Любимые омеги бесславного Принца Харольда

И какая-то общая звериная тоска плеща вылилась из меня и расплылась в шелесте. «Лошадь, не надо. Лошадь, слушайте — чего вы думаете, что вы их плоше? Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». В.В. Маяковский

Бродили по столу, смело размахивая хвостами. Опускали морды в каждую миску. Мяукали. Приземистые, широкие в плечах, как пивные бочки или прикроватные тумбы, Северные альфы боролись с гневом и брезгливостью, деля трапезу с котами княгини. Те, сперва настойчиво требовали объедки, мурлыча и потираясь головами о ноги воинов. Под стол им летели обглоданные кости и рыбьи потроха. Раскормленные коты глубоко оскорбились и один за другим начали прыгать на спины и плечи гостей. Через мгновение — набросились на запеченого в мелких яблоках поросенка. По-скотски лишь облизали его со всех сторон и принялись катать по столу вареный картофель, играя. Кубки с зеленым северным вином — тревожно дрожали. Огромная, двухсоткиллограмовая женщина-альфа мяла в жирных пальцах молчаливого, на все согласного белого котенка. Княгиня отказалась от кольчуги воина много лет назад: наряжалась в пышные, вышитые золотом, бархатные платья с меховыми воротниками. Отрастила волосы и требовала высокие сложные прически. Княжеский медальон не сходился на ее коровьей шее — превратился в бабское украшение на лбу. Утратил сакральное значение. Княгиня давно шутила, что не может усидеть и на двух стульях. Под ее огромный зад подставляли широкую лавку. Женщине не хватало опоры — дубовый стол двигали вплотную к стене. Северные альфы терпели тесноту и неприятное кошачье соседство, потому что боялись или даже любили свою, когда-то бравую и знаменитую в трех издревле воюющих странах, правительницу. — Княгиня Ялына. — Принц Яспер склонил окровавленную непокрытую голову. — Мой дорогой мальчик! — С чувством отозвалась она, выбрасывая котенка, как грязную салфетку из рук, обнажая все еще острые зубы. Здешняя знать куталась в меха в хорошо натопленном зале. В нос бил острый запах человеческого пота. Миниатюрные слуги-омеги с пьяными глазами подносили выпивку в беличьих полушубках на голое тело. Нагибаясь, демонстрировали клеймо и игривые татуировки на бедрах. Северяне строили жилища из дерева, а не камня — даже княжеский дворец назвали «Теремом». После не на шутку сердились, когда воины Короля сжигали их поселения дотла. Уводили скот и грабили золотые запасы. Неласковых, безбровых, часто с бритыми лбами и конопатыми деревенскими мордашками белых омег оставляли на пепелище. Брезговали. Вместо банальной, но такой милой глазу омежьей красоты, северяне отдавали предпочтение белой коже и светлым волосам. Допускались русые и экзотично рыжие косы. Благородным северным альфам важно произвести на свет правильное потомство, сохранить вычурную породу. Погоня за чистотой крови часто приводила к инцесту. Черные кудри и здоровая смуглость лица и рук — признаки рабов! Северяне ценили белых лошадей и охотничьих собак. Котят Княгини Ялыны, рожденных с серой или пегой шерстью, без сожаления швыряли в ведро с водой. Стражник больно ткнул Яспера наконечником топора под лопатку. Принц окинул его усталым циничным взглядом — это было неуместно. Двинулся к пирующим с перевязанными жестким жгутом руками за спиной. В окровавленной рубашке и в одном сапоге. Один из приближенных княгини — стройный рыжий альфа с гладко-выбритыми щеками и здоровыми зубами, вскочил со своего места и улыбнулся пленнику. Молодое сердце мешало глубоко дышать. Бородатый обрюзгший старик с красной бородой грубо дернул сынулю за рукав. Еще бы немного и взволнованный юнец протянул бы Принцу Ясперу дрожащую руку! Альфа, по-омежьи засмущавшись, сел, влюбленно вздыхая. Наряд парнишки броско выделялся среди тяжелых пыльных шуб остальных северян. Приталенный голубой фрак и чистые руки с подстриженными ногтями придавали ему идиотскую невинность. Что может быть хуже богатого юнца, следящего за западной модой во время войны? Яспер силился, чтобы не харкнуть ему в лицо. Слюны во рту не было: три дня его