Его жена — змея.

      Сейчас или никогда.       Рэндал опускается на колени, кладёт щёку на холодную исркящуюся лакированной белизной плитку и запускает руку под шкаф.       Сейчас или никогда.       Второго шанса уже не будет.       Рэндал, чихнув от поднявшейся пыли, неаккуратно подался вперёд, из-за чего очки слетели с переносицы и упали на пол, но он не обратил на это никакого внимания. Пошарив пальцами под дубовым экслюзивным шкафом, рыжик нащупал искомое и подтянул поближе к себе. Прошуршав по пыльному полу, из-под шкафа выскользнул целофановый пакетик, в который были завёрнуты два кусочка блестящих обоев. Рэндал снял пакет, развернул их. На пропахшей клестером внутренней стороне содранных где-то в зале обоев были неумелой мальчишеской рукой выведены извинения в том виде, в котором их себе представлял парнишка, ни капли не смысливший в том, как на самом деле извиняются друг перед другом муж и жена. От Лютера к Нане. От Наны к Лютеру. Авторства Рэндала. Сегодня вечером он планировал подбросить их под подушки брату и его возлюбленной, чтобы утром они, краснея, удивлялись такой милой случайности, что посмела сблизить их после такой ссоры. Рэндал написал их ещё утром, но всё никак не решался исполнить свою маленькую шалость. Не хватало смелости. А вдруг супруги поймут, что тут что-то не так? А вдруг они ещё не готовы пойти на перемирие?.. Рэндал, решив, что ещё подумает, так как времени у него предостаточно, снова скомкал кусочки, сунул в пакет и упрятал далеко под шкаф.       Ссора не обошла стороной никого в доме Айвори. Каждый уголочек, каждая пылиночка, поднятая чихом каждого из коточелов, были пропитаны напряжением и каким-то неуютом, который обязан быть прикрыт бархатной драпировочкой улыбок Наны и Лютера и дежурных разговоров с домашними о погоде и прочей херне, которая не имеет никакого смысла даже в тошнотворных small talks. Атмосферу тепла и семейного счастья нужно было поддерживать любой ценой, даже если от улыбки уже не становится светлей, а лишь трескаются засохшие от частых облизываний губы. Лютер уже мысленно делил имущество и придумывал, как убедить младшего брата остаться с ним в случае развода — тот ведь, по любому, ушёл бы с Наной. А за ним и Себастьян. А Ниену как-то слишком подозрительно нет ни до чего дела. А Нион вечно где-то на границе между домом Айвори и домом эмигрировавшей в Канаду русской семьи. И останется Лютер один у разбитой психики. Нана же потихоньку учила Рэндала правильно держать её под руку, выпрямлять спину и не кривляться на людях — готовила для себя достойного спутника. Но больше это было похоже на приготовление изысканного королевского блюда.

***

      Роберт всегда знал, что его удел — поправлять уши в самый неудобный момент. Поэтому именно сейчас, когда Майкл принёс ему что-то, что выудил из дома Айвори, и положил перед носом, Такеучи был занят. Никогда ещё он не видел блондина таким сосредоточенным, видимо, он раздобыл что-то действительно стоящее, но когда Роберт всё-таки поднял глаза на деревянный пахнущий мокрым днём стол, то глубоко разочаровался. Майкл с умным видом ждал реакции крысочела на два куска обоев и порванный полиэтиленовый пакет, в который заворачивают бананы.       — Майкл, — начал Такеучи, закатив глаза. — кому ты это приволок?       — Читай! — восторженно воскликнул тот, сунув Роберту под нос те самые блестящие обрывки.       Крысочел с минуту внимательно изучал содержимое записок, а потом как-то странно посмотрел на Майкла.       — Ты зачем взял чужое?       — Я не брал… Я случайно нашёл, — начал оправдываться он. — И хотел спросить… То есть, мастеру Лютеру больше не нужна та женщина?       — Да не он писал это, — отрезал Роберт, укоризненно покачав головой и закинув ногу на ногу. — Я видел его почерк когда грыз какую-то доверенность. Это, вон, мелкий и очкастый. Но дела это не меняет. По ходу, действительно не нужна. Я вчера слышал, как они ругались — аж крыша с дома слетала.       — А я где был? — перебил Майкл, просунув палец меж пуговиц на зелёной рубашке в клетку и почесав живот.       — Спал. А потом та без пяти минут змея целовалась с Ниеном на кухне, — Такеучи вздохнул так печально, словно разваливается его семья, а не семья того, в чьих стенах он живёт. — Как думаешь, как скоро они подадут на развод?       Майкл не знал, что ответить. Вроде бы он и хотел этого, а вроде и…       — Роберт… — крысочел вдруг начал говорить как-то непристойно тихо даже для обитателя щели между стен и сел на стул напротив Такеучи, теребя края рубашки меж пальцев. Из комнаты доносилось шуршание пластинки, что плавно вплеталось в степенную и спокойную мелодию, высекаемую грамофонной иглой. Какие-то духовые инструменты размеренно и ладно вторили изящным фортепианным рисункам. Нана сидела на диване, смотрела телевизор и курила трубку. Казалось, что музыка из граммофона, какая-то старинная, немного джазовая и пыльная, прекрасно дополняла как атмосферу в комнате, так и речь, лившуюся из телевизора.       — Майкл, у тебя всё хорошо? — поинтересовался Роберт. Майкл в самом деле вёл себя как-то странно в последнее время. Если раньше его нельзя было ничем угомонить чтобы он хотя бы не лез, куда не стоит, то в последнее время светленький стал непривычно задумчивым и очень уж рассеянным. Может, произошедшее после одной из его неудачных вылазок тому причина?       — Нет.       Такой короткий ответ заставил Такеучи сдвинуть брови к переносице, исказив лицо в гримасе искреннего беспокойства, и податься вперёд, положив на стол согнутые в локтях руки, затянутые в рукава чёрно-белой полосатой водолазки.       — Что стря…       — Кажется, случилось страшное, Роберт… — Майкл сделал паузу, чтобы подобрать слова, и вдруг посмотрел на Роберта так серьёзно, что у того по шее щекотливым галопом пробежал холодок. — Я начал испытывать чувства, которые не должен…       — Я тебя не понимаю! — сказал крысочел и стиснул зубы, чтобы не начать паниковать раньше времени. Ситуация с надвигавшимся, по всей видимости, геноцидом крысолюдей очень давила на него, безжалостно мотая нервы. Можно было бы подумать, что Такеучи накручивает себя, но беды не миновать — мышеловки, отравленная еда и озверевшие хищники явно не предвещали ничего хорошего.       — Я должен рассказать тебе кое-что, только пообещай что ты не будешь смеяться! — блондин упёрся взглядом в холодный шатающийся стол, чтобы не смотреть Такеучи в глаза — всё же ему так будет легче. — Меня трогала та женщина… Ну та, высокая блондинка, которой, помнишь, ты говорил мне не доверять. И прежде чем ты начнёшь спрашивать меня, — произнёс Майкл, наблюдая, как на лице Роберта проскальзывает с десяток эмоций — от гнева до сострадания. — я должен признаться, что с того момента и до нынешнего времени не было бы ни дня, чтобы я не думал об этом случае… Её руки, Роберт, её грозное шипение и сильные пальцы… — крысочел запутался в словах, так как сказать нужно было слишком много, но ещё и сказать так, чтобы Проблема Нынешнего Дня не ляснулся в обморок и понял суть сказанного. — Я почти на сто процентов уверен, что она знала, что делала, и… Понимаешь, Роберт, у неё есть муж и всё такое, но мне кажется, что они друг друга больше не любят.       — К чему это всё? — Такеучи вскочил со своего места, ударив руками по столу, от чего тот как-то жалобно заскрипел, а полоски света, пропускаемого из комнаты сквозь щели в стене запрыгали по его лицу и водолазке, делая её будто бы в клеточку. — К чему ты клонишь? Наше ли дело, с кем там спит этот несчастный канадец?       — Я говорю о другом, — спокойно начал объяснять крысочел, понимая, какие именно слова вызвали у Роберта такой порыв эмоций. — Думаю, не будь бы та женщина…       — Нана. Её, кажется, зовут Нана.       — Нана такой жуткой хищницей, я бы предложил ей руку и сердце в случае её развода… Понимаешь, — а пластинка в зале будто бы подгоняла музыку под мрачные откровения крысёнка. — я уверен, что эти поглаживания были не просто так. Даже сквозь стены её цепкие пальцы заставили меня почувствовать себя мужчиной и это было незабываемо, Роберт. Я боялся, я трясся, но я хотел. Хотел её больше, хотел всё, что она могла дать мне в ту секунду.       — Кроме своего желудочного сока змея тебе ничего не даст, — Такеучи грубо опустил Майкла с небес на землю, скрестив руки на груди и склонив голову в попытке размять шею. — Нашёл чего желать! Мало тебе раскиданной по углам отравы, так ты сам теперь лезешь к хищникам в рот. Ты ж знаешь, какие змеи соблазнительницы… — Роберт прищурил глаза и закивал головой в такт своим словам, сменив тон на саркастический. — Она тебе вот сейчас в уши зальёт про любовь, а потом поминай как звали! Думаешь вообще, что говоришь?       — А вдруг Нана не такая? — наивно захлопав глазками, возразил блондин. — Это мы, крысочелы, привыкли видеть её такой, а вдруг она тоже хочет любви, тепла и понимания?       Такеучи рассмеялся, а полоски света запрыгали по его водолазке и лицу, сделав их какими-то совсем монохромными и дрожащими, словно помехи на старой кассете.       — Любви, тепла и понимания? — переспросил тот. — Я тебе открою секрет, Майкл — если в тот момент, когда она щупала тебя там, — он ткнул пальцем на пряжку своего ремня. — она не смотрела тебе в глаза, то ничего хорошего из этого не выйдет! Хищникам не нужны твои нежности, понимаешь? Они приударят за тобой потому что ты вкусный и молоденький но никак из-за вот такой вот — Роберт развёл руки в стороны, показывая что-то огромное и необъятное. — любви! Это ж просто смешно.       — Значит ты не понимаешь меня! — стоял на своём Майкл.       — Знаешь, ты можешь мне сейчас здесь филосовствовать сколько тебе влезет, — Роберт, выйдя из-за стола, направился к выходу из норы, обернувшись на парнишу, который, в недоумении приоткрыв рот, активно шевелил мозгами, пытаясь выдумать, как же донести до Такеучи эту скользкую и противоречивую всем природным законам истину. — но держись от Наны подальше. Мой совет тебе. Считай, что это подарок.       — Спасибо, оставь себе, — огрызнулся Майкл, поняв, что Роберт настроен решительно против его «союза» с Наной. Он не понимал, как Проблема Нынешнего Дня, вроде умный и взрослый крысочел, мыслит так узко и однобоко. Почему-то Лютер, который, по сути, тоже мог бы стать добычей для Наны, смог на ней жениться, а Майкл, у которого есть (как он сам считал) все шансы на то же самое, останется ни с чем. Самое обидное, так это то, что крысёнышу даже в голову не пришло, что реальность совсем другая. Просто будучи каким-то одиноким, живущим в постоянном страхе маленьким существом, Майкл в этих грубых прикосновениях, которые и прикосновениями-то не были — всего лишь попытка подтянуть жертву к себе поближе, углядел нежность. Углядел желание Наны дать ему почувствовать себя мужчиной, лишиться того, чего все парни его возраста так спешат лишиться, ибо уже хочется им поскорее сбросить с себя эту плеву незрелости и неопытности.       Бедные, бедные обделённые вниманием мальчики!       Бедные, слепые, с влажными глазами и лёгким румянцем на сморщенных в улыбке щеках! Как же тяжело вам приходится!       Лютер, а ты ли случайно не один из них?       Жуткий вечер атласного притворства и вмятых вовнутрь искренних эмоций наконец настал. Айвори-старший, стоя в душе и натирая тело сладким гелем, всё думал и думал. Думал, как мерзко сейчас ему придётся. Как будут они с Наной после той кошмарной ссоры, осадок после которой останется ещё надолго у обоих, будут играть в счастливую семью, чтобы у других гостей не возникало сомнений в их благополучии. Быть вышколенными, идеальными, полностью состоявшимися в глазах других очень важно, даже важнее, чем быть такими на самом деле. А то что же это выходит — если во главу угла ставить эту самую искренность, которую сейчас восхваляют громче, чем Лукавый восхвалял запретный плод, то все вокруг, все эти люди с испепеляющими взглядами и безобидными, но жутко неудобными вопросами, замечания о которых делать «некрасиво», а отвечать на них ещё более не хочется, увидят, как на самом деле устроена жизнь за пределами их поля зрения? Перестанут видеть перед собой превосходного человека? Идол, эталон, совершенство? Нельзя! Ни в коем случае! Лечь костями, разбиться в щепки, переломать себя духовно и физически, но выковырять ухоженным и гладким ногтём на уставшем от погони за незримым идеалом лице слащаво-милую улыбку, но не упасть в их глазах. Они — судьи. Они — палачи. Они — миротворцы. Они должны думать, что у нас точно есть то, чего нет у них — полное удовлетворение. Всем. Даже если это не так. Да и как же можно показывать свои настоящие эмоции перед теми, кто должен видеть только самое красивое, самое парадное?       Капли алмазными потоками сбегали по спине, по ногам, по лицу. Лютер аккуратно массировал голову, вспенивая шампунь. Пальцы зарывались в ровную гладь чёрных волос, заставляя белоснежное безе вздыматься под мягкими рельефными подушечками, нежиться среди глянцевых мокрых прядей. Шматки мыльной красавицы, пришедшей смыть жирноту с волос высокого статного брюнета, под собственным весом падали в ванну, размазываясь пористыми лепёшками, вторя шуму воды, заключая в себе все тяжёлые мысли. Смыв с себя мыльную глазурь, Лютер вылез из ванны. Полотенце для ног расписали следы мокрых ступней и стекающих с тела капель. Айвори взглянул в зеркало на своё голое тело. Похожее на фарфоровый чайничек, — такое же гладкое, облитое невесомой глазурью, что придаёт свежести и заставляет хотеть облизнуть хотя бы носик, такое же изящное и уютно вписывающееся в окружающий интерьер — оно идеально отражало сущность мужчины. Вечно вытянутый по струнке, с превосходным водным балансом и в выглаженной одежде, он совсем забыл про свой внутренний комфорт. Нужно собрать Рэндала в гости.       Нана расчёсывала волосы, внимательно разглядывая себя в зеркале. Её лицу так не идёт эта печальная задумчивость — узенькие глаза защёлкиваются ещё больше, и создаётся впечатление, что эта высокая женщина смотрит очень уж недоброжелательно. Её раздражала одна только мысль о том, что им всем придётся целый вечер играть в идеальных гостей и в прекрасную семью, словно Нана и Лютер не послали друг друга вчера вечером самыми обидными словами — неужели они дадут окружающим увидеть, что они хуже их? Нана разложила завитые дорогой плойкой кудри по плечам, отделила одну переднюю прядь, совсем тоненькую и едва ощутимую, и начала заплетать из неё косичку.       Три прядки ритмично стыковались в аккуратные витки. Одна ложилась промеж двух остальных, потом вторая, третья, и так по кругу.

