Любимые омеги бесславного Принца Харольда

— Элика ненавидит капюшон! Ненавидит! — Двухлетняя грозная альфа, кряхтя, вцепилась маленькими пальчиками в ткань на голове, защищающую ее белокурую макушку от солнца. Едва не вырвала несколько светлых прядей, разъяренно рыча. Притихшие от волнения омеги столпились у серых городских стен, шарахаясь возбужденных лошадей. Засидевшиеся дома альфы отправлялись в первый за три года военный поход. Лир-Крейтер нехотя улыбнулся, глядя на соседскую малышку. Грустно позавидовал счастью Лога. Снова. Трое его подросших детей оттеняли тяжесть серых будней замужества. Лир трепетно их любил, но не чувствовал прежней нежности и материнского удовлетворения: его бы воля — омега бы и сегодня качал их на руках. Или родил последнего рыжего малыша — здоровье ещё при нем. Оно не могло быть не при нем, раз забеременеть удалось даже Логу. А тот ниже ростом, уже в бедрах и почти на семь лет старше! Но Лир не был бы собой, если бы трезво не оценивал свои семейные обстоятельства. А именно, пьянство мужа. Обрекать ещё одного человека на нищету и позор было неправильно, хоть и в духе омег, живущих от течки до течки. Таковых серьезный и рассудительный Лир-Крейтер не жаловал. Но именно таким оказался его недавний лучший друг. Исхудавший, постаревший, но целующий в щеку своего бебекающего двухлетнего ребенка. — У тебя волосы! Плям как… Во! — Эрика ткнула пальцем в дряхлую рыжую, жующую сено, лошадь. Папаша-Лог виновато усмехнулся, вновь пряча голову дочери от солнца. Лир вовсе не обиделся, даже напротив. Длинные рыжие волосы были его главной личной гордостью и сокровищем. Он был единственным ребенком в семье зажиточного ремесленника. Покойный отец не скупился на мыло, гребни и цветные ленты — мальчик отрастил самую длинную косу на улице. Даже те женихи, что отдавали предпочтение форме тела омеги или запаху, а не волосам, не могли себе отказать в том, чтобы сорвать с Лира капюшон хитона, когда тот был ещё Весталом. Старый отец ругался и воинственно размахивал деревянным костылем. Он любил сына, несмотря на то, что Лир родился не альфой. Сегодня такое бескорыстное и родственное чувство казалось глупым. Лир давно жил среди мелочных злых людей, таких как сосед-Лог и он сам. — Элика пловажает блата! Он уедет далеко-далеко! — Девочка видела омегу впервые, но спешила посвятить его во все важные для семьи вещи, — А папа не пойдет! Он Плинц! Действительно: "плинц". Бедовому помешанному Харольду на войне нет места, и вряд ли когда-нибудь будет. Пусть патрулирует ночной спящий город на коне в сопровождении стариков и молодняка, что едва ли умеет в руках меч держать. Каким бы ни был муж Лира непутевым и то — отправили воевать! Непривычно красивый и нарядный восемнадцатилетний Бук медленно двигался верхом в одном ряду со взрослыми дядями и тетями. Лир удивился тому, как юный альфа стал походить на Старушку-Шону, быстро отогнал неприятные мысли прочь. Полтора года назад он ошибся, указал Логу на другую женщину! Опрафанился! Шона сгинула на войне — умерла на поле боя. Иначе и быть не могло! Его друг не смог бы от нее избавиться! Омеге это не под силу! Тем более не под силу жить дальше, зная, что ты лишил жизни мать своего ребенка! Но Лог стоял рядом и с трудом сдерживал слезы родительской гордости, держа Эрику на руках. В это мгновение ему казалось, что все грехи и страдания, выпавшие на его долю были не напрасны! — Она уже говорит… — Восхищенно вздохнул рыжий омега. Эрика по-обезьяньи округлила глаза, догадываясь, что речь идет о ней. Заерзала с новой силой в папиных объятиях. — Слишком много говорит. — С улыбкой пожаловался Лог. — Бук был совсем не такой! А она… С ней с ума можно сойти. Чем-то гремит, куда-то лезет