Печать Камы. Возмездие

— Амала! — надоевший не только за утро, но и за последний месяц голос безрезультатно сотрясал утреннее спокойствие сразу на двух этажах дома, — Амала! Детка, негоже молодой девице в твоем положении проводить столько времени в постели только по причине сонной ленцы! Столь откровенные намеки вылетали из уст Приянки раз за разом, в течение текущей недели.Несмотря на то, что был всего лишь несчастный четверг, она успела опошлить даже то, как я держу солонку с солью. Я практически уверена в том, что виной всему тот проклятый диалог с Амритом в ванной комнате. Который был наверняка подслушан и взят на карандаш. Несносный сын брахмана однозначно пользовался тем, что у нас было общее дело. Это выражалось в его склонности приходить в нужное ему время, в удобное ему место, заводить разговор на ту тему, которая казалась ему интересной или актуальной. Я даже повременила с переездом от Приянки, думая, что это смягчит его страсть к извечным неожиданным визитам и укоренит его внимание к моему личному пространству. Ведь если бы я разместилась в заботливо подготовленной Амритом квартире, он бы являлся туда, как к себе домой, имея карт-бланш на любое свинство. Но даже в моей лазейке все оказалось в точности, да наоборот. Хозяйка дома Чауханов едва ли не голубями отправляла письма Амриту, приглашая в свою обитель по совершенно идиотским причинам. Вспомнить хотя бы то, как она зазывала самого завидного жениха столицы полюбоваться новым сортом плюмерии, лишь бы сбагрить его ко мне в комнату. Казалось бы, добрые хозяева поселили меня далеко не в теплицу, да и растительностью особо не увлекались, но ядовитому цветку удалось разрастись в моей комнате чуть ли не плантацией. Все ради внимания господина Дубея! Сходить с утра на рынок, выбрав самый пахучий вид, а затем расставить Франжипани вокруг моей кровати, было для пожилой женщины плёвым делом. Вазы для этого дела также были подобраны с особым трепетом — расписанные вручную шедевры местного знаменитого художника. При чем пикантности этой истории добавляет религиозный факт — у майи плюмерия была символом эротики и вожделения, а буддисты и вовсе сажают её в околохрамовых территориях в честь бессмертия и искренности веры. Слукавлю, если скажу, что не знаю, нарочно ли эта немолодая женщина выбрала именно эти цветы. Все это было похоже на обряд майтхуны в домашних условиях, приготовленной Приянкой из её страсти к сватовству. Амриту понравился такой подход, он даже съязвил, что понимает Арьяна, ведь несмотря на бесплодие, его жена очень ответственно подходила к романтике и исполнению супружеского долга. И ребенок — далеко не самое интересное на чем заканчивались её фантазии и идеи. Это было мерзкое предположение, но весьма перспективное и забавное, в принципе, так можно было сказать обо всем, что говорил мой нареченный. Соскучиться по которому, кстати, я не успевала чисто физически, так как минимум раз в двадцать четыре часа мы имели возможность «насладиться компанией друг друга». Обойтись без кавычек можно было бы только в том случае, если бы молодой жрец хоть раз упускал возможность высказать своё недовольство по поводу моих еще незаконченных отношений с Лайтвудом. Для себя я определилась, что могу быть только с Дубеем и ни с кем больше. Сколько бы я не выпендривалась и не скрывала свою бешеную озабоченность этим засранцем, все было до одури очевидно и совершенно не интригующе. Но падать ему в ноги или, напротив, запрыгивать на него с восторженным криком было уделом тех, кого он не удостоил взаимностью, а я имела возможность заставить его сделать все ранее перечисленное в отношении меня, еще и так, чтобы он этому радовался. А мой коллега… Был хорошим напарником, даже в какой-то мере добросовестным другом, но в плохом смысле «удобным» парнем. Разбить ему сердце и сломить веру в любовь и доверие — было печальным следствием моих самых заветных желаний. Желания быть с Амритом, желания остаться в Индии и желания понять себя вместе со своими корнями. Безусловно, мы могли бы выйти на компромисс, даже преследуя мои цели. Смогли бы справиться со всем, кроме первого пункта. После моей измены в храме, я в действительности почувствовала себя настолько грязной эгоисткой, что неосознанно взяла на себя обязанность нести интимный пост. Было бы безумно стыдно предаваться близости с кем-то из них, или позволять им касаться меня, словно они могут замараться о мою грешную душу через порочное тело. И если Киллиан постарался максимально не обращать на это внимание, принимая мою просьбу и лишь иногда бросая на меня виноватые взгляды, то настрой молодого Дубея был немного иной. Боюсь догадаться, откуда у бывшей Банерджи такое отменное и точное чутье, а особенно каким местом она его активизирует, но факт того, что я не подпускала к себе главный религиозный секс-символ Индии, мгновенно стал ей известен. Теперь моя постель помимо британского спецназа и сектанта оказалась под присмотром озабоченного воплощения Камы*. Зная историю происхождения Рейтана, я на полном серьезе опасаюсь, что моя ирония зачастую идет рука об руку с интуицией. Слава Махадеви, что полубог вообще не увлекался темой плотских утех, в отличии от своих подопечных. Ставлю свою новоиспеченную фамилию на то, что он тайком пробирается в дорогие ателье, чтобы подсмотреть, как шьются его излюбленные сари: петелька за петелькой, строчка за строчкой, шов за швом, нитка за ниткой и любая в дорогом сари станет фавориткой. Наверняка для него это было столь же интимным, как и просмотр фильмов для взрослых с пометкой о малоизвестных фетишах. Но его было невозможно осуждать, даже будь это правдой. Тем более мне: Вайш ни разу и слова грубого мне не сказал, всячески помогал и оберегал, пусть это и было его обязанностью. Да вдобавок ко всему — не осудил, узнав о моем трудном положении в личной жизни, а как всегда мудро и пронзительно искренне проникся моей проблемой, даже дав совет. Это был единственный случай в моей жизни, когда в любовных делах я получила самый настоящий «совет от бога». Но история его применения оказалась далеко не такой простой и беззаботной, скорее даже походила вынесение некоего урока для самой себя. Не буду спорить, я долго оттягивала этот момент, как только могла. Тяжелый склизкий ком метался по животу стоило мне только подумать о том, как же стыдно будет стоять и выслушивать все то, что я заслужила. Не говоря уже о том, чтобы согласиться со всем сказанным и принять себя в этой ситуации, как и поведение человека, которого так жестоко предали. Да, сделать первый шаг в таких случаях приходится прямиком на гвозди. Но самоистязать себя и двух дорогих мне людей было намного больнее, поэтому без долгих раздумий и с коротким планом, я приступила к действиям. Очередной выходной, уже казавшийся мукой, обещал быть намного плодотворнее, чем обычный будничный день, проведенный за расследованием деятельности Калигхата. Габриэль последние дни был взвинченный и молчаливый, наверняка расстроенный тем, что мы с Лимой и Киллианом отказались с голыми руками кидаться на Дубеев и другие влиятельные семьи со всевозможными обвинениями в попытке вывести их на чистую воду. В таком деле нужно было действовать аккуратно и внимательно, дабы наши головы не вывели в столь же интересную позицию. Но руководитель был уперт и нетерпелив, хоть и сам понимал, что один в поле не воин, а в нашем случае поле было еще и минным. Как итог — собирались мы лишь за тем, чтобы составить хоть какой-нибудь отчет о проделанной работе. Забавно. Проводя дни в откровенном безделье, Лайтвуду только оставалось что размышлять о наших отношениях и совместном будущем. Мне было бы намного проще хоть как-то сдвинуть свой план с мертвой