Раз. Два. Три.

      Присадив на получившуюся косу тоненькие шпильки с бриллиантиками на конце, Нана принялась за такую же прядь, только уже с другой стороны, где-то ближе к затылку. Ей вспомнилась их с Лютером свадьба, и почему-то вдруг стало очень тоскливо. Там тоже было очень много драгоценностей и жемчуга. Айвори поймала себя на мысли, что готова привести перед зеркалом весь вечер, только бы не встречаться с мужем лицом к лицу, не встречаться с причиной её душевной энтропии, в один момент так горячо полюбившейся. Но если она, Нана, просидит здесь целый вечер, то её в высшем свете сочтут невоспитанной мразью, которая не соизволила оторвать свой костлявый белый зад от вельветового дивана и поулыбаться едва знакомым людям, на которых в другое время было бы совершенно наплевать.       Спрятав лицо в ладони, Нана тяжело вздохнула. Почему, ну почему она такая красивая, и вынуждена так мучиться? Словно только одной ей в этой семье непривычна форма существования гуманоидной субстанции. Почему так сложно? Почему приходится постоянно выбирать?       Почему люди такие сложные?       Лютер неторопливо оправлял шёлковый накладной воротник, испещрённый кружевами, похожими издали на бугристость плечевой кости. Натянуть его намного проще, чем улыбку на лицо. Самое отвратительное, самое мерзкое — чувствовать себя покинутым среди людей, которые, по сути, должны быть тебе ближе всех. Горечь, будто от какой-то большой утраты, невыносимо больно жгла грудь. Лютеру не хотелось верить, что его жизнь, его прекрасная, милая сердцу, спокойная и уютная жизнь, пахнущая домашним теплом и волосами жены, превратилась в гадкую рутину, такт которой нужно держать только потому, что так надо. Во всяком случае, Айвори-старший утешал себя тем, что ещё не всё потеряно и, может, они с Наной помирятся.       — Нана, — в соседней комнате Рэндал ждал, пока Нана его причешет и поправит сзади воротник. — А мы Себастьяна возьмём?       — Думаю нет, — сухо ответила женщина, уже в десятый раз проводя расчёской по одному и тому же месту. — ему нужно больше спать, а после такого вечера он вряд ли будет засыпать спокойно.       — Может, ты просто не хочешь возиться с ещё одним? — с лёгкой руки предположил рыженький, уложив подбородок в ямку, что образовалась меж сложенных ладоней, и поднял глаза на Нану. У неё похолодело в животе. Он так невинен и так прав… Айвори до мурашек напугала эта прямолинейность, причём не вынужденная, а какая-то настолько очевидная, что даже до такого, как Рэндал, дошло беспрепятственно.       — Нет, что ты! Себастьяну действительно нужно отоспаться! — выгородила себя Нана, но скривила губы, услышав, как неискрене это прозвучало, и подумав, что младший снова всё понял.       Рубашки и плащи подпоясаны на талии ровным и строгим узлом, начищенные ботинки зашнурованы без единой погрешности, носы вздёрнуты, фразы заготовлены. Первым в машину садится Лютер, затем дверь откидывает Нана, и только потом, помахав провожающему их Себастьяну, на колени к жене брата запрыгивает Рэндал. В «Ламборгини» думать о плохом как-то спокойнее и романтичнее. А-ля «счастье не в деньгах». Но Рэндал о таком думать и не собирался. Наоборот, ощутив на своей талии руки Наны, служащие заместо ремня безопасности, ему захотелось зарыть свой курносый нос в её шубку из бурых тушек австралийских утконосов, с которых не срезали их плоские носы и перепончатые лапки, и вздремнуть, пока старший брат будет везти их до места назначения. Мотор тихо гудел каждый раз, когда подошва низких сапог Лютера с золотыми цепочками вместо шнурков касалась ровной покатой педали, а поворотники едва слышно цокали, когда маленькая рукоятка справа от руля дёргано опускалась вниз. Айвори в этот раз ехали абсолютно молча. Тогда, когда они ехали со свадьбы, никто особо не разговаривал в машине потому что Рэндал и Себастьян уснули. Сейчас Рэндал тоже спит, но молчат Лютер и Нана не только по этой причине. Слов как будто совсем не осталось.       Свет фар скользнул по указателю, и тут же озарил широкие ворота с кованой окантовкой. Приехали.       — Комочек, — Нана ласково потрясла рыжего за плечо. — вставай, мы на месте.       Потягиваясь и поправляя съехавшие на бок очки, Айвори-младший выпрыгнул из автомобиля и одёрнул свой парадный чёрный пиджак. Побежал к калитке, спотыкнулся и едва не упал. Оглянулся на старшего брата — тот степенно опускал кипенно-белую гладкую дверь с длинным выпуклым ребром, похожим на ость лопатки. Лютер не без отвращения поднял глаза на большую букву «Х», выгравированную в центре тяжёлых ворот. Заправив за ухо гладь угольных прядей, Айвори-старший нажал на маленьком прямоугольном ключе серебряную кнопку с закрытым замочком. Машина ласково мигнула фарами и невольно осветила шубу и ноги Наны, сделав их оранжевыми.       Враждебно пыхающий пряным гулом явств гостевой зал мгновенно утянул семью Айвори в свою цветасто-велюровую патоку. Куча денег, слёз и стенаний вгроханы в каждую из этих шёлковых складочек, чтобы сейчас могли они собираться именно на этих платьях и пиджаках именно на этом вечере. Рэндал ошеломлённо озирался по сторонам, еле успевая уворачиваться от чужих локтей и тянущихся к рыжей головке ладоней. Перед его лицом одна за другой, словно флажки на длинной верёвочке в цирке, мелькали самые разные ткани самых разных цветов и самые разные на ощупь. Хотелось протянуть руки, потеребить между пальцами, но они сменялись так быстро, что у Рэндала начала немного кружиться голова. Он очень боялся потерять Лютера в толпе — держась за его руку, было приятно тереться щекой о чью-то длинную юбку, что своим трением заставила волосы парня наэлектризоваться и немного задраться вверх.       Кивок — и осатаневшая толпа расступается перед четой Айвори как по щучьему велению. Они почётные гости, даже чуть почётнее самих хозяев дома. Лютер и Нана, как любые воспитанные люди, обязаны их поприветствовать и поблагодарить за приглашение. Нана, заправив за ухо тоненькую серебрящуюся в свете свечей косу, заплетённую из одной лишь передней прядки и утыканную жемчужными шпильками, отбивает подошвой начищенных ботфорт ритм сердечных сокращений мужа, который, чувствуя на себе тяжесть завистливых и похотливых взглядов, не мог не вытягивать шею и и напрягать спину, изгибая позвоночник в изящной осанке, чисто машинально. А невысокий каблук обуви Айвори словно чеканил её имя, высекая по полированному полу два простых слога, так похожих на лепетание кого-то маленького и милого:       На-на. На-на...       Хэдлессы были очень рады видеть эту семью. Джек сразу же расплылся в широкой добродушной улыбке, а Маргарет несколько раз подмигнула Лютеру так, что это выглядело не как кокетливая игра мышцами лица, а скорее как нервный тик. Подносы, на которых стояли головы Джека и Маргарет Хэдлессов, были натёрты до блеска, и казалось, что каждое движение мышц их лиц отражалось в этих самых подносах.       — Добрый вечер, Джек! Добрый вечер, Маргарет! — учтиво поздоровался Лютер и по привычке протянул Хэдлессу руку, но вовремя одёрнул себя и опустил её назад. Нана лишь кивнула. На секунду она подумала, что эти люди, головы которых сейчас восседают на этих золотых узорчатых подносах, могли бы её понять, ведь у них из своего — только голова. Ни тела, ни конечностей, лишь чистый разум, закованный в череп и обтянутый кожей.       — Здравствуйте, здравствуйте! — оба закивали так, что чуть не свалились со своих подносов от таких резких толчков и не покатились вперёд прямо под ноги гостям. — Рады вас видеть! Столько всего поменялось, не так ли?       — Да, существенно, — натянула улыбку Нана, понимая, что это было адресовано ей.       — Ваш мальчик так подрос! — продолжала оттягивать интригу Маргарет. — Он уже закончил школу?       — Нет, скоро закончу! — отозвался Рэндал выглянув из-за спины старшего брата.       — Скажите по секрету, у него есть подружка?       — Пока нет, но очень хочу, — рыжий хихикнул, спрятав носик в ладошку. Его немного озадачило то, что такие вопросы, на которые ответ по идее знает только Айвори-младший, Хэдлессы спрашивают у старших.       Нана стиснула зубы. Очень миссис сплетнице-Хэдлесс нужно это знать!       — Нана, Вы так похорошели! — растягивая слова, произнёс Джек. — Дайте угадаю, сделали пластику?       — Да, решила немного сменить образ, — улыбнулась женщина, решив, что такой ответ должен устроить этого прыщавого мудака, но тот никак не желал заткнуться.       — Просто прелестно выглядите! Сколько стоило? Долго отходили от наркоза? — он изогнул бровь и Лютер едва сдержался, чтобы не врезать Джеку по его лоснящейся жирной роже.       — Извините, но я бы не продолжал этот диалог дальше, Джек, — улыбнулся Лютер, позволяя Рэндалу повиснуть на его руке. — Всё-таки, это довольно интимные подробности, которые мы не обязаны транслировать на широкую публику.       — Читаешь мои мысли! — подмигнула мужу Нана. Гости обернулись. Шорох перешёптываний и изящный смех мгновенно смолкли и теперь сотни пар глаз испепеляли взглядом стоящих в центре зала. Мраморные статуи обнажённых богинь, подпирающие стены вдоль, вдруг распахнули глаза и начали наблюдать за происходящим. Золотые львы, развалившиеся в величественной позе по обоим сторонам от резного стола с подносами с головами хозяев дома, качнулись и напряглись.       Неслыханная дерзость — заявить о том, что тебе некомфортно.       — Простите, Нана, я просто поинтересовался, — помрачнел Джек, в Маргарет презрительно хмыкнула. — Не думал, что это вас так заденет. Причём это был простой вопрос…       — Нет, это был не простой вопрос, — Нана откинула волосы назад. — Это был вопрос, касающийся нашего благосостояния и моей личной жизни.       — Ладно, друзья, давайте не будем накалять обстановку! — визгливо хихикнула Маргарет, стрельнув глазами в сторону мужа. — В любом случае Вы, Нана, выглядите прекрасно и мы очень рады, что ваша семья сегодня с нами! Давайте выпьем за то, что сегодня здесь собрались такие прекрасные люди!       — За нас! — крикнул кто-то позади Лютера и тут же вверх взметнулась костлявая высохшая рука, сжимающая меж пальцев, что похожи на баварские колбаски, коктейльный бокальчик с «мартини».       — За нас! — подхватили остальные и в эту же секунду в зале, как по команде, раздались удары стеклянных стенок друг о друга. Лютер и Нана взяли с подноса по напитку как-то без энтузиазма — раньше у них это вызывало куда больший восторг. Высокий дворецкий, стоявший около столика с подносами, на котором стояли головы Хэдлессов, взял по бокалу в каждую руку и изящно поднёс их ко ртам четы, аккуратно позволяя им выпить. Мраморные статуи, изогнутые в самых разных позах, снова закрыли глаза и продолжили безмолвно подпирать стены. Лютер задрал голову и увидел сводчатый расписной потолок. Какие-то пухлые херувимы тянули ручки к женщине в красном гематии, мускулистые воины восседали на облаках, крылатые лошади, вставшие на дыбы, что словно подпирали каждый из сводов, будто бы в действительности махали своими розовыми перьями, создавая сквозняк. Айвори посмотрел на всё это, посмотрел на помпезную роспись, на имитацию лепнины на плинтусах, на нарочито божественные сюжеты что на картинах, что на посуде, что на потолке, и подумал, что ни капли от этих возвышенности, духовности и священности здесь нет. Зачем это всё тут? Это же натуральное кощунство! То, какую атмосферу эти фрески создают в настоящих цитаделях прекрасного, ни за что не получится привнести в эту яму лицемерия и притворной радости, хоть всё вокруг, включая лица гостей, этим распиши. В доме Хэдлессов смотрится убого.       К Айвори подошёл низкорослый водянистый немец, ведя под руку высокую фигуристую кудрявую даму с щеками насколько румяными, что издали они казались похожи на два спелых яблока, прилепленных на лицо этой женщины.       — Guten tag, Лютер! — прохрипел немец, покашлял и приподнял свой куцый котелок. — Рад Вас видеть. Guten tag, Нана! И Вас тоже видеть рад. Жаль, что после того, как мы побывали на вашей свадьбе, увидеться возможностей не представлялось. И кстати, хотели сказать, что ваша свадьба — лучшее, что случалось с нами с Матильдой! Das ist fantastisch!       — Прелестнейшее очарование! — завопила дама так, что Рэндал аж подскочил от неожиданности. — Особенно ваши клятвы, голубочки вы мои! Как вспомню, аж зубы болят от того, какие же вы оба шла-а-аденькие! — она, воспользовавшись худобой и вежливостью мужа и жены, протянула к их лицам свои рыхлые руки, звенящие от количества разноцветных браслетов, и потрепала Лютера за правую щёку, а Нану — за левую. — Ну, рассказывайте скорее, как у вас дела? Как быт? Как маленькие?       — Всё хорошо, у нас прекрасная семья! — сказала женщина и обняла Лютера, нежно поцеловав его в лоб и одновременно с этим подумав, что она сделала это потому, что должна, а не потому, что хотела немного побаловать мужа прикосновением своих губ. — Гармония так и хлещет через край.       — Именно, — подхватил Айвори-старший, и,спохватившись, что не достаточно хорошо изображает счастливого семьянина, положил голову Нане на плечо. — Я очень счастлив, что всё складывается так, как складывается!       Самая наглая ложь. Особенно в нынешней ситуации.       Почему-то каждый, кто хоть немного знаком с семьёй Айвори, чувствовал себя обязанным подойти и выяснить, как у молодых идут дела, и каждый, кто хоть раз в жизни видел Рэндала, обязательно лез к нему руками — погладить по головке, потрепать за ушком, пощекотать шею. Очкастик смеялся, прячась за старшего брата, и краснел, когда это делала особенно красивая женщина. Со своим ростом пубертатного суслика он едва доставал глазами до груди Наны Айвори, и этот аспект не мог его не смущать. Она сегодня была прелестна. Как и всегда, но на общем фоне бардово-сиреневого лоска, сверкающего своими позолоченными курильницами, и елейных восклицаний, Нана казалась тем, за чем все эти люди и гуманоиды так страстно гонятся — идеалом. Совершенством. Уперев руки в длинных белых, лайковых, расшитых золотыми нитями, что сплетаются в кокетливые лилии, перчатках в обрамлённые вельветовым платьем цвéта сочных слив бока, она заносчиво оглядывала пришедший люд, расправив острые ничем не прикрытые плечи, плавно перетекающие в ключицы, где плескались золотые цепочки и ожерелья с маленькими камушками. Холодный надменный взгляд хлестал каждого, кто под него попадал, но Рэндалу хотелось больше этого взгляда. Нана смотрела так же, когда они с Себастьяном ублажали её в постели, когда Рэндал делал это один, и поэтому для рыжего этот взгляд, для других пугающий и отталкивающий своим высокомерием, был мил и сладок.       — Комочек, ты чего застыл? — Нана протянула руку и почесала подбородок Айвори-младшего своими объятыми белой лайкой кончиками пальцев.       — На тебя смотрю, — честно ответил тот и отвёл взгляд в сторону миссис Хэдлесс — она стояла на своём серебряном подносе и клевала носом от скуки, потряхивая незамысловатой химзавивкой.       — Ох, и я на тебя… — вздохнула женщина, натянув перчатку чуть повыше и прикрыв ею добрую половину плеча. — Аж на душе светлее становится, когда на тебя гляжу, рыженький. Вон! — она указала на фреску, в уголке которого красовался мандаринововолосый серафим, сложивший крылья за головой. — На тебя похож, не так ли?       — Больше на Себастьяна, — подметил Рэндал и опёрся на стоящий позади него стол. — У них кудряшки одинаковые. А где тело его?       — Скрыто за крылышками. Вот когда сам превратишься в ангела, тогда и увидишь.       — А как в него превратиться?       — Прочти Библию, малыш. Наисветлейшее времяпрепровождение.       Рэндал похлопал глазками, снова поднял взгляд, посмотрел на серафима и подумал, что попросит Нану почитать ему Библию, когда они с Лютером помирятся. Сам он читать не будет — буквы так мило прыгают перед глазами, что так и хочется их облизать, съесть, собрать в ладошку хотя бы. Айвори-младшему хорошо жить в неведении — нет никакой инструкции по превращению в ангела в нашем мире.       Лютеру казалось, что чем дольше он здесь находится, тем сильнее на него давит всё вокруг. Уставленные зеркалами стены, мраморный пол, этот ажурный купол, а особенно люди. Сгущающаяся, словно тучи перед дождём, толпа вырвиглазных нарядов и прямых спин так и норовила укусить за руки, утянуть, утащить за собой в жирное месиво лака для волос, духов и одеколона. Айвори привык уже давно к такой обстановке, но почему-то сегодня ему было особенно тревожно. Нана, аккуратно держа его ладонь в своей, улыбалась всем гостям, придирчиво поглядывая на мужа. Живая музыка громыхала что-то степенное и низкое, и единственное, что хотелось делать под такой аккомпанемент, это расхаживать по дорого обставленному особняку, жеманно улыбаться и без конца поправлять волосы, изредка интересуясь у других пришедших, нравится ли им этот вечер. Рэндал, уже освоившись в этой обстановке, бегал вокруг устланных бархатными скатертями столов, собирая в рот оливки и виноград, не забывая про канапэ. Контрабас на балконе для оркестра ухал что-то только ему одному понятное. Вдруг рыжий, неосмотрительно завернув за одну из колонн, врезался в высокого блондинистого господина, с ног до головы наряженного в белые одежды. Как назло, тот сжимал меж пальцев рюмку самого красного вина, которое только подавали на этом вечере, и,благодаря Рэндалу, это ароматное сладкое полусладкое огромным бесформенным пятном распласталось на ослепительно-жемчужном пиджаке, затекая на белоснежную рубашку.       Гости снова ахнули. Любят они ахать по каждому поводу. Казалось, их изящные личики только и созданы для притворных восклицаний и удивлённых возгласов.       Блондин, слившись по цвету со своим костюмом, а затем и с вином, в ярости раскрыл рот и скорчил такую гримасу, что Рэндалу стало не по себе.       — Ой… — конфузливо улыбнувшись, промямлил он. — А у вас пятнышко на костюме!       — Что это за безобразие такое?! — зычно выругался господин, трясясь от злости. — Что это за беспредел? Я покупал этот сюртук специально для этого празднеста, а чей-то… — он зыркнул на Рэндала, чтобы подобрать слова в такт внешности своего «обидчика». — Маленький рыжий негодяй в один миг всё испоганил! Как можно — эти слова он уже выкрикнул куда-то в толпу. — воспитать такую неаккуратную обезьяну? Кто твои родители? Хочется посмотреть в глаза этим необр-р-разованым недалёким неандертальцам!       В наступившей тишине послышался звон маслин о золочёные тарелки — увлёкшаяся действом официантка нечаянно высыпала на верхний ярус этажерки больше, чем нужно, и поэтому блюдо превратилось в водопад из чёрных маслин. Все разом начали переглядываться, пытаясь найти кого-то рыжего, кто имеет отношение к пареньку в очках, а заодно на кого можно устремить недовольный взгляд и в очередной раз выгулять своё белое пальто.       — Можете больше не кричать, мистер, — подал голос Лютер, сделав шаг вперёд. — ибо это наш маленький рыжий негодяй.       — И сейчас с вами имеют честь разговаривать те самые необразованные недалёкие неандертальцы, — дополнила Нана. Они оба говорили так спокойно, словно обсуждали прогноз погоды на ближайший вечер, ещё более подогревая гнев господина в испорченном костюме.       — Ах, вот вы какие значит! — поставив рюмку на ближайший столик, тот ткнул пальцем в чету Айвори. — Вы, как вас там, господа родители, вывели вашего недоумка в приличное общество, так будьте добры объяснить ему правила поведения! Почему я вынужден тратить свои нервы на проделки вашего наглеца? Мне совершенно наплевать, что вам было его не с кем оставить, потому что вся ваша родня вас ненавидит именно по этому поводу, — он указал на Рэндала, который виновато поправлял очки. — но здесь не детский сад и этот праздник непослушания здесь абсолютно неуместен! Вот что я вам скажу, мистер и миссис Я-Вас-Впевые-Вижу, есть очень много замечательных методик по воспитанию, после которых ваша жизнь и жизнь всех окружающих людей станет в сотни раз легче именно потому, что ваше чадо начнёт направлять свою энергию в правильное русло и научится занимать себя чем-то более значимым, чем такое наглое вредительство!       Окончив свою гневную тираду, господин, пригладив волосы, посмотрел на чету Айвори, но они всё так же стояли, безразлично глядя на него. От этого сделалось не по себе — неужели этим двоим ни капли не обидно после всего сказанного в их адрес?       — А вы кто? — выдал Лютер после десятисекундного молчания. Это ледяное спокойствие и абсолютная уверенность в своей правоте до жути напугала каждого в этом зале.       — Что прости…       — Вы кто такой, чтобы так отзываться о моей семье и о нашем младшем члене? — поднял бровь Айвори-старший. — Кстати, спасибо Вам за комплимент — теперь я буду знать, что выгляжу старым настолько, насколько Вы могли позволить себе принять моего младшего брата за моего сына.       — Хотите знать, почему… — снова начал закипать господин, но Нана не позволила ему развернуться.       — И, к Вашему сведению, здоровое развитие нашего воспитанника стоит гораздо дороже, чем Ваши накрахмаленные тряпки.       — Рэндал может делать всё, что он хочет, потому что никто не имеет права ничего ему запрещать — он будет расти счастливым и полноценным человеком, а Ваши методики по воспитанию можете засунуть себе куда подальше — я не хочу, чтобы наш мальчик вырос апатичным моральным уродом, которого заботят только деньги и женщины, — добавил Лютер, хотя в глубине души ему хотелось абсолютно другого. Хотелось высказать Нане, что это она виновата в случившемся — набаловала Рэндала, хотелось сказать Рэндалу то, что ведёт он себя, мягко говоря, неподобающе, хотелось, в конце концов, плюнуть в рожу этому мудаку в уже не белом костюме за то, что испортил и так поганое настроение. Но держать лицо важнее, так ведь? Неужто ли начать отчитывать младшего при всех, тем самым показывая, что оба Айвори ой как хреново его воспитали? Кошмар наяву.       — И, к Вашему сведению, — улыбнулась Нана, прижав к себе рыжего и погладив по головке. — когда у Вас появятся дети, что, как я считаю, случится к великому сожалению, желаю Вам оказаться в точно такой же ситуации и прочувствовать на себе, что значит воспитывать кого-либо. Сразу, знаете ли, отпадут все претензии и недовольства.       — Но таким, как Вы, лучше вообще детей не заводить, — улыбнулся Лютер. — Вы, судя по Вашему поведению, реагируете неадекватно на мелочи, которые выеденного яйца не стоят, а дети их творят ой как много.       Рэндал сначала хотел извиниться перед господином за свою шалость, но услышав, что сказал старший брат, передумал, подаваясь назад, чтобы Нана смогла погладить его чуть ощутимее. Комочек подумал, что если они, Лютер и Нана, так сплочённо заступились за него, маленького и глупенького, за которого они оба несут ответственность, то значит всё налаживается. Господин, снова рыкнув что-то злобное, удалился куда-то по направлению к ванной комнате, а Нана посмотрела на Лютера и улыбнулась.       — Как думаешь, ради такого стоило на пять минут простить тебя?       Тот на эту реплику лишь хмыкнул и притянул жену к себе поближе. Гости заулыбались, видимо, не услышав, что Айвори только что сказала мужу, и едва не начали аплодировать. Никому из них не хотелось размышлять о том, что дома-то они скажут Рэндалу всё, что о нем думают, а может и не скажут. У них не будет времени — они снова будут заняты руганью между собой.       После этой сцены с вином и младшим братом Лютеру захотелось спрятаться куда нибудь пуще прежнего. А самое обидное — фраза Наны — никак не давала ему покоя, поддавая тревожного жару и не позволяя спокойно дышать. Неужели та всё ещё в обиде на Айвори-старшего? Он же уже всё объяснил! Хотя в глубине души Лютер прекрасно понимал, что такие слова и действия просто так не прощаются.       А вокруг люди. Люди, люди, люди. Ходят, шуршат носовыми платками, смеются, обнимают друг друга. Страшный сон любого светского человека — забыть улыбнуться своему давнему знакомому. Лютер понял, что у него начала болеть голова. То ли от мелькающих перед глазами ярких нарядов, то ли от шума и гама, то ли от выпитого «мартини». В самый неподходящий момент оркестр, до этого спокойно гудящий что-то себе под нос, взвизгнул скрипкой, грянул альтом, и завёл быстрый, вертящийся в воздухе, словно поднятое вихрем перо. Завёл в такой знакомой манере, акцентными нотами выводя то самое, милое сердцу:

Раз. Два. Три.

