Печать Камы. Возмездие

— Амала, тебе не идёт материться, — как-то растерянно упрекнул Амрит, когда я, вскочив с него, уже несколько раз обошла комнату, пытаясь выплеснуть накатившие эмоции словами. Мне всерьез стоит задуматься о прочтении какого-нибудь словаря, потому что грандиозные эпитеты, которыми можно было бы выразить весь мой вердикт насчет услышанного, рождались у меня на языке гораздо длительнее, нежели более крепкие выражения. Они буквально слетали у меня с языка тысячной партией за считанные секунды. — Уж простите мой сквернословный рот за такую вольность, но по-другому я это назвать не могу, — наигранно извинилась я, уперев трясущиеся то ли от негодования, то ли от морального тщедушия, руки в боки. Дубей прекрасно понимал мою реакцию и накатившую тревогу, уже жалея, что рассказал мне так много. Он привык давать мне информацию мельчайшими порциями, долго подводить к ней неоднозначными подсказками и играть информацией, как ему вздумается. Но только в этот раз это могло серьезно выйти ему боком. — Я тоже был в смятении, когда все узнал, но это не повод полноценно раскисать или злиться, Махарани. Иди сюда, — его руки поманили меня в объятия приглашающим жестом. — При всем моём уважении и благодарности за то, что ты удосужился все разъяснить и рассказать, я все равно хочу тебя треснуть! И боюсь, что когда обниму, намеренно тебе что-то сломаю! — вспылила я, наконец, остановившись по середине комнаты, стоя к собеседнику спиной. В моей голове выстроилась абстрактная картина: большая яма, с которой я приехала, дабы сложить в неё все ответы на мои вопросы, провалилась на тысячу километров глубже, как только ситуация начала проясняться. Это просто что-то невероятное! Я и Дубей — чертовы избранные, которым необходимо спасти мир от глобальной катастрофы. И главное — чем? Любовью. Безусловно, между нами плескалась самая настоящая страсть и вожделение, сдерживать которые было просто невыносимо. Но что же люди и боги называют любовью, которая должна спасти эволюцию нескольких эпох? И что мы должны сделать, чтобы как-то обнародовать её на радость богине и утихомирить её всепоглощающий гнев за людскую безнравственность? Да у меня язык каждый раз едва ли зубы не выбивал, когда я прямо пыталась признаться ему, что он мне хотя бы нравится! И дело не в том, что было глупо это говорить, когда все и так понятно! В этих словах словно было что-то такое сакральное и жутко интимное, о чем люди вообще друг другу не говорят. Во время близости мы могли выпалить что угодно, совершенно не признавая словесный фильтр, но вот так вот, между делом, признаться в любви наша связь не позволяла. Она словно чуяла эту невидимую преграду и никак не хотела с ней бороться. Мы должны были сделать это сами, без её участия и влияния. — Можешь ударить, если хочешь. Мне послышалось. Или нет? Мужской голос был слишком спокойным и размеренным для такой подстрекающей фразы. — Что ты сказал? — оторвавшись от раздумий, я повернулась к нему, удостоив недоверчивым взглядом. Хлорофилловая бездна непринужденно приняла встречу наших глаз, сошедшихся в зрительном контакте. Выражение лица полностью отражало суть изложенного предложения, а бледный солнечный зайчик, отразившийся от зеркал из-за переместившегося на небосклоне солнца, застыл у него на груди, не мигая. Тихо звякнули дорогие цепи, брахманский сын, несколько секунд назад предложивший силой сбить с него спесь, неторопливо встал с кровати и подошел ко мне. Именно в этот момент он показался мне таким высоким и массивным, что я на мгновение почувствовала мнимую угрозу из-за того, что уступала ему в размерах. Не было привычного мазка взглядом «сверху-вниз», он лишь задержал свой взор на моих хмурых бровях, подмигнув без тени улыбки. — Ударь, если тебе это нужно. Я не против. — Это какая-то очередная манипуляция? — не могла понять я. По типу: «запретный плод сладок, но когда его срываешь, он теряет свой вкус»? Самому дать мне зеленый свет на рукоприкладство, чтобы у меня пропало желание? Ну уж, нет! — Нет, лишь провокация, — будто бы честно ответил Амрит, умело скрывая сарказм в голосе, — или мне нужно намеренно какую-нибудь гадость тебе сказать? Ммм? Соблазнительно вибрирующая инсинуация из