Каждой твари по паре

      Она понимала, что рано или поздно её прорвёт. Дани будет лежать на полу и биться в истерике, вспоминая лучшие моменты в их совместной жизни. Будет в бессилии просить прощения, жалеть о том, что никогда с ним нормально не говорила, что позавчера не сказала ему простого "Спасибо" за приготовленный ужин, что не сделала ему подарок на день отца... Всё это будет, Брукс знает, это очевиднейший факт. Она чувствовала себя истлевшей, перегоревшей и отчуждённой, но даже в таком состоянии понимала, что надо действовать, пока не порвёт.       А ещё в голове набатом била мысль, что она теперь преступник. Давно смытая кровь морозит до самых костей. Она чувствовала себя странно, дискомфортно, и тугой узел в животе заставлял чувствовать себя так, словно ещё немного, и девушка разревётся на месте. Это скорее было от нервов, чем от осознания смерти отца, но все равно очень неприятно. Из-за этого она ходила так, словно её ноги деревянные. Было что-то забавное в том, что её пальцы трепетали, как включенная старая сушилка. В смысле, очень сильно, что это видно даже невооружённым взглядом.       Неужели она настолько сильно боится? Но чего? Правосудия? Факта того, что она способна оборвать чью-то жизнь? Почему Брукс может физически чувствовать, как мысли с трудом плетутся в её голове?       Её настигнут последствия содеянного. За ней приедут, её упекут в гребанную тюрьму, и почему-то именно это пугает больше всего. Осознание этого факта ударило ей в голову, и Дани прекратила движение. Лишь лихорадочная дрожь осталась при ней.       Господь бог. Ей нужно бежать отсюда так быстро, как она только может.

***

      Руки жуть, как щипали и ныли. Наложенные бинты намокли и, возможно, пропитались кровью, вот только за резиновыми перчатками этого не видно.       Дани было страшно. Она убийца, на её руках теперь кровь её отца.       «Он же был ужасным человеком, — шептал внутренний голос, — он заставлял тебя плакать, а маму злиться много раз. Он тратил наши деньги. Он нам мешал. Так даже лучше, в каком-то смысле это хороший поступок. Я как линчеватель - сама вынесла ему приговор, горбатого могила исправит».       «А откуда мама возьмёт деньги на похороны отца?» — тревожилась Дани. Они же и так жили от зарплаты до зарплаты! Да и какое право она вообще имела на убийство отца? Так она и металась, как стрелка метронома, из стороны в сторону.       Как она будет жить дальше, ведь она не хочет в тюрьму… а её упекут, Даниэль уверена, поэтому она приняла решение сбежать. Всё равно у неё нормальной жизни теперь никогда не будет, путь в колледж и на хорошую работу закрыт, пусть хоть понежится на свободе.       Просушив волосы феном, она с тоской посмотрела на свою новую грязно-синюю гриву. Волосы были какого-то цвета синевато-тёмного мазута, но, если приглядеться, то… возможно, выглядит не так уж и плохо?.. При желании можно сравнить с тёмным, бушующим морем.       Черт. Да кого она обманывает? Выглядит как минимум для неё неприятно. Главное, что её, наверное, не найдут теперь так просто. Хотя, можно было бы и отрезать волосы. С этой мыслью девушка уложила ножницы к другим своим вещам.       Раньше о короткой стрижке она могла только мечтать. Мама была возмущена подобным кощунством по отношению к волосам и даже думать об этом запрещала, а папа… Он и не знал об этих мыслях. Он о ней вообще ничего не знал. «И не узнает. Из-за тебя, Дэнни». Чаще всего они друг с другом не контактировали, ну, когда папа бывал трезвым. Они могли за целую неделю лишь один раз перекинуться словами. А когда он был пьян, она старалась избегать встреч с ним, днями не выходила из комнаты, притворяясь спящей, лишь изредка выходя из комнаты. Это не всегда помогало.       