держали в темнице на сухом черством хлебе. Принц опустил взгляд на одиноко стоящий чайный прибор и свободное место, пустующее напротив гостеприимной княгини. Симпатичная для северной девушки омега поставила теплый белоснежный чайник, прогоняя решительным жестом самую любопытную зеленоглазую кошку. Альфы по-черному ей позавидовали, вытаскивая изо рта звериные волосы. — Нет-нет, дорогой гость! Это место моего младшего брата! Он любит уединение и не любит моих питомцев! Прошу! — Женщина выбила табурет из-под зазевавшейся омеги у самых своих колен, — Князь присоединится к нам позже! Рыжий холеный юнец горячо вспыхнул — Принцу Ясперу предстояло сесть по его правую руку. Голубой фрак трещал на груди альфы от волнения. Яспер почему-то подумал в это мгновение, что не может ненавидеть северян. Хоть те открыто издевались над ним и пригласили к столу, как пленную нагую наложницу. Сидя в сырой темнице, Яспер ощущал себя мальчиком, запертым в сарае, на крышу которого звонко падали бледные червивые яблоки, во время затянувшейся игры в войнушку с младшими братьями. Он испытывал легкое раздражение и скуку, а не ожидаемый страх за свою красивую голову или оставленную столицу. Ужин с Княгиней и ее сворой — казался фарсом. — Какой же ты веры? — Возмутился один из стариков, обращаясь к Старшему Принцу, — Если жалкий христопоклонник, то не давайте ему нашего мяса, Княгиня! Пусть себе поститься! — Странно, что вас волнует спасение моей души. Христиане действительно имели в моем Королевстве большое влияние. Меня и моего брата крестили. Но я рос среди воинов и считаю себя язычником. — Монотонно произнес Яспер. — Он совершает жертвоприношения Великому Урру и его локоны белее голубиного крыла. — Мечтательно вздохнула Ялына, — Какое чудное дитя! В нем от Севера куда больше, чем от родной земли! Я помню твоего отца, Принц! Князя Мэрона! У него всегда был такой суровый и совершенно жуткий вид! Как-то я залезла в его сундук, будучи ребенком, и он отшлепал меня метлой! Ха-ха! Скверный нелюдимый старикашка… Что ты от него перенял кроме внешности? Яспер выслушал семейную застольную историю с большим вниманием и ответил, разминая затекшие плечи осторожным движением на табурете: — Князь Мэрон покинул этот мир еще до моего рождения. Я ничего о нем не знаю. Кроме того, что он искоренил чуму… — «И надругался над папой в ночной карете. Вынудил Короля и Королеву отдать непутевого, потерявшего невинность сына за себя. Умер от сердечного удара в одной постели со своим брюхатым двенадцатилетним мужем.», — За что наши подданные и королевская семья до сих пор ему благодарны. — Ладно поет наша птичка в клетке! Белые альфы громко рассмеялись. Глаза Яспера безучастно изучали диковинную резьбу по дереву — от ножек стола до широких колон с выточенными звериными мордами и силуэтами охотников. — Сэр Рональд к вашим услугам, молодой Король! — Сложно ответить, что больнее ужалило пленника, новый незаслуженный титул или искреннее радушие рыжего дурака, — С детства я изучал культуру и быт вашего народа по книгам и записям путешественников! Ваш рыцарский орден восхитил меня даже больше научных достижений! Не верил, что однажды в живую увижу представителя королевского рода! Вы даже лучше, чем мне себе думалось!.. Жду не дождусь похода Княгини. Я увижу город, о котором только читал и грезил… Как бы мне хотелось служить Вам! Яспер медленно перевел взгляд с улыбающегося лица альфы к его пустому бокалу, осторожно оценил реакцию гостей на слова о возможном предательстве этого какого-никакого, а воина. Сэр Рональд пьян или не в своем уме? «Чем бы дитя не тешилось — лишь бы не повешалось!» — многострадально вздохнул пожилой отец, любовно отгоняя от тарелки сына очередного кота. Дитя, как догадался принц по первым морщинам, родилось с ним в один год. — Ну где же, леший задери, наш Князь! Пошлите за ним еще раз! — Княгиня наигранно сердилась, — Возьмешь на службу моего племянника? Он расстарался, чтобы произвести хорошее впечатление: сшил под заказ себе западное платье! — Капля зеленого вина соскользнула с