Если вокруг мрак

С тобой мне больше здесь не тесно И ковш на небе встал на место ©

После нескольких дней горячки Антон выздоравливает. Точно дождавшись, пока температура и боль в боку перестанут мучить его, вселенная начинает пытать их новыми способами. Проснувшись в очередной день в мир без Арсения, Антон первым делом контрольным образом обходит дом и двор, а потом привычно собирает рюкзак и идет на охоту. В такие моменты нужно сосредотачиваться и не давать собственным мыслям себя сгрызть. Наверняка тем, кто сидит на космической станции — или в одиночной камере — хуже, потому что они не могут как следует разминать ноги, не могут заниматься привычными бытовыми вещами, не могут находиться на свежем воздухе, сколько душе угодно. Только в рот, конечно, Антон ебал такие угодства души — когда ты в камере или на станции, у тебя хотя бы есть уверенность в том, что привычная Земля где-то существует, и ты в нее, хотя бы теоретически, можешь вернуться. А стекла пытают неизвестностью. Ты не только не знаешь, вернешься ли ты домой, ты не знаешь, один ли ты здесь, и увидишь ли еще единственного своего… партнера. И если он вернется, то когда — завтра? Через два дня? Через неделю? Рекордом пока было четверо суток, и после того случая Арсений отказался ночевать на разделенных в пространстве матрасах или диванах — теперь они всегда спали рядом, хотя это нисколько и не помогало от стекол. Явление получило такое название, потому что напомнило Антону о полицейских штуках — когда смотришь на будто бы зеркало, которое на самом деле прозрачно с другой стороны. Тут все работало не совсем так, но ощущения бессилия и тупости происходящего были похожими: вы существовали с человеком в одной реальности, но не видели друг друга, оба словно поставив друг на друга блокирующие фильтры. По окончанию оказывалось, что человек мог все это время быть с тобой в одном доме, использовать одни и те же предметы, ходить по тем же самым локациям — просто в твоем мире не было его, а в его мире отсутствовал ты, а потом вы вновь «включались» друг у друга. Предсказать, когда это произойдет, было невозможно. — А вот если мы съели одни и те же консервы? — пытался анализировать ситуацию Арсений, — у кого они сейчас в желудке? — Ты ел горошек? — Нет, я ел кукурузу. — Ну, так мы ничего не выясним. Они стали пытаться отмечаться — проверяли, остались ли следы их деятельности после того, как они воссоединяются. Проблема была еще в том, что когда стекла начнутся, было тоже не угадать. Антон срезал ветки с дерева, которое Арсений специально не трогал, оба экспериментировали с валяющимися во дворе камнями — Арсений закидывал их в пруд, Антон затаскивал в дом. Но каждый раз чистоту эксперимента что-нибудь, да нарушало — камни оказывались повсюду и были слишком похожими, дерево падало и его разносили в щепки кабаны, и в итоге точно установить, что именно произошло, не представлялось возможным. — В конце концов, мы живем в мире, где полно домов, колодцев, бытовых предметов, консервов, оружия, и, черт возьми, нет ни одного человека. Какую логику мы тут пытаемся отыскать? Очевидно, что это не реальный мир. Ну или тут всех убило нейтринной бомбой прямо до нашего прихода… — Возвращаемся все-таки к запрещенному вопросу о коме или сне? Антон вспоминает совсем другой сон — и неловко замирает, глядя на Арсения. — Ты чего? — Ничего. — А то у меня флешбэк был к сцене, — смеется Арс, — когда я искрометно шучу, а ты смотришь на меня с открытым ртом. — Пошел ты! Перебирая в голове этот разговор, Антон затаивается за удобным валуном, за которым всегда прячется, когда охотится на куроуток. Он теперь постоянно мысленно разговаривает с Арсом, когда его нет. Сегодня удача не улыбается нам, Арс, ни одной птицы у пруда, придется идти к озеру. Пятые сутки, как тебя нет. Рекорд побит. Что, если на этот раз… Антон запрещает себе думать об этом и фальшиво насвистывает какую-то мелодию. Свистеть здесь опасно, но все лучше, чем орущий мозг. Озеро встречает его, как всегда, спокойной гладью черной своей поверхности. От