Она сменила себе бинты, а мокрые закинула в рюкзак. Стянутые синие перчатки полетели вслед. Краска всё-таки попала на раны, отчего они защипали. Прикусив губу, Даниэль зажмурилась и начала снова промывать рану. Больно…       Она не хочет ничего оставлять дома, наталкивающее на её новую внешность. Даже волосы она себе отрежет на улице, а после их сожжёт, вместе с использованными бинтами и, возможно, бутылочкой от тоника. Хотя, она могла его выкинуть далеко от дома…       «Кажется, кто-то слишком сильно заморачивается, — подумала она про себя, а потом себе же и ответила, — это называется паранойя, идиотка. Ты больная».       Она глянула на часы. Пол десятого… уже поздно. Долго же она маялась. Ей пора уходить.       Дэнни тихо пошла в родительскую комнату. Проходя мимо кухни, девушка старалась делать вид, что её не существует. Вокруг комнаты стояло непередаваемое амбре из крови, чего-то кислого, перегара, прочих телесных жидкостей... — Мерзость...       Дойдя до постели с тяжело дышащей матерью, девушка присела у изголовья. — Мам?.. Н-надеюсь, ты меня сейчас слышишь. Прости з-за… то, что я натворила. Я не знаю, что мне теперь делать и как я теперь буду… Ну, буду в бегах. — Дани горько улыбнулась, сжимая простыни пальцами. Было больно. — Жаль, у меня даже выбора нет. Я правда надеюсь, что ты меня не возненавидишь, хотя я столько дел натворила! Наверное, надо заранее предупредить, что у тебя будут долгие разговоры с полицией. Даже если захочешь, то не прикрывай меня. Я сотворила непростительное… И я должна понести за это ответственность. Но… хоть я и знаю, что совершила ошибку, но все равно мне страшно перед правосудием. Поэтому я… решила сделать это. Рано или поздно меня все равно поймают, так что… — она снова замолчала, но потом еле слышно прошептала дрогнувшими губами: — Мне так страшно, мам. П-прости меня, прости… Мне так жаль, я-я уб-била его!.. — Дани прижалась щекой к маминой руке, и только после этого почувствовала мерзкую, непрекращающуюся дрожь, бегущую по всему собственному телу.       «Я сделала благое дело - спасла мать. Если бы оставила все, как есть, то отец добил бы её в пьяном угаре» — вновь начал о своём голос.       Вглядевшись в лицо матери, она постаралась высечь его в своей памяти. Возможно, она её больше никогда не увидит. Жаль, что они вот так вот расстаются. Чуть посидев рядом, она почувствовала, как дрожат плечи. Страшно. Она не хочет уходить. Она хочет, чтобы все было как раньше, она хочет, чтобы все это оказалось кошмаром, но… нет, не надо себе лгать, Дан. Ты убийца. Тебе тут больше нет места. Тебе больше нигде нет места. — М-мне пора, мам, — шепнула девушка, из-под ресниц наблюдая за хмурым лицом матери. Она может скоро проснуться. Надо идти.       Накинув распухший, тяжёлый рюкзак на плечо, она ушла из дома. Где-то минуту она стояла в сумерках на снегу, наблюдая за тёмными окнами дома, развернулась и куда-то пошла. Ей нужно найти ночлег, пока не прознали о ней. Но важнее этого была нескоропортящаяся еда и вода. Хотя, возможно, она могла бы как-то где-то растопить снег, но… так, это надо потом обдумать.       «Что ж. Здравствуй, новая жизнь, — подумалось Даниэль, — Прощай, хорошее будущее»

***

      Щёлк, щёлк. Чик. Длинные синие пряди падают на жухлую траву, немного припорошенную снегом. Девушка тихо шипит, старается как можно безболезненнее двигать кистью. Не получается, и на косо наложенных бинтах поступает кровь.       Напоследок вслепую старается немного подровнять волосы. И… Всё. Даниэль устало выпрямляется и немного треплет себе волосы — всё-таки немного коротковато у нее вышло. Быстро сняв куртку, Дэнни спешно отряхнула её от волос и мигом накинула на околевшие плечи.       Завалив снегом пепел от бинтов и волос, девушка ушла, чувствуя приятное ощущения выполненного долга. — Всё… — выдохнула она и натянула шапку. Голос отчего-то был чуть хрипловат. — Теперь надо найти ночлег? Или… нет, надо себе купить еды в каком-нибудь круглосуточном магазине. Утром я это уже не смогу сделать.       