ниш смыкания связок делала его тем самым нагловатым хамом, которым я обозначила его во время первых встреч. Но это нисколько не портило тот искусный образ великого брахманского потомка, внедряющего благонравие и веру в нуждающийся народ. Преосвященный недоступными простому люду знаниями, молодой господин Дубей желал, чтобы я остудила свой пыл на нём. И я не вижу смысла отказывать ему в этом. — К сожалению, лишу тебя этого удовольствия. Но себя нет, — не утихавшая буря из грома и грозы, что грохотали в пламенном тандеме вспыльчивости, взяла ситуацию в свои руки, как и нагло ухмыляющееся смазливое лицо. Беспощадно излучающее ультрафиолет солнце за окном плавно исчезало за оградой непроглядных густых туч, что без предупреждения застелили полуденное невинное небо. Мне захотелось улыбаться, видя испортившуюся погоду, что застилала бескрайний купол над городом. Цветовой тон комнаты все насыщеннее приобретал более темные синеватые оттенки: некогда блиставшее люминесценцией золото вмиг осиротело, став блеклым металлическим отблеском на фоне поглотивших остальной интерьер теней. Вся скопившаяся в пространстве энергия полимеризовалась в нечто настолько масштабное, что мешало дышать и двигаться. Словно все вокруг было заполнено ртутью. Едкие слова, которые я хотела произнести вслух, осели в горле опиумом, не давая мне произнести и звука в качестве колкости. Я кипела изнутри, как горячий источник, вступивший в реакцию с огромной порцией натрия. Бурлила искренним безумием. И также чуяла неминуемость оглушительного взрыва, который непременно должен был достигнуть окраин космоса. Сжимающая мужскую челюсть рука укрепляла свою хватку с каждой секундой. Я была в шаге от того, чтобы сломать её, не содрогнувшись от хруста. Образ Амрита сузился до четкого очертания фигуры, поглощенной удушливым полумраком. Как будто одна из теней призраков Тамас-Виталы. Её чернота была настолько всепоглощающей, что при фокусировании на ней полностью застилала глаза черными чернилами мрака. Поддавшись импульсу от возникшего страха, я наотмашь треснула ей по лицу, да так, что содрала вместе с пощечиной что-то вязкое и теплое под ногтями. Ладонь на мгновение обожгло от хлесткого удара, что щелкнул звоном среди посторонних звуков. Следом за ним схлопнулось и окружающее меня пространство, вспыхнувшее словно звезда среди безжизненного космоса. Я вся сжалась от яркого ощущения дереализации, когда провалилась в ментальное небытие. Тысячи голосов из ниоткуда вновь заболтали на древних диалектах, не являясь на узком просторе взора. Передо мной стояла только она. Разгневанная, озлобленная, полная негодования и неистового разочарования пожирала меня взглядом грозных алых глаз. Её изящные руки сжимались в кулаки, с них капала бурая кровь, обрамляя синюю вспотевшую кожу. — Aap! (Ты!) — возмущенно воскликнула богиня, — Аap kaise kar sakate hain? (Как ты могла?) Я застыла от грубого низкого шипения в её раздраженном голосе. Моя жизнь начала исчисляться несуществующим таймером, что отсчитывал секунды до окончания моего жизненного цикла. Скользкий страх, пробравшийся в самые закрома подсознания, был сходен параличу, голова опухала и кружилась от запаха гари и гниения, но на каком-то животном уровне я понимала, что бежать и прятаться бесполезно. В душных потемках она заведовала каждым атомом, каждой песчинкой времени, не говоря уже о воспитании провинившегося дитя. Мои ноги подкосились, готовясь упасть перед ней на колени. — Аpane premee ke saath sambandhon mein hinsa aur bhrashtata ka udbhav — kya logon aur devataon ke prati vaphaadaar mahila ko isake lie prayaas karana chaahie? (Порождение насилия и разврата в отношениях со своим возлюбленным — это то, к чему должна стремиться верная народу и богам госпожа?) — надменно спросила она, сощурив искрящиеся очи, — tum pooree tarah se paagal ho gae ho, Basu! tum kalpana bhee nahin kar sakate ki tumane mujhe kitana krodhit kiya! aapaka paagalapan pavitr bhoomi par baadh laane vaale shatruon aur paapiyon ke viruddh suraksha aur hathiyaar mein badalana chaahie! aur vah nahin jisake saath kaam ne svayan vyaktigat roop se aapakee manganee kee thee! (Ты вконец сошла с ума, Басу! Даже не представляешь, в какую ярость