Выбора нет

Практически весь следующий месяц Сережа с Димой видятся только по ночам. Их графики катастрофически расходятся, а в те дни, которые выпадают свободными у обоих, одна из сторон непременно просто-напросто вырубается на ходу или предпочитает проводить время неподвижно и бессловесно. Матвиенко скучает страшно, но старается думать, что такая дистанция может быть полезной. Что, возможно, Дима тоже соскучится, успокоится, разберется в себе и своих мыслях в то время, что он проводит вне дома. По крайней мере, спустя несколько дней после их последнего серьезного разговора Позов действительно начинает завтракать ежедневно, наливает себе крепкий-крепкий чай вместо очередной кружки кофе и спит уже куда больше и спокойнее. Правда вот сигаретами от того по-прежнему пахнет слишком явно и на постоянной основе. Сережу это нервирует, но он и так слишком редко с партнером видится, чтобы тратить время на очередную ссору или попросту неприятный разговор. Однако есть кое-что, что волнует Матвиенко куда сильнее. К середине месяца у мужчины так вообще практически глаз дергается, когда он в очередной раз невольно слышит Димины разговоры по телефону или краем глаза замечает переписку. Сережа не собирался ревновать, совсем нет, но каждый новый случай заставляет отвратительного собственника где-то внутри недовольно и раздраженно рычать. И Матвиенко ведь совсем не поехавший тип, который партнера себе присваивает, как вещь. Он изо всех сил с собой борется, но когда в очередной раз слышит, как Позов как бы между прочим сообщает о том, что редкое свободное утро проведет с Катей наедине, помогая собирать кровать в новой квартире, то бесится не по-детски. Просто уходит в ванную и сидит там вплоть до того момента, пока не слышит хлопок входной двери. И такое происходит действительно часто. Сережа пробует высказаться по этому поводу, но Дима в отрицание сразу уходит. Строго и недовольно напоминает о том, что не так давно эту женщину жестоко бросил ради самого Матвиенко, и что никакой ревности к ней быть не может. И ведь вроде бы прав, а вроде бы и с чувствами ничего сделать не выходит. В итоге все это накапливается настолько, что Сережа чувствует колющую ревность даже тогда, когда это совершенно точно места не имеет. Например, в тот день, когда они организовывают неформатный концерт по поводу семилетия. Это похоже скорее на домашние посиделки, и атмосфера с самого утра царит уютная и почти комфортная. Они оба едут в офис довольно рано, договорились ведь посидеть все вместе. Отметить локально, повспоминать, поностальгировать, настроиться на нужный лад. Сережа чувствует себя, наверное, хорошо. Перехватывает осторожные взгляды Димы, когда они вспоминают что-то личное, понятное только им обоим, втихую устраивается на диване поближе что в офисе, что на самом концерте. Улыбается как-то слегка смущенно, когда Позов вдруг замечает, что ему эта голубая рубашка идет, и в конце концов смелеет и расслабляется настолько, что перед самым выходом на сцену как бы невзначай перехватывает партнера за предплечье и кивает головой, призывая отойти чуть в сторону. Дима поддается, отходит следом, но просит подождать пару секунд, и принимается что-то печатать в телефоне. Сережа изо всех сил берет себя в руки. Не заглядывает, не надумывает, просто стоит, смотрит куда-то перед собой и ждет. Совсем скоро на него снова обращают внимание. Вопросительный взгляд и тихое покашливание дают понять, что собеседник готов. Матвиенко выдыхает совсем тихо, ловит краем уха довольные выкрики толпы в зале, и снова улыбается мягко уголками губ. — Слушай, Дим, раз уж сегодня у нас вроде как дата… В каком-то смысле и наша личная дата тоже, как бы сопливо ни звучало. — усмехается чуть неловко, потому что говорить такие вещи действительно было как минимум непривычно. — Так вот, может мы после концерта посидим где-нибудь? Вдвоем. Или даже дома. Ну там свечи зажжем, напьемся вина. — Сережа снова фыркает смешливо, стараясь скрыть совершенно несвойственную ему неуверенность. Ну забыл он, как назначать свидания, тем более партнеру, с которым в романтическом плане вместе, вроде как, уже около двух лет. Да и сейчас у них период действительно непростой. Это ситуацию только усложняет. Матвиенко смотрит с невольной надеждой на то, что вся его речь была не так уж и ужасна. Однако уже по слегка дрогнувшему уголку чужих губ понимает, что его предложение не примут. Осталось только узнать причину. — Сереж… Я говорил, что Савина болеет? — начинает вроде бы издалека, но Сережа понимает все сразу. Партнер, может, успел обмолвиться о чем-то таком, но это наверняка было ночью, в то время, когда сам Матвиенко уже без минуты спал. — Сегодня мне надо в больницу, Катю подменить. И вот опять. Невольно даже лицо перекашивает от одного только имени. Внутри бесконтрольно едкая ревность расплывается, накрывает резкой тоской и каким-то тяжелым ожиданием одиночества. Но Сережа ведь знает, как наверняка тяжело Диме дается болезнь дочери. Тем более тогда, когда маленькая девочка вынуждена в больнице лежать несколько дней подряд. Поэтому весь негатив с лица мгновенно убирается огромным усилием воли, и мужчина заставляет себя медленно, понимающе кивнуть. — Хорошо. Я тебя подкину до больницы. А дальше держаться, подбадривать Позова изо всех сил, создавать атмосферу для людей в зале и быть тем человеком, которым сейчас быть легче. Актером. Комиком. Публичной личностью. И позволить себе выдохнуть только тогда, когда получается добраться до кажущейся какой-то совсем пустой и холодной квартиры. А дальше снова дом-работа-дом, редкие переписки в основном по делу и еще более редкие личные разговоры, которые обычно прерываются чьим-то сонным сопением. Сережа снова скучает. Ему ужасно одиноко, тоскливо, пусто и как-то совсем никак. Очередным вечером ему становится настолько тяжело выдерживать тишину безжизненной квартиры, что возникает идея, за которую он вдруг цепляется, как за спасительную. У него ведь есть собственные друзья, никак не связанные с его работой. Которых Матвиенко забросил в постоянных мыслях о партнере, да, но на которых сейчас очень и очень надеялся. Пишет в один из общих чатов, просит собраться хотя бы по видео, и ему, на удивление, не отказывают. Народу собирается не слишком много. Шесть