губ и затерялась где-то в складках жира правительницы Севера. — Присягайте на верность короне моего деда, сэр Рон. Но вас обдурили ткачи. Такую форму носят комнатные слуги в моем дворце. А рыцарей на Западе давно нет. — Яспер, наконец, распутал одну руку, проткнул столовым ножом ближайший шницель и жадно откусил. Белые альфы хохотали не меньше минуты и громче всех Ялына! Рональд беспомощно поднял глаза на своего идола и смиренно опустил краснеющие уши. Ему не в первой позориться. — Я уж думала — говорить с тобой, все равно, что пинать слепого котенка! Наконец, ты показал свои зубы, Король Яспер. Альфа проглатывает мясо вместе с яростью, смотря в маленькие паучьи глазки огромной женщины. — У Вас в плену всего лишь принц, Княгиня. Королем был мой дед. Но его кости зарыты в вашей холодной бесплодной земле. А принцев, благодаря стараниям моего родителя, в Королевстве больше, чем толковых лекарей и цирюльников. — Хочешь сказать, следующим Королем мог бы стать твой брат? — Ялына расстроилась, как ребенок. — Ему бы это понравилось. — Усмехнулся Яспер, — Он любит внимание и дорогую одежду. Вам следовало дождаться, пока мне привезут корону из столицы. — Так тебе не хватает железки на голове? Держи! — Рыжий старик демонстративно вытряхнул вареный картофель из закоптевшего котелка, намереваясь нахлобучить Ясперу на голову. Скрипя зубами, принц оттолкнул локтем руку старика и в прыжке отбросил табурет. В кулаке Яспера не самый острый столовый нож, но он уже знает, кому первому острие вонзится в горло. Северные стражи подняли вверх топоры. Кровь не хлынула на деревянный пол Княгини. Яспер замер пораженный, уставившись на огромное полотно, которое никак не могло появиться в Тереме Ялыны. Гости и служащие у стола омеги с трепетным благоговением обернулись к картине. Принц Эрик. На другом конце земли. В полупрозрачном сиреневом платье с алой розой. В терновом венке мученика. Томно вздыхает через приоткрытые мокрые губы. — Тонкая работа. — Согласилась Княгиня с улыбкой, — Мой брат художник. Он никогда не видел твоего родителя, но много лет создавал его лицо по рассказам путешественников. Кто-то считает, что получилось лучше оригинала… Это лицо было Ясперу давно ненавистно. Но оно почти стерлось из памяти. Урру Великий свидетель — самый правдоподобный портрет. Принц скользил взглядом по позолоченной раме. — Картина хороша. Вот только она не закончена… Под юбкой Принца Эрика прячется его верный одноглазый черный пес. Без него папа не ходит даже в уборную. Ваш Князь ничего о нем не знает. Но, быть может, узнает однажды. Раз Князю хватило дерзости изображать сына Короля, как мокрую блудницу — ему придется иметь дело с Бруно. И я ему не завидую, Княгиня. Звеня ключами на поясе, к пирующим выполз низкорослый плешивый горбун, нервно перебирающий бумажный свиток в руках. Шел, как на казнь, к спокойной улыбающейся Княгине. Яспер крепче сжал столовый прибор. — Князь… очень извиняется… — Прохрипел ключник, не смея поднять головы. — Вздор! — Возразила Ялына, — Этот альфа в жизни не признает вины передо мной! Что это за свиток? Брат придет или нет? — Князь… Передал Вам свое слово… — Ну, так читай! — Княгиня поправила светлые пряди, — У меня нет тайн от семьи. Горбун пару мгновений решался вскрыть княжеское послание, развернул свиток со скрежетом и глухо прокашлялся. Ялына недовольно стучала деревянной ложкой по поверхности стола. Но с первых строк письма — разулыбалась самой жирной улыбкой. — Дорогая сестра! — Княжеское слово заняло всеобщее внимание, — Урру свидетель — ты осуществила самые дерзкие мечты наших великих предков! Твоими стараниями произошел переломный момент в истории трех стран! Большая часть армии Запада уничтожена, их старый Король — убит!.. Но мне, твоему единственному другу и младшему брату, невесело… Ты намеревалась пойти войной на покинутую столицу и сесть на трон Короля… Вместо этого пируешь в кругу слепых почитателей и наглаживаешь белых кошек! Ты обещала мне серебряный лук из копны волос Принца Яспера! Но этот юноша бравый воин и заслуживает умереть на