него тянет холодом и влажностью, среди редких растений тихонько зудят насекомые. Птиц нет и здесь, по крайней мере, в доступной весьма ограниченной видимости, и Антон чешет щетину, прикидывая, как будет раздобывать ужин. Мясные и рыбные консервы совсем кончились — с тех пор, как появились стекла, исчезли позывные к новым локациям, и они потихоньку доели почти все свои запасы. Поиски наугад не приводили ни к чему — тропинки путались, серели, водили кругами, не показывая ничего нового. Игра как будто бы подходила к концу. Или кому-то просто надоело играть с ними, и он бросил их умирать. Но об этом — об этом тоже лучше было не думать. Антон скоро станет профессионалом по отключению мозговой деятельности. И не он один, похоже. — Хорошо, что шкатулка показывала только недавние стыдные вещи, — говорил Арсений, — не хотел бы я, чтобы ты очутился в моем подростковом периоде. — Почему? — удивился тогда Антон. — Я был жутким занудой. И всех учил жить. Нет! Молчи! Даже не вздумай! — Я молчу. — Домашку давал списывать за деньги… Вообще, воспринимал одноклассников как источник опасности — ну, или благ, получается. И по-человечески относился, по-моему, только к кошкам нашим, ну и к сестре немножко. — А я бы не хотел, чтобы шкатулка показывала грустное, — задумчиво ответил Антон, — так мы скринджились с тобой по очереди, но хоть в депрессию не упали. — И что бы она тебе показала? — Весь две тысячи двадцать второй год целиком? — Блин, Антон… — Да забей, — смеялся Антон, но смех этот был не радостный, — не знаю, зачем поднял эту тему, вообще. Вспомнил просто июльский разговор с родственниками — ну, украинскими. Ты же понимаешь, что они у меня есть. — Да знаю я все. — Ну и вот, тетя моя двоюродная — вроде, кто она мне? Я ее видел последний раз в шестнадцать лет, на маминой свадьбе — ну, короче, сказала мне, что если я буду продолжать работать на телевизоре русском — то могу забыть обо всех тамошних родственниках. — А ты и так о них не помнил. — Да Арс. Дело же не в этом. — Не в этом. Я понимаю. И он действительно понимал, Антон это чуял. Вот здесь, у треугольного камня, Арсений нырнул и раздобыл со дна шкатулку — только два воспоминания она им в конце концов и показала, но и этих хватило с головой. Антон вглядывается в воду, прикидывая, не попробовать ли начать рыбачить — он понятия не имеет, как устроены удочки, но со здешними перспективами по части еды у них скоро просто не останется ни патронов, ни выбора. Или научиться делать капканы? Наверняка Арсений что-нибудь про это знает. «Силок на кабана», или как там он говорил в сценке однажды — если это не только филологический выебон был, было бы славно. Папа ведь точно брал его на охоту маленького, безуспешно, правда, но, может, Арс хоть примерно устройство ловушек себе представляет. Воздух разрезает внезапный треск, и Антон, весь подобравшись, спешно отступает от воды. Этот звук он прекрасно знает. Это не птица и не кабаны, это не висячки и не звон — это автоматная очередь. Где-то неподалеку, только глухая, как из-под завала. Он бежит в ту сторону, не обращая внимания на колено, кричит, озирается — туман стелется перед ним во все стороны — глупый, глупый Антон, ты же не отмечаешь дорогу, ты сейчас потеряешься здесь, говорит в его голове Арсений. Он тормозит, почти влетев в воронку — перепрыгивает ее, поскальзывается и падает на четвереньки. Вокруг — тишина. — Кто здесь? — орет он, срывая голос. — Арс?! Большая птица снимается с ближайшего дерева и улетает, громко хлопая крыльями. Антон в отчаянии задирает автомат к небу и сам дает очередь. Ответ раздается почти сразу — прямо рядом с ним. Он поднимается на подкашивающихся ногах, бредет к ближайшему дереву и вцепляется в него рукой. — Арс! И, точно в замедленной съемке, видит, как выходит тот с другой стороны — с совершенно сумасшедшим взглядом, растрепанными волосами и кровью на щеке. — Антон? — Ты появился! — орет Антон и сгребает его в охапку, — я тебя нашел! Арсений шипит — видно, что-то повредил, но, главное, живой! Здесь! — Пять