И завтра я вновь начну жизнь с чистого листа

             Если от занозы вовремя не избавиться – жди беды. Так и с Альбедо, а точнее с мыслями о нём, что постепенно отравляли организм и доводили до белого каления. Он как та заноза, которая проникла глубоко под кожу, а чтобы избавиться от нее, нужно пройти все круги ада, пережив в процессе не самые приятные ощущения.       Может Альбедо и был неплохим парнем, что, кстати говоря, пока не ясно, но при одном его виде кровь в жилах закипала, а раздражение превышало даже допустимый максимум. Юноша не трогал Скарамуччу, не пытался заводить с ним разговоров, не любил, не ненавидел, по крайней мере, не подавал никаких признаков, что могли бы хоть как-то заявить о его отношении к брюнету, но разве это не лучше? По правде говоря, не привычно. Зачастую парня либо ненавидели, либо боялись, а этот... Совершенно не ясно, что же он чувствовал к Скарамучче. Ясно только то, что того не отдергивало от него, как от горячего чайника, а это даже как-то неправильно. Нет, даже Скара не ненавидел его, как бы странно это не звучало, после вполне явного и четкого "ненавижу" в его разуме, но что же это?       Внезапно возникшая в голове мысль заставляет того нахмуриться и поджать губы.       — Что за бред? – Скарамучча раздраженно окунает швабру в ведро, разбрызгивая вокруг себя воду и после обреченно вздыхая.       В конце концов, да какая к черту разница?

***

      — Серьёзно?.. — протягивает Скара и падает головой на парту, пока преподавательница откидывает пульт от кондиционера и начинает стучать уже по нему.       Стало казаться, что на их классе нависло какое-то проклятие. Совсем недавно этот несчастный кондиционер "вернули в строй", а сейчас он совершенно не реагирует ни на что, даже на постукивания женщины, хотя стоило бы... Застать её в гневе - страшное зрелище.       Теперь им снова приходится париться, словно в той бане, но пару никто не отменял, поэтому стоит воспользоваться уже варенными мозгами. Звучит как не самая лучшая идея, но другого выхода нет, ведь бежать от этой убийственной жары было просто некуда.       — У меня вместо мозгов в черепушке уже котлеты на пару... Можно мы пойдём? — устало пробубнил кто-то из аудитории.       — Я бы отпустила, но у нас ещё целых полчаса. Потерпите.       Рядом с преподшей околачивался высокий раздражающий парень из группы "Технология художественного оформления спектакля". Всё же Альбедо был не единственным парнем в группе- вместе с ним училось это недоразумение, которое Скар терпеть не мог с вероятностью тысячу и один процент. Нет, причина была и весомая! М... Например, как считал сам Скарамучча, тот строил из себя невесть что, всё время совал нос не в своё дело и выглядел до ужаса приторно сладко, виляя хвостиком и стелясь под каждого старшего в их ВУЗе. От одного его вида на зубах было ощущение, как от самого противного сладкого, липкого маршмэллоу. Бр-р-р... просто мерзость! И имя у него было противное - Элиот. Какой нормальный любящий родитель назовет так своего сына? Наверное, такой же, как тот, кто назвал своего ребенка Скарамучча, кхм... В любом случае, остальные причины были просто доёбами, потому что всё это существо одним своим видом заставляло гримасу скрючиваться, как от самой гадкой еды или запаха. Альбедо - это цветочки. Скара был уверен, что это совершенно другое. Чувства к этим двум людям сравнивать просто невозможно.              Эл "хвостиком" машет, крутится возле кондиционера, говоря, что починил таких штук сто, зелеными глазками сверкает, собирает мешающие темные волосы в небольшой высокий хвостик и продолжает ковыряться в кондиционере, будто что-то в этом понимает.       Скарамучча ложится головой на руки и прикрывает глаза. Тошно уже смотреть на него.       Это были, наверное, са-а-а-амые долгие тридцать минут (а точнее, 32!) в жизни Скарамуччи. После этой пары у них было окно, поэтому все тут же испарились, кто куда. Скара тоже не терял времени и воспользовался этой возможностью, чтобы сбегать за мороженным. К несчастью, то быстро развалилось в его руках и оказалось уже на горячем асфальте, поэтому разъяренный юноша вернулся в здание университета.       