озеро в лесу

я закрываю глаза и вижу твое лицо. чувствую твое прикосновение, почти чувствую вкус. обмани себя, что я в порядке. но мысль о тебе останавливает меня. эти ледяные слова. тяжело от боли твоя любовь. я не могу притворяться. мне нужно сказать тебе: я все еще люблю тебя.

— i still love you (josh jenkins)

***

2021 год

Они больше ни о чём не говорили. Пак медленно отпустил Бёна, будто чего-то испугавшись, и ушёл к дереву, аргументируя желание достать капсулу именно сегодня тем, что они назначили эту дату. Посмотрят завтра, ничего страшного, но достать должны сегодня. Чтобы не нарушить то, что было для них важно много лет назад. А после того, как они вытащили сундук, Чанёль попросил следовать за ним. Домой. В дом бабушки и дедушки. Пробираться под дождём (благо, ветер немного стих) было очень тяжко, но уже через пять минут они шли по дорожке по знакомым с детства улицам. Бён сразу же увидел дом семьи Пак, даже в темноте замечая, как многое изменилось. Всё произошло так быстро. Эту фразу обычно говорят те, у кого берут показания или что-то в таком роде. Кому-то пустили пулю в лоб, нужно опросить свидетелей, а по итогу ты сидишь и говоришь: «всё произошло так быстро». Вот и Бэкхёну кажется, что всё слишком быстро. И их юность с Чанёлем та самая пуля. Сейчас эта пуля пролетела прямо над их головами. Дома было тепло. Бэкхён продрог, да и к тому же промок до нитки, так же, как и Чанёль. Они оба сейчас не нуждались в разговорах. Было достаточно того, что произошло то, что произошло. Было желание рассмотреть дом из чистого любопытства, но ни погода, ни они сами не считали это удачной идеей, даже если была такая мысль. Бён сейчас не мог адекватно оценивать ситуацию. Не мог же он просто встать посреди двора и начать рассматривать дом, когда льёт дождь? Бён не стал. Понял только, что здесь всё поменялось. Абсолютно всё. Дом выглядел иначе, была какая-то пристройка, а внутри явно хороший ремонт, судя по одному коридору, где уже горел свет. Было ощущение, что Чанёль здесь живёт. Но не было ощущения семейного уюта. Знаете, в такой атмосфере могли жить одинокие люди. Нет, здесь было уютно, стены грели, но одиноко. Всё же одиноко. Бёну всучили одежду в руки и направили в ванную без слов. Он не узнавал дом внутри, когда по памяти шёл в ванную комнату, которая 12 лет назад выглядела совсем не так, как сейчас. Чанёль всё переделал, но менее уютно здесь точно не стало. Просто время поменяло всё. И никуда от этого было не деться. Бэкхён ведь даже в свой дом не заглянул, потому что мысли были не те. Лишь машину кинул. Предательство? Нет. Бэкхён не мог рационально мыслить. Его привели в тепло, дали одежду и отправили в ванную. Как бы вы поступили? Парень выдохнул, посмотрел на своё отражение и сглотнул, всё ещё не веря, что за стеной… где-то там Чанёль. Сидит и ждёт его. Как и всегда. Эти мысли казались не то чтобы нереальными, они казались фантазией, которую Бён выдумал себе сам. Но нет, Бэкхён. Это ты смотришь сейчас на себя в отражении зеркала неверящим взглядом, находясь в доме свой первой настоящей влюблённости. Мужчина умылся, принял тёплый согревающий душ и нашёл в шкафчике полотенце, которым обтёрся. Он быстро понял, что одежда принадлежит Чанёлю. Бён по комплекции вырос, можно сказать, миниатюрным, но это только по меркам Пака. Потому что он был выше. Крепче. Наверное. Бэкхён не знал. Он ходил в спортзал когда-то, но быстро забросил это дело. А вот Чанёль с первого взгляда показался очень крепким. Плечи широченные. Мышцы подкаченные. Он уже не тот. Совсем не тот. Но это нормально. Боже, Бэкхён, прошло 12 лет с вашей последней встречи. Перестань думать о том, что вы всё такие же. Это не так. И никогда больше таковым не станет. Как бы ты этого ни хотел. Бён затянул шорты потуже и вышел из ванной, направляясь в комнату, где они в детстве обычно проводили некоторое время. Да, Бён не помнит большинства моментов, проведённых в