дней, — сдавленно говорит он ему в плечо. — Я знаю, я знаю, это просто пиздец. — У меня рука вывихнута, по-моему. — Упал? — Да, ебаная воронка… Потерял бдительность. Антона передергивает, когда он представляет, чем это могло закончиться. Он осторожно отстраняется от Арсения и осматривает его плечо, стараясь не дотрагиваться лишнего. — Но, главное, мы разгадали эту загадку, — мученически улыбается Арс. — Громкие звуки? Доорались друг до друга? — Скорее, дострелялись. Антон сейчас так рад, что ему не до загадок и разгадок. — Пойдем домой? Еды нихуя нет, но давай распакуем тот шоколад, наконец, не до конца века же он у нас будет лежать… И галеты… — Ладно, — неожиданно соглашается обычно скупой на подобные растраты Арсений, — только рука вот, сука, болит. Что с ней делать? Дома разберемся? — Я могу вправить. Арсений отходит от него на пару шагов, глядя настороженно и поворачиваясь, на всякий случай, здоровой своей стороной: — Ты ведь это в фильмах только видел, честно признайся? Но Антон не дает уйти далеко, догоняет и решительно берет за здоровое плечо: — Да не, в школе еще. На тренировках приходилось иногда что-то такое делать, ну, по баскетболу. И волейболу. — Ну смотри, Никита, — Арсений стискивает зубы. Антон помогает ему снять куртку — тот охает от боли — и нащупывает кончиками пальцев смещенный сустав. Неожиданно становится страшно — вдруг он забыл, как это делается, и сейчас нажмет что-то не то? Арс смотрит не то что бы очень доверчиво, но уже не пытается никуда сбежать, по крайней мере. — Че-то я… — растерянно говорит Антон. Плечо под большими его ладонями кажется вдруг хрупким, а сам Арсений — мелким. — Да хрен с ним, — Арсений закрывает глаза, — давай, жми. Антон тоже стискивает зубы и, придерживая у шеи второй рукой, резко надавливает на сустав. Тот щелкает и встает на место, Арсений громко стонет, и Антона прошибает пополам сочувствием и желанием. Чертов тестостерон и шалящие нервы. — Пойдем, — неловко говорит он, — тебе надо отлежаться. И дорогу назад надо как-то отыскать. ** — Как ты считаешь, стекла еще вернутся? Дорогу назад они отыскивали довольно долго — оба заблудились. Все время казалось, что озеро должно быть прямо рядом, но они все время выходили не туда, и в конце концов им начало казаться, что они ходят кругами, несмотря на компас. Компас, кстати говоря, был у Антона в рюкзаке, поэтому Арсений пять суток ходил по памяти, совершив большую вылазку лишь в последний день, когда совсем уже отчаялся. Чудом в итоге попав на знакомый берег, они умылись и двинули домой, на что ушло еще часа полтора. Антон, не считая вечно ноющего колена, чувствовал себя нормально, а вот Арсений несколько приуныл — давали о себе знать связки во вправленной руке. — Патронов почти не осталось, — мрачно отзывается Арс, — поэтому очень надеюсь, что нет. Антон колупает порвавшиеся на колене штаны. Ногти у него грязные — мама бы ругалась, Ира бы ругалась, Арсений бы, в нормальной жизни, тоже прокомментировал. Но сейчас Арсений, сам замызганный и несчастный, лежит на кровати под пледом — по крайней мере, кровати в этом доме есть, не зря они сюда перетаскивались. Это было, правда, всего лишь панцирное безобразие, знакомое по временам общаг, в которых никогда не жил ни один, ни другой — но оба тусовались по студенческим пьянкам и прекрасно помнили, как гудит спина после этих ржавых сеток. Но все лучше голых досок. — Болит? — сочувственно спрашивает Антон. — Да похер, — по голосу и всей позе очевидно, что вовсе не похер, но Антон решает не докапываться. — Я поставлю еще чая. Они уничтожили последние галеты и съели половину запасенного шоколада. Сладкий вкус Антону показался давно забытым и почти приторным — он думал, что схомячит все в секунду, а в итоге растянул удовольствие на добрых несколько минут. Арс так вообще съел одну дольку и этим и удовольствовался. — Интересно, сильно мы тут похудели? — Антон наливает воду в кастрюлю. — Одежда реально падает. Правда, больше от дыр. — Тут только на нервы тратится по пять тысяч калорий в день. Еще по пять — на