и задает так много вопросов! Будто я больше всех знаю… Эхе! — Последний ребенок, он всегда такой. — Щурясь, слюбезничал Лир. — Крайний. — Будто бы беззаботно поправил Лог, вглядываясь в темные глаза омеги. Много лет он совмещал в своем сердце самые противоречивые чувства к соседу. Завидовал его броской внешности, историям о подарках и внимании покойного отца. Тихо радовался, когда Лир приходил занимать денег или просил перевязать разбитую голову. Значит красивое личико еще не залог омежьего счастья. Значит оно попросту недостижимо! Доживающих свой век омег согревала кружка эля и свежая сплетня одна на двоих. О чем-то большем нельзя было мечтать. В тяжелые дни для Лира он был готов быть рядом, даже в ущерб себе. Но проблески радости на лице друга доводили Лога-Крейтера до трясучки. Губы Лира ожидаемо сжимаются. Он удивлен и откровенно печален. Крайний ребенок? Значит будет ещё? Или он уже под плотной хитой и сердцем старой омеги? Умом Лир понимал, что хвастовство друга опрометчиво. «Плинц» Харольд был… Те слухи, что доходили до ушей Лира, заставляли кровь в жилах леденеть. Изголодавшийся по ласке от альфы Лог был готов делить ложе с самим дьяволом. Глупый Лог. Несчастный Лог! Нет, Лиру такой жизни не надо! Нервная улыбка на лице друга скрывала страшную действительность — он в своем доме давно не главный и вовсе не контролирует порядок дел! Четвертый ребенок… Маленький, рыженький, с нежным пушком цыпленка на голове. Не отвернись от омеги Великий Урру, Лир обязательно успеет поняньчить внуков! Лошади альф агрессивно заржали. Воины впопыхах натягивали поводья. Растерянный Бук старался зацепиться взглядом за фигуру папы. Омеги инстинктивно затаили дыхание. Под копыта бросилось дрожащее красивое существо в монашеской рясе. Лог вздрогнул. Позади шептались: «Мартин-Эмпти! Мартин-Эмпти!..» На пыльную дорогу упали длинные черные кудри, глубина их цвета перекрывала недешевую темную ткань — она блекла. Новый деревянный крестик проскользил вдоль лошадиного следа на земле. Мартин медленно поднял искрящийся пустотой взгляд на толпу зевак, в чей древний обычай он вероломно вторгся. Он не был пьян. Портниха, что шила Яхонту-Весталу подвенечный наряд сообщила, что ряса из мрачной хиты готова и Мартин-Эмпти может прийти на первую примерку. Работа старухи так пришлась юноше по вкусу, что он решил показать платье всем. Испуганный, неброско одетый, молодой Яхонт прикрыл дрожащей смуглой ладошкой алые губы, ступая меж взволнованных омег. Мартин продолжал лежать посреди дороги, как подстреленный прекрасный черный лебедь. Как сказочный дракон. Толпа пораженно молчала. Скучающий Харольд, двигался крайне левым в строю. Он должен был остановить лошадь у последнего караула, провожая удаляющихся из города воинов вплоть до последнего. За ним закрепилось дозволение Короля — закрыть главные ворота. Он делал это много раз, а Мартина спустя полтора года видел впервые. Лога охватил ужас, едва ли не рвота подступила к горлу. Столь непривычно красивые люди сперва до оцепенения пугали его, а после поднимали волну негодования или зависти. На лице Харольда не дрогнул даже мускул, но Лог чувствовал — на этой площади любовный треугольник сошелся. Среди толпы, как на перине, возлежала бессовестная яркая молодая омега-соперница. Мартин-Эмпти. — Не хотите, значит, на мне жениться? Не по нраву за другим донашивать? — Юноша расслабленно улыбался, глядя разом на всех альф города. Никакое приданное не могло компенсировать жениху потерянной гордости, свяжись он с Эмпти. Мартин мог довольствоваться лишь сдержанным всеобщим сочувствием и перспективой кончить свой век в монастыре. Омеги живут до пятидесяти лет: ему остается большая часть жизни, чтобы мучиться!