поле боя! Пока ты пьешь вино и ешь свинину — я приближаюсь к Западной границе. Быть может, встречу тебя в новой рубашке, сшитой из кос Принца Эрика… Ты обещала этот подарок на каждый мой День Рождения — я возьму его сам! Иди же по моему следу с нашими войсками, бестолковая… жирная… сука… Старые альфы тотчас вскакивают со своих мест — Княгиня Ялына с ревом переворачивает стол с яствами. Орущие кошки бегут по разным углам, воины презрительно их отпинывают. Сэр Рон изящным жестом преграждает дорогу к побледневшему Ясперу. Чуть оборачивает к Принцу голову с легкой улыбкой: «Ты унизил меня, так что ж? Я рыцарь сам по себе и горжусь тем, что я делаю!». Рыжий вельможа хватается за свой топор с варварским счастливым оскалом. Княгиня смеется! Воины вторят ей дружным здоровым хохотом. Яспер наконец встречается взглядом с зелеными глазами папы на холсте. Пьяными. Безразличными к неприятностям. — Он прав! — Вскричала Ялына, — Он не был бы нашим Князем, если бы ошибался! Мы рано празднуем победу! Продолжим пир во дворце покойного Короля.

***

Единственный раз за все пятнадцать лет конь сбросил Харольда со спины. Первым нервным импульсом рычащего принца после падения было, если не пырнуть кинжалом, то хотя бы больно ударить проклятую лошадь. Ощупав ободранный бок и жесткую дорожную землю, альфа прерывисто выдохнул. Ребра и ноги целы. Конь будто испарился во влажном утреннем тумане. Прежде чем глаза привыкли к ледяной мути — Харольд услышал слабое ржание. В острых серых камнях конь принца лежал на дне оврага. Он стряхнул Харольда, как блоху, прекрасно понимая, что всадник гонит его на верную смерть по своей дурости. Не воспротивился, а спас молодого хозяина. Альфа открыл рот в беспомощном ужасе — факт того, что люди и звери смертны обычно выбивал у него почву из-под ног. Ползком, не поднимая головы, приблизился к краю оврага и скатился по мерзлой, выглянувшей из-под снега травы, умываясь холодной влажностью. Брюхо коня безнадежно вспорото. Он умирает не на поле боя или в теплой конюшне, а по глупой прихоти хозяина. Бурая шерсть в чистом, помятом снеге, на островке настоящей зелени, как в раю. Харольду почему-то не хватает воздуха. Огромная лошадиная голова в окровавленных ладонях принца. То была кровь Лога и их нерожденного ребенка. Серьезные карие глаза лошади смотрят прямо в душу. Коня Яспера зовут «Доблесть», у умирающего зверя совсем нет имени. «Лошадь есть лошадь» — рассудил младший принц. «Лошадь» беспрекословно принял маленького всадника, терпел голод, дурной уход и частые побои. Он понимал, что недостаточно хорош для Его Высочества. Когда у Харольда водились лишние деньги — он по месяцу оставлял в королевской конюшне «Лошадь». За это время покупал молодого породистого скакуна, пропивал его, в порыве души дарил кому-то или даже терял! Озлобленный и жестокий возвращался за старым конем. Прозрачные теплые лошадиные слезы бегут по тонким пальцам Харольда. Альфа прислоняет к пушистому лбу коня свое дрожащее лицо. На несколько мгновений они оба замирают. Запах теплого сена бьет в нос. Не разжимая пульсирующих век и громко сопя, Харольд хватается за кинжал и перерезает лошадиное горло. Из груди принца вырывается громкий стон, ладони наполнялись горячей вязкой кровью. Не открывая глаз, он в ужасе отстраняется и быстро карабкается вверх, к дороге. Богатые альфы не приучены идти пешком. Харольд ступает в сапогах по припорошенной снегом ровной тропе, как по камням босиком. Сегодня и никогда больше! Высокомерное утреннее розовое солнце смотрит на принца, как на песчинку. У Харольда болит грудь под плащом. Должно быть, последствие удара. Это не может быть его сердце. Громадные городские ворота бессовестно открыты. Воины на посту не кланяются в ленивом дреме — не узнают в грязном взлохмаченном путнике наследника. Стены и крыши домов непривычно высоки и даже грозны. Вся лучшая и достойная жизнь — окна таверн, лавочек и борделей — на уровне альф-всадников. Внизу зловонный продовольственный рынок, грязь, бедняки и уроды. Таким мир видят омеги? Таким его видел Лог?.