Уже через короткое время тому было настолько нечего делать, а время тянулось так долго, что Скарамучча сам не заметил, как начал пялиться в расписание, висящее на стене в коридоре. О, чудо! Глаз зацепили его «коллеги» из группы "Технология художественного оформления спектакля", у которых как раз закончились пары. Не смотря на не самые приятные воспоминания, Скара не мог перестать думать о священном изобретении под названием «кондиционер», и он у этих придурков по непонятной причине работал всегда! Скарамучча не стал терять времени и, словно у того открылось уже не второе, а третье дыхание, поспешил по длинным коридорам и лестнице, что вела на этаж выше, в кабинет «художников». Разумеется, он раз двадцать оглянулся, а, заглянув внутрь, приметил, что там не было ни-ко-го. Сегодня архонты на его стороне! Открытый кабинет, работающий кондиционер, что даровал божественную приятную прохладу, отсутствие какой-либо души в округе – да Скара был готов во всю глотку закричать как же он любит жизнь.        — Сосите, сегодня удача на моей стороне! – юноша прошелся по кабинету, хватаясь за стул и удобно усаживаясь на нем.       Ветерок дул прямо ему в лицо. Настолько приятно, что Скара уже подумал, будто расплывется на этом несчастном стуле от удовольствия. В голове промелькнула мысль на лето поселиться здесь, пока ужасающая жара не отступит. А что? Потрясающая идея! Была бы возможность.       Он зевает и довольно подтягивается, вытирая подступающие слезинки.       Просто сидеть тому быстро наскучило, поэтому брюнет решил пройтись по кабинету, ведь в прошлый раз сумел рассмотреть здесь только один несчастный угол, в который по воле случая уткнулся, не желая встречаться взглядами сами знаете с кем. Здесь было достаточно ухожено, не считая пары мольбертов, что беспорядочной россыпью стояли не на своём месте в углу вместе с другими. Похоже, они просто не успели поставить их куда нужно, быстро покинув кабинет.        Скара провел по одному из них рукой. Большинство испачканы краской- не отмыть. На каких-то из мольбертов сзади были оставлены «послания от предков», что-то вроде: «здесь в таком-то году был такой-то ноунейм». Да из этих надписей хоть летопись собирай, что с легкостью расскажет всю историю этого кабинета, начиная с того, кто здесь был, а заканчивая, кто лох и прочие подробности.       Скарамучча с надписей посмеялся, но на всякий случай осудил порчу имущества, проходя дальше.       Довольно большие окна заливали помещение светом, к которому Скара отнюдь не привык, предпочитая свою темную коморку, такую своеобразную пещеру, в которую не посмеет заглянуть ни один солнца луч. Да, художникам просто необходим свет, особенно натурщикам, но Скарамучча не художник. Он задрот ебанный, у которого процесс фотосинтеза работает только из-за света монитора. Поэтому тот шагает к окну, спеша закрыть жалюзи и перекрыть обзор тому желтому говнюку на небе. А тот прячется за темной тучкой, будто бы играет. Скара облокачивается двумя руками на подоконник, высматривая светило, а то снова выглядывает, светя тому прямо в глаза и заставляя недовольно морщиться, щуриться и чихать.       — Ах, ты мразь, — бубнит себе под нос тот и хватается за висящую веревочку, чтобы наконец прикрыть жалюзи, которые были не пойми как устроены.       И всё же он в конце концов вроде разобрался. За веревочки тянет, а света в кабинете становится всё меньше, просачиваясь только через тонкие щели.       — Да как тебя… — Скара отходит назад, продолжая тянуть, но спиной врезается в позади стоящий мольберт, про себя матерясь.       Оборачивается и шипит: всё-таки художники со своей беспорядочностью иногда выводили. А этот, кажется, вообще на порядок клал, раз помимо оставленного грязного мольберта забросил рядом свои вещи, краски, кисточки, скетчбуки… и рисунок?       Просачивающиеся сквозь жалюзи лучи падают прямо на холст с беспорядочными мазками и неаккуратными линиями. Видимо будущая картина писалась какими-то необычными красками, заставляя те слабо поблескивать на свету, особенно розовые и фиолетовые оттенки, что так красиво переливались.       