загадки. — Протеинчику бы, — задумчиво тянет Антон, — и я бы, наконец, накачался. Всегда мечтал. — Серьезно? — Ну. Наверное, этого все хотят. У тебя вот, мышцы, бицепсы, бедра, а у меня что? Астеническое телосложение — то есть хуй вместо набора массы. — Ну, если масса набирается в хуй… — Иди ты. — У тебя грудь широкая. Не такой уж ты и дрыщ. — Я слова «дрыщ» не произносил, между прочим. — Ну извини, извини, — Арсений возится, укладываясь поудобнее, снова стонет болезненно, и Антон мысленно затыкает себе уши. — Вот тебе чай. — Не хочу вставать. Антон присаживается около него, тощей задницей входя в контакт с железным краем кровати — приятного мало. Но он терпит и осторожно подсовывает руку Арсению под голову — поит его, как маленького. Тот, на удивление, не протестует. — Не горячо? Арсений откидывает голову, сглатывает и опускает ресницы: — Что это на тебя нашло? — Ну, ты со мной возился, пока я болел. — Действительно, все честно, — ровно произносит в ответ Арсений, не отрывая от него взгляда. Его губы блестят от чая. У Антона что-то пережимает в горле, и он поспешно встает. — Тебе бы поспать. Во сне быстрее заживет. ** Антон не замечает, как засыпает сам. В какой-то момент он перелез через спящего Арсения к стенке, чтобы там на точно такой же придвинутой вплотную панцирной кровати полежать — дать отдохнуть колену — и провалился в сон, слушая мерное дыхание соседа. Когда он просыпается, то смутно чувствует еще отголоски сна. Здесь ему никогда не снилась прошлая жизнь, и сны не были оформленными, кроме одного, того, с Арсением. Новый же сон не оставил после себя никаких четких воспоминаний — но выбросил Антона из себя с чувством упущенных объятий, чего-то нежного и теплого. Арсения рядом нет. Антон встревоженно поднимает голову — тот сидит у стола в очках, сквозь приоткрытые ставни на него падает блеклый свет, и он усиленно что-то рисует на картонке их единственным карандашом. — Ты себе зрение испортишь. — Шаст, давай иди сюда, у меня голова уже вскипела, — сразу отзывается Арсений, не комментируя его родительские замашки. Антон со стоном потягивается, врезаясь ногами в низ кровати — как всегда, не про его рост. Выпутывается из пледа, встает, и тут же ежится — холодно. Может тут начинаться осень? Зима? Он накидывает плед обратно на плечи и ползет к столу. — Я тут набросал все, что у нас получилось, — говорит Арсений, — вот тут озеро, глубина, поиски, шкатулка. Параллельно — Шеминов, яблоко Евы, колокольчик из Игры престолов — все про стыд. На стыд сработала шкатулка… — Это рисунки или буквы? — Антон щурится на бумажку. Адский почерк Арсения он, конечно, давно читать научился, но сейчас это ни на что, кроме кракозябры, не похоже. — Ладно, ты пиши, — обижается тот, суя ему картонку. — Да ладно, я все понимаю. Нет, вот это — не понимаю. Шона? — Да «жопа» это. — А. — Ну и последнее — автомат, звуки выстрелов, оружие. У тебя есть с этим ассоциации? — С жопой или с оружием? — Да хоть с чем. Антон задумчиво чешет щетину. — Тут слишком много вариантов. Мы не знаем ни конкретных слов, ни языка… — В смысле? — Ну, вот шейм из Шеминова — это же было по-английски. От того, на каком языке произносишь слово, ребус может меняться очень сильно. — Как мое имя, например, — бормочет Арс. Антон испуганно взглядывает на него: — Чего? — Ничего. Вспомнил старую дразнилку. Антон бегает глазами по его лицу, но тот лишь продолжает черкать что-то на картонке, опустив глаза. — Арс…ений. Тебе ничего не снилось в последнее время? Арсений коротко взглядывает на него: — Может, и снилось. — Ебаный в рот, — щеки Антон заливает жаром, — я… — Этот мир играет с нами в кошки-мышки, — вид у Арсения не насмешливый и не пристыженный — скорее, усталый, — давай попробуем вспомнить еще что-нибудь. Кроме сна, — добавляет он, глядя на Антона. Антон, не выдерживая, вскакивает и начинает расхаживать по комнате. — Давай ты просто скажи, в какой последовательности ты все помнишь. У меня уже глаз замылился, — Арсений нервно крутит в пальцах карандаш. Антон делает глубокий вдох — его