человек, включая самого Сережу. Но такое привычное дурацкое общение ни о чем служит своеобразной отдушиной. Спустя буквально полчаса народ начинает воодушевленно обсуждать возможность собраться этой ночью. В кальянной, в бильярде, в стрип-клубе, в конце концов. Вариантов много, но и разногласий по этому поводу тоже. И Матвиенко, честное слово, за все и сразу, но ровно до тех пор, пока не слышит неожиданное копошение в коридоре. Сейчас всего восемь вечера. Позов должен был вернуться около полуночи. Однако это действительно Дима. Достаточно бодрый, по крайней мере по сравнению с остальными днями, в которые они пересекаются, и даже, кажется, во вполне неплохом настроении. Он слышит голоса в гостиной, сразу замечает, что Матвиенко говорит с кем-то, и только мимолетно приветственно кивает, стараясь не мешать. Через минуту снова показывается в гостиной, смотрит чуть виновато, будто действительно что-то испортить может, и незаметно для камеры Сережиного компьютера пробирается на балкон. А Матвиенко давно уже из диалога выпал, потому что сейчас только и может, что невольно проследить путь партнера, а потом наблюдать, как тот аккуратно дверь прикрывает и, спустя буквально несколько секунд, дым выпускает в приоткрытое окно. На месте сидеть больше не получается. Все внутри закипает мгновенно, хочется хотя бы просто поздороваться, услышать родной голос, а если повезет, то и обнять аккуратно со спины, восполняя хотя бы какую-то часть потребности в прикосновениях. Сережа вдруг снова вклинивается в разговор, но всего лишь для того, чтобы оповестить, что отойдет ненадолго. Следом тут же с места срывается и уходит на балкон, появляясь в поле зрения партнера. Дима курит, и лицо его на удивление расслаблено. Он улыбается уголками губ, здоровается совсем тихо и продолжает свое занятие, слегка задирая голову и прикрывая глаза, когда выпускает очередную порцию горького дыма. Матвиенко даже думает, что Позов будто бы специально красуется. Выставляет напоказ свою шею, в которую так и хочется впиться настойчивым поцелуем, изображает на лице спокойное наслаждение, которым хочется открыто любоваться, и размыкает уже совсем слегка суховатые губы, которые хочется тут же накрыть собственными. И даже привычного раздражения от процесса чужого курения не возникает, оно перекрывается куда более сильными чувствами. Однако Сережа все-таки мешать не решается. Только здоровается ответно и совсем аккуратно со спины приникает. Не обнимает даже, просто укладывается щекой на плечо сзади, а теплые ладони оставляет на чужих боках, но все равно чувствует, как невольно напрягается тело партнера. Но Матвиенко так соскучился, так чертовски сильно, что сдаться просто уже не может. Успел понять, что иногда, если действовать чуть настойчивее и вывести Диму на эмоции, тот в итоге навстречу пойдет, отпустит себя и позволит им обоим хотя бы немного сбросить напряжение. Конечно, эта мысль была довольно херовой, да и не дело вот так каждый раз намеренно выводить Позова, но в этот раз и правда плохо. Плохо настолько, что Сережа обещает себе не делать так больше никогда, поговорить об этом непременно серьезно, но не сейчас. Поэтому как только он следом за Димой выходит с балкона, то тут же тормозит его за руку, призывая остаться в слепой для камеры компьютера зоне. Идти и выключать видеосвязь пока даже не думает, все мысли сосредоточены только на человеке в непосредственной близости. Позов по инерции тормозит, смотрит вопросительно, и Сережа тут же притягивает его за бедра ближе. Приникает губами к шее, торопливо принимается покрывать мокрыми поцелуями, гладит чужие бедра сразу настойчиво и уверенно. Действовать нужно быстро. — Ты чего..? У тебя же там люди на связи. — Дима шепчет, сопротивляется пока мягко, только совсем легонько чужие плечи сжимает и подавляет зарождающуюся внутри панику. Но Матвиенко ведь уже плывет немного и, не сопротивляясь собственным желаниям, ближе притирается. — Нас не видно. — отвечает в тон и ползет руками назад, перехватывает бедра под самой задницей, легонько прикусывая кожу у основания шеи. — Серег, отстань. Иди закончи свои дела. — Позов снова пытается, кидает уже явно взволнованные взгляды в сторону стола и давит на плечи партнера с куда большим сопротивлением. Прикладывает реальные усилия и чуть отстраняется. Однако Матвиенко игнорирует эти попытки полностью, тут же тянет обратно на себя, вынужденно отступает на шаг назад, почти выходя из слепой зоны, и выдыхает разгоряченно в чужие губы. — Я, блять, сказал перестань. — Дима шипит практически, снова пытается назад отойти, отталкивает уже серьёзно и смотрит почти испуганно. А Сережа бесится неконтролируемо. Ему ведь так надо, так сильно надо быть ближе прямо сейчас, что крышу срывает в прямом смысле. А его откровенно отталкивают. Красноречиво нахуй посылают. — Да ебаный ты параноик. — Матвиенко почти рычит взбешенно и резко сам назад отходит, а потом быстро добирается до компьютера, с серьёзным лицом сообщает, что у него резко дела появились, и выходит из видеочата. Потом извинится, сейчас совсем не до этого. В пару шагов возвращается к так и застывшему на месте Диме и снова за руку хватает. Тянет к дивану торопливо, выражая свое нетерпение всеми вербальными и невербальными способами. — Да прекрати ты. — Позов выговаривает скорее по инерции, но идет следом, параллельно заглядывая в экран и убеждаясь, что все выключено. — Выключил я. — Сережа подтверждает чуть раздраженно, взгляд партнера перехватывает, а потом по-прежнему довольно резко подталкивает, заставляя упасть на мягкую поверхность. Тут же вклинивает колено между чужих ног и выставляет руки с обеих сторон от плеч Позова. Перекрывает все пути к отступлению, собой огораживает от всего остального мира. Смотрит выведенно и пристально, прожигает буквально, чувствует, как иррациональная злость внутри клокочет. Только Дима смотрит в ответ так, как смотреть не должен. Загнанно. Явно еще отходит от всколыхнувшихся вдруг переживаний. И, естественно, Сережа этого не выдерживает. Смягчается, знакомым жестом чуть скребет ткань чужой толстовки на рукаве, но по-прежнему даже не думает куда-то сдвигаться. — Да боже, я соскучился ужасно. Я тебя даже не вижу, меня уже кроет… — «от одиночества». Конец фразы проговорить вслух не