Скарамучча наклонил голову, разбирая происходящее на рисунке и внимательно щурясь. Видимо, это была начальная стадия работы, о чем давали понять многочисленные эскизы и наброски, что, кажется, прилагались как раз-таки к этой самой картине. Те лежали на стуле, и юноша взял в руки неаккуратную стопку, листая картинки одну за другой. Это… это было прекрасно. Наброски инадзумской архитектуры, местной одежды, вроде кимоно и причудливых головных уборов – Скара мог заценить точность изображенного на картинках, как никто другой! Сам будучи родом из Инадзумы, он даже как-то залип, будто почувствовав во рту сладковатый привкус моти и печенья из сакуры – на вкус, как дом. Необычно то, как художник с такой точностью мог передать не только внешний вид, пусть и немного небрежно, но и ту атмосферу, вызывая прилив теплых чувств, что разливались по всему телу прямиком до кончиков пальцев. Наверное, чувства и правда одна из самых важных составляющих. Скара – будущий актер. Какая разница насколько ты красиво говоришь, если смотрящий в это не верит и всем нутром ощущает всю «искусственность» происходящего? Так и с этими работами. Наверное, их рисовал очень чувственный человек...       Скарамучча даже как-то неловко прокашлялся, спеша положить рисунки обратно на стул. Какая ему разница, что за человек это рисовал?       Он напоследок вновь устремил синие очи на холст. То ли юноша, то ли девушка в центре сидел или сидела на качелях, которые обвивали лозы с розовыми цветами. Длинные синие, переливающиеся в фиолетовый, волосы развивались от того, как сильно человек раскачивался. Заметно то, что у персоны отсутствовали глаза, нос, но бледное лицо украшала легкая улыбка… Такая искренняя легкая улыбка. Парень переводит взгляд чуть ниже, замечая маленькую непроработанную деталь: грудь человека была раскрыта, а за кимоно виднелись ребра с большим сердцем. Какая интересная задумка. Да что там, сам человек выглядел как живой скелет, на что указывали ярко выраженные ключицы и тонкие запястья. Скара даже не мог до конца понять, что вызывал у него этот болезненный вид. С одной стороны, он чувствовал некое отвращение, но художник изобразил этого человека так… так…       Юноша вздыхает.       Вздыхает и неуверенно тянет руку к холсту.       Этот художник, черт возьми, настолько верит в свою задумку, насколько он в нее влюблен… Эта страсть в паре с необычайной нежностью не могли остаться незамеченными, не могли ускользнуть от внимательных очей.       Скарамучча еле ощутимо проводит кончиком пальца по худощавому силуэту, но скрип двери заставляет руку отдернуться, а самого парня кидает в дрожь. Тот невольно весь сжимается, как зашуганный котенок, и прячет руки в карманы, так и застыв у мольберта, хотя, наверное, стоит ради приличия отойти подальше? Он здесь не при делах!       Не успевает.       Персона на пороге только округляет глаза, как-то испуганно бегая взглядом, скача со Скары на мольберт и обратно.       Альбедо.       Чертов, мать его, Альбедо.       Из всех студентов это обязательно должен был быть именно он.       — Ты… — сглотнув, произносит тот.       — Я… — брюнет цепляется взглядом за холст и ошарашено смотрит на нежданного гостя. — О, нет-нет! Я не… Я здесь ничего не трогал!       И летит к выходу, перекидывая через плечо свою сумку, пряча глаза в пол.       Альбедо продолжает палить своими глазищами в спину – Скара чувствует. Чувствует, но не оборачивается. Лучше сгореть в геене огненной, чем вновь хотя бы встретиться с этими лазурными очами. Проклятье, проклятье!..       Всё равно на окно, всё равно, что после него еще две пары. Сейчас Скара летел домой. Болючую занозу задели и её было не вылечить, боль не заглушить. Только вытащить. Но как, когда Альбедо является взору снова и снова, будто вонзаясь всё глубже? Симптом можно приглушить, но причину никак не устранить.       А Альбедо на самом деле плевать касался ли Скара его работы. Того волновало совершенно другое…       Солнце прячется за тучами, а тяжелые капли бьют по темной макушке. Это светило и правда тот ещё желтый придурок.

