Выбора нет

Спустя еще пару месяцев удается вернуться в более или менее привычное русло. Сережа действительно несколько раз посещает психотерапевта вместе с партнером. Волнуется дико, но старается держаться уверенно и спокойно. Дядька оказывается очень достойным и профессиональным. Сначала, конечно, слегка раздражает тот факт, что он постоянно умудряется так изворачивать разговор, чтобы Сережа сам все выдал. Будто знает все ходы наперед, будто нет в Матвиенко никакого секрета и читать его можно, как открытую книгу. Но спустя буквально пару сеансов все действительно становится понятно. Нет никаких «будто», а человек перед ним — настолько опытный и видящий насквозь, что невольно проникаешься к нему уважением. А вот Позов, который давно уже к этому специалисту ходит и понимает, каким образом тот работает, умудряется даже гаденько хихикать над партнером, периодическии пряча очередной смешок за поддельным кашлем. Сеансы действительно помогают Диме, по крайней мере он понемногу справляется с тем, что заставляло его невероятно херово себя чувствовать последние несколько месяцев. Но, конечно, за время терапии его не раз доводят до мысли о том, что их с Матвиенко отношения вообще-то слишком созависимые. Нездоровые. Только вот Позов знает об этом с самого начала и, честно говоря, его все устраивает. Эта ненормальная влюбленность и больная зависимость от партнера как будто дает ему гораздо больше, чем отнимает. Поэтому Дима своим субъективным и имеющим право на существование решением оставляет в их отношениях все на своих местах. Оба по-прежнему заняты почти постоянно. Благо, совместных проектов и съемок сейчас куда больше, чем отдельных. У них, по сути, остается только одна все еще больная и нерешенная тема. Выходные. Совместных теперь выдается чуть больше, но перед Димой каждый раз встает выбор. Провести время с партнером или уехать на другой конец Москвы, к детям. И, конечно, в большинстве случаев выбор очевиден. Сережа не пытается держать или как-то протестовать. Более того, даже почти не заикается о том, чтобы Дима дома остался. Сам его подвозит, когда делать совсем нечего, иногда скидывает афиши каких-то детских мероприятий или других интересных активностей, которые могут вдруг в ленте попасться. Только вот в душе все равно скребется неприятно каждый раз, когда свободный день приходится проводить без Позова. Конечно, Сережа на месте не сидит. Все-таки видится с друзьями, занимается какими-то собственными делами, проводит время с ребятами из крю, в конце концов. Несколько раз даже до Сочи мотается чисто на выходные. И вот там уже слегка обижается, злится, грустит, даже делает несколько показушных сторис с какими-то девчонками, вызывает ревность, как незрелый подросток. Получает за это, конечно, соответственно. И вот это все в какой-то момент настолько надоедает, что Матвиенко решается на попытку немного исправить положение. Это неприятно и нервно, но в один из дней, когда Позов уезжает на очередные съемки, а Сережа полностью свободен, он с самого утра набирает Катю. Та не берет с первого раза. Следующая попытка через час оказывается более удачной. Гудки идут и идут, и когда Матвиенко уже хочет скинуть снова, все-таки слышит вопросительный и явно непонимающий голос женщины. Сережа знает, что такие вещи лучше обсуждать лично. Собирает собственные силы в кулак, выдыхает и изо всех сил напрашивается в гости. Конечно, гостеприимностью Катя не блещет, но заехать разрешает, хоть и не понимает все еще, в чем может быть дело.