ты меня привела! Твое безумие должно обращаться в защиту и оружие против врагов и грешников, что заполонили святую землю! А никак не на того, с кем вас лично обручил сам Кама!) Я не упала ей в ноги, растекаясь в молитвах, лишь потому что боялась прервать её гневную тираду. — Мainne us param raktapipaasu raakshas ke shareer ko apane pairon se raund daala, in chhah haathon se usakee ek-ek haddee tod daalee (Я перетоптала тело самого кровожадного демона собственными ногами, сломала ему каждую кость этими четырьмя руками), — две пары рук устрашающе вознеслись у неё над головой, — Аb bhee main aise kisee bhee vyakti ko nasht karane ke lie taiyaar hoon jo mere logon aur priyajanon ke lie khatara banane ka saahas karata hai. jo bhee aapako krodhit karata hai, aap use nasht karane ke lie taiyaar rahate hain. yadi yah mera svabhaav hota, mere bachche, to tum yahaan yoon hee nahin baithe rahate. antyeshti sanskaar ke dvaara aapake ang jala diye jaayenge, aapake baal sikhon kee tarah kaat diye jaayenge aur aapakee aatma aapake shareer se alag ho jaayegee. apane haath aur dimaag apane paas rakho, priy «mahaaraanee» (я и сейчас готова разорвать каждого, кто смеет быть опасностью для моего народа и возлюбленного. Ты же готова разорвать любого, кто приведет тебя в ярость. Если бы таковой была и моя натура, моё дитя, ты бы так просто тут не сидела. Твои конечности были бы сожжены санскарой Антьешти, волосы обстрижены, как у сикхов, а душа отречена от тела. Держи руки и разум при себе, дорогая «Махарани»), — на последнем слове её губы расплылись в снисходительной улыбке и голос будто бы потеплел. После всех тех увечий, которые она озвучила, это все равно выглядело устрашающе, — аpane aap ko dekhen aur apane vyavahaar ke baare mein sochen, ek vaastavik dushman khojen jo aapake gusse ko pooree tarah se jaan sake (посмотри на себя и подумай над своим поведением, найди настоящего врага, который должен познать твой гнев сполна). Она указала взглядом на мои ладони, а её улыбка исказилась в оскал. — Аur yaad rakhana, bachche, ki har baar main tumhaare kukarmon ke prati kam dayaalu hota hoon (И помни, дитя, что с каждым разом я все менее милостива к твоим проступкам). Тени загудели протяжной высокой нотой, их вой отразился от стен, слипаясь друг с другом, образуя еще более невыносимую вакханалию голосов. Перед моими глазами всплыл образ собственных рук. Казалось бы, это самая обычная картина, которая являлась и будет являться мне каждый день, как и любому другому человеку, но сейчас она приводила меня в самый настоящий ужас, заставляя воздух потерять свою необходимость. Бледные руки, отливающие алым в пламени негативной энергии, дранное месиво из рубцов на одной из них и самое отвратное — ядрено красные кончики пальцев, словно у девадаси, танцующей на костях во славу смерти. Я в оцепенении смотрела на скопившуюся под ногтями кровь. Бурую, густую, ядовитую, такую противную и чужую. Словно из-под разлагающейся кожи заразного мертвеца, чью плоть пожирали тысячи трупных червей, наверняка купаясь в вязкой жидкости, как кровожадные рыбы, скрывающиеся под натиском обманчивых волн. Тени срывались на крик, на ор, на визг, не выбирая тональность, напросто разрывая гниющие глотки. Махадеви исчезла, оставив меня один на один со своими подчиненными. В приступе накатившей истерики я принялась вычищать кровавое болото из-под ногтей, не заботясь об аккуратности или точности. Рваными движениями скурпулёзно отдирала инородные частицы, задыхаясь от слёз и страха, что меня с минуты на минуту утопят в драматическом сопрано криков или в этой ненавистной дряни с головы до пят. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Или всё же просто боюсь? Подушечки пальцев уже были расчесаны до малиновых полос, но кровь, засевшая в ногтевом ложе, не собиралась его покидать. И без того возбужденные нервы сейчас были хуже оголенного провода, ведь были совершенно неустойчивы для прихода очередного эмоционального припадка, который, кстати, уже подбирался к сердцу по моим трясущимся ногам. Ощутимый тремор рук и вовсе катализировал ту внутреннюю панику и тревогу, которые заведовали каждой живой клеткой в моем теле. Засевшие в горле всхлипы, что никак не могли выйти наружу, перетекали в дрожащие губы и оставляли в носу разъедающие ожоги. Меня не отпускало ощущение приближающегося конца, я крепко зажмурилась, едва ли не вдавливая глазные яблоки в зрительный нерв. Было глупо пытаться сбежать от всего этого подобной детской манерой, но это единственное, что мне оставалось. Все еще подрагивающие губы сжались в напряженную полосу, нормализуя давление нервной системы на моё слетевшее с катушек сознание. Не знаю почему, но это, действительно, немного помогло, ведь голоса и стремительно нарастающая волна безумия постепенно утихали, сменяясь на белый шум и апатию ко всему происходящему. Дыхание приходило в норму, а клокочущий ритм сердца вновь становился размеренным. — Я тебе настолько противен? — холодный тон мужского голоса совсем рядом заставил меня подпрыгнуть. Я будто бы очнулась от безнадежного кошмара, вернулась в спасительную реальность, оставив все опасности где-то за чертой существования. Даже моё тело материализовалось на месте пропажи в совершенно ином состоянии, будто бы из меня щипцами вырвали ту гадкую паутину отчаяния, плотно облепившую слой нервных волокон. Встреча с Темной Матерью на этот раз была чрезмерно насыщенной, я даже всерьез задумалась о том, что она хочет убить меня подобным образом, в наказание за мои поступки, которые не соответствовали её ожиданиям и вовсе граничили с неоспоримыми нормами. Хотела бы я с облегчением выдохнуть, радуясь, что путешествие в материнскую преисподнюю завершилось, но смогла только взволнованно ахнуть. Среди безупречных черт лица Амрита тлел след от пощечины, что в некоторых местах пузырился бисерными каплями крови, зудящими в царапинах от моих ногтей. Выражение его лица нельзя было расценить как недовольное или возмущенное, скорее как напряженное, задумчивое. Или вовсе безмолвно ошарашенное. — Боже, прости, я не хотела…- промямлила я, потянувшись к пострадавшей щеке, но тут же оказалась перехвачена мужской рукой, скорее переграждающей путь к прикосновению, нежели к вымещению ответной агрессии. Мой гнев и истерия вмиг сменились раскаянием при виде изувеченного лица напротив. Подняв на него виноватый обеспокоенный взгляд, я встретилась лишь с опущенными в пол глазами. Пара секунд длилась слишком долго. — Но всё же сделала. А захотеть и сделать может только целеустремлённый и уверенный в своих действиях человек, — отстранено ответил мужчина, наконец посмотрев на меня. Его кадык дернулся, совершив колебательное движение в пару сантиметров, — я не могу отказать тебе, зная твою нужду и готов исполнить все твои хотелки, как видишь. Но наблюдать то, как ты чуть ли не с мясом пытаешься отодрать от себя ту мельчайшую физическую и энергетическую частичку меня — мягко говоря, неприятно. Получается, я не достоин чести быть грязью из-под твоих ногтей? Хватка ослабла, но я не спешила убирать руку, лишь аккуратно прислонилась ей к мужскому плечу. — Нет, подожди. У меня было видение, я совершенно не могла себя контролировать. Ты в один момент показался мне страшной тенью, напоминающей безмолвного бхута, и это была лишь санкционированная самооборона, не имеющая отношения к тебе. Я бы никогда всерьез тебя не ударила, клянусь! — вкрадчиво произнесла я вполголоса, — я даже не поняла, что произошло, все так быстро завертелось и неожиданно закончилось. Слава богам, что это было всего лишь очередное видение. — И что ты увидела? — Мать… — одними губами прошептала я. — Джотсану? — удивленно спросил Амрит, — Тебя до сих пор не отпускают видения из прошлого? — Нет. Нашу мать. Он понял меня без пояснений, лишь повел скулой от странной формулировки моего ответа. — Тёмная мать всегда является не просто так. Ты в чем-то провинилась, раз она не стала дожидаться, пока ты останешься одна, и вступила с тобой в трансмиссивную связь даже когда я был рядом. Теперь понятно, что с тобой творилось минуту назад, — вздохнул брахманский сын, неоднозначно обведя меня взглядом. — Мне казалось, я просто выпала из реальности на неопределенное количество времени и вернулась в отправную точку, как это обычно бывает. Но сейчас все было иначе? — После того, как всю комнату заполонили тени и скопились вокруг тебя, я уже думал, что тут надо бы провести