Butterfly

Я и Дьявол шли бок о бок. Я и Дьявол.

***

— Похорон не будет? — спросил Юкхей тихо, когда Ренджун завершил телефонный звонок и вернулся в постель. — Нет, — покачал головой омега, позволяя себя обнять. — Их слишком часто стали проводить, так что теперь крупные мероприятия не собирают. Заяц был близок только Золоту. Последние крупные похороны были Пейзажа, — и его голос слегка сорвался. — Всё ещё не могу поверить, что его нет. Конечно, на его место уже поставили другого омегу, которого он буквально воспитывал, но… Это не он. Ему нет замены. Ренджун много времени проводил с Пейзажем, продолжал с ним переписываться после прибытия в Китай и так и не оставил эту привычку после его смерти. Каждый день он отправлял на этот номер сообщения, уже не сквозившие официальным тоном. Только говорил, как скучал и как сложно жить стало в этом странном, но прекрасном мире. — Уверен, что новый человек тоже очень умён. Не знаешь, как его зовут? — Знаю. Его позывной — Денди. Я с ним не был знаком, но слышал, что он хорош. Я хочу поехать в Корею в ближайшее время, — уведомил мужчину Ренджун, утыкаясь в его обнажённую грудь. Юкхей нахмурился. — Нет. Там сейчас опасно. Перестрелка может даже на улице начаться, так что я не пущу тебя туда. — И давно ты у нас начал приказы отдавать Хану? — выражение лица Ренджуна стало холодным, а взгляд острым. Он приподнял вверх одну бровь. — Я всё ещё твой господин. — Здесь и сейчас ты папа нашего сына и я не дам тебе совершить глупость, о которой ты можешь пожалеть в будущем. Не говоря о твоём плохом самочувствии, я не дам тебе поставить под удар здоровье и жизнь. Достаточно того, что четверть наших людей отправились на помощь банде. На территории Китая безопасно, — говорил Юкхей так же холодно, а Ренджуну пришлось с ним согласиться. Прошло уже три месяца с течки омеги. Разумеется, он забеременел легко, но переносил изменения в своём организме достаточно трудно. У него постоянно кружилась голова, его клонило в сон, а спина болела. Несмотря на это, положение омеги строго скрывалось, к нему допускались лишь некоторые люди из совета, а при каждых переговорах присутствовал Юкхей, который был готов защитить Хана или отвести от него чьи-то догадки и подозрения. Пока Ренджун мог, он появлялся на публике, выглядя сильным и здоровым. Сам альфа, чтобы усилить безопасность своего Хана, переехал к нему и неусыпно следил за режимом, расписанием и состоянием души и тела своего господина, неминуемо влюбляясь при этом в него ещё больше. Ренджун был прекрасен. Он был красив, удивительно умён и благодаря этому сказочно привлекателен. Не говоря уже о запахе, который ощущал Юкхей постоянно. Ренджун и сам в альфу влюблялся быстро, подпуская его к себе близко, в саму кровать и доверяя свой сон и покой. Для Вона не было чести на свете большей, чем эта. — У нас ведь никогда такого не будет? — спросил Ренджун, чувствуя, как гормоны и тоска по людям, которых уже не было, одолевала его и выкатывалась из глаз солёными слезами, оставаясь на смуглой коже Юкхея. — Никогда. Наш сын будет опасен и осторожен. Как думаешь, кто у нас будет? — спросил Вон, пытаясь отвлечь омегу от грустных мыслей. — Не знаю. А кого ты хочешь? — Хочу омегу. Милого, как ты, такого же умного и сильного. Твою маленькую копию, но немного более вредную, как я. — Тогда я тоже хочу омегу. Они справятся. Они явно будут в порядке. Юкхей об этом позаботится. И обо всех, кто захочет им помешать.