***

Сережа появляется на пороге старой Диминой квартиры часа через два. Ее нынешняя хозяйка здоровается чуть скомкано и пропускает пока только в коридор, руки на груди скрещивает и опирается на стену, будто бы закрывая проход дальше. Впрочем, Матвиенко желанием не слишком-то блещет. — Прости, но о делах расспрашивать не буду. Расскажешь сразу, что обсудить хотел? — Катя действительно резковата, хотя явной враждебности не чувствуется. В конце концов, она была слишком умной и адекватной для того, чтобы обвинять Сережу в разрушении ее семьи или соблазнении мужа. Понимала, что вины нет ничьей, что так просто сложилось, но боль и какое-то потерянное состояние все еще не пережила. Матвиенко действительно жаль видеть женщину такой. Они ведь какое-то время очень неплохо общались. Проводили время все вместе, сближались понемногу, помогали, если было нужно, поддерживали даже. Катя чужой не была, но теперь… ни о каком дружеском отношении друг к другу говорить и не стоило. Для них идеальный вариант — нейтралитет. Сережа своего волнения не показывает. Только кивает и сразу к делу переходит. — Я хотел попросить иногда забирать ребят к нам. На выходные или, может, на пару будних дней. Если они сами, конечно, захотят. — Матвиенко проговаривает почти спокойно и чуть плечами пожимает. Но все равно не пытается быть наглым или давить на то, что отец имеет право проводить время с детьми. Хочет все решить по-человечески. Катя, естественно, мрачнеет тут же. Видно, что ответов у нее много, но женщина пока только непонимающе хмурится. — Почему просишь ты, а не Дима? — Потому что он не решится. В ближайшее время — точно. Но Кать… — Сережа выдыхает тихо, понимая, что вот сейчас придется перейти с позиции нейтрального разговора во что-то более личное. — Диме тоже очень тяжело. Я знаю, что ты не хочешь слышать этого от меня, но придется. Он ведь работает дохрена, а потом еще и все выходные мотается туда-сюда. Ему очень хочется проводить время с детьми, но одна дорога до вас занимает час, если повезет не попасть в пробку. Он не отдыхает толком, и я молчу уже про то, что он дома бывает в основном по ночам. Матвиенко видит, как Катя бессознательно кривится, когда он называет их квартиру домом. Но больше откровенно негативных реакций не выдает. Может быть, просто слишком хорошо держится. И ведь ей тоже не безразлично состояние Димы. Не может быть безразлично, не после всего, через что они прошли вместе. Но внутри все равно что-то колет, все равно проскакивает болезненная мысль о том, что теперь у нее пытаются отнять еще и детей. И женщина вдруг, не скрываясь даже, выдыхает устало до жути и смотрит как-то честно и уязвимо. — Я не могу. Не могу остаться… еще и без них. — говорит совсем тихо, но быстро себя в руки берет и снова напускает на себя деланное безразличие. Но Матвиенко ведь замечает. Легонько головой качает и будто теплеет слегка. — Это твое решение в любом случае. Я не буду давить. Но… я, как человек, который с тобой неплохо знаком, вижу, как ты устала. Это было бы полезно и для тебя. Когда ты в последний раз просто… отдыхала? Одна? С друзьями? Катя снова немного оттаивает, но смотрит в сторону, будто бы не хочет давать сейчас ложной надежды. И Сережа не настаивает. — Ладно. Я не буду больше надоедать, поеду. Но ты подумай хотя бы, хорошо? Матвиенко ответ получить не успевает. Разговор прерывает Савина, которая с заинтересованным лицом выходит в коридор. Матвиенко узнает, они неплохо ладили вообще-то. Как-то с самого начала поладить получилось, причем настолько, что девочка сразу по просьбе самого Сережи на «ты» перешла и даже рассказывала иногда собственные секреты. Савина, хоть и стесняется, но здоровается, а потом удивленно разглядывает их гостя. — Ты свои волосы обрезал? Больше не придешь косички плести, да? — и посмеивается тихо, явно довольная своей шуткой. И в этот момент в ней столько Диминого, что Сережа невольно улыбается тепло и весело и мельком ладонью по своей макушке проводит. — Да, теперь с прическами не получится. Но у меня все еще есть лицо для макияжа. — посмеивается в тон и получает одобрительный взгляд юной визажистки. Матвиенко в самый первый раз, когда девочка осмелела и утащила их с Позовым в своеобразный салон красоты в своей комнате, жутко растерялся. У него внутри что-то было откровенно против детской косметики на своем лице и заколок с хэллоу китти в волосах. Однако стоило ему только увидеть, с каким интересом и воодушевлением Савина ему помаду подбирает и как потом радуется, когда получает ожидаемый результат, как весь негатив мгновенно испаряется. И вот теперь Сережа знает, что во всех играх поучаствует с интересом и удовольствием. Свои то дети у него уже вряд ли будут. Поток мыслей прерывает Катя, которая вдруг наклоняется к дочке и легко заправляет ее волосы за уши. — Савин, а ты хотела бы как-нибудь выходные провести с папой и Сережей? Матвиенко очень старается в этот момент не выглядеть мягко говоря охуевшим. Он вот никак не ожидал, что женщина согласится так быстро. А вот в Савине не сомневался. Та сразу кивает несколько раз и весело смотрит на Сережу из-за маминого плеча. Для нее тот факт, что папа живет с другом, новостью не был. Конечно, ничего странного она в этом не видела и об истинной природе их отношений не догадывалась. Обида на отца стихла давно, дети ведь быстро такие вещи отпускают, а на Матвиенко никакой обиды и не было, она о его участии во всей ситуации даже не подозревала. Впрочем, Катя быстро дочку отпускает, выдыхает шумно, а потом отпускает и Сережу. Обещает поговорить с сыном, постараться донести до него суть вопроса, а потом еще раз подумать. И Матвиенко смотрит действительно благодарно. Благодарит даже вслух, а потом все-таки уходит, не желая стеснять женщину свои присутствием и дальше.