решается, но все и без этого понятно. Позова и правда такие признания на эмоции выводят. На эмоции более положительного спектра. Он ведь тоже скучает. Тоже думает о Сереже слишком часто, тоже хочет просто взять и отпустить себя в любой момент, позволить расслабиться и потрахаться, когда душе угодно. Но у него так больше не получается. Вот и сейчас Дима только смотрит тоскливо и одновременно понимающе, но абсолютно не может себя заставить начать первым. Не может просто руку протянуть, не то что обнять или поцеловать. Но благо, партнер понимает все. Читает взгляды и мимолетные движения уже профессионально. — Тебе ведь тоже надо. Но мы уже опытным путем выяснили, что ты не расслабишься, пока не возбудишься. Поэтому я попробую начать снова. Но если совсем никак, скажи, я послушаюсь. Ладно? — Сережа из последних сил пытается говорить связно, пытается выстроить мало-мальскую логику и просто найти хоть какой-то путь к тому, что нужно обоим. И Позов кивает тут же и тихо сглатывает. Будто разговаривать совсем разучился. Но Матвиенко и этого хватает. Вот таким вот способом добиваться близости — тяжело. Слишком тяжело, выматывающе. И морально, и физически. И стоит только представить, что такое может продлиться еще не месяц и не два, становится действительно страшно. Впрочем, эти мысли Сережа быстро откидывает, стоит только приблизиться к чужим губам вплотную. Сначала приходится действовать самостоятельно. Благо, тело партнера давно и хорошо изучено, и как возбудить его, Матвиенко прекрасно известно. Аккуратно пройтись языком по чужим губам, сначала вопросительно, заигрывающе и будто бы прося разрешения. Усесться на Димины колени, забраться кончиками пальцев под толстовку, проходясь плавно по самому низу живота. Выдохнуть горячо на самое ухо, скользнуть всей ладонью прямо по ткани брюк, настойчиво притираясь в области паха. Обвести ушную раковину кончиком языка, проговорить шепотом имя партнера нетерпеливо и слегка капризно, а потом быстро уложить чужие ладони на собственные ягодицы. Конечно, Позов не может не отреагировать. Сжимает пальцы тут же, подтягивает ближе, заставляя прижаться пахом к его ширинке. У Димы на контроле пунктик, и Матвиенко это прекрасно знает. Пользуется нагло прямо сейчас, откровенно подставляется под чужие руки и призывно голову задирает, демонстрируя полностью открытую шею. — Ну, Димка, я же прямо тут. Извелся весь без тебя, на все согласен, буквально выпрашиваю, чтобы ты уже что-нибудь со мной сделал. Поможешь мне, а? — и прямо так с себя домашнюю футболку стягивает, чувствуя, как по телу тут же легкие мурашки ползут. А буквально в следующую секунду на шее уже горячие губы появляются, и Сережа несдержанно блаженно выстанывает, не успевая даже почувствовать какой-то стыд за свои реакции. Позов выцеловывает кожу старательно, следует недавнему примеру партнера. Кусается даже, но совсем легонько, а вот лижет размашисто и настойчиво, будто хочет чужой вкус в себя впитать хорошенько. Довольно быстро спускает ниже, попутно цепляя зубами ключицы и проходясь кончиком языка по ямочке между ними. У Димы есть одно из любимых мест на теле Матвиенко, и прямо сейчас он настойчиво направляется именно туда. Слегка сползает по дивану ниже, чтобы было удобнее, крепко перехватывает партнера за ягодицы снова, а потом легонько совсем несколько раз обводит уже напряженный сосок кончиком языка. Реакция следует незамедлительно. Сережа хватает губами воздух и слегка вздрагивает на месте. Он не ожидал таких действий сейчас. Раньше Позов любил вывести его из себя, любил довести практически до сумасшествия раздразниванием слишком чувствительных сосков. И Матвиенко в каком-то роде стеснялся этого, даже стыдился немного того факта, что эта часть его тела реагирует на прикосновения слишком остро. Он ведь и прошлых своих партнеров просил особо не трогать грудь, только врал обычно и говорил, что такие касания ему, наоборот, не очень приятны. Но Дима сразу ложь распознал, умный и слишком проницательный говнюк. Хотя от этого и польза была, он со временем научил и самого Сережу относится к своей особенности более спокойно. И вот сейчас, когда Матвиенко еще и возбуждался мгновенно из-за отсутствия секса на протяжении долгого времени, такие приемы были из разряда запрещенных. Но партнеру было позволено слишком много. Тот играется, сначала дразнит только, касается еле-еле, заставляя чувствительные горошины напрягаться до предела, а потом резко горячими губами накрывает, принимаясь настойчиво втягивать внутрь, действуя на контрастах и заставляя Сережу бесконтрольно мычать сквозь плотно сжатые губы. Дима выдыхает разгоряченно на чужую грудь, лижет широко совсем рядом с темным ореолом, а потом оставляет засос, с силой впиваясь в нежную кожу. Тут же целует рядом ласково и поднимает уже поплывший взгляд наверх, потянувшись слегка и невесомо чмокнув в уголки стиснутых губ. — Сереж, не глуши себя. Я хочу все слышать. — увесисто, но мягко по заднице шлепает, с недовольством отмечая, как раздражает ненужная ткань. Впрочем, от нее Позов с помощью партнера тут же избавляется, а после тратит несколько секунд на то, чтобы обвести жадным взглядом полностью оголившееся тело Матвиенко. — Красивый такой. Я соскучился. — тон тут же смягчается, и Дима наконец-то снова себя полностью отпускает, прижимаясь щекой к теплой груди и оглаживая ласково мягкие ягодицы. А Матвиенко уже скулит буквально от возбуждения и чувств, ерзает легонько и нетерпеливо тянется к подлокотнику дивана. У них там давно небольшой бутылек со смазкой спрятан, они на этом диване не раз трахались. Совсем скоро слегка взволнованно губы облизывает и передает флакончик в руки партнера слегка дрожащими пальцами. — Пожалуйста… Я уже не могу, правда. Так хочу ближе. — проговаривает сбивчиво и буквально умоляюще, снова в абсолютно несвойственной ему манере. Сейчас все абсолютно не так, как всегда. Обычно они оба действуют порывисто, резко, не сдерживают абсолютно дикую страсть, которая вспыхивает по щелчку пальцев. Нежностей им хватало в повседневной жизни, они ими захлебывались буквально, особенно когда выдавалась возможность побыть наедине продолжительное время. И вот поэтому в сексе часто выливались более дикие чувства, оба просто весь свой контроль отпускали и отдавались друг