***

Теплый ветер в День Черемухового цвета спугнула холодная суровая ночь. Херман и Нейб хватились сына непозволительно поздно. Омега замер со стиранной сорочкой и чаем в руках: детская была пуста. Яхонт прервал противный многочасовой скулеж, когда с уст отца слетела жуткая фраза: «Мартин пропал». В десять часов Нейб запрыгнул в седло и сделал первый круг по шумному городу, останавливая попутно разбредающихся по домам усталых соседей, каждого спрашивал о младшем сыне. Те с улыбкой пожимали плечами, продолжая обсуждать праздник и чудесные угощения на ярмарке. Херман-Крейтер и Яхонт-Вестал обшарили все углы дома и приусадебных построек. Если Мартин забился в хлеву, как мышь, и боится вылезти, то это было бы легким исходом. Яхонт надеялся найти его с книгой и банкой варенья и устроить новую сцену. Херман подозревал, что увидит мальчика с молодым альфой — омежья природа брала свое. Это станет ударом для семьи, но если застать любовников врасплох — сопляка нужно заставить жениться! Мало что ли так заключалось браков? Спустя полчаса холодный страх вытеснил злое нервное возбуждение. Папа и сын сидели на крыльце под фонарем. Нейб, надеявшийся увидеть Мартина дома, тупо уставился на своих омег. Ничего. Еще через полчаса к дому Старины Нейба начали стекаться неравнодушные жители города. «Не нашли?» «Куда ему идти?» «Дело молодое! Ночка темная… К утру приковыляет с дитем под сердцем» . Херман-Крейтер окинул смеющегося альфу ошарашенным злобным взглядом. Наглец виновато закашлялся — не выдержал общественного порицания и красоты разгневанных черных глаз омеги. Капитан Нейб возглавил добровольцев на поиски. Бруно, случайно узнавший о пропаже сына, присоединился к ним с заметным опозданием. Придал усталым альфам бодрости, своим рвением. В этот час все позабыли, что Бруно евнух. Жаль, его не додумались разбудить раньше. Отыскали на улице старую ищейку. Херман вытащил из бельевой корзины маленький носочек Мартина. Собака долго не могла понять, что от нее нужно такому количеству взволнованных кричащих людей. Человеческое внимание и нежные уговоры хозяина ей польстили, она медленно двинулась по следу. Альфы затаили дыхание, перешептываясь меж собой. Хрюкающая собака игнорировала просьбы идти быстрее, кто-то махнул рукой и выбрал свой путь для поисков. Хозяин ищейки болезненно переносил критику: «А чего вы хотите от нее? Три года у камина спит и тут нате — работа! Ну знаете…» Уведя добровольцев далеко в омежьи огороды — собака начала громко и долго чихать. Альфы-подростки предположили, что она вот-вот отдаст Богу душу. Наконец, прийдя в себя, ищейка плюхнулась задом на землю и нехотя завиляла хвостом, ожидая почестей. Разъяренные альфы осыпали ее отборной уличной бранью. Собака спряталась в ногах хозяина. Нейб вскрикнул — на ветке кустов весели окровавленные порванные панталоны Мартина. В течении трех минут ребенок нашелся. Его белое голое тело было присыпано свежим навозом и лепестками майской черемухи. — Ищите! Ищите везде! Эта тварь не могла далеко уйти! — Вопил Бруно на всю округу, оставив христианские манеры. Именно на его голос прискакал Принц Яспер со своими слугами. Ветер играл с цветными гирляндами, еще не убранными после народных гуляний. Пели самые ранние петухи. Омеги, жившие поблизости выглядывали в окна, стараясь не шуметь, вылавливали из невеселой толпы своих мужей, сыновей и братьев. Ждали вестей. Старина Нейб гладил дрожащей рукой холодную восковую голову, укутанного в плащ, сына. Их везла в телеге самая быстрая и сильная лошадь. Уснувший за столом Яхонт очнулся от резкого рывка папы Хермана к дверям. Всю жизнь дивился его звериному слуху. Мальчик хотел было тоже встать — затекшие ноги забрали у него несколько секунд. Омега усиленно и больно их щипал, силясь вернуть им подвижность. Страшный звук на пороге, будто шкаф упал или потолки обвалились. Мгновение. И Яхонт видит папу Хэри безмолвно рыдающего на коленях над длинным тканевым свертком. Это должно быть оглушающим родительским ревом, разбивающим стекло и барабанные перепонки. Но Херман вопит и плачет в тишине: всем кажется, что они мгновенно оглохли. Яхонт догадывается, что в ткань завернули человека, но Мартина в нем не признал. Все жестоко ошиблись, подобрали на улице труп изуродованной проститутки и плачут. Это не может быть Марти! — Он жив. Жив. — В никуда напоминает Капитан Нейб. Яхонт моргает. Голова отца побелела, как у северянина. — Принц! Яспер оборачивается — маленькая омега стоит в дверях. — Мы не нашли насильника. Я отпустил людей на пару часов. Мы скоро возобновим… — Принц Яспер, вы взаправду меня любите? — Неожиданно интересуется Яхонт. Взрослым омегам, наконец, удалось остановить кровотечение. Альфа с Мартином не церемонился — разорвал ему все, что можно. Сломал руку и несколько ребер. Дяде Суно пришлось наложить ребенку швы в промежности. Мартин-Эмпти пытался настойчиво избежать позорного статуса и сохранить свою честь. Насильник был в разы сильнее. Омегу забинтовали сверху до низу. Как бабочка в коконе он лежал в детской без движения. Дом погрузился в оцепенение и даже дрем — мальчик будет жить. Все коротко выдохнули. Но вот только жить как?. Принц Яспер удивлен, что его жених решил в такой момент поиграть в излюбленную омежью игру «Любит — Не любит». Когда-то он слышал от старших боевых товарищей, что этот вопрос не слетает с уст омеги даже на смертном одре. Ответ был таким очевидным! Зачем в противном случае Ясперу брать его замуж? — К сожалению, Яхонт-Вестал. Мальчик громко проглатывает сопли и встает на колени. — В таком случае, возьмите в жены моего брата! Теперь его будут звать «Эмпти» и он на всю жизнь будет одинок! Его начнут гнобить, Принц Яспер! Женитесь на нем! — Это невозможно, дитя. — Что?! Но почему?! Я тебя прошу на коленях об этом, Яспер! — Яхонт разбивает ладонь о пол, громко плача, — Мартин такой хороший! Он добрый! Он очень-очень умный! Он вырастет красивей меня! Он готовить даже немного умеет! Он ревновал тебя ко мне! Он мечтал о семье и детях! Яспер, я тебя умоляю!.. Сделай это для меня! — Он… мой брат, Яхонт. — Яспер сглатывает горячую слезинку. Не припомнить, когда принц плакал до этого дня. — Как это «брат»? — А легко. Ваш сосед — евнух Бруно и мой родитель-омега — Принц Эрик его зачали. Он бастард. — Альфа чуть запрокидывает голову, напрасно думая, что слезы закатятся обратно. — Бруно попросил твоих родителей позаботиться о Марти. Но дядя Нейб и Херман… полюбили его. Я узнал о происхождении Мартина несколько лет назад… Наш брак будет кровосмешением. Яхонт! — Принц садится рядом с маленькой омегой, берет его за руки, — У него будет все, о чем он мечтал! Муж, много детишек, любовь! Я найду ему альфу, который разглядит все его самые лучшие качества несмотря на изнасилование! Я уверен, что его полюбят и примут в семью! Главное, чтобы он поправлялся… Если Мартин опознает насильника, я принесу тебе его голову на золотом блюде! — Не надо! Это очень страшно! Фу! — Яхонт-Вестал заревел громче, утирая лицо длинными черными волосами. Принц Яспер никак не мог угадать, чего хотят омеги.