точки, будь он сфокусирован на работе и в большей части на себе, а то язык не поворачивался даже намекнуть на то, что все его задумки и мечты на счёт нас больше не имели смысла. Не говоря уже о предстоящей свадьбе. А тем более о женихе… Таким темпом обычные разговоры по телефону или посиделки в кафетерии чрезмерно быстро истощали меня от железного настроя прекратить этот порочный круг. И виной этому были не вновь вспыхнувшие чувства, не размышления о том, что все могло сложиться иначе, даже не такое невинное желание быть рядом, хотя бы как друг, а гнусная жалость. Та самая, от которой собирался мерзкий комок в полости сердца, а на душе было и вовсе паршиво. Каждый раз слезы разъедали глаза и вместе с тем, моё уважение к себе не казалось таким уж неоспоримым. Еще больнее было врать, так слащаво лгать ему прямо в лицо, даже не пробуя сказать правду. Он умудрялся резать меня без ножа, даже не касаясь, одним теплым взглядом, в тенях которого витала нежность и влюбленность. В такие моменты я раз за разом внушала себе, что заслужила все эти угрызения совести. Масла в огонь подливал и Амрит, наверняка зная об этом и держа в запасе канистру с бензином. Он был темпераментным, чувственным и, несомненно, страстным человеком, но еще больше он был самовлюбленным. В последнее время это стало поводом для зависти, мне было необходимо научиться также искусно оправдывать и лелеять себя, как это делал Дубей. Но к еще большему расстройству для меня — его любовь к себе была совершенно обоснована. Мужчина четко и ясно знал, что он делает, почему и зачем, как и сколько. Для чего и для кого, если не брать в учет себя любимого. Его циничность, рассудительность и своеобразная логика придавали ему очаровательный шарм и нескрываемую харизму, представляя его настырность и наглость лишь издержками характера. Такие издержки характера вновь привели его в нужное место. А именно в ванную Чауханов, конечно же, утром, как правило, без предупреждения и повода, а главное, по закону всех его прошлых визитов — ко мне. Я едва успела принять душ и встретила его в одном полотенце. Но ни одно из этих обстоятельств не могло в корне повлиять на наш последующих диалог. Хотя, наиболее точно было бы назвать его монологом в какой-то степени, ведь в ходе разговора был упомянут Киллиан, который с недавнего времени обладал удивительным свойством: раззадорить ораторские речи Дубея и вширь и в рост, по диагонали, перпендикулярно и наискосок. — Драгоценная, нет никаких разумных причин нянчиться с тем угрюмым младенцем в камуфляже, ему из раза в раз натирает его ствол в причинном месте, а ты носишься за ним, лишь бы он от страха себе что-нибудь не отстрелил. Ты даже не знаешь от чего его оберегаешь, свершись воля богини, он бы уже давно стал в твоих глазах самодостаточным мужчиной, способным принять реальность, а не подкаблучным хлюпиком, что закатит тебе истерику, узнав о твоих вкусовых предпочтениях в выборе партнера, а уж про взаимодействия с этим с самым партнером ему несомненно стоит узнать поподробнее. Подчеркнет для себя много нового и приятного, прекратив терроризировать девушек в постели, — не было смысла или желания вслушиваться в его слова. Разве что язык, красиво извивающийся в исполнении иронизирующих метафор, становился объектом моего пристального внимания. Да, чёрт меня возьми! Вместо того, чтобы парировать и отстаивать честь члена нашей «дружеской и верной коллегии» я стояла спиной к собеседнику в одном полотенце, намазываясь маслами и выслушивая целую оду во имя никудышного Лайтвуда и великого брахманского самца. Моё безразличие к разговору, как ни странно, было встречено вернувшимся в диалог мужчиной совсем не радушно. — Моя милая госпожа и нареченная невеста, — крепкая рука перехватила моё запястье у еще сухой шеи, — ты совсем не слушаешь своего будущего мужа, хотя он так