другу без остатка. Там уже и не важно было, кто в какой позиции, жгучее желание буквально глаза застилало. Но сейчас… Сейчас Сережа ощущает себя слишком открытым. Слишком беззащитным. Немного неловким. Он привык действовать, но с таким Димой непременно нужно говорить, нужно быть мягким и ласковым, нужно откровенничать по максимуму, безмолвно упрашивая ответить тем же. И на счастье даже получается, потому что Позов тоже не скрывает ничего, тоже взглядом все свои эмоции выдает и понимает партнера с полуслова и полувзгляда. Матвиенко действует дальше, ему и правда тяжело уже, терпения с каждой минутой все меньше. Он пролезает ладонями под чужую надоевшую толстовку и оглаживает слегка вспотевшую в жаркой одежде кожу. А дальше — поймать одновременно влюбленный и прожигающий взгляд, судорожно стянуть с Димы всю одежду общими усилиями, столкнуться в нетерпеливом обоюдном порыве соединиться голой кожей, потратить несколько секунд на то, чтобы прочувствовать жар друг друга, постепенно сливающийся воедино, и, наконец, приступить к смущающему, но необходимому действию. Позов осторожно проникает слегка прохладным от смазки пальцем внутрь, всего на две фаланги, и легонько шлепает Сережу по бедру, когда тот нетерпеливо насаживается полностью, тут же шипя в сторону сквозь зубы. — Не торопись. Я вижу, что ты возбужден, но ты слишком узкий. — Дима и сам говорит спокойно с явным трудом. Его с ума сводит то, как партнер сжимается внутри, как жарко и тесно палец обхватывает и с каким рвением старается ускорить процесс. Только вот в нем столько нежности и заботы сейчас, что наплевать на хорошую растяжку кажется преступлением. Сереже должно быть приятно, когда дело дойдёт до проникновения. Без малейшей примеси боли. Ему должно быть хорошо до такой степени, чтобы он заполнил всю квартиру откровенными, несдержанными стонами. Позов прекрасно помнил, каким громким бывал Сережа в минуты особенного удовольствия, и настолько сильно хотел это услышать, что контролировал себя сейчас изо всех сил. Растягивал старательно и медленно, невольно выводил, заставлял бесконтрольно дергать бедрами, стараться податься ближе, упрашивать и умолять. Три пальца уверенно, но все еще невероятно медленно двигались внутри. Тишину то и дело прорезал откровенный скулеж от нетерпения, сильного возбуждения и желания. — Дима, Димочка, пожалуйста… — Матвиенко наклоняется, выстанывает в чужие губы сбивчиво и совершенно развязно, трется носом о щеку партнера, дышит совсем тяжело и шумно. А Позов снова невольно на Сережино лицо залипает, потому что таким податливым, абсолютно открытым и изнывающим от возбуждения тот бывает действительно редко. Хочется продлить этот момент, хочется слышать чужие упрашивания, хочется видеть жалобное и одновременно блаженное выражение на лице напротив. Дима, который мыслительные процессы прекратил еще в самом начале, действует на чистых желаниях и инстинктах. Он снова вперед подается, принимаясь медленно и чувственно вылизывать грудь партнера, но не прекращает при этом настойчивого проникновения пальцев в уже податливое тело. Чуть темп ускоряет, довольно прислушивается к захлебывающемуся удовольствием Сереже, а потом совсем аккуратно потирает большим пальцем свободной руки под головкой его до предела возбужденного члена. И этого оказывается достаточно. Матвиенко подкидывает буквально на месте, он распахивает глаза то ли в удивлении, то ли в резком приступе удовольствия, которого, судя по всему, и сам не ожидал так скоро. Мужчина даже не стонет и не скулит, только рот открывает в немом выкрике, а потом еле слышно хрипит в перемешку с тяжелым, неровным дыханием. Дима в абсолютном восторге наблюдает за этой сценой, но пальцы сразу же медленно и аккуратно вынимает, ощущая, с какой силой Сережа сжимается вокруг них и как потом слабо ерзает, стараясь соскочить. Видимо, мышцы сжались непроизвольно и чувствительное тело старалось хоть немного ослабить давление. Позов чувствует, как бесконтрольно дергается собственный член, и только шипит совсем тихо, потому что хочется сначала уделить внимание еще не отошедшему от оргазма партнеру, а потом уже заняться собой. Матвиенко доверчиво льнет ближе пока его покрывают успокаивающими, ласковыми поцелуями, укладывается своей грудью на чужую, все еще ощущая, как до жути чувствительные от раздразнивания соски притираются к Диминой коже. И Позов тоже прекрасно понимает, почему партнер вновь тихонько мычит и ерзает, невольно подбираясь совсем вплотную. Сережа притирается тут же к чужому истекающему смазкой члену и выдыхает шумно, а после быстро приподнимается на подрагивающих ногах. На попытки его остановить только кидает серьезный и предупреждающий взгляд, а потом тянет Диму ниже, заставляя сползти по дивану и слегка поменять положение. Так, чтобы в конце концов у Матвиенко вышло усесться на самый низ живота партнера и прикоснуться слегка липкими от смазки ягодицами к напряженному члену. Сережа настроен более, чем серьезно. Ему до упрямого сильно хотелось доставить партнеру как можно больше удовольствия. Он сам ведь узкий до ужаса, ощущения должны быть просто нереальными. Главное постараться расслабиться, перебороть чересчур чувствительное тело и преодолеть сопротивление мышц. Резкий выдох, и мужчина уже притирается сжавшимся отверстием к влажной головке, кусает собственные губы, старается дышать размеренно и совсем немного впускает в себя чужую плоть. Партнер понял уже, что сопротивляться этой настойчивости бесполезно, да и не очень хочется, если уж честно. Он изо всех сил пытается не двигаться практически, не мешать, не сделать хуже. Только крепко придерживает за бедра, умудряясь поглаживать кончиками пальцев, и вышептывает какие-то успокаивающие слова. Сереже удается ввести в себя головку, он настойчиво опускается дальше всего на пару сантиметров, но в какой-то момент вдруг замирает резко и шипит болезненно. Понимает, что дальше не сможет. Не сейчас, не в таком состоянии. Тут же смотрит виновато и как-то потерянно, скребет легко ногтями чужую грудь и будто бы пытается понять, что ему делать дальше. И Позов ведь снова понимает, чувствует все, хотя сам уже еле держится и чуть ли не закатывает глаза от ощущения давящего на самую чувствительную часть жара. — У тебя… дальше не получается..? А