***

Все действительно получается. На принятие окончательного решения Кате требуется около двух недель, а потом Матвиенко сам забирает ребят из дома в ближайшие совместные с Позовым выходные, решая сделать партнеру сюрприз. Сюрприз действительно удаётся. Следующие два дня Дима сияет так, что невольно слепит глаза. А Сережа и рад, пусть его глаза хоть выжжет, он смотреть продолжит, причем с удовольствием. Кроме этого Матвиенко невольно ловит себя на дикой сентиментальности не один раз. Вся вот эта атмосфера, такая домашняя, уютно-веселая, семейная, для него непривычна от слова совсем. Он был то только у самого Димки в гостях несколько раз, а больше с детьми ему тесно контактировать не приходилось. И вот сейчас, когда эта детская непосредственность и честность окружает со всех сторон, когда Савина хвалит его любимый йогурт, а Тео приникает к его плечу, чтобы заглянуть в экран телефона, внутри что-то тягуче и трепетно ворочается. А стоит только перевести взгляд на Диму, который обязательно где-то рядом стоит и смотрит на взаимодействия самых важных людей в его жизни, так Матвиенко и вовсе до краев затапливает всем и сразу, и он тут же расплывается в широкой, довольной улыбке, как полный придурок. Двое мужчин развлекают детей, как могут. Отвозят в аквапарк, кормят любимым фастфудом (хотя Дима все равно строит из себя серьезного отца и бурчит о правильном питании на весь оставшийся срок), скупают пол магазина игрушек просто потому, что обоих взрослых чувства переполняют, и играют с ребятней до тех пор, пока их всех вчетвером на ковре в гостиной не вырубает. Второй день проходит не менее насыщенно, а потому, когда мелких вечером довозят до дома, они оба практически носом клюют, но все равно выглядят донельзя довольными проведенными выходными. Это замечает и Катя, которая за детьми вниз спускается. Невольно пропускает мягкую улыбку, подхватывает на руки Тео, а потом все-таки тихо благодарит Диму с Сережей, скрываясь за подъездной дверью. И стоит только мужчинам в салоне автомобиля вдвоем остаться, как Позов тут же двигается на край сидения и партнера буквально в охапку сгребает. Прижимает к себе крепко, порывисто, старается донести так всю степень своей благодарности. — Спасибо, мой хороший. Огромное спасибо. — жмется еще сильнее и не выпускает ближайшие две минуты, на самом деле еще и наслаждаясь чужим теплом под шумок. После совсем немного отстраняется, но все также держит руки на чужой талии. Заглядывает в глаза напротив, снова чувствует, как его наполняет благодарностью, любовью и признательностью одновременно. Снова думает о том, сколько всего Сережа сделал для него, и невольно выдыхает чуть взволнованно. — Я же такой сволочью был в последнее время, столько дерьма творил. Нервы тебе потрепал знатно. А ты, вместо того, чтобы меня нахуй послать, продолжаешь делать для меня все. И как мне так повезло-то..? — Позов нервно посмеивается, потому что и правда этим вопросом не раз задавался. Где-то в глубине души ведь все равно думал, что не достоин стольких прекрасных людей в своей жизни. Но сейчас слишком хорошо, чтобы лезть в такие дебри. — Димка, мне с самого начало было ясно, что легко не будет. Я влюбился в женатого мужика, думаешь, не понимал степень пиздеца? — Матвиенко тихо хмыкает, поглаживает чужие плечи медленно и слегка задумчиво. — У меня не было шанса сдаться даже в самом начале, я сразу привязался слишком сильно. А сейчас… Мы уже зашли настолько далеко, что я отпущу тебя, наверное, только когда сдохну. — Сережа ржет совсем тихо, заглядывая в глаза партнера на удивление весело для таких слов. Матвиенко давно уже принял такую природу их отношений, более того даже знал, что и для Димы это воспринимается