      Все гости разом замерли, заоглядывались по сторонам, а затем необычайно быстро слились в пары, сплетаясь своими пёстрыми нарядами друг с другом, и начали мелькать то тут, то там, неумело выводя вальсовые движения, увиденные когда-то по телевизору. Пышные юбки вздымались, словно волны во время шторма, поднимая сквозняк. Лютер отшатнулся назад и приложил ладонь к сердцу, словно проверяя свой собственный пульс. Нет, нет, нет! Только не сейчас! Только не это! Пропади пропадом! Катись к чёрту! Гори синим пламенем! Айвори-старшему захотелось закричать, замахать руками, вцепиться каждому из них в запястья — да что угодно сделать, лишь бы прекратили они этот вальс, лишь бы оркестр замолчал.       — Позвольте в этот чудный вечер пригласить вас на танец, Herr Ivory! — услышал он позади себя. Лихорадочно обернувшись, Лютер обмер от страха — Нана, растянув накрашенные алой матовой помадой губы в отвратительной приторно-издевательской улыбке, протягивала ему раскрытую ладонь, чуть наклонив корпус вперёд.       — Нет… — только и смог выдавить из себя тот, хватаясь рукой за голову. Женщина не стала его слушать. Ей ничего не стоило обнять мужа за талию, взять его правую руку в свою левую, немного подтолкнуть по направлению движения, и,глядишь, он сам начал податливо переставлять ноги, как того хотела Нана. Они танцевали. Как и все гости этого вечера. Как обычная счастливая семейная пара, которая решила «вспомнить молодость» и покружиться в вальсе. И только вглядевшись в их напряжённые лица и в слегка подрагивающие в нервной улыбке губы, можно понять, что что-то не так.       — Нана, тебе не кажется, что мы слишком далеки друг от друга для такого вальса? — скривил уголки рта Лютер, чувствуя, как рука Наны скользнула чуть ниже по его пояснице.       — Да что ты? Наша свадьба была совсем недавно, милый, и нет нужды себя так ограничивать! — прошипела женщина, обернувшись через плечо и лукаво подмигнув Рэндалу. Тот, облокотившись на один из столиков и таская себе в рот один за другим кусочки сыра с плесенью, смотрел, как мило старший брат и его жена возвращали милую искорку в свои отношения. Или только делали вид.       — Нана, пожалуйста, — взмолился Айвори-старший, понимая, что раз уж от этого разговора не убежать, то нужно начать его самому. — давай обсудим… Это… — выдавил он из себя, не в силах назвать вслух реальный предмет разногласия. — Мы же оба не хотим, чтобы всё прекратилось так, даже не начавшись, согласись. Я понимаю, что был не прав, и что много противного наговорил тебе тогда… — Лютер снова запнулся и на секунду ему показалось, что музыка вокруг потеряла свой ритм и из аккуратного сплетения фраз струнных и духовых инструментов превратилась в бешаную какофонию из визжащих высоких и протяжных низких звуков, а безэмоциональное лицо Наны, на котором играла одна лишь натянутая нарочито дружелюбная улыбка, только усиливало тревогу и ужас. — Я так перед тобой виноват! И я обязан был вести себя по-другому, но Нана…       Айвори замолчал. Оборвал фразу чуть ли не на полуслове, словно кто-то неведомый отсёк ему язык. Слова кончились — вот что это было. Даже если бы Лютер очень сильно захотел сейчас сказать жене всё, о чём думал в последнее время, у него бы не вышло. Наверное, это и именуют в народе как «нечего сказать».       — Знаешь, — женщина левой рукой подхватила мужа под поясницу, а правой схватила за запястье и резко дёрнула на себя, заставив ноги Лютера подкоситься, а его корпус прогнуться назад — худые тела супругов сомкнулись в изящном элементе вальса, которому поспособствовала грубая сила Наны Айвори. — так хорошо, когда ты молчишь. Делай это почаще, пожалуйста! — прошипела она прямо в ухо старшему, почувствовав, как от её горячего дыхания у мужчины по плечам пробежали мурашки. Она знала, что этой фразой добьёт его до конца, ведь Лютер был так рад, что нашёл ту, с кем всегда можно поговорить.       Наконец отпустив мужа, Нана, как ни в чём не бывало, сделала шаг назад и завела руку за спину, давая понять, что танцевать она больше не будет. Внутри у неё уже не было того смятения и ненависти, с которых начинался этот вечер — теперь осталось лишь желание отомстить Лютеру, уколоть побольнее, чтобы он испытал то же самое, что она испытала. Айвори-старший стоял на том же месте. Он чувствовал себя так, как будто его макнули лицом в грязь. Всё же так хорошо начиналось… Ну, раз Нана сама захотела всё разрушить, то какой смысл пытать продолжать резаться об эти осколки былого счастья?       — Вот так, умница! — одними губами произнесла женщина и, снова шагнув назад, скрылась в толпе и в этот же миг обернулась на рыжего. Тот восторженно зааплодировал, от чего даже его очки немного подпрыгнули на переносице.       — Нана, вы так здорово танцевали! — он подождал, пока та подойдёт поближе, и протянул ей кусочек дыни, насаженный на тонкую длинную шпажку. — Прямо как на свадьбе! Только даже лучше! А скажи — Лютер тяжелее, чем я?       — Ни капли, — весело произнесла Нана и взяла предложенную закуску, проехавшись подушечками пальцев по гладким розовым ногтям парня. — Вы с ним абсолютно одинаковые.       Музыка уже смолкла, оставив после себя только гул толпы и бурные обсуждения только что стихшего вихря вальса. Рэндалу вдруг захотелось пригласить Нану на танец, но он не решился — танцевать в тишине то ещё наслаждение.       — Нана, можно я тебе кое-что скажу? — спросил младший, заглянув в глаза своей любовнице. Та, сделав глоток шампанского, отодвинула от лица длинный расписной бокал и с удовлетворением посмотрела на мелкие пузырьки поднимающиеся со дна к верхушке.       — Говори.       — Когда мы с тобой играли во врача, я хотел не проверить твой пульс, а потрогать твою грудь. Прости, я отнёсся наплевательски к твоему здоровью, — рыжий потупил взгляд, смущённо захлопав ресницами.       — Не переживай, комочек, всё хорошо, — успокоила парнишку Нана и положила руку ему на плечо. — Ты молодец, что признался. Я тоже должна тебе сказать, — она положила подбородок на руку. — я тоже больше хотела коснуться твоих сосков, нежели узнать, как бьётся твоё сердечко. Поэтому не переживай.       — Ох, ладно, обещаю выбросить это из головы, — устало кивнул Айвори-младший, запустил пальцы в волосы, а затем вынул — кончики были чёрными как просроченные чернила для ручки. Рэндал обтёрся об скатерть.       — Хочешь приглашу тебя на следующий танец? — вдруг спросила Нана, и в артериях очкастого рыжего парнишки выстрелило по фенилэтиламиновой хлопушке. Вот она, та самая любовь! Вместо тысячи слов и слюней, стекающих на плечо партнёра во время совместного сна.       — Хочу! — пискнул Рэндал так, что окружающие невольно обернулись. Была бы возможность, младший бы завизжал от счастья, запрыгал бы на месте и обнял бы Нану не хуже, чем ремень из мумифицированного питона сейчас обнимает её талию.       — Если сейчас будет ещё один вальс, то мы потанцуем, — улыбнулась Айвори и потрепала комочка по голове. Рэндал захотел спросить, мол, а как же Лютер, но в последний момент осёкся. Вдруг Нана вспомнит про него и оставит младшего, а ему такое не надо.       То ближе, то дальше раздавался шум радостной и взбудораженной толпы. Айвори, отбивая шаг невысоким каблуком сапога, с каждой ступенькой становился всё дальше и дальше от мнимого празднества. Искрящиеся платья и отглаженные костюмы вызывали у Айвори-старшего не столько давящую и неприятную тревогу, сколько банальное отчаяние. Так грустно, так одиноко. Неужели он один, один из всей этой лощёной массы остался по-настоящему несчастен? Неужели его бросили в последний и окончательный раз? От этих мыслей внутри медленно и вяло, дрожа, проворачивался тупой ребристый нож. Метафорически, но Лютер сейчас был не против, чтобы кто-нибудь избавил его от этого кошмара. Нана. Сука. Айвори дал ей всё, что только мог дать. Оторвал от себя всё, что только можно было оторвать. А она бессовестно втоптала в помои всю ласку и любовь мужа, да ещё и взялась настраивать младшего брата против него, как думалось Лютеру. Вот сейчас возьмёт, подаст на развод и заберёт Рэндала восвояси, и никогда больше Лютер его не увидит…       Отгонять плохие мысли не хотелось. Сейчас как раз настал тот момент, когда мужчина был готов захлебнуться в самолично придуманном пиздеце, поплакать в подушку и накрутить себя вплоть до жёсткой истерики. Но как-то не вписывались рыдания, крики и обещания всем вокруг покончить с собой в настрой сегодняшнего вечера. Лицо держать нужно было даже наедине с собой пока ты в зоне приличного общества. И Лютер держался.       Толкнув от себя громоздкую деревянную дверь, Айвори вышел на улицу. Вечерняя прохлада лизнула нос и поцеловала в обе щеки своим нежным ветерком. Нежным, как руки Наны когда-то. Нежным, как Рэндал, когда он был маленьким и постоянно ходил хвостиком за старшим братом. Лютер тогда знатно с ним намучился, и,наверное, совсем бы угробил своё здоровье, если бы не женщина-змея, время от времени показывающаяся из подвала. Рэн-Рэн был сложным ребёнком, да и сейчас особо ничего не изменилось. Лютер шагнул на лестницу, что вилась из-под двери, ведущей на задний двор. Он у Хэдлессов был знатный — мощёная полированным мрамором тропинка, кусты цветущих роз и аккуратных лилий, летние домики, украшенный ползущим виноградом высокий гараж на отшибе, невысокая, но величественная, тонущая в неописуемо искусных лепнине и горельефах церковь, почти скрывающаяся в стене из высоких стриженных туй. В груди защемило и стало трудно дышать. Вытянутый деревянный крест казался чернее ночного неба, на котором, словно просыпанный неловкой рукой сахар, блестели звёзды. И на заднем дворе, отдаваясь внутри сладостной истомой, стояла самая обыкновенная ночная тишина — дом полностью поглощал все звуки вечернего бала.       Не оглядываясь на дверь, Лютер побрёл по тропинке. Имение семьи Хэдлесс были достаточно большим для того, чтобы немного прогуляться и развеять накатившую тоску, но не получилось — мозг снова начали грызть отвратительные мысли. Айвори сбавил и так неспешый шаг, ибо ему показалось, что его обувь слишком громко стучит, а ничего громкого сейчас не хотелось. Тропинка, извиваясь и петляя меж искусно убраных кустов и вплетённых в их ветви статуй, уходила куда-то вглубь сада, разливаясь вне поля зрения на две ещё более мелкие дорожки. Лютер подметил, что фонарей здесь почти нет и это очень странно для такого роскошного двора. Нагнетающая темнота пугала и была необычайно холодной, но не столько холодной по температуре, сколько по своему характеру. Вся усадьба была будто бы пропитана этим безразличием, притворством, всеобъемлющим хладнокровием. «Пригласите нас к себе, мы будем образцовой семьёй и будем прекрасно дополнять ваш вечер, главное — не позволять никому узнать правду». Лютер оглянулся — белокаменная девушка, расчёсывающая золотистые волосы в кустах шиповника, безмолвно улыбалась Айвори-старшему. Чуть ускорив шаг, он направился вдоль тропинки. С двух сторон пролетали статуи в самых разных позах и за самыми разными занятиями — держащие кувшин с водой, собирающие виноград, читающие толстые и умные книжки. Сколько же этих статуй здесь? Сколько же бабла Хэдлессы отвалили за них? Наверное, на эти деньги можно было бы осчастливить не одну, а двух женщин-змей. И что с того? И стали бы они как Нана — бездушными меркантильными суками, плюющими на всех с высоты своего состыкованного с головой тела. Так думалось Лютеру, когда последняя статуя миновала поле его зрения. Впереди — плохо освещённая тропинка, так манящая ступить на неё. Айвори сделал шаг — и вот он уже был готов разрыдаться. Тревога била в грудь, тяжко заламывая рёбра и заставляя жалко хватать воздух ртом.

Нана!