***

      О чем ты только думал? Конечно, это было предсказуемо… Конечно, это обязательно был бы именно Альбедо! Конечно, все звезды вселенной обязательно встанут так, чтобы наши пути снова и снова сходились! Карма и правда… существует.       Скарамучча всё сильнее понимал насколько само присутствие этого светлого придурка было губительным. Он запускал в голове и организме парня такие процессы, о которых тот бы не хотел думать никогда. В его сознании открывались врата в ад, заставляя кадры из жизни один за другим пролетать перед глазами. Альбедо обладал по истине невероятными способностями, дергая за запретные ниточки потаенных уголков его сознания тем самым открывая двери, что давно были закрыты за десятью замками…       «Умоляю, избавь меня от этого…» — думает пока чистит зубы, уже как-то оказавшись дома.       Оставшийся день проходит на автомате и так до самого вечера, пока он не ложится на татами – это такая широкая низкая кровать без ножек родом из Инадзумы. Лежит и не понимает, как он так нагло прогулял пары, где был, чем весь день занимался и как этот «каменный человек» нарисовал такую чувственную работу. А может это не его вовсе? Может её нарисовал Элиот? Он, вроде как, набрал высшие баллы при поступлении...       С режущей болью в груди Скарамучча вздыхает и закрывает лицо рукой.       «Я боюсь закрывать глаза…» — Скара знал, что увидит, когда тяжелые веки сомкнутся, знал, что пред взором будет тот самый кошмар, который мучал его семь лет и сбавил обороты только после переезда из Инадзумы в Мондштадт, в конце концов прекратившись. Но этой ночью он придет вновь. Кошмар, длинною во всю его оставшуюся жизнь… Тяжесть грехов…       И под утро глаза будто сами собою закрываются... Свет ночника затухает, а пред взором предстаёт он. Образ светлого мальчика с стеклянными красными испуганными глазами, толпа одноклассников и оглушающие, давящие на барабанные перепонки крики: «Наступай, наступай, наступай!»       Очи Скары наполняются слезами.       «Я не могу пошевелиться, тело не слушается…»       Не в силах сопротивляться, ботинок юноши приземляется на светлую макушку, вдавливая его голову в грязь. Оглушительный визг наполняет улицу. В ушах стоит гул.       «ХВАТИТ, ХВАТИТ, ХВАТИТ!» — кричит Скара.       А перед глазами всё плывет...       Он кричит и не замечает, как просыпается в холодном поту ровно в 7 утра, не понимает, как вообще добирается до универа, не понимает ничего. Сдается, что даже предметы перестали иметь четкие очертания, пол и стены словно плывут, как в отражении кривых зеркал, а сам он стоит у раковины в туалете, включив кран и просто держа уже онемевшую от холода руку под струей ледяной воды, пытаясь прийти в себя, разбудить, вернуть в реальность. Не замечает, как в туалет заходит кто-то еще, также включает воду в соседней раковине, моет руки, а как кран выключается - не уходит, продолжая стоять на месте. Скара сглатывает и через силу заставляет себя медленно повернуть голову на стоящего рядом. На юношу смотрят внимательные, почти пустые красные глаза. Парень со светлыми волосами и красной прядкой улыбается, стряхивает мокрые руки и убирает длинную выбивающуюся прядь за ухо.       — Не ожидал, — нарушает тишину его личный кошмар. — Ты меня преследуешь?       Скарамучча не может выдавить ни единого слова, в пересохшем горле сильно першит. Продолжает молчать, почти не моргая и открыв рот, из которого не выдавливался ни единый звук.       — Ты меня забыл? Каэдэхара Кадзуха, мы вместе учились, помнишь?       В ответ слабо кивает. Он не забыл… Как можно, блять, забыть глаза, что являлись ему во сне каждую ночь?!       Жизнь и правда коварная штука. Сначала в ней появляется человек, который своим холодком, пустым взглядом и размеренной манерой речи напоминает того, кого бы ты с радостью стёр с памяти, если бы это только было возможно, а затем, когда думаешь, что хуже уже не будет, появляется он собственной персоной.       А алые очи всё смотрят, поблескивая при дневном свете.       Что ты пытаешься увидеть, Кадзуха?..