обряд освящения, ведь такие твари способны проявляться сами исключительно при большом скоплении негативной энергии, которую обычно направляют против кого-то, но никак не на себя. — Но бхуты и раньше мучили меня, приходили, когда им вздумается, и прогнать их было проблематично. Даже прогоняя визуальные воспоминания о жутких посетителях моих кошмаров, я не могла унять легион мурашек, что вскакивали на коже как чумные бубоны. — Тогда ты была слишком слаба, потому они и жрали тебя при любом удобном случае. Это исключительное явление, когда они являются намеренно и способны навредить. Сейчас ты носительница могущественной печати и способна сжечь подобную нечисть по щелчку пальцев, — пояснил Дубей. Слабая полуулыбка коснулась некогда поникших губ, — только это были далеко не бхуты, а предвестники Махадеви Кали — наиболее опасные духи, которые прокладывают красную дорожку к твоему сознанию для своей богини. И избавить тебя от их натиска может только она. Эта энергия сводит с ума своей яростью, граничащей с безумием. Человек, с которым наша богиня вступает в прямой контакт, полностью под её контролем. Во время ритуалов со мной происходит нечто похожее. — Ужас. — Никак нет, это прекрасный и миролюбивый колорит индуизма, в котором главенствуют только добро и позитив, Амалушка, — сделав бровки домиком, пролепетал мужчина, стирая большим пальцем остатки крови с щеки, — и живут в главенстве этой религии только добрые бескорыстные люди. Поверь мне, ведь еще чуть-чуть и я бы на этом собственные зубы съел. — Амрит, я в самом деле… — Не стоит, я ведь специально тебя на это подстрекал. Уж больно сексапильно ты выглядишь, когда бесишься, словно взбудораженная дикарка, — он горячо облизнулся, проведя розовым кончиком языка по линии пухлых губ, — даже всерьез был готов принять на себя удар взамен на это лакомое зрелище. Но меньше всего ожидал, что ты сможешь огреть меня так, что, в прямом смысле, зубы затрещат. — Просто в какой-то момент ты показался мне очередной озлобленной тенью усопшего, которая хотела на меня напасть. И я решила, что… — Если драка неизбежна, то бить надо первым? — прервал меня собеседник. — Видимо, ты на этом еще собаку съел и сучкой закусил, — съязвила я в ответ. — Последнее точно есть у меня в планах, — самодовольно повел бровями Амрит, направляясь в смежный санузел, — дай мне пару минут, чтобы умыться, и мы продолжим наш разговор. Ты отлично держалась для той, кого безвылазно заточили в её покоях. Он ласково прочертил пальцем линию подбородка перед тем, как скрыться в соседней комнате. — И все же, вышло по-идиотски, — брошенная вдогонку фраза растворилась в хлопке двери. Чувство вины, зародившееся глубоко внутри, теребило и без того измученное сердце. Неужели призма светотени сошлась клином и настолько четко застелила мне глаза, что вместо возлюбленного я увидела ночную тварь, представляющую из себя смертельную опасность? Это уж точно не может быть простым стечением обстоятельств. В последнее время ничего не происходит просто так. Потешные игры сознания перерастали в тяжелые состязания между адекватностью и самой настоящей шизофренией. Едва присев на край кровати, я почувствовала сильный упадок сил, которые, вероятнее всего, потратила на то, чтобы как можно быстрее абстрагироваться от столь тяжелого видения. Но, как известно, если продолжить сидеть в таком состоянии на одном месте, то можно растерять и оставшийся запас энергии, поэтому пришлось заставить себя хоть как-то подвигаться; я успела привести в порядок свисающие рукава, поправить прическу, посидеть покрасоваться перед туалетным столиком, осмотреть живописный интерьер, и, в конце концов, была готова грызть ногти от безделья. Шумящее течение воды за стеной не прекращалось уже продолжительное время. Он помыться там заодно решил? Я теряюсь в догадках, не знаю, что и подумать, мучаюсь, можно сказать, от возникшей недосказанности, а он себе устроил комплекс водных процедур? Не хотелось бы вторгаться в его личное пространство, но желание заглянуть и узнать, что именно его задержало в ванной комнате, сейчас было выше, чем тактичные устои моего и без того своевольного характера. Я аккуратно подобралась к двери, проверяя ручку на наличие замка. К