Something about Regulus

Свист ветра в ушах, его ледяные пальцы, хлесткими ударами попадавшие по лицу, отдающему болезненной синевой — небо заволокло густыми тучами, грозно урчавшими и плетущими сети — молнии. Глаза Регулуса слезились, но он не мог заставить себя сбавить скорость. Он не был особым фанатом квиддича, никто в их семье не был, кроме, наверное, дядюшки Альфарда, но его любовь была, скорее, проявлением бунтарского духа, чем реального интереса. Сириус поддерживал дядю и активно принимал участие в «веселье», а где Сириус, там и Регулус. Грубый вид спорта привлекал только чувством свободы, нереальным ощущением полёта, когда можно словно птица взмахнуть крыльями и оторваться от земли, людей, обязанностей, мыслей. Голова была пуста и особенно легка, древко метлы напряженно вибрировало — такие скорости для первокурсников не предназначены. Мир казался совершенно иным: все вокруг — такое крошечное и неважное. Регулус остановился, с опаской вдыхая резкий разряженный воздух — риск свалиться с температурой был высок — его здоровье всегда оставляло желать лучшего, а согревающие чары слишком быстро спадали, сметаемые суровым холодом. Рядом с ним — тишь. Внизу, где-то там, в десятках метров, бесновались однокурсники, разыгрывая партию с Хаффлпафом. Реджи, не успев размять пальцы, буквально примерзшие к рукояти, замер — на периферии сознания что-то зазвенело. В следующую секунду метлу повело резко вниз. Ему не нужно было видеть снитч, чтобы пуститься в погоню. Звук и ветер справлялись с этим куда лучше, они вели его, направляли, подгоняя и подталкивая. Девчонка-барсучка, заметив активность со стороны оппонента, сорвалась в погоню, но было уже поздно — Блэк летел за своей добычей, с ловкостью гепарда уклоняясь от бладжеров. Секунда — золотой шар в руке — вторая — Регулус кубарем катится по полю — в последний момент он спрыгнул с метлы, под пронзительный свист мадам Хуч, окончившей любительский матч, затянувшийся и принявший серьёзные обороты. Реджи лежал на спине, раскинув руки в стороны. Его дыхание было ровным, а глаза широко раскрыты, отражая серость неба. Адреналин схлынул, оставив после себя приятное послевкусие. Форма постепенно сырела и тяжелела от росы, оставшейся на мягкой траве. Ткань неприятно липла к коже, вызывая у Блэка приступ брезгливости, плавно поднимающейся откуда-то изнутри. Был так высоко и снова оказался в грязи. — Реджи, какого хера?! — красное лицо Эвана, не сдерживающего себя в выражениях (за месяц успел понабраться всякого), появилось внезапно, а следом за ним и испуганный Барти вместе с мадам Хуч, компетентность которой стоило поставить под вопрос уже давно. Толпа раздражала, давила, затылок стал неприятно зудеть, а звуки, как надоедливые мухи, окружили его, не давая и секунды покоя. Регулус резко сел, дважды с силой зажмурил глаза, будто стирая какое-то наваждение, вытянул вперед кулак, и подождав, пока всё внимание будет обращено на него — раскрыл ладонь, выпуская снитч. Первый курс возликовал — кто бы мог подумать, что доморощенный и изнеженный аристократ, привыкший к уюту роскошного камина и пуховым перинам, в первое же занятие по полётам вероломно подвергнет себя опасности, в пылу какого-то азарта — личного безумия. Под охи и ахи, а также причитания учительницы, вместе с поддержкой друзей, Блэк, гордый и вытянутый по струнке, твёрдо ступил на землю, отчеканил два шага и плавно полетел в сторону. В следующий раз он проснулся, когда вместо эйфории была лишь отвратительная слабость. Регулус вперил взгляд в чернильный потолок больничного крыла, вспоминая небо, частью которого он был совсем недавно. Руки, ноги, спина, шея — тянули на дно, мешались, были будто лишними, ватными. Блэк снова чувствовал себя тряпичной куклой, игрушечным фестралом, набитым перьями, закинутым куда-то в дальний сундук. Он с силой сжал и потянул волосы, ногтями впиваясь в кожу — «Больно, значит я есть». — Эй, эй! Ты чего это? — лёгкий шлепок по рукам — удивлённый взгляд идентичных глаз. Последним человеком, которого Регулус был готов увидеть, был его брат-гриффиндорец, чуть ли не демонстративно игнорирующий свою родню. Рег непроизвольно насупился, придавая своему лицу какую-то вычурную строгость, смотревшуюся на одиннадцатилетнем мальчике вопиюще неправильно. Сириус смотрит. Он в замешательстве — впервые в своей жизни он не знает, как начать разговор. Это же «Реджи-Рег-Регги-Регулус-Рей-Лу», вечно где-то с краю глаза, заламывает пальцы, отводя взгляд. Да, он вспылил, накричал, но нельзя же так высокомерно называть его друзей «недостойной компанией». Сириус не хотел признавать себя виноватым, но и брата винить тоже не мог: мама наверняка запудрила ему мозги, науськала, пригрозила, она любила такое. — Что ты здесь делаешь, Сириус? — полное имя царапнуло уши. Старший Блэк задорно хмыкнул, проглатывая переживания — на сердце было тяжело. — Ну, я услышал, что мой братишка-трусишка, оказывается, не боится запачкаться, — лицо Регулуса неуловимо изменилось, в голове у Сириуса завопили гарпии — Мерлин, он не это имел в виду! Пытаясь срочно исправить ситуацию, гриффиндорец продолжил: — То есть, эм, ты поймал снитч! Я не знал, что тебе так нравится квиддич, ха-ха, добровольно спрыгнуть с метлы — это сильно! Когда у Гриффиндорского стола материализовался нервный Розье, он сразу понял — произошло что-то неприятное. Услышав сбивчивый рассказ о произошедшем на занятии Сириус почувствовал, как его сердце упало: Регулус родился слабым. Противные зелья и тяжелые обереги составляли добрую часть Блэка — здоровый дух в больном теле. Мадам Помфри пустила только его, как ближайшего родственника, заставив Крауча и Розье сидеть под дверьми — прозрачный, будто тающий Регулус вызывал не самые приятные воспоминания и ощущения. Оказалось, что при падении начинающий ловец повредил голову, однако — Сириус облегченно выдохнул — ничего опасного для жизни, ничего, что нельзя вылечить отдыхом и крепким сном, благотворно влияющим на лекарство. И Сириус решил ждать, отсчитывая время, слушая вдохи и выдохи, скрючившись на стуле. Приходила Нарцисса вместе с Люциусом, при виде которого Сириус скривился — Малфоя не очень жаловали. Они оставили букет лотосов и удалились — у старшекурсников было слишком мало времени. Сириус ненавидел долго оставаться в одиночестве. Один — значит все мысли как на ладони, они кричат, перебивают друг друга, они делают больно. Не так, как мама, конечно, так больше никто не умеет: ему пять и он ошибся — мать не смотрит на него, не говорит с ним, она его н е з а м е ч а е т, Сириус думает, что лучше бы она кричала, кидалась заклинаниями, делала бы хоть что-то, но она просто оглушала его тишиной и безразличием. А отец, ну, он был. У него была газета или какой-нибудь трактат, за которыми он прятался, как за самой сильной баррикадой. Орион обращался к своему первенцу в двух случаях: когда они были на официальных приёмах и когда ему надоедали крики Вальбурги. Сириус не любил, когда Регулус болеет, потому что в эти дни он не мог заглушить свои мысли его смехом. — Ты пришёл чтобы посмеяться? — подрагивающая нижняя губа была плохим сигналом. — Нет, Мерлин, Реджи, я… просто не делай так больше, хорошо? Ты забыл, безрассудный позор семьи — это я, — то, как на него посмотрел Регулус он не забудет никогда: — Не смей себя так называть, — Рег демонстративно закутался в одеяло, повернувшись к брату спиной — и всё, я хочу спать, иди обратно давай к своим львам. — Спокойной ночи, Рег, — невнятное бормотание в ответ. Сириус свободно выдохнул, чувствуя, как испарился огромный валун, зажавший его душу в тисках. С Реджи всё было хорошо. Всё, в принципе, было не так уж и плохо. Выходя их помещения, Блэк почти задел дверью двух мальчишек, привалившихся друг к другу — задавить в себе желание подшутить над ними было невероятно тяжело, но Сириус, всё-таки, прошел мимо, насвистывая какую-то мелодию из магловского репертуара Римуса.