***

— Хван Хёнджин, — тихо сообщил Минхо, садясь рядом с Чикаго, когда тот смотрел на фотографию в чёрной рамке и тихо плакал, даже не замечая этого. — Что? — не сразу понял альфа, поворачивая голову на омегу, который казался безумно маленьким рядом с ним. — Что ты сказал, Бабочка? — Его имя, — просто повторил омега, беря осторожно Чикаго за руку. Мужчина сжал несильно его ладонь и поджал губы. — Его звали Хван Хёнджин. И он очень тебя любил. Не Пейзаж. Хван Хёнджин тебя любил. Чикаго зажмурился. Как красиво и гармонично было его имя, такое милое и нежное. Хёнджин подходило ему больше, чем Пейзаж. Джонни хотелось умереть в ту же минуту, когда из этого мира ушла его любовь. Это было быстро, но не менее больно. Звонок от Бабочки, его крик, а затем его омега упал ему в руки, сражённый ровно в сердце. Чикаго показалось, что весь мир тогда замедлился и стал чёрно-белым. Альфа видел этот момент, когда душа ушла отсюда. Тот самый, который страшнее всего в жизни, когда глаза любви всей жизни утратили свой блеск. — Я ему глаза сам закрыл, — тихо проронил альфа, опуская голову, больше не в силах смотреть на портрет, окружённый цветами. — И я бы с ним в могилу пошёл, но пока не могу. — Будешь мстить? — спросил Минхо, тоже давая волю слезам и позволяя себе с тихим выдохом заплакать. — Буду. Я согласен на всё. Отправьте меня куда угодно, я готов, — тут же поднялся на ноги Джонни, сжимая кулаки и челюсти. — Он бы мной гордился? — спросил он, помогая Минхо подняться на ноги. — Да. И Хозяин тоже. Он тобой очень гордится, — и кончиками пальцем погладил идеально красивое лицо своего лучшего друга, который стал частью личного кладбища Ли Минхо. Он не Пейзаж хоронил. Он хоронил Хёнджина. — Ты хороший, Чикаго. Мне жаль, что у тебя всё так сложилось. — Не жалей меня, Бабочка, — попросил Чикаго, когда всё же вышел из поминального зала на свежий воздух. — Я прожил вместе с ним самые счастливые годы своей жизни. Пусть это даже не пять лет, но я… Я никогда бы не был так счастлив, если бы не он. Я всё ещё чувствую. Я не перестал его любить и быть счастливым из-за этой любви, даже после его смерти. Даже смерть не может омрачить во мне это чувство к нему, — и на небо голову поднял, пытаясь улыбнуться. — Не переживай за меня, Бабочка, ладно? И Золоту тоже скажи, что я в норме. — и с себя пиджак снял, накидывая на плечи омеге, чтобы тот не простыл. — Тебе сейчас болеть никак нельзя. Береги себя, ладно? — Ладно, — эхом откликнулся Минхо, чувствуя, как его сердце рушилось в груди, изнутри осколками в рёбра впиваясь. — Мы с Хёнджином всегда за вами присматривать будем, — пообещал Чикаго, улыбаясь ободряюще, будто только Бабочке нужна была поддержка. — И за Золотом присмотрим. — Передай от меня привет всем, кого узнаешь там, кого увидишь, — попросил Минхо, тут же закрывая себе рот руками, потому что чувствовал, что его голос срывался, а сам он начинал рыдать. Чикаго обнял его крепко, по спине поглаживая и приговаривая что-то ласковое. — Ты, главное, будь счастлив, ладно? Здесь или нет, это не главное. Делай то, что тебе велит совесть и сердце. И никого не бойся. — Никого и никогда. В тот вечер Бабочка видел Чикаго в последний раз. Он не знал, что чувствовал мужчина. Знал только, что он был счастлив отомстить. Чикаго был счастлив, когда под видом репортёра пробрался на открытое собрание с президентом. И Чикаго был рад взорвать себя, задевая самого президента осколками. Этот день был громким, потрясшим весь мир, а всё из-за одного безумно влюблённого человека. Его лицо показывали по всем каналам, его ненавидели, его считали злодеем, даже его останки не смогли найти. И лишь некоторые избранные знали, кем он был на самом деле. — Куда иголочка, туда и ниточка, — шепнул Чикаго в последние минуты перед встречей со своим счастьем. — Я иду к тебе, моя иголочка… И исчез в зареве, забирая с собой тех, кого искренне