Кружева

      Ты часто приходишь ко мне во снах. Мне кажется, что я могу говорить с тобой обо всем на свете. Сны стали моим утешением… В них я на миг забываю о произошедшем. Но солнце всякий раз нещадно разрушает мою хрупкую грезу, и, возвращаясь в настоящее, я молюсь до утреннего азана: Всевышний, пусть и на этот раз родится дочь!

***

      Хюррем Султан устало опустилась на тахту и закрыла глаза. Задержав дыхание, она попыталась успокоиться. Султанша сидела так несколько мгновений, пока теплая рука Михримах, дотронувшаяся до ее плеча, не заставила Хюррем открыть глаза.       — Как здоровье Джихангира? — спросила она, присаживаясь рядом с матерью.       — Плохо. Со дня возвращения из военного лагеря он сам не свой, — ответила Хюррем Султан.       — Казнь Мустафы так повлияла на него, — вздохнула луноликая принцесса. — Ему нужно время. Я верю, что он обязательно поправится, матушка.       — Аминь, — выдохнула Хюррем.       — Матушка, я понимаю, что сейчас не лучшее время, но… что нам делать с Селимом и Баязедом?       Рыжеволосая госпожа поморщилась. Упоминание о сыновьях отозвалось болью в сердце. Пламя их вражды, как ни надеялась Хюррем и как бы ни упрашивала их, не угасло, а разгорелось еще сильнее. После возвращения повелителя из похода шехзаде Баязед с Селимом поссорились да так, что Баязед заявил: отныне им двоим будет тесно в этом мире. Тогда Хюррем с большим трудом удалось утихомирить сыновей.       Но начало уже было положено. Стрела выпущена из лука, ее уже не остановить. Она будет сметать все на своем пути и ни перед чем не остановится. Попытки рыжеволосой госпожи прекратить вражду братьев были подобны усилиям утопающего, пытавшегося ухватиться за соломинку.       Пламя их вражды усиливалось с каждым днем. Шехзаде Мустафа оставался последним оплотом, который удерживал хрупкое равновесие, но приговор султана разрушил и его. В глубине души Хюррем Султан понимала это, но продолжала надеяться, что все еще можно исправить. Однако теперь она стала опасаться сильнее, что огонь вражды рано или поздно сожжет дотла и Селима, и Баязеда.       — Я пока не знаю, Михримах. Но решение обязательно найдется, — ответила Хюррем Султан.

***

      Азур вошла в небольшое полутемное помещение и остановилась на пороге. Мраморные стены с черными тонкими прожилками освещались тусклыми лучами солнца, просачивавшимися сквозь узорчатые окна, которые находились наверху под потолком. Полупрозрачные лучики скользили по стенам усыпальницы, подсвечивая золотистым сиянием зеленое бархатное покрывало, лежавшее на мраморной крышке саркофага. Азур вздохнула и услышала, как ее дыхание разнеслось эхом по усыпальнице и замерло где-то наверху.       Смахнув подступившие слезинки, она приблизилась к саркофагу, возле которого стояла Махидевран Султан. Азур провела пальцем по узору, вышитому на покрывале, и прерывисто вздохнула. Еще недавно она видела шехзаде, говорила с ним, а теперь… он в вечной каменной темнице, закрытой холодной плитой. А ведь госпожи даже не успели взглянуть на него перед тем, как в усыпальнице появилась крышка саркофага: когда Азур лишилась чувств, и все были заняты ей, Ташлыджалы сделал все сам, согласно обряду.       За спиной госпожи послышались тихие шаги. Азур и Махидевран Султан обернулись. У входа стояла Фидан-хатун и держала в руке письмо.       Поклонившись, она доложила:       — Госпожа, приехал гонец… от повелителя. Он привез это.       С этими словами Фидан протянула султанше послание.       Быстро развернув его, Махидевран принялась читать.       Пробежав глазами по строчкам, она с тоской взглянула на Азур и сообщила:       — Султан приказывает Нергисшах, Михришах и Долунай собираться в путь.       — Как? Куда? — испуганно спросила Азур.       — В ближайшее время за ними приедут, чтобы отвезти к женихам, которых он выбрал. Для Нергисшах бейлербея Анатолии, Дженаби Ахмеда-пашу, а для Михришах и Долунай — бейлербея Румелии, Мехмеда-пашу, и Семиза-пашу. А там их уже выдадут замуж… — ответила Махидевран.       Азур замерла от отчаяния. Как же он мог? Ведь дочери были единственным, не считая еще не родившегося ребенка, кто напоминал о Мустафе и помогал хотя бы немного облегчить боль от потери… Но падишах решил, что и этого будет много. Азур закрыла лицо руками.       — «Матери шехзаде, Махидевран Султан Хазретлери, и фавориткам шехзаде, Елене-хатун и Румейсе-хатун, приказываю оставаться в Бурсе». — Султанша закончила прочтение и свернула письмо.       Азур опустила руки и горько улыбнулась. Румейсе-хатун… К счастью, падишах не знал, что та Румейса, под именем которой жила Азур все эти годы, давно была замужем и воспитывала четырех детей…       — Я пойду во дворец, госпожа, — наконец произнесла Азур. — Сообщу дочерям о решении султана.       Махидевран кивнула и отвернулась к стене.