благосклонно пытается подтолкнуть тебя к правильному решению. Либо же ты под эйфорическим гипнозом после одного имени своего «бойфренда»? Ответь. — Господи, Амрит! — слегка раздраженно дергаюсь в попытке освободить от захвата рабочую руку, ведь во второй ладони была плотно зажата баночка с маслом, — Не ты ли стыдил меня за ревность к Яшви? Хотя, я лишь пару раз подколола тебя. — Боже, Амала, — передразнил он, всем тоном показывая, что уличение его в ревности совсем неуместно, после чего зачерпнул другой рукой неизвестное количество жидкости из банки, направляясь к моей шее, — дай я сам тебя натру, а то не дай бог ты увлечешься вплоть до рукоблудства. — Только после тебя, ведь с твоих уст он никак не сходит. Уже начинаю ревновать, представляя твои влажные фантазии, — мрачно усмехаюсь, ставя баночку с содержимым на нужную полку. — Ох, — Амрит притворно нахмурился, плавно встряхнув головой, — а я не знал, что ты такая извращенка. Ни с того ни с сего в твоей голове возникла картина двух молодых мужчин, плотно натёртых маслом, соблазняющих уже насквозь влажную тебя? Может, для твоего полного погружения в свои грезы, мне стоит начать обмазывать тебя другой частью тела, того и гляди, от твоего жара оно просто испариться на коже. — Я тебя утоплю в этом масле! — Начинай, можешь просто лечь на меня и этих трех литров, что стекут с тебя, вполне хватит, — кулак самопроизвольно разжался, стоило ему немного поиграть пальцами, смазанными тягучим ароматическим веществом, вблизи подъязычных мышц. Голова снова шла кругом, вслед за оборотом земли вокруг себя. Зеркало напротив чересчур ярко опалило в отражении мои щеки и дрожащие губы. В состоянии оцепенения отодвигаюсь назад от его пальцев, голоса, гибкого языка и пьянящего запаха, застрявшего вплоть носоглотки, но, к едва удивившей меня неожиданности, лишь опрометчиво прижимаюсь бедрами к нему навстречу, кладя голову на напрягшееся плечо. Дубей тут же находит губами слегка влажное ушко, проводя ими по основанию, плавно перетекая в наступление к задней ушной артерии. Игриво ухмыляется, ловя мой взгляд на поверхности стекла, — а теперь представь, что вместо зеркала твой излюбленный атташе. Лишь на секунду я приготовилась ощутить неприятную пыль отвращения, прилипшей к телу, но судорога, внезапно охватившая всю поверхность живота, выбила у меня пол из-под ног. Я жадно схватила воздух с помощью вдоха, едва окрасив его голосовым сопровождением. — Мне нравится твоя реакция, — прошептал Амрит, резко укусив меня за ушной хрящик. Напряжение в теле искрилось, словно замыкание тока, а и без того низкий тембр его голоса, что порой углублялся, превращаясь в рык, буравил сердце до паралича. И как же не вовремя, ведь меньше, чем через час я должна быть рядом с упомянутым коллегой в роли его возлюбленной, — ты такая наглая и бессовестная дрянная девчонка. Думаешь о том, как бы помягче отшить своего англичанина, при этом умоляя меня всем нутром взять тебя как можно жёстче, — влажный упругий язык проводит очертания ушной раковины, — ты с минуты на минуту спалишь это полотенце температурой своего обжигающего тела. Да ты же от одного грязного словца, произнесенного мной, уже растекаешься в беззащитную лужицу, — усмехается мужчина, явно чувствуя, как я нетвёрдо стою на ногах. Сквозь полотенце и шервани обжигаюсь о его пламенное возбуждение, распаленное им же самим, — а ведь заявляла о себе, как о грозной своенравной сучке. Но оказалось, что ты просто милая послушная кошечка, которую нужно лишь правильно приласкать. Меня так заводит этот факт, — собственные влажные поцелуи в шею не заставляют его замолчать, он не отводит взгляд, сохраняя зрительный контакт через зеркало. Стыдно признать, что готова потерять рассудок и контроль прямо здесь и сейчас, прямо в этой позе и неизменно с моим будущим мужем, лишь бы он избавил меня от