***

— Я не буду носить этого ребенка. У меня ведь есть право выбора? — Мальчик сурово хмурил черные брови. Спустя два долгих месяца это было первой связной репликой из уст Мартина-Эмпти. Суно, решивший его осмотреть на предмет заживающих швов, шепнул на ушко старшему брату еще одну ужасную новость. Мартин забеременел. — Право-то оно, конечно, есть… Да вот первая беременность. Нельзя аборт. Опасно. Бесплодие. — Дядя Суно, горбатый альфа-коротышка общался с людьми обрывками фраз. — Ты пожалеешь! Бруно и Херман сдержанно молчали. Остальных в это обстоятельство решили не посвещать. — Родить и утопить? — Вяло предложил Мартин, лежа в кровати, — Аль отдать кому-нибудь. Дядя Бруно, у тебя есть еще одна добрая семья на примете? Евнух отвернулся. — Делайте аборт. Иначе повешусь. Сердца взрослых синхронно остановились. В связи с последними событиями эта тихая угроза звучала очень серьезно. — Марти! — Ну чего вам опять? — Мартин-Эмпти начал понимать, почему люди не взлюбили верующего евнуха Бруно. — Кто с тобой это сделал, Марти? Назови его имя! Мальчик грустно вздохнул, в бинтах ему было жарко и тесно. Он грезил о возможности смыть с себя пот и всю ту гадость, что налипла в мае. — Сколько уж можно? Ничего я не знаю. Не помню. Не скажу… У Бруно задергался единственный глаз. Один он что ли чувствовал эту непрекрытую ложь?! В тринадцать лет Мартин-Эмпти пережил аборт.

