Thirty-one Days of Dazai

Все тело Дазая содрогнулось от возбуждения, свидетелем которого он не был целую вечность, покрылась гусиной кожей, а мышцы болезненно напряглись, он испустил тихий, прерывистый вздох.  Одной рукой обхватив его за талию, другой сжав, слегка приподняв, мужчина с волосами цвета воронова крыла повел подростка по комнате, напевая мелодию песни, которая слышалась из проигрывателя, большой, неуклюжей штуковины бронзового цвета, которую Мори решил, что он должен иметь в своем кабинете, без лишних вопросов.  (Дазай, конечно, спрашивал. Много раз.) Звук выходил немного статичным и колючим, винил, вероятно, был намного старше Дазая или, возможно, даже самого Мори. Мужчина небрежно упомянул, что они были в комнате предыдущего босса, что у него, по-видимому, была обширная коллекция старинных виниловых пластинок задолго до них, из мест, которые они, скорее всего, никогда не посетят. Дазай задавался вопросом, когда этот человек успел их достать, ведь за всю свою жизнь он ни разу не покинул Йокогаму, сея свой ужас на город, свою единственную цель разрушения. Дазай задался вопросом, был ли у этого человека в какой-либо момент времени на протяжении всей его жизни, когда у него не было слабоумия. Он знал, что это быстро прогрессирует, но он помнил, что поведение этого человека всегда было спорадическим и нелогичным, желая смерти тем, кто хоть сколько-то странно на него смотрел. С этим человеком не было ни минуты спокойствия, он был бушующей бурей со слишком великой силой в своих руках, которую он готов был использовать независимо от любых последствий, которые это может повлечь. Дазай неизменно апатично наблюдал, как он загонял организацию в угол, рот был зашит нитями угроз, исходивших от него самого, что он причинит ему боль, сожжет, не своей способностью, нет, они оба знали, что это невозможно, но не раз этому человеку удавалось удерживать Дазая, просто обжигая внутреннюю сторону его запястий зажигалкой для барбекю, и от запаха плавящейся плоти у него сводило живот, когда он пытался брыкаться и царапаться, что угодно, лишь бы убежать от непоколебимого жара, обжигающего его нервы, посылающего сильные спазмы по всему телу.  Никогда не было ни единого момента, когда этот человек проявлял какую-либо нормальность, он был сумасбродным и жестоким и проводил девяносто процентов своего времени в замешательстве по поводу своего окружения, ломая голову над тем, что было фальшивым, а что нет, сомневаясь в самой реальности, поскольку его неисправный разум создавал невозможное или крал его воспоминания и прятал их подальше. Он никогда не был таким, поэтому Дазаю пришлось предположить, что его слабоумие было очень давней проблемой, которая, вероятно, предшествовала его рождению.  Запутанно. Все это было очень запутанно. Или, может быть, это было не так... В конце концов, он был так накачан метамфетамином в этот момент, что его бросало в дрожь, когда мужчина тащил его по комнате, как будто танцевал вальс с трупом.  Сухость во рту и постоянный вид молчаливых, безликих фигур, окруживших его кровать, молча наблюдающих за его состоянием, за психозом, который поверг его в безумное состояние величия. Метамфетамин, который Мори недавно начал давать ему, держа его накачанным наркотиками и параноидальным рядом с собой, облегчая отслеживание слишком ненадёжных в реальности вещей вокруг него, в конце концов, Дазай теперь был его свидетелем, и он не мог позволить ему блуждать и травмироваться из-за своей неосторожности.  С этой новой привычкой, которую навязал ему Мори, Дазай по большей части даже не хотел покидать свою спальню, крепко запираясь, завернувшись в одеяла, с закрытыми глазами, когда странные маленькие человечки, похожие на гномов, с корявыми, прыщавыми лицами, сидели на страже за его занавесками, его беспокойство по поводу существ - даже если они были галлюцинацией - заставляло его примерзать к месту, окно никогда не закрывалось, и горький зимний воздух делал комнату шокирующе холодной, и тогда он глубже зарывался в свое импровизированное гнездо, засовывая голову внутрь, чтобы согреть свои ярко-красные щеки.  Но сегодня вечером Мори вынудил его выйти из своей комнаты, ему пришлось вести брюнета за плечи, в то время как тот всё пытался оглянуться на странных мужчин, чьи ноги выглядывали из-под занавесок, и его желудок скручивало оттого, что за ним наблюдали.  Этой ночью его дергали и кружили, Мори танцевал с Дазаем, будто он был Элизой, игриво подпевая инструментам, звенящим в громоздком граммофоне.  Дазай почувствовал тошноту, каждое вращение и рывок заставляли его внутренности сжиматься и образовывать камень в животе, позывы к рвоте были почти удушающими.  