той злосчастной тягучей пелены, в которую сковывал меня каждый раз при подобных визитах. Охваченное безумием сердце забилось с такой силой, что ребра трещали, а я дрожала изнутри, не зная как сделать следующий вдох. — Знаешь, какого это, сорваться при виде тебя, не сдерживаясь, не цепляясь за благоразумие и уважение, что я к тебе испытываю? — беспорядочный шепот, от которого голова тяжелеет, а все тело берет необычайно высокую ноту, плывя по воздуху, словно по кипящей воде, — знаешь, так отчаянно желая этого сейчас. Что важнее, прервать эту сладострастную пытку или больше никогда не видеть Лайтвуда рядом с тобой? А если не видеть его вообще и стереть столь нелепое существование с лица нашей и без того перенаселенной планеты? — Что за…детский шантаж? — его прозрачный намек лишь на несколько мгновений отрезвляет рассудок, давая возможность вновь воспользоваться языком по назначению. В ответ чертов бархатистый смех и сомкнувшиеся пальцы на шее, вторая рука касается чуть выше колена, нарочно медленно двигаясь вверх. — Моя сладкая, какой шантаж? — Дубей кладет голову на моё плечо, — напоминаю, чем дольше ты ходишь, вокруг да около, тем активнее нарекаешь более извращенные последствия, — его большой палец уже растирает кожу ляжки со внутренней стороны. Я буквально чувствую, как начинаю увлажняться намного активнее, а ноги смыкаются по рефлексу. А вместе с ними и… — Ах! — стон настолько резко срывается с голосовых связок, так отчаянно сомкнутых в тисках гордости, что саднит горло. Сложно даже оценить собственное состояние, ведь от одного прикосновения ко внутренней стороне бедра у меня заискрилось в глазах. Неделя отсутствия половой близости делали животное желание практически неконтролируемым. Раньше сексуальная неудовлетворенность никак не беспокоила меня, потому что её практически не было. Лишь после того, как я поддалась чарам Дубея, могла взмокнуть от одного взгляда глаза в глаза. А потом весь день мучаться от фрустрации. Это напоминало скорее озабоченность, нежели глубокие и искренние чувства. И он был прав насчет того, что я слишком инфантильна, ведь данный факт меня вполне устраивал. — Ммм, так нежно и ярко одновременно, — промурчал Амрит, второй рукой подхватывая край полотенца, норовивший оголить бешено вздымающуюся грудь. Он не спешил перемещаться с заявленной позиции, лишь поддел подушечкой большого пальца капельку смазки с капюшона клитора, — я удивлен, что ты еще не набросилась на меня. — Сама в шоке, — признаюсь и принимаю. Настолько искусно этот паршивец ведет прелюдию, что боишься вздрогнуть, лишь бы не прервать эти клокочущие изнутри импульсы нерушимой связи. А ему слух и глаз ласкает видимый результат. Чувствую же, что он сам едва ли держится, но ради чего? Потешить себя? Нет, нутром ощутимо то незнакомое мне чувство адской смеси нетерпения и недоверия. — Тогда я сам наброшусь на тебя и обглодаю до самой последней косточки, — четкий шепот обжег уши, а вместе с тем и без того яро клокочущее возбуждение. Видит кто-то свыше, я была в шаге от того, как с превеликим удовольствием оседлала его прямо в этой маленькой душной комнате со всевидящим зеркалом и совсем миниатюрными часами. Которые совершенно ненавязчиво показывали, что до запланированной встречи оставались несчастные полчаса. Я мгновенно пришла в себя, все наваждение снесло колкой метелью, перед глазами тут же возник образ опустошенного Киллиана, который с незаинтересованным взглядом метает ключи от номера по столу. Еще хуже стало после того, как я представила за его спиной всю ту картину, что сейчас была отчетливо видна в отражении предмета напротив. Как и то, что по-весеннему зеленые глаза вмиг стали слишком серьезными, даже можно сказать, раздосадованными. — Амала, — без его привычного смакования интонацией это звучало грубо, — тебя действительно одна мысль о нем может