      Одно имя, четыре буквы, а столько боли…       Она даже не заметила, что Лютер ушёл. Она осталась там, с Рэндалом, и сейчас закружится с ним в том вальсе, в котором достоен был с ней кружиться лишь один Лютер Вон Айвори.       Какой кошмар!       Кто виноват?       Пыльный звонарь в пропахшей ладаном звоннице ударил в колокол раз. Два. Три. Церковь разошлась гулким железным перезвоном, так благоговенно отзывавшимся внутри, но в то же время так нагло разорвавшим вязкую полуночную тишину.       Бледное лицо и такого же цвета жилистые запястья Айвори-старшего в темноте смотрелись жутко. Ему вдруг захотелось убежать, спрятаться, зарыться в землю чтобы никто его там не достал, чтобы снять с себя всю ту ответственность, которую они с Наной не смогли вынести. Пахло рекой. Колокольный звон забивался в уши, растекаясь на разные лады, словно напоминая, что человек никогда не может быть один — с ним Бог. Лютер зашагал быстрее, не заметив, как сбилось дыхание. Темень давила, стелясь сбоку от тропинки гладью длинного и узкого рва с водой, что своим серым платком стоячей воды опоясывала островок с возвышающейся на нём четырёхколонной ротондой с резной крышей. С одной из колон на мужчину смотрела изящная камея с кокетливо задранным носиком. Мельком взглянув на неё, ему показалось, что она похожа на Нану.

Нет! Не сейчас! Не здесь! Не Нана!

      «Господи, спаси и сохрани её грешную душу, но оставь, оставь меня в покое!»       Едва не запнувшись носком сапога о чуть выступающий камешек, Айвори сорвался на бег. Он не знал, куда ему бежать и зачем, да и глупо выглядит такой солидный мужчина, что несётся куда-то, словно опаздывающий на урок мальчишка, но убежать — единственное, что сейчас могло спасти. Подальше, туда, где не пахнет одекелоном и «хьюго», где был тот мир и уют, который был у Лютера когда-то, которым он грезил, о котором молил, стоя на коленях, и который он так глупо потерял. Среди перезвона десятков маленьких изящных колокольчиков набатом раздавались тяжёлые удары большого медного колокола, от которых всё сжималось внутри. Они словно напоминали о всех совершённых грехах, заставляли покаяться, заставляли принять искупление и смело ступить на путь мученичества. Айвори на бегу перекрестился. Он бежал вдоль заполненного водой рва, по правую сторону — схоронившаяся в яблонях ротонда на небольшом островке, по левую — густые кроны туй. А звонарь всё бил и бил в колокола, а чернь всё сгущалась и сгущалась вокруг несчастного, потерявшего последнее, мужчины. И ничего уже было не нужно — ни «Ламборгини», ни «DIESEL», ни «birkin' «, ни операция для Наны. А если бы этого всего не было, если бы они тогда не решились, то что?       Это всё твоя вина. Твоя. Твоя. И твоя. Если бы не ты, Рэндал бы рос в нормальной семье. Если бы не ты, Нане не пришлось бы ломать свою животную сущность об коленку. Если бы не ты, сапоги с позолоченными цепями не скользили бы по влажной почве, когда нога слетает с тропинки.       Ров всё тянулся и тянулся. В груди бешано трепыхалось сердце, норовя в клочья порвать лёгочную плевру. Волосы Лютера растрепались, рубашка вылезла из брюк, цепочки на сапогах спутались друг с другом. Жалкий у Айвори был вид. Он выглядел ужасно напуганным чем-то, но никто, даже сам он, не мог понять, чем именно. Колокольный перезвон был уже где-то позади, когда мужчина выбежал к неотёсанному бурелому, от которого, по-видимому, ограждал усадьбу тот самый высокий кирпичный забор, но эти неухоженность, неприглядность и хаос всё равно смогли просочиться в эту обитель изысканности в месте, где забор пока ещё не достроили. Тут Айвори и остановился, уперев ладони в колени и уронив подбородок на взмокшую грудь. Лес впереди выглядел жутко. Жутче, чем доносящиеся сзади колокола, которые в ночной тишине и темноте звучали вообще не так, как звучат обычно. Звучали с тоской, тревогой и тяжестью, словно желая раздавить своим густым звуком. Лютер оглянулся. Ротонда, ров и статуи были далеко позади. Он нашёл это странным, ведь ещё минуту назад ему всё это казалось на расстоянии вытянутой руки — он не мог так далеко убежать за такое короткое время!       Что-то странное творится.       Наплевав на отглаженные брюки, Лютер опустился на землю. Он устал. Устал бежать, устал притворяться, устал что-то кому-то доказывать. Почему-то здесь — между буреломом и усадьбой, на границе двух миров — ему сделалось необычайно спокойно, будто кто-то большой и всемогущий вытащил из его головы все боязни и страдания, скомкал и швырнул в водную гладь.       Перезвон смолк.       — Тебе не холодно?       Звонарь покинул звонницу.       — Рэндал? — Лютер дёрнулся всем телом, резко обернувшись назад. Столько вопросов — от «почему он здесь?» до «как он здесь оказался?». Сзади — пустота. Айвори закрутил головой по сторонам. Не может он прямо тут сойти с ума, это было бы так бытовушно и непоэтично. Даже никто не мелькнул за кирпичным скелетом забора. Печально.       — Рэндал? — мужчина поднялся с земли и направился к недостроенному выгрызку забора, так сильно портящему всю красоту усадьбы. Но за ним никого не было. Этого не может быть! Лютер точно что-то слышал!       — Рэндал? — снова позвал он, и вдруг в голове его необычно ясно возник образ младшего брата, словно кто-то показал ему фотографию. Появился и пропал. И Айвори не поверил своему сознанию, явившему этот невероятно похожий на него облик. Рэндал стал таким взрослым? Так вытянулся? Так возмужал? Так осторожно скруглились все его ребяческие уголочки на теле, так красиво покрыло их достаточное количество витаминов и минералов? Лютер вздрогнул. Он стареет?       Снова стало страшно.       Может, потому Нана и…       Нет, нет! Это бред! Это всё бред! Полный бред!       Нужно возвращаться. Как бы ни хотелось, как бы ни было тяжело. Здесь нигде нет покоя, и пора бы уже с этим смириться. По крайней мере, в этой давящей темноте и с мерещившимся голоском младшего брата у Лютера гораздо больше шансов действительно тронуться мозгами на фоне такого стресса. Во второй раз уже спокойно проходя мимо ротонды, Айвори-старший почувствовал, что ему жутко захотелось спать.       Нет ничего ужаснее, чем лишние конечности.       Последнее, чего хотели супруги — впутывать в свои разборки младших членов семьи, но не сделать этого было бы очень трудно. Рэндал и Себастьян в какой-то степени сами и устроили эти передряги. Своими невинными глазками, хорошенькими моськами и искренними эмоциями разрушили брак Лютера и Наны, сами того не подозревая. По крайней мере, такая мысль время от времени приходила в голову Нане.       Себастьян, к слову, с хозяином разговаривать перестал. Долго Рэндал не мог понять, в чём причина такого бойкота, пока не стал случайным свидетелем того, как Куриные Ножки рыдал в ванной, утирая слёзы синим полотенцем Ниона. Айвори зашёл случайно — Себастьян просто забыл щёлкнуть замком двери.       — Себастьян! — Рэндал подбежал к питомцу и присел рядом с ним на корточки, заглянув тому в глаза. — Чего ты? Что случилось?       Себастьян сейчас видеть Рэндала был совсем не рад. Будто он не знает, что!       — Ничего! — капризно выкрикнул кудрявый и оттолкнул от себя младшего. — Уйди отсюда!       — Ну Себа… — сострадательно начал тот, но парниша, видимо, решил высказать ему всё накипевшее за всё время, пока они делят жену Лютера.       — Что случилось?! — передразнил Куриные Ножки, а затем глухо высморкался в руку, зажав одну ноздрю, и,открыв кран, смыл вязкое содержимое носовой полости с ладони. — Хорошо тебе танцевалось с Наной?       — Да мы не танцевали, мы не успели, — Рэндал постарался оправдаться, нахмурив брови и не понимая, зачем Себастьян так себя накрутил. — Ты из-за этого развесил сопли? Мог бы и получше причину найти. Сам придумал — сам заплакал, молодец.       — Знаешь, Рэндал, — Себастьян встал с края ванны и, круто развернувшись и едва не ударив рыжего головой в нос, быстрым шагом вышел из ванной, злобно посмотрев на парня. — ты уже заебал тянуть одеяло на себя! Пиздец, я уже не знаю, как мне разговаривать с тобой, — он утёр слёзы с покрасневших щёк. — Лютер всё покупает тебе, Нана выбрала тебя, даже, блять, Нион с Ниеном тебя не гоняют! Нравится тебе выслуживаться перед, вообще-то, нашей — тот сделал акцент на этом слове. — женщиной? Обратили на тебя внимание? Молодец, сиди радуйся! Может, меня вообще из дома вышвырнешь, раз я уже не нужен?       — Что это за бред? — Рэндал сделал шаг вперёд и схватил Себастьяна за запястье, чтобы у того было меньше шансов вырваться — за свои слова надо отвечать. — Кому ты там не нужен? И не перед кем я не выслуживаюсь! Я же не виноват, что больше понравился Нане! — он горделиво откинул волосы назад, прекрасно понимая, что этим разозлит Куриные Ножки ещё больше. Тот на этот финт ушами резко дёрнул руку, за которую держал его Рэндал, заставив разжать пальцы, и со всей силы толкнул его в грудь. Всё произошло так быстро, что тот даже не успел что-то предпринять, и ему ничего не оставалось, кроме как повалиться назад. Послышался звон стекла и треск разошедшегося ДСП — Рэн-Рэн, не удержав равновесие и влетев своей хрупкой спиной с выступающими остистыми отростками в матовые вставки на двери в ванную комнату, заставил стекло осыпаться на пол, а облицовку треснуть, нагло дав понять, что под красивым и элитным покрытием скрывается самая обычная труха. Себастьян даже сам удивился тому, что так умеет. На секунду ему стало радостно — наконец-таки, за все годы унижений, показал этому очкастому выскочке, где его место.       Вместо расписного сатината на двери теперь красовалась огромная «рваная» дыра с неровными и острыми краями.       — Ах ты дрянь! — Рэндал, будто бы и не заметив, что на его позвоночник пришёлся нехилый такой удар, вскочил на ноги и, в два прыжка оказавшись около Себастьяна, схватил его за мягкие оранжевые кудри и ударил по лицу. — Я тебя сейчас в клочья порву! — с этими словами Айвори-младший, пнув Себастьяна по голени, вцепился в его тонкую шею. В сонной артерии ухнула кровь. Кадык будто бы вжался в пищевод. Куриные Ножки, почувствовав, как костлявые пальцы сдавливают дыхательное горло, пустил в ход ногти.       Рвать. Пинать. Вырываться.       — Мразь! Уйди! — Рэндал отнял ладошки от шеи противника и отшатнулся назад, закрыв лицо руками, когда Себастьян буквально поцарапал отросшими и местами ребристыми ногтями по его веку и щекам. Миллиметр — и младший остался бы без правого глаза. Воспользовавшись моментом, Куриные Ножки пнул Рэндала в живот.       Лютер выскочил из кухни прямо с ножиком в руке. На звон стекла он всегда реагировал очень остро — привычка, оставшаяся после очень активного детства Рэндала.       — Нана! — первым делом позвав жену и бросив нож куда-то на ковёр, он бросился разнимать мальчишек, которые, войдя в раж, били, царапали и кусали друг друга во всю дурь. Себастьян, ещё два раза обозвав Рэндала всеми матерными словами, которые он только знал, сжал кулак и въехал оппоненту по носу. Очки слетели на пол и разбились вдребезги, да ещё и оказались щедро придавленными телом кудрявого парня, которого Айвори-младший за такую проделку повалил на пол. Пытаясь удержаться на ногах, Себастьян схватился за футболку рыжего. Хлопковая ткань разошлась с таким противным звуком, который обычно сопровождает порчу чего-то очень дорогого.       — Попр-р-робуй только! Сука!       — Я тебя убью!!! Ты не встанешь отсюда!       — Рэндал! Перестаньте! Себастьян! — прибежавшая с заднего двора Нана схватила Себастьяна под плечи и попыталась поднять, но не вышло. Заместо этого Айвори-младший, не успев различить, где заканчивается тело Куриных Ножек и начинаются руки Наны, вцепился зубами в запястье женщины.       — Нион! Ниен!       — Прекратите! Рэндал!!! — Лютер, увидев, что без грубой силы тут никак, резко схватил Себастьяна за талию и дёрнул на себя, чтобы хотя бы отодвинуть от разъярённого Рэндала подальше. Подоспевший вовремя Нион заломал ему руки, так как тот, норовя вырваться и продолжить драку, два раза чуть не въехал в челюсть Айвори-старшему.       — Сука! Отпусти!.. Блять! — Куриные Ножки всё никак не мог успокоиться, наблюдая за тем, как Нана с помощью Ниена притянула к себе Рэндала и зажала его запястья в своих ладонях, заставив рыжика выкручивать себе руки в попытках освободиться. Ниен помог женщине совладать с разошедшимся мелким, не взирая на то, что из носа его хлестала кровь, который было почему-то очень много, — видимо, Себастьян успел разбить ему не только нос — и почему-то была она и на полу, и на одежде парней, и на разбитой двери.       — Я тебе не оставлю этого так, понял? — кричал Куриные Ножки, пока коточел вытирал ему лицо рукавом своей белой толстовки. — Нана будет моей!       — Отсоси! — Рэндал слизнул кровь с разбитой губы. — Тебе не видать её! Я всё для этого сделаю! Я заслужил Нану! А ты нет!       — Рэндал, Себастьян!       — Ай… Мне больно! — Куриные Ножки оставил попытки продолжить драку и заплакал от рассекающей лицо боли, тем самым заставив Лютера подхватить его на руки. — Т-ты урод! Я тебя не-не-ненавижу! А-ай! Нана, у меня всё болит!       Нана взяла рыжего на руки. В голове пронеслась мысль, что это точно из-за неё.       — У него не болит ничего! — Рэндал снова рванул вперёд, но ощутив резкую боль в левой лопатке, тоже заскулил. — Нана-а! Нана!..       — Господи, сколько тут стекла! — женщина беспокойно обернулась на дверь в ванную, а затем перекрестила Рэндала. — Мальчики, как же вы так? Как вы могли разбить?..       — Это о-он! — Рэндал указал пальцем на Себастьяна. — Он меня толкнул!       — Потому что ты лезешь к Нане! — выпалил Куриные Ножки, в очередной раз махнув кулаком в сторону хозяина. — Почему трахаемся с ней мы оба, а на вечеринку взяли тебя?       — Что? — Лютер, совсем уже потерявшись, посмотрел на Себастьяна, а затем на Нану, которая зачем-то качала Рэндала на руках, пытаясь успокоить его как маленького. То есть, там ещё и Себастьян был?       — Лютер, это… — попыталась объясниться женщина, но Рэндал её перебил.       — Нана, у… У меня с-спина болит!       — Ты спиной ударился об дверь? — она, чуть не плача, оттянула порванную футболку в сторону и едва не свалилась в обморок от страха — вся спина рыжика была усеяна непонятной глубины царапинами вперемешку с веснушками, что теперь были покрыты кровавой пеленой. Обошлось только этим — осколки, слава богу, в коже не застряли.       — Покаж… Боже! — Айвори схватился за сердце. — Давай промоем срочно! Нион, Ниен, соберите стекло! Помойте пол! Gott! Здесь же всё в крови!       — Пойдём на улицу, — Нана направилась к выходу из дома. — я не пойду в ванную — там кругом стекло.       Они вышли на обветренный сладким летним бризом задний двор. Коточелам ничего не оставалось, кроме как убирать следы погрома. Картина была ужасающая — кровь, стекло, разбитые очки. Гуманоидные мальчишки дерутся точно так же, как и обычные.       — Капец, — Ниен собрал веником оставшиеся широкие осколки и высыпал в пакет, стоящий у его ног. — ты знаешь, что дверь такая сорок штук стоит?       — Малой крупно влетел в прямом смысле слова, — усмехнулся Нион, вытирая тряпкой кровь с паркета в коридоре.       — Чё вот теперь делать? — сетовал коточел на непослушных и избалованных рыжих парней. — Я как-то не очень хочу, когда моюсь, своим болтом трясти перед всей семьёй, которая ещё и за едой сидит.       — Пф! — Нион прыснул в кулак, прокрутив в голове давно заезженную шутку. — А у тебя есть чем трясти-то?       — Да ты юморист! — Ниен тряхнул пакет так, чтобы осколки утрамбовались и освободили место для новых, а затем начал подметать мелкое стекло. — А если по серьёзке, я больше чем уверен, что это у нас мальчики Нану не поделили.       — Я слышал, не глухой, — коточел мрачно вздохнул и в очередной раз провёл тряпкой вдоль одной из белых ламинатных досок. — Представь теперь, что ей Лютер вывалит за закрытыми дверями! Они ж оба с ней успели покувыркаться… Кошмар конечно. У нас быт уже давно скатился в какой-то пиздец, как по мне.       — Нане спасибо скажи, — осколки скребышали по полу, а веник тщетно пытался перегнать их через совок. — Бля, сидела бы она, конечно, как сидела — где тепло и темно. И Лютера бы ежедневно ебли как он хочет, и Рэндал бы уроки учил вместо того, чтобы женщинам в трусы лазить, и Себастьян… — Ниен утёр пот со лба, выпрямился и потянулся. — Сам знаешь.       — Я только одного боюсь, — Нион макнул тряпку в таз, от чего по и без того серой воде пошли грязно-красные разводы, выжал, и снова принялся вытирать пол уже больше для вида, чем для пользы. — что у нас со Златой, не дай боже, будет вот такое вот. Ты даже не представляешь, как мне страшно, что нас будет так же колбасить, как Лютера и Нану щас, и никто ничего не сможет сделать… — он посмотрел на Ниена, который, оставив совок, внимательно слушал товарища и понимающе кивал, едва заметно склоняя мягкие уши. — И нам придётся тупо догнивать рядом друг с другом из-за какой-нибудь финансовой или юридической хуеты, которая будет держать нас на одной жилплощади. Ну или из-за детей.       — Коточелики… — произнёс Ниен, удивившись, как мило это слово звучит попробуйте произнести вслух — Маленькие коточелики. Вы уже придумали им имена?       — Нет, не стали. Пока ещё рано.       Нана подставляла трясущуюся руку под шланг, набирала воду в ладонь и поливала спинку Рэндалу.       — Ну всё, всё, рыженький, ну всё! — приговаривала она таким тоном, в котором смешивалось две эмоции — Нану это очень умиляет и Нана сейчас расплачется. — Больно? Тебе больно? Не плачь, всё хорошо! Сейчас помоем, йодом помажем…       — Не-е-ет! — запищал Рэндал, услышав слово «йод». — Не хочу й-йодом! Не буду!       — Комочек, ну как же? — поддалась на капризы Нана. — Ранки должны заживать, да? Должны заживать!       Лютер, уже закончив отмывать лицо Себастьяна и обработав разбитые его губы, бровь и нос, держал его на руках и ходил взад-вперёд вдоль гаража, покачивая парнишку. Тот уже пришёл в себя, всё ещё будучи обиженным на Айаори-младшего, поэтому просто обхватил руками шею Лютера и послушно думал о своём поведении.       — Себастьян, расскажи мне, что у вас там всё-таки случилось? — старший провёл рукой по голове питомца.       — Всё как обычно — Рэндал начал меня задирать, — пожал плечами Куриные Ножки. — Только в этот раз я решил дать отпор. Пусть знает, как лезть ко мне.       — Что он тебе сказал? Обидное что-то?       Себастьян не знал, что ответить. Не рассказывать же Лютеру настоящую причину их с младшим раздора.       — Да так, как обычно… — попытался отмазаться кудрявый, но Айвори не дал ему уйти от неприятной беседы.       — Себастьян, скажи мне честно, — Лютер строго заглянул в его зелёные глаза. — За «как обычно» не толкают на стекло. Расскажи правду, пожалуйста. Я же не буду тебя ругать, просто хочу понять, что произошло!       — Спроси у Рэндала, — пробурчал Куриные Ножки и начал вырываться из рук Айвори-старшего, намекая, что хочет на землю. — Он тебе и расскажет всё в подробностях.       Раз рыжий виноват, пусть сам и расхлёбывает кашу, которую заварил.       Лютер не стал больше вытягивать из Себастьяна что-то по поводу его отношений с Наной. Он уже давно понял, что жена променяла его на хорошенького парнишку в веснушках, но чтобы на двух… Когда же, интересно, она успевала?