***

      Через пару недель сборы были закончены. Стража, которая должна была сопровождать принцесс к их будущим мужьям, уже давно прибыла и ожидала их во дворце, но госпожи все медлили с отъездом. Однако больше нельзя было откладывать. В конце концов, они все равно должны были уехать.       Утром Махидевран Султан, Елена и Азур вышли к воротам дворца, чтобы проводить Нергисшах, Михришах и Долунай. Крепко обнявшись, госпожи и юные принцессы с грустью взглянули друг на друга.       — Матушка, я не хочу уезжать, — вздохнула Долунай, и ее большие серые глаза наполнились слезами.       — Сестра права, мама, — нахмурилась Михришах. — Нам не стоит ехать. Отца нет, вы ждете ребенка. Мы должны остаться с вами!       Азур вздохнула и взглянула на дочерей. После известия об их отъезде и замужестве она длительное время была сама не своя, однако позднее госпожа поняла, что это решение было верным. Не стоило им, только начинавшим жить, оставаться под сводами этого дворца, увядая рядом с ней и Махидевран.       Азур приблизилась к дочерям и взяла их за руки:       — Долунай, моя луноликая красавица. Михришах, мое солнце. Прошу вас, не печальтесь обо мне. Вы должны ценить свою молодость и красоту. Не отказывайтесь от счастья в браке, не губите понапрасну свои жизни. Ведь ни ваши слезы, ни мольбы не вернут того, что было раньше… Живите дальше и будьте счастливы. А за меня не волнуйтесь, я буду часто писать вам. Да и вы не будете чувствовать себя одинокими: владения ваших будущих мужей находятся не так далеко, вы сможете часто видеться друг с другом, — Азур мягко улыбнулась и кивнула дочерям и Нергисшах.       Крепко обняв принцесс, госпожа отошла к Махидевран и Елене. Девушки еще раз взглянули на них и сели в свои кареты. Слуги плотно затворили за ними дверь, и кортеж медленно двинулся в сторону ворот.       …Через некоторое время после отъезда юных госпожей Елена тоже решила уехать. Несмотря на приказ повелителя, она не смогла оставаться в Бурсе и решила отправиться к родителям, в Манису. Простившись с Махидевран Султан и Азур, рано утром она покинула дворец.       Невзирая на то, что долгие годы Елена и Азур, хотя и жили бок о бок и явно никогда не противостояли друг другу, но все же тайно недолюбливали, перед отъездом Елены попрощались тепло. Теперь они хорошо понимали друг друга, ведь сейчас им не за что было бороться, нечего делить… Елена желала Азур терпения, мужества и помнить о ребенке, что она носила.       Эти слова врезались в ее память, и даже теперь, сидя перед открытым сундуком с вещами Мустафы, которые по ее просьбе Ташлыджалы привез из Амасьи, Азур помнила о них. Ее руки дрожали, когда она перебирала броши и золотые застежки, которые любил надевать шехзаде. Аккуратно сложенные кафтаны мокли от ее слез. Азур опустила голову, и ее каштановые локоны обрушились тяжелым водопадом на борта сундука.       Внезапно она почувствовала, как чьи-то руки опустились ей на плечи. Подняв голову, Азур встретилась глазами с Ташлыджалы, присевшим на пол рядом с ней.       — Госпожа, — несмело обратился к ней Яхья-бей, — прошу вас, не терзайте себя, вы ведь ждете ребенка. Подумайте о нем. Он должен чувствовать вашу любовь.       Азур вытерла слезы.       — Да, Ташлыджалы. Я думаю о ребенке. Он — единственное, что связывает меня с ним.       Азур повернулась к сундуку и протянула руку, чтобы поднять из глубины рубиновую брошь, но Яхья-бей перехватил ее за запястье, заставив остановиться.       — Госпожа, я уже жалею, что привез эти вещи. Они не облегчат вашу боль, а лишь заставят страдать еще сильнее, — покачал головой Ташлыджалы.       — Напротив, — возразила Азур. — Возможно, с его вещами я обрету хотя бы немного покоя.       — Как вам будет угодно, — вздохнул Ташлыджалы. — Госпожа, — продолжил он, — я хочу сообщить вам кое-что. Если вы позволите, я бы хотел вернуться к себе на родину, в Албанию. Но если вы желаете, чтобы я остался здесь, с вами…       — Не нужно, — тряхнула головой Азур. — Уезжай на родину и будь счастлив.       — Берегите себя, — произнес Яхья-бей и, наклонившись, легко поцеловал руку госпожи.       Она слегка улыбнулась ему и кивнула. Ташлыджалы поднялся с пола и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