так… нормально? — Дима легонько ерзает, шевелясь внутри. Все еще говорить пытается, хоть и получается слишком сбивчиво, все еще беспокоится и спрашивает, все еще боится причинить боль, которой и так много в их повседневной жизни. Матвиенко от такой заботы в неконтролируемой, чуть дрожащей улыбке плывет и уверенно кивает. Совсем слегка вверх приподнимается, раздразнивает уздечку и поплотнее сжимается у самого основания головки. Тут же получает в ответ довольно громкий полустон, пропитанный удовольствием и возбуждением, и понимает, наконец, как действовать дальше. Принимается двигаться на чужом члене с совсем крохотной амплитудой, но скорость старается держать такой, чтобы это компенсировать. И всего через минуту вдруг с легким стыдом осознает, что трение о чувствительные стенки вновь раздразнило и его самого, причем настолько, что с собственного члена скатывается капля предэякулята, попадая прямо на живот партнера. Дима это замечает тут же. Поражается своей выдержке и тому, что не кончил сразу же, но ведь действительно слишком сосредоточен на партнере. У того и бедра подрагивают уже заметно, такая поза дается нелегко. Поэтому Позов быстро тянет Сережу на себя, заставляя уложить ладони на его грудь полностью и создать точку опоры, сам чуть приподнимается на локтях, чтобы дотянуться до чужого лица, аккуратным движением перехватывает с новой силой вставший член и теперь толкается в горячее нутро уже самостоятельно. Подкидывает бедра быстро и резко, все еще стараясь контролировать глубину проникновения и не причинять боли, ощущает, с какой силой скрутилось тягучее возбуждение в низу живота, кольцом из собственных пальцев проделывает с Сережиным членом то же самое, что и со своим: раздранивает лишь уздечку и головку, опускаясь ниже совсем немного. — Сейчас, Сережа. Со мной. — проговаривает рычаще в чужие губы, потому что прекрасно знает, с какой силой собственный командный тон действует на партнера, а потом впивается чувственным и слегка диким поцелуем. В этот раз они действительно заканчивают практически в одно время. Громко и не скрываясь перебивают друг друга выкриками яркого удовольствия, а Матвиенко и вовсе царапает чужую грудь несдержанно, потому что Дима кончает прямо в него, заставляя испытывать смешанные чувства и реагировать еще сильнее. Сережа откровенно подрагивает всем телом, без сил падая прямо на партнера. Вот так вот, два раза подряд, еще и так бурно — это слишком. Слишком хорошо и плохо одновременно. Ему сейчас до жути нужна тихая, аккуратная ласка, которая даст почувствовать себя комфортно на какое-то время, и Позов ее дает. Невесомо поглаживает позвоночник мягкими подушечками, обводит ладонями задницу, без намека, просто нежничая и дотягиваясь до всего, до чего получается. Прижимается губами к виску и к скуле, трется носом по линии роста волос и мягко проходится по выбившимся их хвостика прядям. Дышит тяжеловато, наверняка потому, что Матвиенко на нем улегся всем своим весом, но не сгоняет ведь, позволяет все. И Сережа расплывается в любви и благодарности в который раз, снова ощущает отголоски счастливой эйфории и неловко тычется губами в чужую шею. Атмосфера расслабленности, привязанности и взаимной влюбленности витает в воздухе ровно до тех пор, пока ее не прерывает вибрация Диминого телефона где-то совсем рядом. Позов тут же лениво тянет руку вниз, к полу, где валяются его брюки. Пытается достать телефон из кармана, но никак не дотягивается. Тихо вздыхает и в итоге аккуратно похлопывает Сережу по бедру, призывая подняться. Тот только мычит жалобно и чуть приподнимает голову, чтобы умоляюще заглянуть в чужие глаза. — Может, ну его? Подождут. — Это может быть Катя. — Дима проговаривает нарочито беззаботно, слишком уж отстраненно, так, что становится понятно, что это скорее всего она и есть. И Матвиенко снова чувствует, как начинает закипать внутри. Его это заебало со страшной силой. У них с партнером наконец-то те самые редкие минуты единения, когда оба чувствуют себя хорошо и хотят быть рядом. Но и их пытаются отобрать. А Позов будто бы и не против, будто даже не рассматривает вариант, в котором он просто остается лежать и наслаждаться. Сережа понимает, честно понимает, что партнер хочет не столько с женщиной пообщаться, сколько узнать о детях и поговорить с ними же, если вдруг спать еще не улеглись. Но понимание почувствовать себя лучше не помогает. Именно поэтому Матвиенко сжимает зубы раздосадованно и дергано сползает с Димы. Тут же издает тихий шипящий звук, чувствуя, как из собственного тела медленно вытекают остатки чужой спермы. Но прямо сейчас держаться на ногах все еще так тяжело, что Сережа плюет на чистоту диванной обивки и аккуратно опускается обратно, чуть поодаль от копошащегося по полу Позова. Тот все-таки телефон вытаскивает и вызов принимает, и у Матвиенко снова буквально скулы сводит от того, каким мягким и приветливым тоном партнер разговаривает. Это ведь его, Сережино, время. Его мягкие интонации. Его внимание. Наблюдать за Димой сейчас — чистый мазохизм, но оторваться совсем не получается. Тот расхаживает по комнате, попутно быстро натягивает нижнее белье, свои брюки и домашнюю футболку Матвиенко. То ли по инерции, то ли потому, что толстовка действительно слишком теплая для дома. Говорит не слишком много, больше слушает и спрашивает. Сережа не вникает особенно в содержание вопросов, гораздо больше внимания обращая на голос и выражение лица. Дима улыбается самыми краешками губ, но так тепло и привычно, что внутри что-то болезненно замирает. Болезненно — потому что не ему. Позов в общем и целом всегда говорит с Катей так, как говорил раньше. Никогда не срывается, как на Матвиенко, не выражает недовольства, не отмалчивается, не игнорирует. Посмеивается тихо в трубку даже, и будто и нет того отстраненного холодного Димы, которого сам Сережа видит почти всегда. Это ужасно больно, невыносимо просто. Настолько, что уверенный и в себе, и в их отношениях Матвиенко вдруг пропускает сковывающую все внутри цепким страхом мысль. Его парализует буквально, к дивану придавливает невидимым тяжелым грузом, и Позовское машинальное «Катюш», слишком сильно резанувшее по ушам, только добивает. Что, если Дима уже пожалел..? Что, если вообще-то хочет вернуться к семье, в знакомую и