***

В комнате их было четверо — Реджи, Барти, Эван и она. — Эв, скажи на милость, это что такое? — Розье весь светился от гордости. После пары по зельям он, нагнав таинственности, сказал друзьям идти прямиком в заброшенный класс, в котором они периодически собирались, чтобы попрактиковать заклинания, требующие больше свободного места, чем могли предоставить большой зал или общая гостиная. Сегодня они собирались справлять Самайн и, помимо хлебных рожков, Эван решил придумать что-то ещё. Ну и придумал, на свою и чужие головы — из холщевого мешка выглядывала милая коричневая курица. — Это курочка! И наша жертва. Хочу, наконец-то, погадать на костях! — даже после скептических взглядов, энтузиазм мальчика не погас ни на секунду. — Ты же в курсе, что вопрос не про курицу был? — Барти захлопнул книгу и подошел ближе к парте с «жертвенным агнцем». Никто из них не понимал, как в такую светлую во всех смыслах голову порой приходят подобные абсурдные мысли. Реджи, отложив деревяшку, на половину транисфигурированную в шкатулку, сложила руки на коленях, словно примерная ученица, и слегка глумливо протянула: — Во-первых, откуда ты её достал? Во-вторых, будто ты не знаешь, что нам пока нельзя в одиночку приносить в жертву что-то живое, — на выразительном лице мальчика отчетливо проявилось разочарование. Живая мимика — то, что делало Эвана неповторимым, среди десятков слизеринцев. — Я думал, что Блэки в жертву приносят младенцев… — На Самайн? Праздник урожая? — Да откуда мне знать, вы же темнейшие! — Так, всё, успокоились, никого в жертву приносить не будем, это… бедное животное нужно вернуть на место, — терпение Барти закончилось, он пробурчал что-то на греческом — вряд ли что-то лестное, схватил мешок и уже хотел накинуть на него дезиллюминационные чары, как дверь внезапно распахнулась — они забыли запереться — и в класс зашла девочка: — У вас здесь моя Лилиан, верните. Крауч сразу узнал её — Пандора Шаффик — первый курс, Рейвенкло. Она смотрела на них абсолютно спокойными стеклянными глазами. Её белые, словно паутина, волосы заплетены в две смешливые косички с какими-то бусами и перьями, а сама она была похожа на героиню детской сказки. У Регулус кольнуло сердце. Тем временем, на Розье обрушились два грозных взгляда — «ты её ещё и украл?» Первой отмерла Реджи: — Конечно, м, Барти? — мальчик быстро сориентировался и протянул мешок Пандоре, — Нам очень жаль, мы не знали, что, эм, Лилиан была чей-то, прошу простить, — Шаффик взяла курицу в руки, рассмотрела её со всех сторон и кивнула. — Спасибо, она нужна мне для кое-каких исследований, — Пандора растянула губы в улыбке и продолжила — в качестве извинений пригласите меня прыгать через костер сегодня вечером, — компания энтузиастов переглянулась. Они, в принципе, не имели ничего против компании ещё одного человека: Розье чувствовал себя слегка виноватым, Барти считал Шаффик интересной, а у Блэк в душе бушевали чувства. Она не знала, чем закончилась история другой, но на момент озера её-его подруга была в порядке, а это самое важное. Согласились единогласно.

***

Огни школы завораживали, как и весь Хогвартс сам по себе завораживал, притягивал взгляды, жизни, судьбы. Каменные стены, пропитанные мощью столетий, казалось, обладали пульсом, пронизанные магией, как кровеносной системой. Величественное здание, видевшее взлёты и падения, моменты величайшего счастья и глубочайшего горя, таящее в себе тайны, рассказы, артефакты — творения всех сортов. Оно поглощает тебя без остатка, напитывает до упора теплом и магией, и от этого становится страшно. Реджи нервно дёрнула плечами — на ней красивая плотная мантия, с шерстью какого-то животного, от и до состоящая из чуда. Она часто достаёт артефакторскую линзу, кое-как закреплённую на сломанной оправе — Вальбурга в приступе злости уронила очки и вторая линза пошла трещинами — и смотрит на стены-одежду-учеников. В глазу рябит от разноцветных нитей и значков, но она с упорством Сизифа продолжает во что-то вглядываться. — Пора. Барти передал ей в руки рожок и повёл за собой — в свете огня длинные волосы Пандоры казались горящими лунными нитями — Розье, в одной лишь тонкой рубашке и штанах бросал специи в костёр, нашептывая и заговаривая природу. Тени причудливо играли на их лицах, треск огня создавал свою особенную мелодию: хотелось пуститься в пляс, отдаваясь моменту на полную. Пандора, схватив острый атам, покрытый рунами, срезала свою пышную косу, тотчас бросив её в огонь — волосы, засияв в последний раз, сгорели, оставив после себя густой дым. Каждый из них отдал дань уважения самой Магии, они стояли, думая о своём — костёр всколыхнулся — время пришло. Дети держались за руки, вокруг маленького, но сильного и пылкого очага, затянув тихие песнопения, заученные ещё давно в детстве, впитанные с молоком матери, передающиеся через кровь, её память. Регулус, как самая старшая — по магии, по роду и силе предков — глубоко поклонилась, отошла на пару шагов и с разбегу перепрыгнула пламя, ласково лизнувшее её, словно домашний низзл, очистившее и давшее своё благословение. Друг за другом они получили свою долю, связь и маленькое перерождение. Эйфория — бокал, переполненный до краёв. Они нежились в тёплых лучах, тая без вина, просто от бури их чувств. — Молодые люди, потрудитесь объяснить, что это значит. Регулус разочарованно хмыкнула — нет ничего нового под солнцем и ничто не вечно под луной.