***

      — Давай поговорим как нормальные люди.       Эта просьба с уст Лютера прозвучала так тупо и жалко. Очередная попытка вернуть назад былой вкус к жизни.       — Мы не люди, — сухо бросила Нана, качнув ногой.       — Ну что, у кого из них больше? У Рэндала или у Себастьяна? — поднял бровь Айвори-старший, садясь в гроб рядом с женщиной.       — У Рэндала, — ответила Нана так, как будто это был самый обычный вопрос. — Себастьян даже тут ему уступает. Видно, что у него ещё молоко на губах. А Рэндал уже более сформировавшийся. Ну в смысле как мужчина.       — Это он в меня. Я тоже рано повзрослел в этом плане. И чего ты в них нашла?       — Они милые и забавные. И сладкие. И, возможно, вкусные. Не приставай ко мне. Ложись спать.       Лютер послушно выключил свет, лёг под одеяло и отвернулся к стенке — ждал, пока жена обнимет его сзади, как обычно это делала. Но в этот раз талия его мёрзла без привычной тонкой руки, нежно её обвивающей. Было обидно. Разве можно так резко поменять своё отношение к человеку, который когда-то был безумно любим?       Нана начала серьёзно задумываться о том, чтобы «уйти» к Рэндалу. От таких размышлений разрывало на куски. А если Рэндал не оправдает её ожиданий? А если Лютер не перенесёт такого удара? А если их семейная жизнь совсем пойдёт под откос? Если бы перед Айвори не стоял такой выбор, она бы давно выбросила своё свидетельство о браке и перетащила бы свою подушку в гроб к Рэндалу. Но есть от-ветст-вен-ность, которая никуда не денется.       Думая о подобной чепухе, Нана возвращалась с покупками из магазина. Мальчики (все, включая коточелов) давно грезили о яблочном пироге, и сегодня женщина решила этим заняться. Хотя бы что-то, что отвлечёт от происходящего и позволит вернуться в прошлое. Так хотелось хоть на минуту почувствовать то, что было на душе у каждого в те светлые моменты — Нана впервые приготовила блинчики на всю семью, Лютер забирал её из клиники после операции, Рэндал подносил кольца молодым, а все вокруг с замиранием сердца следили за каждым его шагом. Нож легко входил в черенок красного сочного яблока, проворачивался, перемалывая в кашу всё содержимое серединки фрукта, и так же легко выходил назад, вываливая в подставленную тару вырезанные внутренности. Такие монотонные движения просто заставляют погрузиться в свои мысли. Нану больше всего бесил тот факт, что Рэндал, который вынужден по ночам слушать сначала ругань, а потом стоны старшего брата, подсознательно будет строить свои отношения в будущем также. Зачем Нане второй Лютер? Может, только поэтому она ещё не ушла от мужа. Под ложечкой неприятно засосало. Замкнутый круг какой-то. Причём смехотворный и наимерзейший.       Отправив пирог в духовку и заведя таймер, Нана прошла в зал, села на диван и закурила. Она даже не стала переодеваться в домашнюю одежду — было лень. Всё-таки, стаскивать с себя эти тряпки, отпаривать, вешать на вешалку, да ещё и потом закрывать дверцу шкафа требует сил, которых у женщины и так не было. Процедив пар через зубы, она откинула голову назад. Лютер должен был вернуться совсем не скоро, но Нане от чего-то хотелось, чтобы тот задержался подольше. Видеть его не очень хотелось. За всё это время эти двое знатно успели наплевать друг другу в души.       Рэндал выбежал из спальни, сбежал вниз по лестнице, прогладив перила мягкой ладонью, и, увидев Нану в зале, радостно запищал и понёсся по направлению к ней. День у рыжика был сегодня отменный. Ранки на спине почти перестали болеть — Ниен вызвался помочь и зализал их своим гладким человечьим языком, смоченным в кошачьей слюне. А утром они с Лютером ездили за новыми очками, и через две недели у Рэндала на переносице будут оправы лучше прежних, поэтому за это переживать даже не было смысла.       — Угадай кто! — он неслышно подкрался к Нане сзади и накрыл её глаза своими тёплыми руками. От этого жеста настроение Айвори резко взлетело вверх, и ей показалось, что внутрь плеснули что-то тёплое — так хорошо стало.       — О нет! Меня похитили! Кто же это сделал? — засмеялась Нана, наигранно пытаясь вырваться из цепких лап «преступника». — Меня нельзя похищать! Меня дома ждёт комочек!       — Сюрприз! — рыжий отпустил любимую и, перегнувшись через спинку дивана и заставив обивку сморщиться, посмотрел на женщину и хитро улыбнулся. — Может поиграем?       — Давай, я не против, — она поднялась с дивана, вытянулась во весь рост и потянулась. И Айвори-младший снова открыл рот от восхищения и покорного преклонения перед этой изысканной красотой, которой может блистать только высокое, напудренное и стройное тело. В этот раз на Нане красный кроп-пиджак, который Рэндалу был ни разу не кроп — он мерил, белая маечка и такая же белая тенисная юбочка с маленькой коричневой надписью «Celine», что была аккуратно вышита сбоку резинки. Лютер весь изошёлся слюной, когда они с женой покупали эту юбочку — так хотел поскорее померить её и покрасоваться перед женой, поэтому эта вещь у Наны была связана с особыми воспоминаниями, как и каждая её вещь, которую мерил муж.       — Будешь в салки? — младший пробежал вокруг женщины и взял её за руку. Жёлтенькое свободное поло с короткими рукавами, открывающими его веснусчатые плечи, делало его похожим на маленький смешной солнечный зайчик.       — Буду! — задорно вскинула голову Нана. — Кто водит? Может, посчитаемся?       — Давай-давай! — парень запрыгал от восторга, когда женщина опустилась на корточки рядом с ним, вытянула указательный палец и начала свою считалочку.       — У Мэри был ягнёнок, она его любила, — палец с красным ногтём поочерёдно указывал то на Рэндала, то на Нану. — и вот на день Ламеса она его убила. Мучения прекасны души невинной, чистой. Над этой шуткой долго смеялись сатанисты! Я вожу! — отчеканив слова незамысловатого стишка, она заметила, что палец был повёрнут в её сторону.       — Ура! Нана водит! — взвизгнул рыжий, выпрямился и помчался в кухню, поправив сбившуюся набок кепку с надписью «Джейк».       — Ну сейчас я тебя поймаю! — крикнула ему в догонку Нана и ринулась за Рэн-Рэном. Ей нужно было отвлечься, и эта игра, как она думала, могла бы ей в этом помочь. Но если бы Нана знала…

***

      Майкл беспокойно выглядывал в щель меж половых досок, задирая голову. Стол был уже давно накрыт, чай остывал, а Роберт всё так и не появился. Крысочел уж было начал волноваться — мало ли, кто из домашних мог его прихлопнуть, но тут свершилось. Из-за угла гордой походкой вырулил Такеучи и ахнул, увидев такую самостоятельность блондина.       — Ого! Вот это сообразил! — Проблема Нынешнего Дня хлопнул в ладоши и мгновенно оказался за столом, облизываясь и пододвигая к себе поближе салат с морковью.       — Я старался! — Майкл был так рад, что его похвалили, что едва не разлил свой чай. — Попробуй, доварено ли пюре.       — Угу, — пробормотал Такеучи, за обе щёки уплетая фасоль, и на душе стало так хорошо, так уютно. Будто бы и нет этой сумасшедшей женщины-змеи, зацикленных на дичи коточелах, с головой нырнувших в невербальную борьбу за руку и грудь Наны старшего и младшего Айвори и Себастьяна. Есть только Майкл и эта вкуснейшая стряпня. Накрытый в подавле столик был самым лучшим местом на земле, а кресло, в котором нежился сытый Роберт, хранило в себе до жути много постыдных воспоминаний. Например, ту самую сцену с Лютером и хвостом его жены.       — Знаешь, Майкл, — он хлебнул горячего чаю с двумя ложками настоящего, чистого, не сметённого со стола сахара и довольно улыбнулся. — ты отличный пацан. Я тебя обожаю.       — И я тебя, Роберт! — блондин засмеялся и взял с тарелки вишнёвый пирожок.