привычную обстановку? Может, просто еще не успел самому себе в этом вслух признаться или, что еще хуже, все-таки успел, а вот с тем, чтобы Сереже сообщить, пока медлит. Жалеет, боится реакции. В конце концов, не хочет на очередную истерику наткнуться. И это бы объяснило прекрасно и Димино поведение, и холодное отношение, и то, с какой тоской Позов периодически на него смотрит. Матвиенко отдает себе отчет в том, что надумал чего-то и сам же загнался, как девочка-подросток, но ведь не беспочвенно же. У них разлад серьезный, и даже думать о том, что все может закончиться… Сережа поднимается на негнущихся ногах, все еще совершенно голый. Чувствует, что сейчас голый и метафорически, душой, как бы это ни звучало. И только партнер разговор заканчивает, делает шаг к нему, чтобы просто прижаться поближе, чтобы хоть как-то собственные душащие страхи развеять, чтобы хоть немного… Но чужие глаза снова в телефоне, на экране снова чат с Катей, Дима записывает голосовое своим этим снова спокойным и мягким тоном. Эти двое как влюблённая парочка в самом начале отношений, ей богу. Только закончили говорить, как сразу в чат полезли. Оторваться друг от друга не могут. — Да, без проблем, я завтра сам с ними съезжу. Буду часам к одиннадцати. — Позов быстро отправляет, а после переводит непонимающий взгляд на Матвиенко, одним ловким движением откидывая телефон на диван. — Наболтались? — Сережа честно пытается не пропускать откровенные ядовитость и претензию в голос, но получается у него плохо. Дима вздыхает тяжело. Строит это свое извечное уставшее выражение, так и кричащее «Матвиенко, как же ты уже заебал». — Ты же прекрасно знаешь… — начинает действительно заезженной уже фразой, и слушать то, что будет после, совсем терпения не хватает. — Знаю. — Сережа перебивает резко, смотрит проницательно и прямо, выражает всю свою обиду и переживания во взгляде, потому что по-другому попросту не умеет. — Знаю то, что ей ты постоянно пишешь, звонишь, помогаешь. Интересуешься ее делами, и не надо оправдываться, ты действительно интересуешься не только детьми. С ней ты говоришь спокойно, улыбаешься, чуть ли не в лужу тут растекаешься. Внимательный такой, Кате надо помочь, Катю надо подменить, Катя устала. Я только о ней и слышу в последнее время, это уже просто… Да блять! — Матвиенко сдается под конец, глаза с силой зажмуривает всего на секунду, чтобы не позволить появиться стыдной соленой влаге в уголках глаз. И он сейчас совсем не видит Диму, который уже в легкой панике пытается подобрать слова, пытается не позволить партнеру зарыться так глубоко в явную ревность, пытается дать себе немного времени для правильной формулировки, которая не создаст еще больше проблем. — Сереж, ты надумываешь… — только начинает, нарочито тянет, соображает судорожно. Только вот процесс запущен. Матвиенко уже почти трясет, он цепляется за каждое слово и тут же гневный взгляд снова поднимает. — А мне достается только это вечное «Сереж». Ей — «Катюш», хотя твой нынешний партнер вроде как я. Я только и слышу твое безэмоциональное «Сереж», такое же, как тогда, когда мы и друзьями еще не были, молчу уже про то время, когда стали любовниками. Тогда было и «мой хороший», и «любимый», и прикосновения постоянные были, а про секс я уже, блять, молчу просто. — мужчина с отчаянно-гневного тона вдруг срывается, и под конец только неверяще головой качает. Неужели он сейчас и правда самую настоящую истерику устраивает, как какая-нибудь жена из российской мелодрамы..? Становится совсем тошно. Все еще обидно и больно до невозможности, страшно, непонятно, разъедающе-тоскливо, но вместе с тем иррационально сильно стыдно. Сережа не выдерживает абсолютно обрушившихся на него чувств, сглатывает шумно и торопливо сбегает в ванную. Передохнуть бы. Совсем немного. Тут же залезает под прохладную воду с головой, пытается остудить пылающую кожу и совсем тихо скулит себе под нос. И почему у них вечно так? Почему даже тогда, когда все уже должно быть наконец в порядке, никакого порядка нет..?

***

Дима появляется в ванной минут через десять. Их общая привычка не закрывать дверь частенько играет обоим на руку. Позов все еще не знает, что сказать, как успокоить, как убедить в том, что он относится к Кате просто хорошо, как к подруге, с которой общается с самого детства. Не представляет, как объяснить, почему свои истинные эмоции и не самое лучшее состояние демонстрирует только Матвиенко, хотя и понимает, что задевает того очень и очень сильно. Ничего не знает, но изо всех сил старается просто… не оставлять партнера одного. Делать хоть часть того, что Сережа делает для него. Просто быть рядом. Позов опускается зачем-то прямо на пол. Садится на небольшой коврик недалеко от раковины, опирается спиной на тумбочку и ждет. Знает, что его точно услышали, что появление незамеченным не осталось. И действительно, шум в душевой кабине быстро стихает, а Сережа выходит прямо так. Шлепает мокрыми ногами по полу, не утруждаясь даже тем, чтобы вытереться полотенцем, откидывает влажные волосы назад, чтобы в глаза не лезли, а потом опускается на тот же коврик, почему-то замечая, как с волос прямо на пол вода капает, образуя небольшую лужицу. Он успокоился уже немного, по крайней мере до такой степени, чтобы истеричная стадия испуга сошла на нет. Внутри тяжело, все еще поджимается опасливо и тоненьким голоском что-то пищит, упрашивает разговор не начинать и до правды не докапываться, потому что боится ее до жути. Но Матвиенко ведь взрослый человек. Здравомыслящий. По крайней мере, иногда. Понимает прекрасно, что какой бы правда ни была, она имеет место быть, и ему узнать и смириться придется. Да и, в конце концов, он ведь Диму любит. Не может даже под влиянием почти всепоглощающего страха на сто процентов поверить в то, что его партнер так просто передумал. — Дим… Попробуем поговорить? Серьезно. Обо всем. — сразу предупреждает, дает понять, что уже на грани, что им разобраться нужно и сделать хоть что-то. Позов чуть сдвигается. Так, чтобы партнера видеть, чтобы не дать себе шанса сбежать в очередной раз и закрыться насовсем. Он ведь снова напряжение чувствует, снова отторгает саму идею о том, чтобы спокойно выдохнуть и выдать все, что есть внутри. Посторгазменное состояние расслабленности прошло