Дан чувствует, как взрослая жизнь в полной мере вступает в свои права. Теперь ей стоит тщательно рассчитывать свои деньги, стоит каждый цент экономить буквально на всем: на еде, на воде… что ей ещё может понадобиться? Возможно (не дай Боже) ей надо будет покупать лекарства. Точно! Дан ещё стоит купить себе хотя бы моток-второй бинтов, да чуть-чуть перекиси и активированный уголь. Точно, как она могла его забыть дома?! Вдруг она отравится консервами или ещё что? Надо же как-нибудь желудок промывать. Это ужасно! Такие затраты!       А деньги? Где ей их брать? Они у неё не бесконечные.       «Господи! — девушка мысленно взвыла, и присела на скамейку под горящим фонарём, — как мне зарабатывать? Мне что, воровать?». Это был кошмар. Намного легче было бы просто отдаться полиции и идти в тюрьму! Ну, или в психологическую лечебницу… Там хоть крыша над головой будет, тепло и еда. Дэнни измученно вздохнула, подняла голову и, пощурившись от фонаря, вгляделась в чёрное-чёрное небо. Не было видно ни звёздочки, только мелкие снежинки плавали по воздуху и оседали на плечах Дан. Ей было страшно до перетянутого, постоянно напряжённого узла в животе.       «Нет! — нахохолилась девушка при мысли о лечебнице, — Я не хочу. Мне… страшно. Я-я не пойду!»       «Я не как папа, я не псих»       Многие магазины ещё работали, и Дани боялась, что её узнают, но страхи были напрасны. Её мама ещё, наверное, не очнулась. Если бы она пришла в себя, то Даниэль бы уже слышала полицейские сирены.       Пока девушка шла в магазин, в голове вервклся вопрос: оставаться в мотеле или нет? Та Дани из прошлого, которая пока ещё не убийца, наверное, никогда бы не задумывалась об этом. Она бы как можно быстрее старалась уснуть, чтобы не слушать грохот за стенкой, да молча проклинала своего отца.       Услышав громкий кошачий крик, Дан вскочила с насиженного места, чуть не упав на колени. — К-кошка… это всего лишь кошка, — рвано выдохнул девушка и села обратно. Сердце ещё долго не могло успокоиться. Тихо выдохнув, она продолжила размышлять над трудным вопросом.       Это неправильно. Она не должна задаваться таким вопросом, ей же всего 19! Сейчас она должна задумываться о том, в какой колледж поступить, а не вот это всё. Это просто какой-то бред. Несправедливость! Она слишком молода, чтобы начинать думать о таких вещах.       Пан или пропал. Либо холодная скамейка и снег под открытым небом, или не самая лучшая, но зато тёплая комнатушка с душем с бонусом возможного задержания полицией? Если подумать, то искать в первую очередь будут в подобных местах. Но она не хочет оставаться ночью на улице... Да кто вообще блин хочет оставаться на ночь на улице? Так же стоит учитывать её новую внешность.       В первую очередь она, естественно, сходит в магазин. На часть денег купит еды, а потом она пойдёт в мотель, но, наверное, уйдёт оттуда рано утром. Где-то в 6 или в пол шестого, смотря как получится. Затем она пойдёт искать себе новый ночлег. В таких «законных» местах ей теперь путь заказан.       С отяготевшим рюкзаком она зашла в мотель близ леса. Он был рядом с дорогой, а ещё было примечательно то, что рядом было кафе. Видимо, внутри не подавали еду. Если это так, то это весьма досадно. Дани хотела бы напоследок поесть нормальной еды.       Звучит, как наглость. Как Даниэль ещё смеет после произошедшего надеяться хотя бы на еду? Несмотря на маленькую, не достойную ею свободу, она надеется на маленькие мелочи в жизни. Пускай радуется тому, что сейчас может переночевать в мотеле и давится консервами, а не думает о несбыточных вещах, вроде чего-то нормального. Она слишком ужасна, чтобы радоваться мирским вещам.       Над головой прозвенел звоночек, и дверь закрылась, отрезав Дани от шума внешнего ночного мира и её мыслей. Боязливо натянув капюшон на голову, она мельком огляделась. Крошечная комната из дерева с двумя дверьми, не считая ту, что сейчас за её спиной. Одна позади столика администратора, за которым сидел тучный мужчина, смотрящий телевизор, а другая напротив. Где-то в углу стояло увядшее растение в горшке, а пошарпанный стол администратора был завален пустыми коробками из-под пиццы, усеянными огромными жирными пятнами.       