Мори сделал два шага вперед, и Дазай последовал его примеру, отступив на несколько шагов назад, чуть не выпрыгнув из кожи, когда под его ногами прошмыгнул большой красный омар, его разум немедленно начал искать, откуда могло взяться такое существо, но неудивительно, что он вернулся с пустыми руками в поисках объяснений.  Когда проигрыватель заиграл в другом темпе, глаза Дазая по-прежнему были прикованы к извивающемуся омару. Его когти были завязаны точно так же, как в продуктовых магазинах, так что он, конечно, был не из аквариума, но в штаб-квартире мафии магазинов не было.  Руки Дазая дрожали, и у него было ощущение, что Мори мог чувствовать дрожь ладони, что сжимала его собственную, и когда они замедлились, больше не двигаясь по комнате, теперь просто застыв на одном месте, слегка покачиваясь, Мори отпустил руку Дазая, чтобы другой рукой обнять талию мальчика, и притянул брюнета ближе, прижимая к себе.  Как ни странно, Дазай подчинился без суеты, просто тихо прислонившись к груди мужчины, чувствуя, как тот издаёт слабый рокот, продолжая напевать.  Глаза Дазая закрылись, и его прерывистое дыхание стало более поверхностным, тело расслабилось в объятиях мужчины, хотя непреднамеренная дрожь всё ещё оставалась стойкой и смелой.  Его охватил озноб, и он не мог не вздрогнуть от странных покалывающих ощущений на затылке, под защитным слоем бинтов, недоступный никакой внешней силе, и все же странное ощущение сохранялось.  (В глубине души Дазай знал, что это из-за наркотиков. Маленькие человечки за занавеской, странный лобстер из продуктового магазина и ощущение покалывания - все это было вызвано наркотиками, и он ничего не мог с этим поделать, впиваясь ногтями в ладони при мысли о том, насколько серьёзно он сейчас ослаблен. Он был уязвим, сбит с толку и болен, его неспособность в настоящее время отличать вымысел от реальности была бы пагубной, если бы он внезапно оказался в ситуации, когда ему нужно было бы подумать, или убежать, или что-то еще. Прямо сейчас он был бесполезно жалок, стоя в объятиях человека, накачивающего его наркотиками, чтобы он оставался послушным и уязвимым, человека, чьи прикосновения ощущались как лезвия бритвы, задевающие кожу, недостаточно острые, чтобы ранить, но, безусловно, достаточно пугающие, для того чтобы испытывать неоднозначные ощущения.)  Рука Мори отстранилась от его спины и слегка схватила за подбородок, наклоняя его голову вверх, чтобы посмотреть ему в лицо, в затуманенно прищуренные глаза, не совсем понимающие, что происходит вокруг.  Мори улыбнулся и слегка потер щеку мальчика большим пальцем, мягко лаская ее, в то же время смотря вниз с теплым чувством удовлетворения, нарастающим в его животе.  Его улыбка стала шире, более искренной в своей природе, когда он увидел волнение мальчика, то, как его глаза начали метаться в угол комнаты, глаза, казалось, зацепились за что-то там.  Мори издал смешок и наклонился, чтобы прижаться губами к мальчику, поцелуй был нежным и целомудренным и наполненным такой злобой и обещанием недоброжелательности, что у Дазая по спине пробежала сильная волна мурашек.  Мужчина полностью расслабился, наблюдая, как мальчик раскачивается и лихорадочно оглядывает комнату, видя вещи, незаметные для собственного глаза Мори, и мужчина не мог не обнаружить, что его забавляет поведение мальчика. В каком-то смысле он нашел это милым: первобытный страх и нервозность, адреналин - единственное, что удерживает его на ногах, несмотря на все те наркотики, которые он принял, в сочетании с недавними травмами и обычным отсутствием желания есть у Дазая, из-за чего он пугающе худ.  Непонимание в сгорбленных плечах мальчика, когда невидимые угрозы пугали его почти до кататонии, вызвало теплое покалывание в его животе, образовав узел.  Мори решил, что ему не следует надолго оставлять Дазая в замешательстве, поэтому он опустился на колени и поднял его, одной рукой поддерживая бёдра мальчика, а другой слегка придерживая его за спину. Инстинктивно Дазай обвил руками шею мужчины, находя какую-то опору, за которую можно было бы схватиться на случай, если он начнёт падать. Глаза Дазая снова начали закрываться, несмотря на то, что он боролся с этим, его усталость, казалось, выигрывала битву с большим преимуществом. Вскоре его оторвали от мужчины и тепла, которое он обеспечивал, и осторожно опустили на плюшевую кровать. Дазай сразу же начал расслабляться, дрожь стала утихать и он начал медленно, но верно ослаблять свою власть над сознанием, позволяя себе уснуть.  Кровать прогнулась, и рука потянулась к его поясу.  Трясущиеся руки Дазая, без сомнения, не шли ни в какое сравнение с сильными, крепкими руками Мори. Дазай с чувством апатии осознал, позволив своему телу оставаться мёртвым грузом, в то время как он смотрел вверх на потолок из попкорна, что сегодня ночью он, скорее всего, не сможет уснуть.  Сон - это ненадёжная, иллюзиорная штука.