***

— Не хотите жениться… Все такие красивые… На коняшках… В доспехах! В мехе! При мечах! — Мартин хохотал, стоя посреди площади. — Нет у меня мужа и не будет никогда! А кто в этом виноват? Конечно, я! Ха… Вот что мне теперь делать, отважные альфы? А вы, благочестивые омеги, мне что-нибудь скажете?! Сперва жалели, что сирота! Жалели, что изнасиловали, а потом?! Из одной кружки со мной никто пить не хочет! Работа одна у нашего брата — шлюхой стать! Или вот! — Омега сорвал с шее деревянный крестик, — Богу молиться! В келье всю жизнь сидеть! Лучший исход для «таких, как я»… А мне только четырнадцать! Я хочу петь! — Мартин лихо прыгнул в сторону, — Танцевать! — Новый прыжок, — И честно заработать на выпивку! Поклон. Кто-то сдуру похлопал этой истерике. Мартин вспыхнув от счастья затанцевал на месте. — Уведи ребенка, Лог. Нечего маленькой на этого потерянного смотреть. Лог? — Лир трепал соседа за плечо. Старый омега молчал, изучая соперника. Эрика спряталась в складках платья папы. — Так может, артистом стать? Ахаха! Аль я не хорош? — Омега наигранно испугался, тряхнул копной черных волос и отдернул ворот настолько, насколько крой монашеской рясы позволял. Замер в театральной позе. Альфы помоложе дружно засвистели, ставя своих жен в неудобное положение. Харольд кротко улыбнулся. Буку было не по себе, как часто во время похода случается нечто подобное? — Хорош! Дюже хорош! — Второй такой после Принца Эрика! — Новая волна смеха и улюлюканья. — Марти, пожалуйста, пошли домой… Нас папа убьет. — Тихо плакал Яхонт, шарахаясь от взглядов знакомых. — Красоты одной маловато! Талант нужен, Эмпти! Альфы согласно закивали. — Талант? — Глаза Мартина заблестели, — Это очень даже можно! Песенку вам что ли спеть? Омега повис на поводьях невозмутимого Харольда, вглядываясь тому в лицо и улыбаясь. Младший принц смотрел на юную омегу, как на котенка-безобразника. С высоты прожитых лет, ума и королевского воспитания. — Только веселую. Строевую. Армия короля идет в поход, Мартин-Эмпти. Подросток просиял светлой улыбкой и затянул самую непристойную и порицаемую омежью песню, которая ходила по улицам города. — Извини-и… меня, подругаа… Твоих ле-е-ент… Не сберегла-а… Вместе с дороги-и-им подарко-о-ом… с плеч… слетела… голова-а-а!.. Игриво пошевелив печами, расхохотался и продолжил уже весело и громко.

Старый ворон воронихе Череп к свадьбе мой принес. Они выведут детишек Из копны моих волос! Ой, подруга! Я ж просила Моих губ не целовать! Засмеют с тобой нас люди, Муж мой будет ревновать! Твое вдовье невеселье, Грубый траурный хитон! Моя боль! Мое спасенье! Мой запретный сладкий сон! Дураки кругом пустили Про меня нелепый слух. Будто пьяная мамаша Меня выронила с рук! Оттого я с женихами Не спешила выбирать! Оттого тебя просила Постеречь мою кровать! Строгий муж на день рождения Перстень с камнем подарил, Злая страшная соседка Завладеть решила им! Долго ползала подлюка, В кустах рожу подрала! Наступила на гадюку А мой перстень не нашла! Оттого что обменяла В шутку на ленты с тобой. Зря доносчица решила Обличить мою любовь! Ой, подруга! Замерзаю! Если будешь навещать — Нашим общим одеялом Гроб осмелься укры…

Мартина вернул в реальность резкий удар по лицу. Бруно быстро накинул сыну на голову платок. — Здесь не на что смотреть! — Крикнул Харольд, подгоняя молодняк, — Вперед! Вперед, сопляки! Докажите, что вы не напрасно были рождены альфами! Слава Королю Валену! — Слава Королю Валену! — Втрорила толпа. — Дядя Бруно?.. — Уточнил Мартин, глядя на него, словно пьяница. — Идем домой, Марти. Прав был Нейб… Нельзя было вас одних отпускать. Яхонт-Вестал глотал горячие слезы, придерживая за руку младшего брата.