Глубоко вздохнув, она постаралась принять уверенный вид, и подошла к столу. — Да откуда вы всё прётесь… — заворчал мужчина с явным русским акцентом. — Ты мне мешаешь. Не видишь что ли, я занят!       Такое поведение её ни чуточку не обидело. Так, всего лишь немного покоробило его отношение к потенциальным посетителям. Ну… дело не её. Она пришла сюда в последний раз наслаждаться постелью, а не возмущаться обслуживанием, поэтому она должна не стоять и тупить, а заказывать себе комнату. Она сжала ладони в карманах и собралась с духом. — И-извините… — она достала заготовленный кошелёк, опустив глаза, мысленно коря себя за эту жалкую запинку. Она должна быть уверенней! В таких мямлях, как она, так и видят ненормальных. И когда она подняла глаза, она замерла. На мгновение ей стало плохо, а ужас сжал горло. В мужчине на мгновение привиделся её отец, но, когда она моргнула, видение исчезло. — М-могу… могу ли я взять себе комнату на ночь?       Мужчина повернулся в сторону Дани и критично её оглядел. Громко хмыкнул, отчего Дани еле сдержала порыв спрятаться в глубоком капюшоне куртки. В голове все ещё стоял образ отца. О Господь, они слишком похожи. — Какой вежливый нашёлся, — а потом, отпив из бутылки, продолжил недовольным тоном, — Откуда вы все прётесь? Вали домой, пацан, не мешай.       «Пацан? — почти равнодушно переспросила себя девушка, оторвавшись от тяжёлых дум. — Он меня за мальчика принял? Во дела…». Она уже хотела было поправить его, но осеклась. Ей это было на руку, ведь искать-то будут длинноволосую девушку-убийцу, а не синеволосого сбежавшего из дому парня. Что же, ей повезло с этим. — Я бы с радостью, но я правда не могу. Можно мне комнату, пожалуйста? Я Вам больше не буду мешать, — она поступила взор и нахмурилась. Голос противно начал отдавать хрипцой. Опять она сейчас заноет. Боже, какая же она истеричка, ей просто надо прийти в себя и не давать мужчине лишних подозрений. Разве это настолько тяжело? Будь у нее сейчас возможность, она бы ударилась об стенку от своей глупости. — Тц… Ладно! — с раздраженным вздохом он быстро развернулся и взял ключ. С лёгким звяком кинув их на стол, он забрал деньги и спешно отвернулся к экрану. Его взгляд мазнул по бинтам, но он решил их проигнорировать. — Всё, иди, не мешай! Пицца из-за тебя уже остыла.       «104…».       Её последняя нормальная комната. Сжав ключи с биркой, Дана напоследок вгляделась в мужчину и не увидела ничего странного.       «Показалось…».       Её комната была… никакая. То есть, в смысле, вполне нормальная комната для такого дешёвого заведения. На первый взгляд все хорошо, но когда присматриваешься, тогда то и дело находишь где-то в углу пузырь на обоях, нестертую пыль или чьи-то волосы, прямо как сейчас. Не изменившись в лице, она стряхнула их с кровати. На самом деле Даниэль не привыкать. Раньше, когда она расчесывалась, то всегда выкидывала волосы на пол и в итоге они были везде. А тут ещё все хорошо на самом деле.       Ну, всяко лучше, чем её ободранные обои и не покрытый ничем пол. Тут хотя бы покрытие красивое.       Где-то на полках Дэн смогла найти старые, посеревшие от времени и частого использования полотенца. На ощупь были, как наждачная бумага. Пахли они дешёвым порошковым средством, но кто сказал, что Дани против этого? Она обожает этот запах. «Точно… Тут же есть душ» — вяло подумала она и обернулась. За спиной, рядом с кроватью, стояла дверь, которая вела в душевую. — Да я мажор, — привычно кривляется в пустоту, и покрутилась на месте с раскинутыми руками. Словно всё нормально, — имею свою личную ванную комнату-у-у! Т-точнее, душевую…       Пару секунд простояв в глупой позе, она застыла, широко раскрыв глаза. Её дыхание начало учащаться, а дрожащие плечи устало опустились. «Что я творю?.. — шёпотом спросила она себя дрожащим голосом. — Господи, что я творю?». — Я… я… — Даниэль невольно медленно опустилась на колени. Прикусив губу, она охватила себя за плечи и прильнула к полу, уткнувшись в него своим лбом. — Господи… Господи, я убила его. Я убила папу. Он… Господи, что я наделала.       