***

— Ты разве не умеешь топить печь, Мартин-Эмпти? Запоздалый ужас загнал молодую омегу наверх. Ночью Марти не мог сомкнуть глаз, обнимая ни о чем не догадывающуюся Эрику в кровати. Они провели тихое неуютное утро, не спускаясь по лестнице и не завтракая. Харольд унес истекающего кровью Лога на руках, дверь была открыта вплоть до возвращения альфы. Теперь он сидел в запорошенной снегом кухне, печально жуя остекленевший кусок вареного мяса. На полу и табурете остались бурые следы старой омежьей крови. Знакомые шаги напрасно обрадовали Мартина. — Я сейчас так упал… Наверное, бок ободрал. Понимаешь? — Принц поднял глаза на омегу, ожидая материнского сочувствия и ласки. — Харольд… Лог умер? — Мартин прижимает худые руки к груди. Принц продолжил жевать несъедобный кусок. Он чувствовал, что вокруг был беспорядок, но как вернуть ту самую кухню, где ему было спокойно и тепло — не знал. — Может приложить что-то холодное? Не хочется ходить с синяком. — Харольд… Лог! Что с Логом? — Омега медленно присел на последнюю ступеньку, вглядываясь в пустые зеленые глаза, — Что я скажу Эрике? Альфа презрительно бросил вилку на стол. Мартин вздрагивает, готовясь услышать самое ужасное. Харольд, причмокивая, проходится вдоль стола и продолжает: — Мясо стухло! Повсюду эти мерзкие жужжащие мухи с зелеными крылышками… Приберись здесь! Мартин-Эмпти тупо оглядел холодную комнату. Последние насекомые уснули месяца два назад. — Харольд, ты заболел?. Принц не ответил, отмахиваясь от невидимых донимающих его мух, спокойно обернулся и протянул Мартину руку. Омега послушно встал, не очень-то доверяя альфе. Харольд притянул его к себе, будто в танце. — Какую песню ты пел мне на площади, Эмпти? Споешь еще раз? Знаешь другие? М? Мартин испуганно попытался высвободить руки. Хватка альфы слишком крепка. Принц чуть приподнимает омегу, хватаясь под мышками. Опускает, как куколку и кружит в медленном танце под музыку, слышную только ему. Мальчик не смотрит принцу в глаза. Мурашки бегут по коже от горячего несвоевременного скольжения влажного языка по смуглой щее. По щекам Мартина текут слезы. — Что же это делается?.. Мне так жаль Лога! Что теперь будет с маленькой Эрикой?. Что теперь будет со мной? — Я не хочу говорить о Логе… — Грудной шепот у самого уха, — Знаешь, я едва не свалился в овраг, Марти! Мой конь… — Мне наплевать! Неистовое, прежде не испытываемое чувство ярости ударило Мартину в голову вместе с кипящей кровью. Уверенным рывком он отшвыривает Харольда от себя. Принц с грохотом врезается в запертый посудный шкаф, разбивая локтем стекло. Смотрит на омегу с недоумевающей уязвимостью. Мартин вспоминает сломанные ребра и ночные горшки, которые из-под него вынимали родители. — Харольд, прости! — Мальчик валится на колени, взмахивая черными вьющимися волосами, — Я… Я больше… Не подниму на тебя руку! Клянусь! Альфа ощупывает мокрый от крови рукав, смотрит куда-то сквозь лица омеги. Губы его дрожат. — Я был уверен, что все идет так, как должно быть. Я был увенен… Что мне все это полагается… — Шепчет Харольд себе под нос, — Ты не хочешь убираться? Пускай! Зачем же ругаться?! Но посуду… Будь добр вымой хотя бы посуду! Иначе мне не избавиться от мух… Мартин припал к земле, прикрыв руками голову и прижимая колени к груди. На случай, если будет бить ногами. Харольд черной мутной тенью проходит мимо и громко хлопает входной дверью. Исчезает из дома на, полные тошнотворной тревоги, две недели.