***

      Сколько времени прошло? Сколько недель миновало? А быть может, это были не недели, а месяцы или целые годы?       Багряная осень укрылась пуховым покрывалом и ушла в глубокий сон, от которого вот-вот должна была пробудиться благоухающими цветами… Но что ей до смены времен года? Они уже давно потеряли всякий смысл. Ни ледяным дождям, ни холодным ветрам не унять огонь, терзающий ее с каждым днем все сильнее и сильнее. Ничто не умаляет ее печали, не остужает этот пыл: ни молитвы, ни воспоминания, ни мысли о нем. Для нее не светит больше солнце, небо затянулось тяжелыми тучами, и ни единому лучику не пробиться сквозь мрак.       Теперь все надежды остались лишь на жизнь внутри нее. Она спасет ее, вытянет из кошмара, подарит долгожданный покой. Но обретет ли она его? Нет, не найти теперь ей покоя ни на земле, ни в воде, ни под сенью весенних деревьев, ни в детском лепете. Да и какая судьба ждет этого ребенка? Счастье? Или же вечный страх за жизнь?       Ах, Азур Султан… Теперь ты уже не жена, не госпожа.       О шехзаде! Увидеть бы тебя еще хоть раз… Твою тень в отблеске свечи. Услышать бы твой нежный шепот: «Азур, моя нежная жемчужина!», почувствовать прикосновение теплых ладоней к талии…       Но больше не увидишь ты, Азур, его мужественного лица, не посмотришь в его карие глаза, не услышишь его голоса, не разделишь с ним ложе. Уста его — лед. Постель — холодная земля. Не быть вам вместе, не сгорать от любви каждый миг, не воскресать с каждым новым поцелуем…       Если только… Да! Вот спасительный выход! Пора, наконец, воссоединиться с ним. На краткий миг ощутить обжигающую боль в горле, и душа ее полетит в объятия любимого, в прекрасные райские сады…       Азур подошла к резному деревянному шкафчику. Открыв дверцы, она протянула руку вглубь и вытащила из него прозрачный пузырек с переливающейся на дне алой жидкостью. Яд она припасла тайно, еще до отъезда Мустафы. Хватит и пары капель.       Азур подошла к окну. Посмотрев на белое полотно, покрывшее мягким ковром двор и деревья в саду, она открыла пузырек и поднесла его к губам. Алые капельки уже готовы были сорваться и унести ее жизнь, но внезапно…       Рука Азур дрогнула, и пузырек упал на узорчатый ковер. Она дотронулась до живота и снова ощутила толчок. Ребенок пошевелился. Впервые за столько недель… Значит, и она должна жить. Значит, еще не пришло ее время. Азур слабо улыбнулась и взглянула на округлившийся живот. Нет, не так уж и важно, кто родится: сын или дочь; она обязательно сбережет ребенка и не даст ему погибнуть. Никогда!