***

      Раз — выпад влево. Два — выпад вправо. Рэндал и Нана стояли друг напротив друга по разные стороны стола в кухне. Парень звонко смеялся, наблюдая за тем, как женщина тщетно пыталась угадать, в какую сторону он всё-таки побежит, и подавалась всем телом то влево, то вправо.       — Комочек, тебе со мной ещё жить в одном доме, так что ты не шали! — засмеялась Нана, в очередной раз поведясь на обманный манёвр младшего.       — А я и не шалю! Это просто ты давно не охотилась! — держась за спинку стула, Айвори-младший прокручивал в голове варианты того, как не позволить женщине осалить его.       — Так! Сейчас обижусь! — только и успела сказать та, как Рэндал, резко сорвавшись с места, в момент преодолев кухню, щёлкнул замком двери, ведущей на задний двор и умчался куда-то по направлению к воротам. Нана ахнула и устремилась за ним, на ходу сбросив кожаные сапожки — они только мешали. Босиком бежать по идеально выстриженному газону было в разы приятнее, да ещё и при том, что впереди маячила рыжая головка в смешной кепке. Блондинистые волосы стелились по свистящему в ушах ветру. Раз — перед глазами пролетел угол дома. Два — второй. Три — третий. Четыре — Нана чуть не споткнулась. Раз. Рэндал решил сделать ещё кружок, чтобы оторваться от женщины и спрятаться в доме, но она не отставала, лихо следуя по пятам за своей «добычей».       — Нана, я здесь! Поймай меня! — Рэндал вдруг очутился позади женщины буквально в двух метрах. Протяни руку — схватишь. Нана дёрнулась вперёд, едва не поскользнувшись на облитой утренним дождём дорожке, но рыжий снова опередил её. Кончики пальцев женщины коснулись мягкой ткани шорт парня, едва-едва ощутив под подушечками тёмный ситец.       В груди вспыхнуло неистовое пламя воспоминаний, взметнулось вверх и обожгло трахею. Стена. Погоня. Майкл. В тот раз у Наны тоже не вышло. Неужели и сейчас она упустит свою жертву? Реальность смешалась с потайными желаниями женщины-змеи, выдав невинную игру в салки за охоту, так давно желанную и вымаливаемую у самой себя чуть ли не на коленях. Рэндал мелькнул где-то впереди, хихикнул и убежал в дом.

Поймать.

Резко развернувшись на месте и в кровь содрав большой палец ноги, Нана с животным рвением кинулась за своей рыжей жертвой. Шаги стали ненормально широкими, тело выгнулось, напрягая каждую мышцу и став похожей на натянутую струну. Границы разом стёрлись, и Айвори там, в дверном проёме, видела уже не своего милого комочка, а дичь. Кусок мяса, управляемый мешком нервных волокон, что годится только для того, чтобы сожрать.

Поймать.

      — Нана, что же ты меня не ловишь? — дразнил женщину Рэндал, наблюдая за тем, как это худое изящное тело несётся на него с бешаной скоростью. В глазах у Наны помутнело — дверь, кусты, стены превратились в мыльные пятна, среди которых ясно выделялось яркое оранжево-персиково-жёлтое пятно, что маячило на расстоянии десяти метров. Белые глазницы становятся красными — капилляры не справились с резко подскочившим давлением, что заставило сердце застучать на порядок быстрее. Нана ускорила бег. Успешная охота — призрачная надежда на то, что она всё ещё «в форме». Эти пять секунд, за которые женщина преодолела это расстояние, прошли даром — Рэндал ускользнул. Тупо и примитивно — развернулся к ней спиной, позволив только царапнуть мягкую кожу предплечья, и убежал куда-то на второй этаж. Рыкнув и брызнув выступившей вспенившейся слюной, Нана взлетела вверх по лестнице и едва не впечаталась лбом в стену, упев затормозить в последний момент.       Сука!       Нана вдавила верхние зубы в нижнюю губу и протяжно взвыла страшным грудным воем, сжав кулаки. Она упустила Рэндала и теперь не знает, в какую сторону бежать.

Поймать рыжего.

      — Нана, ку-ку! — прозвенел смешок парнишки где-то справа. Комочек высунулся из-за угла, подразнил женщину своим присутствием и снова скрылся.       — Не смей… — только и смогла прошипеть та, повернувшись в сторону звука так, что поясничные позвонки звонко хруснули. Не медля ни секунды, Нана в два своих размашистых нечеловеческих шага преодолела расстояние от конца лестницы до угла, из-за которого показывалась её добыча.       — Не поймаешь! Не поймаешь! — раздалось сзади, вызвав дикий спазм где-то в лобных долях. В голове зашумело и запульсировало, словно глазные яблоки изнутри кто-то сжал невероятно сильно. Рэндал оказался позади растрёпанной и запыхавшейся Айвори, каким-то невероятным образом, словно ненавязчиво намекая, какая хреновая из неё змея.       — Нана — черепаха! — засмеялся Айвори-младший, сбежав вниз по лестнице и, не оставив женщине ни единого шанса поживиться его свеженькой плотью, время от времени попёрхиваясь попадающимися хрящами и апоневрозами, исчез в белизне первого этажа. Рэн-Рэну было и невдомёк, что Нана с ним ни капли не играет. Он не понимал, что на кону этой игры не смена ролей между водящим и убегающим, а его рыжая жизнь. Пока Рэндал бежал, выискивая место, где смешнее будет спрятаться и снова обвести Нану вокруг пальца, в его голове крутились мысли о шарлотке, которая сегодня будет на ужин…       Промедли он на секунду — сам стал бы ужином.       

Пойматьрыжего!

      — Я тебя осалила! — рыкнула женщина, перепрыгнув через три последние ступеньки лестницы и необычайно мягко приземлившись на босые ноги. Надеясь достать до убегающего мелкого, она выбросила перед левую руку, но он был уже слишком далеко, чтобы дать ей коснуться своей спины полной ладонью — только так можно считать, что она действительно передала свою роль. Качнувшись на месте и тут же замерев, словно натянутая струна, готовая порваться от любого неаккуратного касания, женщина втянула носом воздух.       Не пахло.       Совсем не пахло. Это полное отсутвие запахов вокруг было сравнимо с давящей гробовой тишиной, которая явно не предвещает ничего хорошего. Подобно затишью перед бурей, в доме тоже стояла тишина. Нана, неподвижно стоя у края ковра и пытаясь из пресного кислорода вычленить хоть какой-то запах, отдалённо напоминающий Рэндала, мысленно начала молиться о том, чтобы младший дал о себе знать. Не мерзко ли — молить Бога дать возможность причинить кому-то вред?       Рэндал выдал себя сам. Наивно и неинтересно выбежал из-за округлого угла и показал Нане язык. Женщина обернулась, оскалилась и бросилась по направлению к ударившему в нос запаху веснушек и очков. Локти ходили вперёд-назад, поддерживая баланс тела, зубы страшно скрипели, воздуха катастрофически не хватало, но она не останавливалась. Почему-то в голове одна за другой урывками вспыхивали воспоминания из «старой» жизни, где такая погоня а затем не слишком аккуратная трапеза были для неё абсолютной нормой, повседневностью. А теперь эта сладкая охота, этот прилив энергии в каждую мышцу, что заставляет их сокращаться с безумной скоростью, от чего двигаться становится легче, стали чуть ли не праздником в однообразной и скучной жизни человеческой женщины. Если бы у Наны была бы ещё возможность сбросить с себя одежду, чтобы ничего не стесняло движения, это было бы превосходно, но у неё не было времени — каждая секунда на счету. Утерев пену со рта, Айвори шумно втянула ноздрями воздух, когда Рэндал в очередной раз улизнул прямо из-под её носа. Она знала, что будет делать, когда наконец-то осалит мальчишку. Это будет самым изысканным, самым мягким и самым веснушчатым обедом в её жизни. Самым желанным праздником. Самым любимым Рэндалом.

ПОЙМАТЬ.

      Рэн-Рэн решил не терять времени. Ему было чертовски весело. Ну ещё бы — у Наны весь этот период было такое паршиво-подавленное состояние, и тут она решила с ним поиграть! Решив снова обхитрить любовницу, рыжий забежал за дверь спальни, хлопнул ею, якобы закрыв, чтобы Нана подумала, что он спрятался за какой-то из межкомнатных дверей, а сам вылез в окно и ускакал на задний двор.

ПОЙМАТЬРЫЖЕГО

.       Глухой хлопок и стук замка заставил Нану резко сменить направление движения. Она была больше чем уверена, что Рэндал решил спрятаться в подвале — оттуда пахло особенно аппетитно. Правда, этот запах немного отличался от того, который она преследовала — более яркий, светлый, будто бы вихрями витающий в воздухе, но женщина была не в силах думать о том, почему вдруг запах стал другим. Самое простое объяснение — подвальная сырость, его исказившая. Протянутая рука. Дверная ручка. Скрип двери. В лицо пахнýло терпким амбре из плесени, отсыревшего старья и крысиных ушей. Тех самых, которые едва ли не вызывали у Наны оргазм при одной только мысли о них. Тех самых, которых она хотела. Тех самых, которые были ей как родные, потому что их вкус напоминал о самом ценном, что только может быть у любого существа — свобода. Нана вдруг поняла, почему это человеческое тело было ей так чуждо. У неё бесцеремонно отобрали ту самую волю, которой она обладала, будучи змеей, и причём она даже не стала сопротивляться! Эти платья, танцы и Лютер — не та свобода, которая ей необходима. Сейчас, в погоне, когда спина вся мокрая от пота, а в глазах пылает пламя бешенства и голода, Нана почувствовала себя собой. Впервые за такое долгое время. Набрав полные лёгкие воздуха, она, не взирая на то, что в подвале не было никакого освещения, кроме света, который проникал из приоткрытой двери, побежала по лестнице. Запах становился всё ближе и ближе, вскруживая голову всё сильнее. Лестница будто бы была бесконечной — эти несколько секунд до того, как Нана случайно пропустила ступеньку и, потеряв равновесие, полетела кубарем, больно ударяясь каждым выступом тела, что бесило ещё больше, казались вечностью. Ступеньки пролетали перед лицом с непозволительной скоростью. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Белая одежда пришла в негодность.

***

      — Ну, в общем, так всё и кончилось, даже не начавшись, — Роберт чинно мешал сахар в, наверное, уже десятой чашке чая. Тут, с Майклом и со всей этой вкусной едой, было так уютно, что Такеучи был готов бесконечно отхлёбывать из чашки, чтобы не покидать этого места. Никто из разомлевших после сытного обеда и горячего напитка крысочелов даже не подозревал, что от самого страшного, что только увидит в жизни Роберт и испытает Майкл, их отделяет лишь один скрип и десяток хлипких ступенек.       Оба крысочела подскочили от неожиданности, когда, сопровождаясь грубым ударом, их обитель уюта озарил сопливо-жёлтый комнатный свет. Такеучи едва успел что-то предпринять перед тем, как заметил пятидесятикилограммовую тушу, что представляла явную угрозу. Если бы не те аристократические черты лица и длинные гладкие волосы, крысолюди и не узнали бы Нану, жену мастера Лютера, которой так боялся Роберт и к которой так странно относился Майкл. Может, его иллюзии и фантазии о том, что в один момент женщина-змея смогла стать просто женщиной, послужили причиной тому, что произошло потом.