моему счастью, она легко поддалась нажиму и открыла взгляду убранство гостевого санузла. Но рассматривать его было не так занимательно, как полуголого Дубея, старательно плескающего рукав ширвани в широкой тазообразной раковине. Он лишь скосил на меня свой самоуверенный взгляд, выпрямив и без того идеальную осанку. Напряженные зубчатые мышцы спины аппетитно сжались впритык линий позвоночника. Штаны на низкой посадке ненавязчиво открывали вид на подкаченный низ бёдер, на котором блестели прозрачные капли воды. Следуя законам физики, они тянулись липкой извилистой стезёй все ниже и ниже, исчезая в плотной ткани резинки, что прикрывала наиболее интересные и пикантные места. Точеная массивность его фигуры была, как минимум, пропорциональной и, как бескрайний максимум, безызъянной. Будущего наследника никак нельзя было назвать щуплым, но и грубая маскулинность, присущая мужчинам с чрезмерно атлетичным строением тела, была в строгой гармонии с объемом, что делала его тело благородно слаженным во всех отношениях. Он выглядел ловким, прытким, изворотливым и пытливым, прямо в лад своему характеру. Я с шумом выдохнула разгоряченный воздух из горла. Услужливо представленные подсознанием неприличные кадры едва ли не заставили меня забыть, зачем я сюда пришла. — Ты долго еще? — Отнюдь, я тоже по тебе соскучился, — не отрываясь от своего увлекательного занятия, ответил мужчина, наконец выключив воду, — я каким-то образом умудрился запачкать рукав, пока умывался. Вроде бы, отстирал. — Надо же, какая хозяюшка, оказывается, скрывается под прикрытием наследника-белоручки, — довольно произнесла я, подходя ближе, — а я-то думала, что тебе легче надеть новый, нежели потеть над стиркой. — Нового именно такой расцветки и фасона у меня нет, старого, кстати, тоже. Сегодня на собрании действует строгий дресс-код, поэтому наш внешний вид должен быть безупречен. Главные оттенки этого вечера — синие, максимум, с голубым подтоном. Из общей мифологии синий — цвет бога Кришны, цвет силы, мужественности, борьбы со злом. Многие индийские божества имеют одежду или кожу синего цвета. А вот и тёмно-синий цвет — это цвет космоса и богини Кали, разрушающей невежество и поддерживающей мировой порядок, именно поэтому он является главной изюминкой нарядов этого вечера. — Надо же, как у вас все продумано, — поймав недовольный взгляд, исправилась, — у нас. — Точнее и не скажешь, дорогая. Теперь надо бы все заново отпарить и отгладить, так что в самый раз позвать служанку. — Надо же, все твои успехи в быту закончились на одной только стирке? — Получается, что так, — беззлобно ухмыльнулся Амрит, осторожно приобняв меня за талию мокрыми теплыми руками, дабы не испортить и мой наряд. Спокойствие разлилось по телу мягкой волной, ведь я переживала, что он начнет хоть немного, но сторониться меня после произошедшего. И в душе я открыто радовалась тому, что все мои переживания оказались абсолютно беспочвенными, — когда я был еще совсем мальчишкой, чуть младше Кирана, то постоянно рвался в город, посмотреть на жизнь нашего народа изнутри. Делать это приходилось ранним утром, чтобы исключить возможность раскрытия моих похождений. И, естественно, приходилось собираться самому, ведь прислуга в это время спала и не должна была заподозрить неладное, как и моя семья. Вот тогда то я в первый и последний раз в спешке взял в руки утюг, которым сжег себе половину ногтей на правой руке, не прогладив даже воротник. После этого мои вылазки в город, конечно, не закончились, но после того эпизода я заимел привычку всегда готовить одежду с вечера. — Ох, звучит очень страшно. И болезненно, видимо, сама судьба-злодейка решилась идти наперекор твоей хозяйственности, — сочувственно добавила я, рассматривая собственные ногти и подмечая несколько мелких красных пятен под ними, — и всё же, что происходило, пока настоящая я была в «отключке»? — Транс-состояние всегда весьма специфично отражается на поведении. Ты долго смотрела прямо мне в глаза, но таким стеклянным и пустым взглядом, что даже мне, видавшему виды, становилось жутко, — начал рассказывать брахманский сын, скосив взгляд куда-то в сторону, — вокруг начали собираться ошмётки тысячи теней, облепив всю комнату