***

— Неужели кто-то из стражи все-таки проболтался? Зачем ты здесь? Я так хотел спокойно умереть… — Ты будешь жить вечно, папенька. — С пошлой улыбочкой произносит Принц Харольд, цепляясь грязными пальцами за решетки. В башне Эрика зажгли траурные свечи, дабы облегчить перелет души в загробный мир. Принц принял неутешительные прогнозы лекарей с тихой смиренной радостью. Мальчишки-стражники, что до идиотской дрожи боялись развратную омегу, в последние дни прониклись к умирающему сыновними чувствами. В комнате пленника появились диковинные вещи (лекарства, сахар, пуховое одеяло и свежее белье), башня охранялась хуже. Молодняк и старуха-кухарка перебрасывались немыми вопросами: «Ну как? Уже? Отмучился?». Эрик больше не вставал с постели. К всеобщему торжественно печальному настроению не присоединялся только евнух Бруно. Выслушал слова высокомерного лекаря с тупой невнимательностью и принялся заплетать волосы больного в тугие косы. Он даже радовался, что к его Эрику теперь относятся с большей нежностью, но надуманная близость смерти утомляла. Бруно пользовался милостью стражи — приходил дважды в день, чтобы кормить омегу с ложки. Харольду не впервые жаловаться, говоря с папой в положении лежа. Разве что в детстве Эрик лежал на высокой перине полуобнаженный, порой с альфой под боком. — У меня упала лошадь и умерла. Лицо Эрика серое и даже некрасивое. Он морщится, не веря услышанному. Он морщится от запаха табака — Харольд бессовестно смолит прямо за решетку. — Та, что ты мне подарил! Ты помнишь? — Младший Принц злился, дожилаясь нужной ему реакции. — Гнедая с белым пятном на лбу! Та старая!.. Ты меня слышишь вообще? Ау! — Что?. Что я могу сделать? — Шепчет Принц Эрик, поднимаясь на локтях. — Пожалей меня. — Пауза, — Моя омега… Тоже упала… И, может быть, тоже уже умерла… Хе! У тебя такой глупый вид! Ты похож на высушенный фрукт, папа. А раньше ты был красивым! — Уходи, Харольд. — По-отцовски приказывает Эрик ледяным голосом. — Ах так! Ах вот оно как?! — Харольд бьет кулаком по железной решетке, — Думаешь, тринадцати лет здесь достаточно, чтобы снова командовать мне?! Чтобы быть моим папой и Принцем?! Ты — грязная блядь! Ты не хочешь меня любить! Этот поход Короля был последним, слышишь?! Дед мертв! Яспер в плену, а многие наши воины убиты! Северяне дойдут до наших ворот совсем скоро… Мы проиграли войну. — Я-Яспер?!. — Эрик ощупывает глаза, которые не способны плакать от слабости, — Нет… Нет… Пожалуйста, Господи! Нет… — А у меня… Упала лошадь… — Харольд молчит несколько мгновений, только сейчас понимая, что обстановка в башне тревожно изменилась, что он не видел отца минимум пять лет, — Ты заболел, папенька? Ай-ай!.. Вся та же хворь, все те же демоны? Я — альфа, ты — омега. Все как раньше — помнишь? Я обещал на тебе жениться. Я помогу, не вставай… Руки Харольда гнут железные решетки. — Не-е-ет! — Из последних сил вопит Эрик и боль растекается от горла до легких. Нечто хватает альфу за шиворот и сбрасывает с узкой витиеватой каменной лестницы. Бруно