стрелки пробили уже полночь, когда в дом Каори позвонили. Она осторожно посмотрела в глазок, а затем открыла дверь, удивлена тем, что увидела на пороге юношу. — Простите… мне кажется, я совершил что-то ужасное… – на нём была рваная одежда, волосы и тело были перепачканы пылью, грязью и кровью, а в его глазах читалась паника и беспокойство. — Проходи, – она спокойно кивает, пропуская юношу внутрь, а затем закрывая за ним дверь. Каори заваривает травяной чай с мелиссой и мятой, а затем протягивает чашку юноше. — Я… я вляпался… – он наматывает круги по комнате, его взгляд мечется из стороны в сторону, поэтому он даже не замечает предложенный чай. — Что случилось? – она осторожно кладёт руку на его плечо, тихо спрашивая. Взгляд Каори блуждает по лицу юноши, словно пытается выудить больше информации. — Я отдал ему контроль над телом… – голос Юдзи дрожит, а затем с его глаз срывается целый водопад слёз. Он падает на колени, задыхаясь от истерики, Юдзи что-то монотонно мямлит, его грудь вздымается в судорожных вздохах, а ужас застыл на побледневшем лице – он начал вспоминать, что было за все те минуты, пока он не контролировал тело. — Кто-то погиб, Юдзи? – она спокойно спрашивает, опускаясь на колени, чтобы увидеть лицо юноши. — Много ёкаев… – тихо говорит Итадори. Его глаза становятся пустыми от осознания того, что на его руках несколько десятков жизней. Сегодня кто-то не дождётся мужа, брата или отца с работы. И он в этом виновен. Она осторожно обнимает его, укладывая голову Юдзи на свои колени. Он продолжает задыхаться от истерики, судорожно впиваясь пальцами в её колени. Каори всматривается в ночной пейзаж за окном, ощущая, как надвигается шторм, хоть всё и казалось тихим. Она знала, что вскоре ему огласят смертную казнь за жестокую расправу над королевской стражей и другими ёкаями, которые служили императору. Каори также понимала, что никто не встанет на его защиту и теперь в лучшем случае ему грозил вечный позор и бесконечные скитания. Она нежно гладит его по голове, зарываясь пальцами в волосы, нашёптывая колыбельную, дабы унять его панику и слёзы, но она чувствовала, что демон внутри него всё ещё пристально за ней наблюдал.