полностью, и теперь Дима был в трезвом уме и своем обычном состоянии, которое его уже измотало в край. — Попробуем. Я постараюсь, честно. — и вот эта фраза уже дается тяжело. — Хорошо. — Сережа подбодрить пытается, улыбнуться аккуратно, но выходит как-то дерганно и нервно. — Начну сразу. Я не понимаю, почему ты перестал сам прикасаться ко мне. — голос слегка дрожит, потому что вопрос и правда волнующий, потому что контраст между прошлым Димой, который в покое его буквально не оставлял своей тактильностью, и настоящим Димой слишком очевидный. — Я знаю, что тебе было тяжело и было нужно личное пространство, когда все решалось, когда тебе нужно было рассказать обо всем Кате и детям. Но… сейчас? Прошло много времени. Я не понимаю, почему ты ведешь себя так, будто тебе это не нужно. Отталкиваешь, не пытаешься что-то наладить. Ты позволяешь себе прикасаться ко мне только тогда, когда выходишь из себя и буквально перестаешь думать. Тебе… Становится неприятно? Нет потребности в… чем-то, кроме секса..? Матвиенко действительно сложно изложить свои мысли четко, сложно выделить то, что его волнует больше остального, сложно перестать говорить и озвучивать свои сомнения одно за другим. Дима выдает свои эмоции только слегка дрогнувшими уголками губ и сжатыми в кулаки руками. Становится тяжелее слушать с каждым словом, он начинает по-настоящему понимать, каких сомнений успел наплодить в голове партнера своим поведением. Все еще совершенно не представляет, как собирается хоть что-то объяснять, но такой поток откровений раскрепощает немного, заставляет собраться в кучу и засунуть собственные эгоистичные защитные механизмы куда подальше, хотя бы временно. — Сереж… Мой хороший. — Позов быстро исправляется и действительно чувствует знакомую теплоту от этого прозвища, пусть сейчас и пропитанную какой-то обоюдной тоской. — Во-первых, пожалуйста… — спотыкается, хочет попробовать хотя бы за руку взять, но все еще не может, тело его будто не слушается. — Пожалуйста, не думай, что дело в тебе. Не так. В моем изменившемся отношении к тебе. Потому что дело не в этом, мои… чувства остались теми же. — заглядывает в глаза пристально, будто бы просит поверить сейчас. Он специально не уходит в признания и в объяснения в любви, просто потому, что тогда вряд ли сдвинется дальше. — Я просто стал слишком много думать. Как бы это ни звучало. С самого начала я думал без перерывов, всегда — о чем-то слишком пугающем меня на тот момент. И дошел до того, что… Отпустить эти мысли уже не смог. У меня в голове теперь как будто дохуя народу. — Позов грустно усмехается, понимая, что звучит, как человек с серьезным диагнозом. Благо, его голоса не говорят независимо от него. — И весь этот народ настроен против меня. Каждая мысль о том, что я не могу быть счастливым, не могу позволить себе делать то, что хочется. Мне будто постоянно напоминают о том, что я бросил жену и двух маленьких детей, что наши с тобой отношения с точки зрения общества — неприемлемые, что нам опасно попросту рядом находиться на людях, потому что любая информация может отразиться на детях, да на тебе и на мне, в конце концов. Я пытался анализировать, пытался перестать обращать внимание на миллион угроз и претензий, которые появляются уже по привычке, по инерции. Но они все засели в голове после разговора с Катей и всего того, что было потом. Я будто сам же каждое свое действие анализирую со стороны других людей, сам же спрашиваю постоянно «а что, если..?», не оставляю себя в покое попросту. Я не могу от этого избавиться, я не знаю, как. — под конец своей речи Дима совершенно выдыхается. Ему кажется, что все это звучит слишком глупо, кажется снова, что Сережа сейчас посчитает его законченным идиотом, который даже с собственными мыслями справиться не может. Позов опять начинает анализировать, опять уплывает туда, откуда пытается вылезти. Но ведь сейчас он не один. И он только что на удивление подробно рассказал все человеку, который является худшим врагом Диминых проблем. Матвиенко судорожно вздыхает. Сосредотачивается, как при выбросе адреналина, за считанные секунды. Понимает, что должен как-то прервать эту цепочку прямо сейчас, что должен сосредоточить внимание партнера на том, что действительно важно. — Родной. — зовет мягко и спокойно, специально ближе двигается и уверенно переплетает пальцы с пальцами партнера. Позов моргает несколько раз, обращает внимание, смотрит даже осознанно, только загнанно слегка. — Мы сейчас сидим на полу в нашей ванной. Тут нет окон, нет телефонов и компьютеров, нет никакой связи с остальными людьми. Дверь в квартиру закрыта. — Сережа перечислять принимается, старается задействовать рациональную сторону партнера. Объясняет ему снова, как ребенку, выстраивает картинку, помогает вернуться в реальность. — Тут только ты и я. — дожидается, пока Позов кивнет медленно и выдохнет шумно, а потом продолжает: — Я думаю, что наши отношения — это самое важное, что у меня есть. И я всегда, честно, стараюсь тебя поддержать и сделать так, чтобы у тебя все было в порядке. Даже когда злюсь, ругаюсь и скандалю. — Сережа изо всех сил старается обозначить себя, как безопасного человека, и не врет ни единым словом. Дима эту честность чувствует. А еще чувствует, как прямо сейчас совсем немного расслабляется. Как собственные мышцы будто снова отмирают понемногу, но не решается пока проверять это на практике. Только сглатывает и снова кивает аккуратно, с благодарностью. Матвиенко улыбается все еще слабо, но уже немного увереннее, и тянется на пробу свободной рукой к щеке партнера. Тот ведь руку все еще не вырвал. Это вселяло надежду, заставляло Сережу испытывать ни с чем не сравнимый трепет и одновременное волнение на грани с головокружением. Теплая ладонь совсем осторожно ложится на чужую чуть покалывающую щеку. Замирает там испуганно, не двигается даже, также, как и весь Матвиенко. Однако совсем скоро он различает почти неощутимое движение Диминой головы навстречу и еле удерживает внутри скулящий стон облегчения. Старается не двигаться слишком резко, не показывать, с каким отчаянным страхом он только что ждал ответа. Подсаживается еще ближе, медленно и аккуратно. Обнимает за талию, оплетает двумя руками, собой окутывает целиком и полностью. Чувствует знакомое напряжение, и