ненавидел. Забирая с собой зло и делая мир чище. По крайней мере, он в этом верил. Хёнджин бы счастливо улыбался. Минхо лично подхоронил всё, что осталось от Джона Со, к Хёнджину. Они были вместе. Лежали в тишине и покое. Бабочка представлял, как тщательно альфа готовился к этому событию. Это была их новая встреча, будто в первый раз. Джонни был уверен, что он встретит там Хвана. Минхо и Феликс хотели верить в то, что они действительно воссоединились где-то в другом месте. — Они обещали быть рядом, — тихо произнёс Минхо, когда поставил рядом с плитой свежий букет цветов. — И будут, — кивнул Феликс, на плечо которого опирался Бабочка. Омеги снова почти перестали спать после той стрельбы. Убрали лишь двоих, массового расстрела не было, это был не теракт. Лишь специально убили тех, кто мешал сильнее всего. Это была высшая подлость. Банда так не играла. Они всегда были громкими. И это не изменилось. Чего только стоил взрыв на конференции президента. Жалели лишь о том, что не убили его. — В следующий раз мы не остановимся. Не уйдём так просто, — вздохнул Феликс, чувствуя, что его депрессия пока ушла, уступая место мстительной ярости. — Джонни убил нескольких человек, которые помогали Ану организовать убийство. Он отомстил. А мы продолжим. Джинни нами бы гордился. И был бы рад за тебя. Минхо в этом не сомневался, хотя продолжал злиться на Хёнджина. Пейзаж разработал идеальный план переворота, зачистки всего правительства, в который безжалостно и бесстрашно вписал свою собственную смерть и месть своего альфы. Это был высший пилотаж планирования, которому оставалось только завидовать. Банда же тихо и методично следовала плану, отвоёвывая свой город обратно. — Помнишь о нашем мероприятии? Совсем скоро, — напомнил Золото, когда усадил Бабочку на пассажирское сиденье бронированной машины. — Нас точно не тронут? А вдруг это повторится? — План разработал Пейзаж. Его планы всегда идут так, как задумано, — с невесёлым смешком ответил Бабочка. — Он сам лучшее доказательство. Я думал, что я больше не смогу идти дальше, но я не могу не идти. Я, блять, до конца дойду. Не успокоюсь, пока мы Ана не получим и… — Позволь мне заниматься пытками, не отбирай моё хобби, — проворчал Феликс, выезжая на дорогу, которая вела к Сеулу из пригорода. — Но ты можешь понаблюдать. Гарантирую, крови напьёмся на век вперёд, — низко рассмеялся Золото, а Минхо подумал, как сильно он его любил. Этот низкий смех — всё, что осталось у него в этой жизни. Больше ничего не было. Или было? Минхо уставился в окно. У него было ещё кое-что. Была новая надежда, был человек, ради которого стоило сражаться. Ради которого можно и нужно было покорить эту страну, убить всех и покарать. Минхо не мог опустить руки. Не сейчас. Воспоминания об альфах оба старались похоронить. Получалось плохо. Они скучали, но никогда в этом не признаются, даже себе самим, потому что были слишком сильны, чтобы зависеть от своих же чувств, испытываемых к другим людям. Это глупые процессы в голове, это было не нужно таким людям, как эти омеги. Поэтому они снова вместе спали, снова тихо целовались, мешая слёзы друг друга и закрывая руками лица. — Мы дома, — приговаривал Феликс, целуя в щёки. — Мы ведь дома. Выжили. И всегда будем выживать, что бы вокруг ни творилось. Ты знаешь. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? Знал. И сам любил не меньше. Только чувствовал, как сильно всё изменилось. Как стал пустым особняк, как не хватало на кухне огромного Чикаго и вечно занятого ворчащего Пейзажа. Как не хватало Принца, сновавшего под ногами у всех. Как не хватало отца Хозяина, как они все нуждались в мудрости и советах Хонджуна. Как не хватало юношества, которое они потеряли безвозвратно. Как не хватало самих себя, тоже потерянных, разорванных и утраченных. — План будет приведён в исполнение. Пусть там будет много прессы. Мы передадим привет ещё кое-кому.