заставить сорваться с места и побежать? Отбросить все? Для чего? Просто посидеть и помычать ему пару неловких фраз? Мы словно по рефлексу отстранились, встав параллельно друг другу. Полотенце, которое до этого держалось лишь на джентльменских манерах собеседника, опять поставило меня в казусное положение, поэтому мне оставалось лишь неловко подхватить его сверху и снизу обеими руками. Эта поза в точности соответствовала моей роли в данном разговоре. — Нет, — чуть ли не всхлипывая возразила я, — мне нужно все ему рассказать. Прямо сегодня освободить его от себя. Хочу расстаться по-человечески, чтобы он не жил с дырой в сердце. — Мы можем сделать все намного проще. Пусть не живет с дырой в голове, так вообще никто не живет. — Амрит, пожалуйста. Хотя бы в такой ситуации можно обойтись без намеков на твои любимые способы решения проблем? — В какой такой?! — В такой, где я хотя бы раз пытаюсь сделать что-то ради нас! — в сердцах крикнула я, даже не задумываясь о том, насколько клишировано это прозвучало, — мне нужно хоть что-то сделать самой и чтобы это было правильно. Это единственный случай, где только я могу исправить ситуацию и ответить за свой поступок. Мне ничего не стоило и дальше крутить вами двумя, добросовестно глядя в глаза. Я ведь своенравная сучка, как ты выразился? Но я хочу быть с тобой, честно и без хитростей, хотя ты меня не за нос, а за хвост таскал и, можно сказать, «оттаскивал» в свое время. Даже после всех твоих выходок и манипуляций, я стараюсь быть на твоей стороне и доверять тебе. А ты… — разразившись столь гневной тирадой, я совершенно не рассчитала количество воздуха и неуклюже выдохлась прямо на середине. Дубей не стал использовать мою паузу, как повод для иронии или усмирения моих гневных речей. Лишь воодушевленно положил руку мне на плечо. — А я…? — в ожидании ухмыльнулся он. — А ты смеешься над моими попытками исправиться, как бы глупо это не звучало, — эмоциональный скачок быстро спал, но произведенный от него эффект надо было дожимать, — я виновата перед вами обоими. Ни ты, ни Киллиан не заслужили того, чтобы находиться в таком положении. Но находиться сейчас с Лайтвудом для меня лишь обременительная обязанность, — мой спокойный и монотонный тон старательно скрывал наглую манипуляцию, которую совсем недавно использовал сам Амрит, — поэтому нужно быть с ним помягче, чтобы он не создавал нам проблемы и не участвовал в махинациях Габриэля, а сохранял трезвость ума. Даже могу предположить, что после нашего разговора он всерьез задумается о скором возвращении в Англию и ты его никогда не увидишь. — Ты такая хорошенькая, когда пытаешься хитрить, — съязвил сын брахмана, но по его кокетливым глазам было ясно, что он сменил гнев на милость и мои слова хоть и не в полной мере, но произвели задуманное действие. В такт к его настроению я склонила голову на бок с самым невинным выражением лица, чуть наклонившись вперед, он улыбнулся в ответ. Мне определенно стоит отточить навыки в этом деле, ведь зависимость от его довольного лица вырабатывалась довольно быстро, — в течение этой недели я буду очень занят, думаю, не стоит объяснять, сколько важных мероприятий предстоят в честь праздников. Но без сомнения уделю тебе пару незабываемых мгновений, если ты разберёшься со всем раньше. Я долго ждал тебя, и если того требует судьба, подожду еще немного, но помни, что с каждым днем я становлюсь все менее терпеливым и более жадным. И если щедро подаренной недели тебе будет мало, — смуглые пальцы изящно стискивают подбородок, — то я восприму это как ответ. А после всего того, что ты сказала, еще и как откровенную наглую ложь. Я очень не люблю, когда мне пытаются врать. Не знаю почему, но последняя фраза заставила меня лишь усмехнуться. Ведь когда он мне что-то не договаривал или виртуозно играл с подачей информации, я воспринимала это