П О Й М А Т Ь

      — Бежим! — крикнул Роберт, выпучив глаза и схватив за руку Майкла, который, оцепенев, вперил взгляд в явившуюся откуда-то сверху миссис Айвори, так неприглядно кувыркающуюся через ступеньки.       Пахло пряной морковью и кудряшками. Не в силах контролировать своё тело, что получало новые и новые синяки от весьма не любезных выступов на ступенях, Нана всем своим небольшим весом налетела на импровизированную жалкую мебель, принадлежавшую несчастным крысочелам, заставив воняющий сыростью и застоявшейся едой стол опрокинуться. Голубые тарелки, стаканы, чайнички оказались на полу, жалобно зазвенев и разлив всё своё содержимое, таким трудом добытое. Такеучи успел отскочить, Майкл — нет. Тяжёлый стол прилетел ему прямо в лоб, больно ударив и заставив прислониться к стене, согнувшись в три погибели.       — Майкл! — позвал Роберт, юркнув в щель, но обернулся и застыл с открытым ртом — блондин оказался зажат между стеной и крышкой стола, что образовывали треугольник, в центре которого, прижав руки к груди из-за нехватки места, оказался Майкл. Проблема Нынешнего Дня схватился за сердце, но себя не выдал — надеялся, что крысочел сможет спастись. Один переваривающийся в желудке хищницы крысочел лучше, чем два. Такеучи зажал рот руками, чтобы случайно не закричать. Слёзы как-то непроизвольно полились из глаз от осознания беспомощности, безвыходности, собственной бесполезности в этой ситуации. Ор прекрасно понимал, что будет дальше. Его тело скрывала плотная тень, потому Нана и пощадила, не заметила.       — Господи… — еле слышно прошептал блондин, уткнув вспотевший гладкий лоб в хлипкие доски стола. Что тогда, между стен, что сейчас, заключённый, будто в карцер, между четырёхногим калекой и сэндвичем из дерева и утеплителя, Майкл не мог пошевелиться. Его реакцией на животный ужас был ступор, заставляющий каждую клеточку сжиматься в комочек.       Комочек.       — Я тебя осалила!       Схватив стол за две ножки, Нана метнула его куда-то в сторону. В сухие стены и серый пол врезался громкий треск — трухлявые доски разлетелись в щепки. Внутри у Майкла всё будто бы слиплось в комок, и он, объятый страхом, читал про себя обрывки молитв, которые помнил, пока женщина, вся грязная и растрёпанная, нависала над ним. Она смотрела на крысочела буквально секунды две, но для него они длились ужасно долго. Такеучи вжался в стену позади себя. Хотелось закрыть глаза, но какая-то неведомая сила заставляла смотреть и молчать — веки будто приклеились к коже. Роберт понял — это конец. Сейчас, в это мгновение, он стал свидетелем последнего вздоха Майкла.       — Я тебя осалила! — прошипела женщина-змея, растопырив пальцы и похабно облизнувшись.

Съесть

.       Одним движением правой руки Нана свернула Майклу его тонкую шею с маленькой родинкой около кадыка. Ей потребовалось минимум усилий и времени, чтобы заставить голову крысочела тупо повиснуть на переломанном позвоночном столбе, а в красивых его глазках застыть предсмертный ужас. Довольная проделанной работой, женщина, упав на колени, чтобы не тянуться и не заставлять юбку задираться, вцепилась зубами в подключичную артерию. Белоснежные клыки как по маслу вошли в бархатную кожу, эмаль окрасилась в алый. Всё лицо Наны, её маечка и даже пряди волос слились по цвету с содержимым артерии. Кровь бесшумно заструилась вниз. Женщина рванула на себя — и вот меж её губ болтался добрый шмат кожи, что когда-то укрывала левую ключицу Майкла и всё, что к ней прилегало. Нана, будто в порыве страсти, порвала рубашку Майкла. Теперь ничто не скрывало его сливочного тела от глаз хищницы, а та, не спеша, растягивая удовольствие от созерцания мёртвого хрупкого крысёнка, пожирала взглядом каждый выступ, каждый волосок, каждый миллиметр его корпуса. Из шеи бежала кровь, стекая гранатовыми бусинками по обнажённым груди и животу, и Нана впервые поняла, что значит любимое восхвалителями красоты не от мира сего выражение «кровь с молоком». Казалось, возьми указательный палец, ткни в залитую алой субстанцией мягкую, как пушок у утят, рыхлую кожу и проведи против часовой стрелки — тут же образуется красно-белый изящный завиток, словно вишнёвый крем на празднично-ванильном торте. Нана приложила кончик носа чуть выше левого соска Майкла и втянула нозрями воздух. Крысятина. Настоящая. Тело ещё не начало остывать, и это было самым сладким, что только может быть во время охоты. Это то, ради чего она и нужна — тёплая, истекающая соками из разорванных сосудов, плоть, не способная сопротивляться и тупо сверлящая взглядом своих остекленевших глаз. Майкл в этом состоянии был особенно прекрасен. Прекрасен, как Лютер, когда Нана впервые разглядела в нём мужчину. Прекрасен, как Рэндал, когда она щупала его ширинку. Прекрасен, как Себастьян, когда раздевался перед ней, смущённо опуская глаза в пол и неловко щупающий свою первую в жизни грудь. Всё прекрасное в этом доме телесно. И труп Майкла — плод отношения Наны к этой красоте.

Оторвать

.       Такеучи еле слышно проскулил себе в ладонь. Хотелось верить, что всё это кошмарный сон, что сейчас Роберт сделает вдох, выдох, откроет глаза и всё будет как раньше. Здесь и сейчас лоскуты кожи отходят от тела один за другим, кровь брызжет на стены, артерии и вены лопаются, всё больше и больше Майкла исчезает во рту свирепой змеи, перемалывается её затупившимися за месяцы поедания человеческой пищи зубами и плавно проталкивается в пищевод. Стало жарко и липко, а свитер вдруг сделался ужасно колючим и шершавым. В голове крысочела была пустота. Он ни о чём не думал, не молился, не прощался с блондином, лишь, прижав руки ко рту, смотрел на расстилающийся перед ним водоворот из мяса и крови. Роберт понимал одно — это конец. Апогей. Апофеоз. Разгром.

Разжевать

.       Нана сжала челюсти. Кусок кожи с соском, что был похож на вязаный лоскут с вышитой на нём розочкой, оказался у женщины во рту. Оказывается, соски так легко раскусить пополам — это лишь плотный комочек мяса, ничем особо не заполненный. Рубиновыми цветами распускались на теле крысочела укусы, изливая наружу кисель из гемоглобина, воды и плазмы, так похожий на терпкую сангрию. Женщина решила больше не тратить время на кожу и мягкие части тела, которые она успела обкусать — всё-таки, самое лучшее находится внутри! Там всегда теплее и мягче. Прогрызть дыру в животе — лучшее решение, и теперь Нана Айвори, измазав лицо и волосы в крови так, что на них не осталось живого места, прикладывала все усилия для того, чтобы добраться до самого главного, до того самого механизма, что заставлял Майкла при жизни каждый день просыпаться по утрам. Фасции грызть было труднее всего, приходилось рвать руками — за них даже зубами не уцепиться. Сначала один тонкий палец с красивым ровным ногтём вошёл в плотную гладь оболочки, затем, когда дырка была уже достаточно широкой, под белую линию живота проник второй. Нана на секунду представила, как Майкл бы стонал от такого действа, если бы был жив, и сразу стало жарко и захотелось эти же пальцы, которые только что были внутри блондинистой жертвы змеиного воздержания, запустить себе в трусы. Но нельзя. Нужно сосредоточиться на чём-то одном — либо долгожданная кровавая трапеза, либо извращённое самоудовлетворение. Нана выбрала первое. Последнего в её жизни и так как-то слишком много. Резкий рывок вверх — и фасция разошлась вдоль, потянув за собой крысиную кожу, раскрыв розовый внутренний мир Майкла, словно красивую рукописную книгу. Нане не впервой видеть окровавленное нутро собственной жертвы, но в этот раз это было особенно приятно. Как интимная близость после долгой разлуки. Жёлтыми тряпочками меж вывернутых из-за варварских рывков женщины кишок стелились брызжейки, в тусклом свете подвальной лампы блестел и переливался большой сальник, а под всей этой композицией из прожилок и связок покоилось самое заветное, самое длинное и самое неприкосновенное, что есть у каждого крысочела — кишечник. Тонкая и толстая кишка так и манили своей сочной розовостью, будто бы мечтали оказаться во рту у голодной до свежей дичи хищницы, которая даже не удосужилась раздеть Майкла до конца, чтобы случайно не зажевать его рубашку или шорты. Ешь, Нана, только лентами colon не подавись!

Проглотить

.       Ни минуты не раздумывая над тем, как она будет объяснять Рэндалу и остальным жителям дома почему вся её одежда и волосы залиты кровью, Нана вгрызлась в мясистую, мягкую печень. Горячие соки брызнули прямо в глотку, потекли по губам, дольки таяли во рту. На полу растеклась уже приличная лужа крови, что даже немного смущало женщину — как, мол, в таком маленьком крысочеле может быть столтко крови. Прильнув лицом ко внутренностям парнишки, Айвори довольно зарычала а затем оттяпала очередной кусок от печени. Хотелось полностью утонуть в этом свежем мясовороте, нырнуть туда с головой и грызть, грызть, грызть. Грызть этого крысочела, отомстить ему и всему крысиному роду за их спорный образ жизни, за весь вред, который они успели нанести людям, за то, что одно их существование — яблоко раздора. Не отрывая рта от печени, которая уже висела на одной изгрызанной связочке, Нана запустила руку в брюхо Майкла и безжалостно потянула на себя. Словно взбесившиеся черви, наружу вылезли кишки, хлюпая и обтираясь друг о друга своими склизкими боками. Они выглядели не так, как у других крысочелов, которых доводилось жевать Нане, они были чище, аккуратнее, гаустры были узкими и ярко выраженными. Не теряя времени, женщина откусила кусок двенадцатиперстной кишки и тут же выплюнула, скривив лицо в гримасе отвращения. Полупереваренная пища, вернее то, что от неё осталось, на вкус была просто мерзкой, даже мерзее, чем та еда, которую Нане приходилось пихать себе в глотку, сидя за столом в окружении своей семьи. Лучше уж что-то другое — печень или те же самые мышечные волокна. А этот кошмар пускай доедят… Другие.

Облизнуться

.       Ни разу не сожалея о содеянном, Айвори, проглотив последний кусок лёгочного мешка, наконец поднялась на ноги. Сытость. Наконец-то. Нормальная сытость. В ушах немного потемнело от такого резкого подъема, а живот приятно урчал. В таком хорошем настроении Нана давно не пребывала. Доедать не было смысла — самое вкусное уже и так было поглощено голодной змеей, а эти производные эпидермиса годятся только на обед падальщикам. Женщина улыбнулась. Больше находиться здесь смысла не было. Нужно пойти принять душ и как-то объясниться перед Рэндалом, а то он, наверное, уже потерял её. Подмигнув Роберту, та повернулась спиной к разодранному телу Майкла и зашагала по лестнице, уже полностью контролируя своё тело.       — М-майкл…       Роберт на ватных ногах вышел из своего укрытия. Он не знал, что больше его пугало — то, что Нана всё это время знала, где он, раз помахала рукой в его сторону, или то, что сейчас лежит у его ног. Такеучи упал на колени, больно ударившись коленями об окровавленный пол. Такеучи вложил уже начавшую остывать хрупкую ладонь блондина в свою ладонь, прерывисто вздохнув. Всё.       — Майкл! — прошептал он, приложив обмякшие пальцы Майкла к своей щеке, будто надеясь поймать хоть какое-то тепло, хоть какую-то прозрачную надежду на то, что друга можно спасти. — Нет! Майкл! Мой Майкл!       Было щемяще больно. Такеучи закусил нижнюю губу до крови, чтобы хоть как-то сдержать накатывающую истерику. Самое страшное — видеть мёртвым существо, которое ещё вчера было живым.       Пора прощаться.

***

      Рэндал выскочил из спальни и упёрся рыжим носом прямо в окровавленную маечку, от которой невыносимо несло подвалом.       — Нана! — он отшатнулся назад, едва успев подставить ногу, чтобы не упасть. Женщина лишь заправила прядь таких же красных, как и всё её лицо, волос за ухо, хихикнула и перехватила поудобнее красный пиджак, который она держала в руке.       — Нана, где ты была? — спросил Рэндал, ошеломлённо разглядывая внезапно окрасившуюся в клубничный блондинку. — Ты вся в крови!       — Н-ничего, м-милый! — выдавила она дрожащим от переизбытка удовольствия голосом, слизывая с губ сироп из телесных жидкостей крысочела. — П-просто упала! Это царапина.       — Нихрена себе царапина! — воскликнул рыжий и провёл рукой по юбке Наны, а затем восхищённо вздохнул, почувствовав, как ткань отяжелела от такого количества крови, в неё впитавшегося. — Куда ты вляпалась?!       — Рэн, комочек… — Айвори сделала шаг вперёд и вдруг обняла младшего, прижав его голову к своему животу, чтобы тот услышал довольное урчание её желудка. — Как же я тебя люблю!       — И я тебя люблю! — он не понял, с чего это у женщины такой прилив нежности, но всё равно поддался её ласке и преданно сжал её талию в объятиях. Рэндал чувствовал, что Нана сейчас по-настоящему радуется, а разве это не главное? Она столько времени была без настроения, а тут вдруг… Нет, это определённо не просто кровь! Это кровь кого-то очень для Наны важного.       Рэндал, Рэндал. Благодари Бога за то, что кровь эта не твоя.