просят быть рациональным. Окей. — Сначала показалось, что загадки легкие. Первая вообще на нас, считай, сама свалилась — птичье гнездо с яблочными дольками. — Почти мне на голову, да. Для разгона, видимо. Сейчас я думаю, что то, что оно с дерева упало, было дополнительной указкой на райский сад. — Доктор Живаго этот дурацкий потом… Такие духи есть, вообще, на самом деле? — Понятия не имею. Думаю, нет, не особенно романтичное название. — Но их мы не сразу нашли — потому что в лабиринте реально из-за тумана ничего не было понятно. Лабиринт ведь был после колокольчика из колодца уже? Да, точно после, потому что это было уже не лайтово. Он ведь еще стопудово менялся каждый раз, коридоры перестраивались, чтобы нас путать. И рисунок торта бы нам не показался даже, если бы мы заранее со стоунхенджем не доперли, что это про дни рождения должна быть подсказка. — Не «тортА», а «тОрта». Возможно, коридоры и перестраивались — а кто теперь проверит? — Я туда больше не пойду, — вздрагивает Антон, вспоминая влажный каменный лабиринт с фосфоресцирующими стенами, — там холодно, как в могиле, и эти, как их. Ну, слизняки с двумя башками. — Не самый страшный противник в этом мире. — Зато самый мерзкий. Так, и в лабиринте — там были этот дурацкий одеколон и рисунок холмов. — Правильно, поэтому потом мы пошли в холмы. И там уже решали физические головоломки, — Арсений задумчиво чешет нос, — это твое было прямо — ты камешки раскладывал, как будто всю жизнь этим занимался. Антон щурится, хочет возразить, что как раз тупил там немало — какой из него умный, когда рядом Арс — но спорить ему неохота, и вместо этого он продолжает вспоминать: — Там мы получили наводку на озеро. И догнали, что уже несколько раз что-то попадалось про воду и глубину по пути. — Знаешь, — задумчиво говорит Арс, не глядя на него, — все это было даже… весело в какой-то степени. Антон улыбается краем рта: — А говорил, не будешь ностальгировать. Ну оно точно веселее, чем тупо сидеть и ждать конца. И жрать разваренное мясо разных тварей. — Мясо мы все равно жрали. — А куда деваться — и опять придется. Арс, ты умеешь делать капканы? — Только канканы. Шаст, ну давай, не отвлекайся. — А что еще-то сказать? — Антон заканчивает свое хождение по кругу — снова дает о себе знать колено, и он приземляется обратно на стул, — ты нырнул в озеро, достал шкатулку. Потом мы охреневали в воспоминаниях друг друга, а потом была только жопа и стекла. — Может, это все-таки не жопа? — В греческом алфавите, по-моему, есть такая буква. Но я, разумеется, не помню, какая. — Омега, — вспоминает Арсений, — надеюсь, тут не про фанфики. — Я тоже, — искренне пугается Антон, — нет уж, пусть будет жопа. — Arse, — тихонько говорит Арсений. Антон стискивает зубы, так ему стыдно. — Стекла — это не отгадка, — выпаливает он, чтобы что-нибудь поскорее сказать, — отгадкой был автомат. — Оружие. Выстрел. Грохот. Антон задумчиво зажевывает губу, переводя взгляд в окно. Там становится светлее — видимо, наступает утро. — Пойду поссу-ка я. А ты пока сделай чай. — Ладно, капитан. Вернувшийся со двора умытый Антон с пустым мочевым пузырем чувствует себя значительно бодрее. Он снова садится за стол и вертит нарисованную Арсом схему. — Давай зайдем с другой стороны. Зачем мы это отгадываем? — Чтобы выбраться отсюда, — почти вопросительно тянет Арс, прибавляя огонь под водой. — Может быть, ключевой момент в том, чтобы понять, откуда — отсюда? — Ну, это мы уже сотни раз обсуждали… — Арсений с досадой бьет пальцем по газовому баллону, который издает в ответ гулкий звук, — Шаст, нам надо прекращать их использовать, газа почти не осталось. Либо мы идем на какой-то масштабный рейд и ищем новые запасы, либо пора окончательно переходить на костры и охоту. Что ты там говорил про капканы? — Подожди ты со своим газом, теперь мне уже самому интересно, — Антон водит пальцем по Арсовым каракулям, — я тебе говорю, мы с неправильной стороны заходим. Давай ломать четвертую стену. Арсений опирается бедром о кухонный ящик и смотрит на него: — Предлагаешь обратиться к здешнему творцу? — Нет, пошел он. Я предлагаю вспомнить, с чего все начиналось. Почему мы, вообще, сюда попали — точнее, что с нами происходило непосредственно перед. — Ну… Мы были в Воронеже. На концерте. Потом все уезжали на Сереже, потому что заказать такси там было нереально, весь наш зал пытался уехать из этого чертового торгового центра одновременно. — Это был последний концерт тура. Меня ждали к себе родители. Тахо у них во дворе остался. — Ну и ты хотел поехать к ним сразу, но мы тебя уговорили смотаться потусить к нам в Мариотт, и там мы завалились, опять же, в номер к Сереге… — Поз, получается, тоже к своим не поехал. Мы были вчетвером, но долго тусить не протусили, спать хотелось, а напиваться сильно — не хотелось. — И ты самый первый ушел, Поз тоже начал собираться, чтобы двигать к родителям, а я думал еще у Сереги позависать. Ну, собственно, и все, последнее, что я помню — это пара наших реплик после твоего ухода. — Вы без меня не сидели? — Я не помню… нет. Ты ушел, и сразу стало как-то… Не знаю. Усталость навалилась. Мы же уже реально убитые в ноль были. — Давай вспомним, о чем мы разговаривали все вместе тогда. — Да о чем — о чем, о планах, разумеется, обо всей этой хрени с каналом, о блядской Канделаки, о том, что скоро нужно будет видео записывать про закрытие. Про стс мы говорили точно тоже — но там ведь ничего не понятно. — Ну, раз они первые сделали какие-то шаги на сближение, и Стас провисел в зуме все начало ноября… — Бля, мы говорим обо всем этом так, как будто оно еще имеет значение, — Арсений устало трет лицо руками, — и, вообще, существует. — Арс… — Не важно. Продолжаем. Что ты хотел? — Восстановить ход событий. Что мы обсуждали в гостишке самым последним? — Я не помню… Дом вдруг вздрагивает. Кастрюля падает с горелки, вода разливается по полу. — Что это? — замирает Антон. Арсений уже с автоматом и уже у выхода — ей-богу, после этого всего их возьмут в спецназ без экзаменов — если вдруг они сойдут с ума и туда попрутся, конечно. Он осторожно приоткрывает дверь, делая маленькую щелочку. — Вижу кабана. Двух. Выглядят воинственно. — Хозяин мира решил наслать на нас всех своих духов? — Ни хрена не видно, на самом деле, такое ощущение, что туман ближе к дому подступил, — Арсений явно растерян. Антон быстро влезает в ботинки и тоже берет автомат. — Сколько у тебя патронов? — Мало. Дом снова вздрагивает, и один из висячих кухонных шкафчиков с громким треском падает на пол. — Они дом, что ли, подрывают? — Может, это звон? Бревна? — Так не было никакого звона! — Неуютно тут становится, — Антон оглядывает дом, — и непонятно, безопаснее внутри или снаружи. — Ну не сдохнем же мы сейчас! Вот так, после всего! Антон выглядывает поверх Арсового плеча наружу. Туман подступил совсем близко к крыльцу, но из него слышатся визги и сопение — как в их самый первый день. — Я не собираюсь умирать сейчас, — злобно продолжает Арсений, — зря мы, что ли, столько времени тут выживали! — Show must go on, — бормочет Антон. Он смотрит на Арса, который уже готов вырваться наружу и начать убивать. Он весь грязный, автомат держит криво — плечо наверняка болит еще зверски, но на лице у него написана решимость, а глаза блестят. Сверкают даже. И смотрят, почему-то, уже не на улицу, а на него, Антона. — Чего? — спрашивает он, вдруг оробев. Такой Арсений даже красивее, чем обычно, и уже бессмысленно отрицать, что Антон это замечает. — Что ты сказал? — Э… когда? — Show must go on, — Арсений опускает автомат и ногой захлопывает дверь, не глядя. С той стороны доносится вой, но он даже не поворачивает головы, — это оно. — Что? — Антон переспрашивает, тупо шевеля губами, и вдруг понимает — что, — об этом мы говорили перед моим уходом! Мы придумывали, что мы скажем на видео — и вспомнили эту песню тупую! — Шейм, — шепчет Арсений, — по созвучию. По блядскому созвучию, Шаст. Ебаные каламбурчики, неужели это все… Какой идиотизм! Ты понимаешь?!.. — Скажи, — шепчет Антон. — Shame. Ass. Gun. Шейм, ас, ган. Шо-мас-го-ан. И все темнеет.