***

Карета Яспера везла Мартина-Эмпти в монастырь далеко за пределами города. Там он мог получить образование, религиозную реабилитацию и гарантию того, что трагедия не повториться. Общество, в котором он жил до этого дня, стало ему невыносимо. А из монастыря — хочешь замуж, хочешь тут оставайся. Как сложится жизнь. Омега спал, укутавшись в одеяло, когда лошади остановились. В голове заела проклятая непристойная песня, окончательно втоптавшая его репутацию в грязь накануне. Протер глаза — темнота, пустота. Птицы где-то вдалеке. Тишину разорвали крики снаружи и лязг мечей. Мартин нырнул под одеяло, плотно закрыл глаза и уши. Это сон! Все сон! С того дня, как Мартина поцеловал альфа в день его тринадцатого дня рождения — все было сплошным страшным сон! Это случилось не взаправду! Это было не с ним! Шум не утихал минут десять. Карету трясло. Мартин-Эмпти хотел бы молиться, но на языке крутился лишь мотив песни. Зажмурился, когда с его головы сорвали одеяло. Открыл глаза, когда ощутил горячий поцелуй в лоб. — Харольд! Ты… пришел! — Ну-ну-ну! — Альфа с улыбкой надел на маленькую омегу свою меховую шапку и взял его на руки, часто-часто целуя в шею, — Все хорошо, любимый! Теперь все будет хорошо! Слезы и темнота помешали Мартину-Эмпти увидеть отрубленные конечности и кровь вокруг. — Одного оставили в живых, Ваше Высочество! — Улыбнулся огромный головорез, держа за шкирку слугу-щенка. — Хвалю! — Харольд не снимает Мартина с рук, — Дружочек! Тут вот какое дело! Это моя омега-невеста, а мой брат не хочет нашего брака! Вот и спрятал его далеко от всех! Тю, в монастырь вонючий хотел увести! Разве можно встать на пути у чувств? Ты, милый мой, доложи Принцу Ясперу, что Мартин-Эмпти благополучно добрался и замаливает грехи человечества! Я тебе за это подарю свой меч? М? Хороший ведь? А ослушаешься приказа — разрублю им тебя на части. Мы ждем, дружочек, твоего ответа! — Я не хочу в монастырь, Харольд. — Промямлил омега и получил быстрый поцелуй в губы. Схваченный слуга, скуля, закивал. Головорез наступил ему на яйца. — Трупы здесь закопайте, карету сожгите. Чего-нибудь из пожитков Мартина мы прихватим с собой. Заночуем в трактире неподалеку, парни! Мартин еще долго сидел в меховой шапке Харольда, глядя как его сопровождающий юнец нажирался в компании свиты принца за грязным столом. Он не мог и не хотел есть. Харольд рвал руками черствый хлеб, кормил омегу как птенчика с рук, любуясь его красотой. После Мартин сидел на пологе в плесневелой трактирной бане, не смея пошевелиться. Харольд купал его собственноручно, воркуя как заботливая мамаша. А лежа с принцем в одной постели Мартин громко плакал, делясь всеми горестями, что рухнули на его красивую головку за эти полтора года. Харольд тысячу раз произнес «извини», вылизывая омегу. Все тот же вкус малины… — Это мой Лог. — Улыбнулся Принц, указывая на миниатюрную омегу, тряхнув Мартина за плечи. — Улыбайся, милый! Будь приветлив и во всем его слушайся. Ты ведь гость здесь! Лог омега… С опытом! Надеюсь, что вы подружитесь. Мартин нашел себя в том же городе, откуда его вывезли прошлым утром, на пороге неизвестного дома с узелком вещей в руках. Лицо Лога-Крейтера показалось ему знакомым.