***

Чан и Чанбин тухли уже почти полгода. Прошло почти ровно шесть месяцев с момента расставания с омегами, но ни один из них не почувствовал снова радости своей обычной привычной жизни. Она казалась пресной. Чан взял отпуск на целый год в связи с «травмирующими событиями». Чанбин работал, но автоматически, чтобы не помереть с голоду. Чан больше песен весёлых не писал. Только грустные и мрачные, пропитанные безнадёгой, Чанбин же поселился в тренажёрном зале и увеличился в размерах. Каждый день они просматривали новости, пытаясь вычленить хоть какие-то фото или статьи, упоминания, но нет. Бабочки и Золота будто вовсе не существовало. Напоминала о них только горечь. — Опять крутят повтор новостей о стрельбе, — пробормотал Чанбин, когда в очередной раз проводил выходные дома у Чана. Просто потому что вместе не хотелось застрелиться. Смотреть на это было невозможно. Пейзаж смотрел в камеру, улыбался прессе, Хозяин отвечал на вопросы и был очень мил. Вот Чикаго принимает вызов от Бабочки. Меняется в лице и лишь успевает голову поднять на Пейзаж, а затем тот падает в его руки, назад, как и Хозяин, которого принимают и укладывают на пол другие альфы в чёрных костюмах. — Как, сука, они могли допустить это? — прикрыл лицо руками Чанбин, которому Пейзаж не шибко нравился, но тот был омегой. Страдавшим постоянно от болей, травмированным, но всё ещё сильным. Он был омегой. — Я не могу, — Чан переключил на другой канал, чувствуя, как в нём поднимался гнев. Он бы не пережил такое, будь на месте Пейзажа Бабочка. — Блять… — вздохнул Чан, когда попал на следующий выпуск новостей, где обсуждали очередную трагедию. — Некий Джонни Со, альфа американского происхождения совершил террористический акт в здании… — Чан и этот канал переключил, чувствуя тошноту. — Ненавижу этих ублюдков, — заявил Чанбин. Они с Чаном ни на минуту не жалели всех, кто был в здании в день теракта. Они за бутылкой водки оплакивали Пейзажа, а затем и Чикаго. Альфы видели их несколько раз за свою жизнь, но прониклись безумно. Со и Бан даже не удивились, когда увидели фото Чикаго на экранах. Он явно сам пошёл на это, сам стал смертником, чтобы отомстить и не жить. Лишнего дня жить не стал. — Теперь я понимаю их романтику и философию, — признал Чан, когда остановился на каком-то канале культуры. — Это уродливо, но по-своему красиво. Пейзаж был бы в восторге, если бы видел, какой шум его Чикаго поднял, — Чанбин лишь кивнул согласно. — Я бы тоже на его месте так поступил и не стал дальше жить, — тяжело вздохнул Со, а затем дёрнулся. — Включи звук! — Чего?.. Программа была прервана прямым эфиром открытия нового парка. Чан и Чанбин встали с дивана и подошли к телевизору вплотную, чтобы уверовать. — На данный момент до открытия новых объектов остаются считанные минуты! Лента будет перерезана главным спонсором, директором одной из самых масштабных компаний, которая не нуждается в представлении! — воодушевлённо вещал репортёр-омега, отходя в сторону, чтобы были видны виновники торжества. Чан и Чанбин почувствовали дежавю. Они уже видели эту картину. Небольшая кафедра на маленькой сцене, много камер и людей. А за кафедрой стоит омега. Обычный, с непримечательными чертами лица, абсолютно обычный, Чану смутно знакомого напоминал. — Это галлюцинации? Его же подстрелили! — прикрикнул Чанбин, узнавая Хозяина, который стоял на месте спокойный, будто ничего и не было полгода назад. Но он был неуловимо другим. Будто у него немного изменился нос, будто лицо стало не таким круглым, а сам он стал стройнее. — Погоди-ка… — Это не он, — прошептал Чан, а затем заметил людей, которые стояли рядом. Справа стоял Золото. Очень стройный, со сжатыми губами и веснушчатым лицом. Он был в очках, на голове берет, но это был он. Чанбин вздохнул тяжело. Совершенно точно это было его Золото, сокровище, которое убежало от него. Он на вид не изменился, только будто жестче стал. — Чан, слева, слева, слева, — начал лупить Бана по плечу Чанбин. И тогда Бан заметил. Омега, стоявший слева, был прекрасен. У него была красивая укладка, знакомые глаза, восхитительно ровный нос, прекрасная белая блузка, которая не скрывала беременного животика, даже подчёркивала положение омеги. Пока небольшого, но примерно полгода или семь месяцев. — У нас получилось, — прошептал Чан, борясь с желанием протереть глаза. — Я отцом скоро стану… А затем Чан забыл как дышать. Бабочка посмотрел прямо в камеру, которая снимала их теперь. Проникновенно, опасно, он мог одним взглядом убить человека, убить всех вокруг. В этих омутах светилась жажда мести. И он поднял руку тихонько и пошевелил пальчиками медленно, по очереди, будто бы заигрывая с самим Чаном, будто бы зная, что он смотрел и понимал его. Он смотрел буквально в душу. А затем ухмыльнулся криво, становясь немного пугающим. Зрительный контакт с камерой был прерван. Бабочка смотрел на Хозяина с таким же выражением лица. Точнее, на человека, который играл его роль. — Не понял, — нахмурился Чанбин. У Чана же сложились все пазлы, так что ноги перестали его держать. Он был идиотом. Всё это время он был идиотом, ведь так легко было осознать три факта. — Привет, Сатана… Название корпорации, служившей прикрытием — «Махаон». Чан чувствовал себя придурком. Чанбин приземлился рядом, на пол, придя к такому же выводу и сдерживая самый громкий крик в своей жизни. Бабочка — не изящное насекомое, а нож. И он был чертовски опасен, водя за нос весь мир, являясь бабочкой с самыми острыми крыльями. И он носил их ребёнка. Чан был влюблён без памяти в Хозяина самой опасной банды Кореи.

Я и Дьявол шли бок о бок. Я и Дьявол.