нес своему мужу настоящие креветки (сырые, мальчику с бедной улицы никто не объяснял, что креветки нужно варить) на серебряном подносе, а теперь бьет его сына им по лицу. Тихий глухой оклик любимого человека, как свисток для породистой воспитанной собаки. Евнух брезгливо отбрасывает Харольда от себя. Принц, глупо хихикая, скатывается по ступенькам все ниже. На подносе осталась часть его лица. Из-за углов, как крысы, повыскакивали испуганные альфы-шестнадцатилетки. — Почему… вы все на меня злитесь? Я только сейчас понимаю, что кроме него… Совсем никому не нужен… Даже папе! Харольд ползал на четвереньках по траве, как козленок. Стражники осторожно выглядывали из-за плеч евнуха. Отныне он казался им большим и сильным. Из окна башни взмыли золотые локоны Эрика по ветру. Он не вставал почти месяц, а сейчас прошелся по комнате и с тревогой смотрит на сына свысока. Бруно испытывал горькую радость. Он был прав, а принц будет жить. — Он обезумел? — Спросил стражник поменьше. — Он никогда полностью не был здоров. Но сейчас, мне кажется, ему просто стыдно. — А мне страшно. — По-детски признался молодой альфа, — Король не знал, что проиграет войну. Оставил столицу на него… — Парень кивнул в сторону лежащего в заснежанной траве тела, — Мы все умрем.

***

Бук по-медвежьи округлил глаза, пока полуголый Мартин визжал, заворачиваясь в выглаженную скатерть. Сперва они с Эрикой вымыли кухню, после от нечего делать принялись разбирать пыльные закрома Лога. Мартин-Эмпти обнаружил книги, которые никак не мог бы читать «Старший». Бумажное слово придало ему сил. Особенное удовольствие доставила смерть в огне самых бесполезных и изношенных вещей. Дети жарили кусочки мяса под звездами. Мартин много раз ненавидел себя за то, что просто не ушел, страшась расплаты и беспокоясь за Эрику. В доме стало легче дышать. И они искренне верили, что если станут хорошими и возьмут на себя все ежедневные обязанности Лога — папа вернется. Но дни все шли, и все труднее становилось заставлять себя заправлять постель и причесываться. За две недели они с горя съели все варенье из погреба. В большом доме в столице они прожили как на необитаемом острове. — Блатик Бук! — Девочка повисла на штанине альфы. — Наконец-то! Малти мне уже надоел. — Меня зовут Мартин… Мартин-Эмпти. — Виновато представился мальчик, выглядывая из-за ножки стола, — Я тоже… Омега Принца Харольда… Лог потерял ребенка! А принц… ушел. Мы тут одни. — Папа… что? У Бука не было сил жить в качестве дезертира в вонючей пьяной казарме. Порой он бродил по городу, присматриваясь к улыбчивым проституткам. Бона-Эмпти среди них никогда не было. — Я не знаю, где он… Мне жаль. — На выдохе признался омега, — Ты… ты отомстишь ему за Лога? Убьешь? Такие просьбы были для бедного Бука невыполнимы. Он ждал, что папа будет злиться и снова кричать. Это было немного страшно. Дом родителей наполнен неуютной тревожной тишиной. — О нет… Я плохой сын, Ма-мартин-Эмпти. — Альфа опустил тяжелую голову. — Поверь, я в разы хуже. — Нехотя улыбнулся омега.