как что-то само собой разумеющееся. Впрочем, ради приличия чуть качает головой, пробегаясь кончиками пальцев у основания шеи Позова. — Ужасно звучит, да? И Дима ведь действительно только улыбается в ответ, не выражая совершенно никакого сожаления. Однако своеобразную игру поддерживает и двигается чуть ближе, прижимаясь лбом ко лбу партнера. — Ужасно и совершенно нездорово. И из-за этого мы наверное оба сдохнем гораздо раньше времени. — а потом оставляет мягкий поцелуй на чужих губах, не позволяя думать о каком-то там фантомном будущем. Позов чуть отстраняется и невольно кидает взгляд в зеркало заднего вида. Замечает маленькую розовую сумочку на сидении. Видимо, Савина была настолько сонная, что забыла одну из частей своего поистине обширного багажа. Дима пролезает между передними сидениями и тянется к заднему, чтобы подобрать вещицу. Хватается за край, уже было утягивая к себя, как Матвиенко вдруг неожиданно шлепает его по выставленной в необходимости заднице. Позов дергается невольно и тянет сумочку слишком резко. Та оказывается не закрытой, и по обивке рассыпаются несколько детский колечек самых разных форм и цветов. Дима чувствует, как ладонь партнера снова прикладывается к собственной пятой точке, ржет в порыве веселья и ерзает, принимаясь собирать дочкины сокровища. — Сереж, блин, а ну отстань! Я рассыпал Савинины вещи из-за тебя. И Матвиенко действительно прекращает, напоследок только проходится по бедру мягко и медленно, чем вызывает у Димы невольное щекочащее чувство в самом низу живота. Позов свое дело продолжает, рассматривает колечки бессознательно. Отмечает даже те, которые ему больше нравятся, а потом вдруг резко замирает. В голову приходит глупая, дурацкая, неловкая, но такая трепетная и кажущаяся важной идея, что проигнорировать ее попросту не получается. Дима складывает украшения обратно в сумочку. Все, кроме двух. У мужчины в руке остается два детских колечка. Одно — с розовым ободком и ярким красным сердечком по центру, которое выложено из совсем мелких стразинок. Другое — белое, кажется, из эпоксидной смолы, но с таким же блестящим ярко-красным сердцем в середине. На двух взрослых мужиках будет выглядеть действительно нелепо, но желание ведь уже засело в голове. Позов прячет кольца в кулак и возвращается на свое место. И не может удержать дрожащей улыбки, которая вот-вот грозится перерасти в откровенных смех от того, какую глупость он задумал. Матвиенко бровь выгибает в непонимании, но смотрит светло и открыто. — Дим, что ты там нашел, что тебя так размазало? — Я просто подумал, что после всего, что между нами было, я просто обязан… — Позов хочет было продолжить и прямо в такой, идиотско-шутливой форме все выдать, но останавливает себя вдруг. Ему ведь есть, что сказать и есть, за что поблагодарить с абсолютной серьезностью. И это — его шанс. — Дай-ка руку. — и сам тянется вперед, перехватывая правую, чтобы партнеру не пришлось объяснять раньше времени, почему левая не подходит. Гладит мягко самый центр ладони большим пальцем и смотрит пристально и с такой любовью, что Сережа даже тихо сглатывает и замирает буквально. — Любимый, спасибо, что ты рядом. Знаю, что говорил уже, но тут и ста раз не хватит. — видит, как Матвиенко практически на глазах накрывает смущение от такого редкого и откровенного обращения, и тут же порывисто чмокает того в потеплевшую щеку. — И я хочу, чтобы ты был рядом и дальше. Всегда. Это не просто громкие слова, это реальное, обдуманное желание. Даже несмотря на то, что половина наших совместных дней была откровенно хуевой. — Позов чуть печально усмехается, но тут же продолжает: — Но если бы не было всего этого дерьма, не было бы и того, что у нас есть