вдоль и поперек, за окном начали собираться гроза и гром, прятавшиеся за котлованом огромных туч. Я помахал рукой у тебя перед глазами, спрашивая, всё ли в порядке, ведь тени не поддавались моим приказам, а значит, ситуация принимала опасные обороты. Но ты лишь отшатнулась и с размаху хлестанула меня, что есть мочи, даже ногтями ненароком прошлась. Затем я увидел на твоём лице испуг. Такой искренний и неподдельный, будто на моём месте стояла сама смерть, но ты продолжала таращиться на меня, совершенно не реагируя на слова или действия. Я уж сам начал извиняться, брать тебя за руки, дабы привести в чувства, пытался завести разговор, но все было тщетно. В конце концов, ты словила самое настоящее мракобесие, осела на пол и начала ковырять ногти, повторяя то, как ненавидишь все вокруг. Подумал, что это адресовано мне и замолчал, чтобы ты смогла выговориться, а через несколько минут ты как-то сама успокоилась, заставив тени рассеяться. — Даже представить такое стрёмно, я бы себя в психушку на принудительное лечение после такого сдала, — честно призналась я, ошарашенная его словами. Было безумно стыдно перед Дубеем, что я извела его своим внезапным припадком, еще и наваляв по первое число. Хоть он, как никто другой с горой опыта за плечами, понимал всю ситуацию и не винил меня, от его шуточек мне и впрямь становилось неловко, ведь меня абсолютно оправданно можно считать сумасшедшей. Наша связь и вправду имела просто невероятную силу, потому что любой бы после такого отвернулся и послал на все четыре стороны. Любой, но не тот самоупоенный придирчивый мерзавец и перфекционист, что теряет терпение при виде книги, сместившейся на пару микрометров от положенного ей места, — представляю, как ты меня испугался. — Я испугался не тебя, а за тебя, Амала. Ты переживаешь подобные события один за другим без должной подготовки, через раз понимая, что вообще происходит. Страшно представить, что показывает тебе Кали за цикл до извержения, прискорбно, что ни твоя самоотверженность, ни стойкость, ни отвага не могут в должной мере помочь тебе пережить этот период более приемлемо для твоей нервной системы. Это достойно лишь сочувствия, но никак не порицания. Потому-то я и перевез тебя сюда, чтобы быть в нужный момент рядом, и, как видишь, это уже произошло. Я бы себе никогда не простил, случилось с тобой что-то серьезное по этой причине. — Подожди, но разве ты предложил мне переехать не из-за Киллиана? Или, как его там, брачного зова, что не дает нам разлучиться? — Лайтвуд стал спусковым крючком к тому, чтобы я немедленно забрал тебя к себе. Тогда я не знал, проявилась ли у тебя печать. И было бы весьма эгоистично силком волочить тебя сюда только за тем, чтобы мне не приходилось мучиться от боли, — расправляя полы мокрого полупальто одной рукой, ответил мужчина, — тем более, не было бы ничего приятного, заставь я тебя жить с собой насильно. Ведь ты отказывалась даже от того, чтобы я снял тебе отдельную квартиру. — Поэтому снял мне целый дворец вместе со своей семьей в придачу, — хмыкнула я, еще сильнее прижавшись к пряно пахнущему горячему телу. Амрит молча соскользнул подбородком мне на макушку, подарив легкий поцелуй в пробор волос, как жест поддержки и единения. Это воздушное чувство безмятежности от объятий нельзя было спутать ни с чем другим, когда я так близко с тем, кого так отчаянно желает каждая капля крови, теплящаяся в сосудах, и ради кого она течет по ним бесперебойным током, чье имя безвозмездно хранят в наследственной информации многомиллиардные клетки, вплетая его образ в каждый участок цепочки ДНК, то любая опасность и неприятность пряталась за кулисами, не решаясь выходить на передний план. Сейчас я полностью согласилась с негласным утверждением Темной богини: «гнев, направленный против любимых — непростительная ошибка», — прости меня заранее. — Хахах, за что? Ты все-таки решилась окончательно меня прибить? — хохотнул мужчина, наконец разложив на тумбе настрадавшийся элемент одежды. Теперь он мог полноценно объять меня влажными руками, стискивая до боли в суставах, я без колебаний ответила ему тем же, удобно устроившись вездесущим носом в ямочки острых ключиц, — имей ввиду, что перед этим я потребую очень