***

— Зайдешь на чай? Лог-Крейтер даже отъелся за эти дни. Успокоился. Безнадежно пропах табаком и матерился больше, чем в годы тяжелой работы на северном рынке. — Я сегодня уже пью чай с моим мужем. Бруно интиллигентно проводил старого знакомого до его улицы. Бережно передал мешочек с травами, который почти ничего не весил и не нуждался в охране. — А вот я не откажусь от чая с Сахарком! — Громко обрадовал хозяина дома Бон-Бон с малышом на руках, — Непонятно зачем ты плелся за Логом, евнучек Бру-у-уно! Здесь идти минут сорок! Хм! Я?! Я сторожу свое платье! Этот старик нацепил его и хотел умыкнуть! У него глаза, хоть и синие, но ведь воровские! Это твой дом?! Шутишь?! Дворец Короля чуть меньше! Еще и притворялся бедной овечкой. Сымай прямо тут мое платье, сволочь! Сыма-а-ай!..

***

— Теперь ты прячешься, как вор, в моем доме? «В нашем доме» — едва по привычке не возразил Харольд. Промолчал. Залез через окно. Снова. Лог, позволивший детям вдовль себя нацеловать и тепло их утешив, поднялся в комнату, чтобы снять вульгарное платье Бона. Поднялся, чтобы посмотреть в эти нашкодившие глаза. — Я ухожу на войну, Лог. — Что с твоим лицом? — Тихо произнес омега, опускаясь на постель. Ему все еще сложно ходить. — Поверь — было хуже! — Харольд даже застенчиво вышел из тени, — Я хочу, чтобы ты знал. В эти две недели… Я тоже чуть не умер. Не потому что выпал из седла! Лог… Я что-то важное должен сказать перед тем, как уйду! Но я не знаю, что! Да хоть бы «спасибо»… Если бы не ты, то… Мне бы не куда было вернуться. И неоткуда было бы уйти! Понимаешь? Я ведь… Лог, скажи, что могу! Скажи, что я могу к тебе вернуться! Лог сдержанно молчал, плотно сжав губы. Когда альфа сделал шаг в его сторону, тот плотно прижал руки к груди. Он не боялся удара или, что его начнут раздевать. Твердо решил, что Харольд больше не возьмет его за руку. Пока не утихнет душевная боль. А ведь принц и не брал его руки никогда — нагибал, хлопал по заднице, хохоча, тряс за плечи, за волосы, больно щипал за щеку. А если Лог гладит его — рычал. Из трех его любимых омег у Лога самые жесткие руки. — Я так грустил, что умру в пятьдесят. Что не заметил, как ты меня чуть не убил, Харольд. Конечно. О, конечно! Ты можешь вернуться сюда после войны. Но я буду папой твоей дочери, твоей служанкой и кухаркой. Даже твоей мамой. Но не твоей омегой. Больше нет… Харольду приемлем этот компромисс. Он готов подвинуться, раз Лог по-стариковски упрямится. Сам не понимая почему, глотает липкие соленые слезы. — Я вернусь в конце мая. И ты бросишься мне на шею. Забудешь все обиды… Так происходит всегда — это природа. — Если вернешься. — Строго напомнил Лог. Принц подавился на вдохе и вышел прочь из комнаты, где провел первую ночь со своей первой омегой. Вовсе не думая, что ему в голову прилетит ночной горшок или в боку окажется клинок Бука. Взрогнул, ощущая омежье тело за спиной. Принюхался. Мартин. — Я вымыл посуду, как ты и сказал! — Всхлипывание, — Я много чего тут сделал! Не уходи, Харольд! Пожалуйста, не бросай! Возьми меня с собой. Куда угодно возьми! Альфа глухо выдохнул и нехотя поцеловал горячую смуглую детскую ладонь. Мартин разжал напрасные объятия. Принц растворился в омежьих слезах. Мальчик простоял на пороге несколько минут, прежде чем взял табурет пониже. Присел у ног спокойного Лога-Крейтера, дрожащими пальцами перебирающего горох на кашу. Чтобы выслушать привычные и уже не такие злобные упреки в своей бесхозяйственности. И я пытаюсь приподняться Хочу в глаза ей поглядеть Взглянуть в глаза и разрыдаться И никогда не умереть, никогда не умереть Борис Рыжий. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