Она зажмурилась и завалилась на бок, не в силах контролировать озноб. Она все помнила. Всё. И хотела это забыть, чтобы так сильно не мучаться. Она помнила своё беззаботное детство, когда папа ещё пил, но всё было не так плохо. Своё беззаботное детство, когда её все называли «папиной дочкой». Помнила, как постоянно носилась за папой, как он делал ей разные самодельные подарки, ведь у него были золотые руки. А ещё она помнила его, пьяного в стельку, орущего на соседей ночью; как он, не в силах нормально стоять на ногах, шёл за мамой, которая держала его за руки, и как он все равно грубил ей. Она помнила, как он кидал нож в дверь кухни, и по-наивному не понимал, почему все ругаются на него, хвастался, что, если что, у него будет 2 смертельных попадания во врага. Какой же он был дурак…       Даниэль помнила, как, прячась под одеялом, она робко думала, что и без него было бы лучше. Она ненавидела себя за это. И винила то его, то себя в произошедшем.       Уж теперь-то без неё было бы лучше. Ведь она виновата. Ведь она убийца, ей не будет прощения. Но она что, тварь дрожащая, чтобы совершать такой трусливый поступок? Да, она сбежала, но это не делает её самоубийцей, так что она должна засунуть поглубже в жопу мысли о смерти и… что дальше? Жить в бегах? Гнить в тюрьме? Она не нашла ответа на вопрос. Что-то на задворках сознания шептало, что такая тварь, как она, должна умереть.       В ту ночь она не смогла уснуть. После душа она валялась на кровати, раскинув руки, и пялилась в потолок. Смотрела на пыльную люстру и вспоминала свои мысли, когда она посмотрелась в зеркало. Снова и снова, она смаковала свои страдания.       Худое тело было переполнено жёлто-бордовыми синяками, мешающими двигаться. Дикие вопли отца, животный страх и ярость. Удар, удар, побои от тяжёлых кулаков. На шее были чёткие, тёмные-тёмные синяки — следы широких ладоней, прикрытые одеждой. Он сам её чуть не прикончил. Как же страшно не дышать. Он не хотел отпускать рук от её горла. Разноцветные пятнышки мельтешат, она не в силах различать цвета. Широкие, глубокие раны на руках болят от любого движения. Если приглядеться, то можно хорошо рассмотреть мясо.       Спастись-помочь-сбежать. Удар-удар-удар. Кровь хлещет Дани в лицо, и, с широко раскрытыми глазами, он пытается её схватить, но падает. Больно. Разбитое горлышко мелькает перед глазами, и по её щеке потекла кровь. Больно. Спастись-помочь-сбежать.       Шмяк-шмяк-шмяк. Тело под ней дрожит предсмертными судорогами, но она не замечает. Спастись-помочь-сбежать. Шмяк-шмяк-шмяк. Ладони вспыхивают болью каждый удар, разрез все больше и больше. Чвяк-чвяк-чвяк, Спастись-помочь-сбежать.       С рваным вздохом она уткнулась лицом в кровать, до боли сжав подушку. Когда она болезненно затрещала, опомнилась и посмотрела на руки. На бинтах выступила кровь. Она казалась чёрной.       Ну да. У такого чудовища, как Дани, не может быть даже человеческой крови.       Она глядела на своё лицо и, где-то в глубине глаз видела что-то дикое, неуправляемое, звериное. Она смотрела на свои руки и видела размазанную, тёплую, густую кровь отца, и сколько бы она их не царапала, она не отмывалась. Она убийца собственного отца.       Вяло повернув голову в сторону окна, Дан зажмурилась от лучей выходящего солнца. Рассвет. Прошло уже больше 6 часов с момента убийства. Дани не спала всю ночь, терзаемая воспоминаниями. Пора выходить… Она изо всех сил надеется, что её не задержат сразу, как только она выйдет из комнаты. Надо спешить.       Уходя, она чувствовала на себе чей-то взгляд. Как только она вышла из заведения, она побежала. Бежала, спотыкаясь, скользя и падая, но ей было плевать. Даниэль пугал этот взгляд, упирающийся в спину. Когда она быстро оглянулась, девушка не заметила ничего страшного. В окнах никого не было.       К её ужасу ей стало казаться, что она сходит с ума.