только тихо, спокойно спрашивает в самое ухо: — Тебе нравится? Тебе хочется, чтобы я тебя обнимал? — первое слово каждого предложения специально выделяет, акцентирует внимание. И Позов действительно отпускает себя снова, обмякает в чужих руках и судорожно, облегченно выдыхает и сам. — Да. Сережу снова влюбленностью накрывает, он вдруг трепетно, ласково невероятно оставляет несколько поцелуев за ухом партнера, и тут же чувствует ответную реакцию. Дима слегка голову поворачивает, дает больше места, обе ладони устраивает на груди Матвиенко и выдыхает блаженно. Узнал, почувствовал, все еще это обожает. — Вот так тоже нравится? Ты ведь обожаешь, когда я тут целую, да, родной? — прикасается губами еще и еще, смещаясь каждый раз буквально на миллиметр вниз. — Да, да, да, да. — Позов сопровождает каждый поцелуй новым согласием, ему ведь правда нравится, нравится так сильно, что, кажется, что-то вот-вот лопнет внутри. Однако это как новая проблема не ощущается. Скорее просто… Небольшая нужда в перерыве и отдыхе. И только мужчина собирается с мыслями, чтобы об этом сказать, как Матвиенко уже перебирается поцелуями на шею, быстро сползает на плечи, втягивает запах слишком шумно и горячо, скользит руками сзади так невозможно приятно и распаляюще, что… Что Дима замирает. Замирает снова, но совсем по другим причинам. Просто-напросто теряется в ощущениях, чувствует, что на сегодня уже слишком много, что просто необходимо притормозить, если он с ума сойти по-настоящему не хочет. Но Сережа ведь трактует по-своему. Резко руки убирает, отодвигается сам и становится теперь похож на каменное изваяние. Видно, как он тщательно эмоции скрывает, но наверняка слишком сильно расстраивается и думает о чем-то совершенно ужасном. На самом деле, так оно и есть. Матвиенко очень быстро возвращается к своим недавним мыслям. Он ведь еще не развеял все сомнения окончательно. — Дима, послушай… — играет в благородство, прекрасно это понимает, но по-другому не может. Он партнера слишком любит в любом случае. — Не буду врать, мне охренеть как сложно о таком говорить, но… Если ты вдруг… Если вдруг жалеешь, что остался со мной, если хочешь вернуться к семье… — Сережа почти задыхаться вдруг начинает, для него это — действительно страшно, и вот так вот озвучить это вслух, когда только недавно еле сформировал такое в своей голове, слишком, невыносимо сложно. — Я очень хочу, чтобы ты был счастливым, и если… — снова пытается, но снова не выходит ничего. Бесполезно. И тут уже сам Позов сдается. И если до этого пытался дать договорить, думал, что, может, партнеру легче станет, когда он проговорит свои страхи, то теперь просто притягивает Сережу к себе уже самостоятельно, сжимает в крепких объятиях и полной грудью вдыхает знакомый, опъяняющий запах. — Нет, мой хороший, даже не думай об этом. И вообще, что ты там пытался сказать? Я ведь… Прямо сейчас со своей семьей. Матвиенко сверкает счастливой улыбкой, но прячет ее в чужой шее. Тут же слегка отстраняется и пытается заглянуть в чужие глаза. Вопросы ведь еще есть. Однако Дима озвучивание этих вопросов вслух опережает. — Я просто почувствовал, что для меня уже слишком много. Нужно отдохнуть, ладно? Обещаю, что прогресс сохранится. — и устало усмехается под конец, легонько прочесывая темные, все еще мокрые пряди пальцами. — Ладно, Димка. Только дай мне еще десять минут. Позов смотрит с непониманием, но выпускает порывающегося подняться и завязать на бедрах полотенце Сережу, а следом за ним встает с пола и сам. — Пойдем. Димину руку уверенно перехватывают и первым делом ведут на кухню. Матвиенко быстро подходит к окнам, дергает за тонкую цепочку и опускает жалюзи. Убеждается, что они плотно прикрыты, а потом разворачивается к партнеру с серьёзным лицом. — Тут теперь тоже можешь чувствовать себя спокойно. Завесим и все остальные. Я буду очень аккуратным, если вдруг мне понадобится включить видеосвязь, не буду даже подходить слишком близко при посторонних, если тебе так будет проще. Мы придумаем, как со всем справиться, но пока так. И Позов вообще-то буквально расплывается на месте от этой заботы, смотрит благодарно до невозможности, но все равно чувствует себя ужасно неловко и не хочет устанавливать такие ограничения из-за своих сдвигов. — Это уже психушка какая-то. Мои заебы не стоят таких ограничений, я буду в порядке. Но Сережа ведь понимает, что партнер попросту храбрится. А потому только смотрит все еще серьезно и легонько качает головой. — Твои заебы может и не стоят, а твое моральное спокойствие и возможность отдохнуть хотя бы дома — еще как. Так что без возражений. Дима больше не сопротивляется. Помогает опускать жалюзи или завешивать шторы, а потом с огромным удовольствием скидывает брюки и падает в кровать. И как только следом за ним на постель опускается партнер, Позов сразу же тянет того за талию поближе к себе, накрывает своим одеялом и прижимается со спины, чуть отодвигая носом мягкие, все еще влажные волосы. Выдыхает наконец-то расслабленно и уже было глаза закрывает, как слышит тихий, хрипловатый голос, произносящий его имя. Дима вопросительно сонно мычит. Проигнорировать не получится, не сегодня. — Димка… Может ты на время некоторые проекты отложишь? Отдохнешь, разгрузишься. К психотерапевту сходишь. Я могу сходить с тобой. Доплатим за конфиденциальность. — Сережа успокоиться не может, болтает слишком много, пытается придумать что-то еще. Но в какой-то момент все-таки замолкает, потому что слышит тихий зевок со спины. — Я просто правда хочу помочь. Сделать хоть что-то. А потом затихает, справедливо полагая, что стоит прекратить нагружать Позова на ночь глядя. Однако тот ведь хочет обоюдного спокойствия, а потому успокаивающе прижимается губами к чужой шее сзади, у самого затылка, и тут же отфыркивается от лезущих в рот волос. — Хочешь что-то сделать? Тогда сбрей уже свою шевелюру. Она роскошная, но мешается ужасно. — Дима ржет еле слышно, а потом только покрепче обнимает и выдает уже бескомпромисно: — А теперь спать. Сережа только улыбается совсем мягко, поглаживает чужие ладони кончиками пальцев и все-таки сдается. Закрывает глаза, желает спокойной ночи и погружается в сон с четкой уверенностью в том, что сегодняшний день что-то определенно изменил. В лучшую сторону. Наконец-то.