как вранье. Сейчас же слышу, что слова, не являющиеся правдивыми и за которые он не может зацепиться, ему не по нраву. — Не играй со мной, милая. Я так обходителен и трепетен с тобой, потому что уважаю тебя и себя. Мне льстит, что ты между мной и своим мини-капитаном выбрала меня, так же, как и я тебя выбрал из нескольких тысяч менее строптивых мордашек. Потому что готов пойти на любую твою прихоть или желание, лишь бы ты была довольна и честна со мной. А главное — была моей, — последнее предложение он чуть ли не прошипел, наклонившись намеренно близко к моему лицу. Его голосу слишком шли приказные и ревностные нотки. Даже посыл собственничества казался не таким режущим слух. — Я и так только твоя, — промурлыкала я, мысленно давая себе подзатыльник, — просто мне нужно доказать это другому человеку, — секунда стыда и слащавая фраза определенно стоили того, чтобы увидеть, как он краснеет от высокомерного удовлетворения и отводит взгляд в сторону. — Я не собачка, чтобы радостно глотать твои наживки, но всё же позволю тебе доказать твою принадлежность, — раздраженно вздохнул молодой жрец, еле-видимо сморщив нос и мазнув меня взглядом, устремился к выходу, — напоследок, будет смешно понаблюдать, как ты за двадцать минут сумеешь собраться и доехать до отеля. — Смотри, чтобы я в ходе маршрута тебя не переехала. — Уже хочешь оказаться в той позе, что была в храме? Сверху не насиделась? — Тебя снизу не слышно! — бросила я в окончание разговора, по пути разнося комнату в поисках одежды и расчески. Не знаю, замолил ли Махадева-Рита-Шива мои грешки, то ли женишок меня хорошенько «отмолил» по пути в резиденцию Дубеев, но успела я вовремя, хотя, в поездке по Калькуттским дорогам следовало молиться за мою жизнь. Наряжаться или с волнением готовиться к встрече не было никакого повода, в этом случае стоило даже произвести обратный эффект. Главное, что я выглядела прилично, остальное не столь важно. Важно то, что рядом с Киллианом сидела незнакомая мне девушка, безнадежно милая и крайне миниатюрная. Их сходство заключалось лишь в незаметной родинке под левым ухом и ледяном оттенке глаз. Потому что в остальном эта миловидная девчушка напоминала искрящийся лучик солнца. Золотистые локоны с ухоженным блеском и румяные щечки с ямочками были просто образцом детской красоты. Я приветливо улыбнулась обоим, но в моих удивленных глазах пряталась неловкость. Если это его сестра, о которой он мне рассказывал, то я очарована ей и её талантами, но все, что я планировала, опять смешалось с дерьмом, которое я никак не могла разгрести. Лайтвуд тоже хорош, ни слова мне не сказал, даже не намекнул, черт бы его побрал и обрюхатил. — Привет, заждались? — Сидеть тут, зная, что ты спешишь на встречу — услада для меня. Ради этого ощущения я прихожу даже раньше, — ухмыльнулся военный, потрепав рядом сидящую девчушку по голове, — а вот Клара вся извелась в нетерпении, она очень хотела познакомиться с тобой. — Так значит, тебя зовут Кларисса, красавица? — подмигнула я, старательно не обращая внимания на мужчину и переключив все свое обаяние на смущенную шахматистку, — если ты здесь, значит все-таки показала настоящий тактический шедевр на соревнованиях и на все сто с лишним заслужила эту поездку. Ты должна гордиться собой. — Для меня так нереально быть с здесь, — пробормотала Лайтвуд-младшая, смотря на меня с искренним любопытством, — Лиан мне все уши про тебя прожужжал и это неудивительно. Ты такая милая, я очень рада, что могу встретиться с тобой, а факт того, что ты девушка моего несносного братца — приводит меня в настоящий восторг! Атташе поднял на меня гордый прямой взгляд, который прошелся по моему виску пулей. Но я упрямо игнорировала его, чуть пододвигаясь ближе к собеседнице, словно намеренно абстрагируясь от коллеги. Стол едва заметно затрясся от моей нервной тряски ногой.