сейчас. Я бы никогда не смог почувствовать вот этого… — Дима невольно запинается, укладывает чужую руку, которую все еще держит, на собственную грудь и чувствует, как внутри стучит еще сильнее, чем раньше. — Этого счастья? Этой охуенно сильной привязанности? Я не думал, честно, даже не подозревал, что в реальной жизни так бывает. Может, с какой-нибудь гиперчувствительной девушкой, но не со мной же. Но я взрослый мужик, мне почти сорок лет, а я люблю тебя так, что… — Позов себя почти насильно затыкает. Он скатывается в откровенную сопливую приторность, а чувств внутри столько, что от них покруживается голова. Мужчина выдыхает шумно, а потом раскрывает вторую руку, перехватывает пальцами одно колечко и с затаенным трепетом надевает Сереже на безымянный палец. Конечно, налезает оно только до середины, да и вообще смотрится действительно комично, только вот им обоим сейчас плевать на то, как выглядит ситуация со стороны. Для них сейчас — тягуче-медленно, будто время замирает, тепло, настолько, что в этом тепле растворяешься, и бесконечно-взаимно. Настолько хорошо и влюбленно, что все за пределами машины будто и существовать перестает. — Вот это я делаю только для того, чтобы оправдать свои слишком сентиментальные речи. — Дима хихикает как-то хрипловато, но и на этом остановиться не может. — И я обещаю, что куплю тебе нормальное кольцо и сделаю все официально. Матвиенко рассматривает розовое колечко с таким восхищением и трепетом, что, кажется, другого ему и не надо. Понимает прекрасно, к чему это все было, понимает, что партнер только что сделал очередной огромный и волнительный шаг в их отношениях, но все равно поверить до конца не может. Хлопает глазами несколько следующих секунд, а потом вдруг замечает в ладони Димы второе кольцо. Тут же его перехватывает, крепко сжимает чужое правое запястье и старается смотреть серьезно, но выходит все равно абсолютно морально размазано и до невозможности ласково. — Ты, между прочим, не закончил. Но я в любом случае на все согласен. А ты… согласен быть моим упрямым говнюком, пока смерть не разлучит нас? — Матвиенко улыбается ярко и смешливо, и быстро, не дожидаясь чужого ответа, натягивает кольцо до середины безымянного пальца партнера. Любуется всего секунду на два вырвиглазных красных сердечка, а потом приближается к лицу Позова вплотную и следующую фразу уже выдыхает ему прямо в губы. — Но в общем-то выбора у тебя уже давно нет, так что целуй давай. И дима целует. Прижимается к чужим губам мягким, абсолютно особенным отпечатком. Дает обещание, которое нарушить уже не сможет. Потому что все и правда так, как сказал Сережа. Выбора нет. Выбора не было с самого начала. Звучит страшно, как-то слегка обреченно. Этому высказыванию обычно хочется сопротивляться, хочется доказать, что ты — хозяин своей судьбы, что ты можешь повлиять на ход событий, что все в твоих руках. Ты борешься, стараешься изо всех сил, цепляешься давно поломанными, неровными ногтями за края крыши, чтобы забраться обратно, чтобы начать борьбу сначала. Но ты ведь сам оказался на этой крыше. Сам подошел к краю, глянул вниз. Туда тянет со страшной силой и хочется сигануть с разбегу. В эту густую, плотную, пульсирующую и прекрасную темноту. И каково же окажется твое удивление, когда вместо того, чтобы резко и разрывающе-болезненно раздробить твои кости, она сломает их плавно и осторожно, так еще и заставит чувствовать при этом захватывающее, ни с чем не сравнимое мазохистическое удовольствие, граничащее с самим наслаждением..? Возможно, стоило прыгнуть в эту темноту с самого начала, не сопротивляться ей. И, может, тогда осознание того, что свое счастье можно найти и в самой кромешной тьме, придет быстрее.