многого своим последним словом. — Да нет же! Просто из-за всей этой неразберихи я сама не знаю, чего от себя ожидать, уж тем более в будущем, со всем этим необузданным гневом и бесконечными видениями, что скоро превратят меня в невротичку, прямо как бабушку…- при упоминании бедной бабули, что с приходом старости обратилась в безвольного раба Тёмной Матери, я автоматически перешла на шёпот, — и я хочу заранее покаяться во всех своих провинностях, что будут иметь отношение к тебе. — Неужели ты теперь боишься себя, больше чем меня? — задумчиво протянул Дубей, приближаясь губами к виску. — Я никогда тебя не боялась, — промычала я, скрывая глуповатую смущенную улыбку в его сонной артерии. — И не стоит начинать, нам предстоит прожить вместе долгую счастливую жизнь, где ты всегда будешь рядом со мной, ведь я не отпущу тебя, даже если ты совершишь нечто ужасное. — С чего это у тебя такая уверенность в том, что ты выдержишь все «прелести» моего характера? — усмехнулась я, нарочно повернувшись ближе к его губам. Кожа на висках приятно напряглась в ожидании ласкового прикосновения, но немой протест уст, желавших поцелуя, остался непреклонен. — С того, что мы будем без ума друг от друга даже после того, как наши души, навечно связанные тяготением друг к другу, обратятся в самые яркие созвездия. Но в нем, в самом эпицентре горящих небесных тел, ты будешь светить ярче всех, пока я, ведомый твоим сиянием, буду крутиться поясом космической пыли, зная, что ты все ещё желаешь видеть меня рядом, — завораживающая интонация бархатистого голоса, разливающаяся в ажурных метафорах, мертвой хваткой цепляя меня за самую душу, заставляя приоткрыть рот в изумлении. Амрит тут же воспользовался произведенным эффектом и, немедленно примкнув своими пухлыми губами к пересохшим моим, наконец слил нас в чувственном, будоражащем каждую каплю разгоряченной крови, поцелуе. Видел бы сейчас Рэйтан, как искусно его компаньон кривит душой, то непременно бы фыркнул от душного лицемерия и скрытого издевательства. Амрит слишком напористо и беспринципно осуществлял цель, навязанную его семьей. Не факт, что он получает удовольствие от новой формы развлечения, но смотреть на всё это со стороны, зная каждую деталь истории и потаенный смысл, что хранился в подтексте, казалось бы, вскользь брошенных фраз, было гнусно даже для того, кому чужды человеческие чувства и ощущения. Но кто же он такой, чтобы вмешиваться в естественный ход вещей, что в мире богов именуется порядком? Махадева-Рита-Шива — людской аватар, издавна потакающий течению событий в нужное русло. Но понятие слова «нужное», ему никогда не понять до конца, ведь каждая его нужда неотрывно связана с волеизлиянием норм и заветов богов и богинь, для которых он был спущенным в мир людей самозванцем для управления и контроля истории, которая должна вершиться с его лёгкой руки. Он не был награждён тем спектром эмоций и мироощущения, что были подвластны даже ограниченному холодному человеку. Его сердце всегда размеренно соблюдало один и тот же ритм, давление, навсегда лишенное амплитуды оно испокон веков исполняло четко отведенную физическую роль в его теле, никогда не сдвигаясь к душе. А была ли эта душа вообще? Душа человека есть личность, ибо сотворена как неповторимое и уникальное личное существо; Душа человека разумна и свободна, ибо обладает разумной силой и свободной волей; Душа человека отлична от тела, поскольку не обладает свойствами видимости, осязаемости, не воспринимается и не познается телесными органами; Душа — это некая особая сила, присутствующая в человеке, которая составляет высшую его часть. Она оживляет человека, дает ему способность мыслить, переживать, В своем неповрежденном состоянии её сила здраво рассуждает и верно отличает добро от зла, показывает определенно и властно к каким вещам ей подобает склоняться желанием, какие любить, а от каких отвращаться. Так, может, это она наперекор судьбе химерично зародилась в его бренном теле, заставляя полноценно ощутить, как артериальное давление в момент диастолы заполняет механическое сердце жизненной энергией и даёт почувствовать нутром, что все его правильные советы и действия на данный момент обращаются в непоправимую ошибку?