этом доме, потому что, в основном, они проводили время у него, но зал помнил. Руки подрагивали. Бэкхён с удивлением понял, что волновался. Просто волновался и всё. Нужно ещё каким-то образом сообщить, что его не будет на работе, но… уже поздно. Позвонит завтра. На работу он точно не собирается. Мысли хаотичны. Чанёль сидит на диване, когда Бён заходит. — Спасибо за одежду. Пак поворачивается и легонько улыбается, кивая. Бэкхён в этот момент понимает, что Чанёль изменился сильнее его самого. Даже по взгляду. Тёмные глаза смотрели прямо в душу, непослушная чёлка спадала и мешалась, ткань клетчатой жёлтой рубашки натягивалась на плечах, на руках красовались браслеты и парочка татуировок, которые Бён не стал сейчас рассматривать. Он был взволнован немного раннее, а сейчас всё волнение как рукой сняло. Несмотря на то, что прошло много лет с их последней встречи, Бэкхёну всё ещё было комфортно находиться рядом. Даже если всё вот так вот. Внутри даже теплилось давно забытое чувство, но Бён медленно отвёл взгляд. И не только взгляд. Казалось, что они вдвоём затевают какую-то игру. Что у них снова один секрет на двоих. Вот оно. То, от чего он бежал. Настигло спустя столько лет? Бэкхён не делал поспешных выводов, не хотел в омут с головой или сразу же выяснять отношения. Ему просто хотелось отдохнуть. Для начала. Потому что он всё же словил некую дозу адреналина, когда спонтанно и резко сорвался в деревню. Организм требовал подушки. Ему срочно надо было переспать со своими мыслями и со всем тем, что случилось. — Ты на машине? Бён вздрагивает, выныривая из своих дум, и кивает. — Оставил около дома бабушки с дедушкой. Нужно будет перегнать. Сейчас… — Бён взглянул в окно, осознавая, что на улице всё ещё шёл жуткий ливень. — …нет смысла. Дождусь утра. — И уедешь? — В глазах Пака Бён видит что-то непонятное. Проскальзывает еле уловимая надежда? Но на что? — После того, как мы откроем капсулу. Бэкхён замирает на месте. Хмурость на лице была очевидна. Чанёль смотрел внимательно, пытаясь уловить малейшие изменения, но Бён лишь хмурился. Пару секунд. Чтобы затем быстро вернуть прежнюю непроницаемость и ответить на поставленный вопрос: — Я в командировке. У меня ещё неделя в Сеуле, а потом домой. И я… завтра должен быть в офисе филиала, но возьму выходной. Утром позвоню начальству. Пак кивает и встаёт с дивана, подходя немного ближе. Немного, но много, потому что Бэкхёну приходится поднять голову. На ум невольно приходят те детско-подростковые высказывания по поводу того, какой же Чанёль высокий. Улыбка почти разрезает тишину, но Бён снова себя сдерживает, не зная, что ощущает на данный момент сам Пак. Вдруг он не будет рад увидеть улыбку на его лице или вспомнить что-то из их общего прошлого? — Я постелил в гостевой. Помнишь, где она? Кивок. Бэкхён помнит. Прекрасно помнит. Поэтому быстро желает хороших снов и буквально убегает. А когда закрывает дверь в спальню, поворачивается к ней спиной и сползает вниз. Вот так вот банально. Прямо как в фильмах, где в одной из сцен случается какая-нибудь драма и таким образом, через дверь и сидение на полу выражается страдание. Но Бэкхён не страдал. Он просто не мог поверить. И это большая разница. В голову лезут мысли. Много мыслей. И одна из них выделяется. Явно. Чанёль другой. Вроде такой же родной, а вроде совершенно чужой. Бён трёт виски пальцами и бессильно выдыхает. То, что он почувствовал, было лишь отголоском прошлого, только вот нужно было сразу понять, что прошло слишком много лет. Они провели вместе всё детство, а расстались уже в юношеские годы. Это был переломный момент в жизни каждого, потому что они закончили школу, начался новый период, когда поступление, совершенно другой уровень социализации и всё такое прочее. Тогда всё было быстро. Бэкхён уехал, занял себя учёбой, ушёл в неё с головой, а потом просто не было времени думать о чувствах, о любимом… друге. Поэтому был удивительным тот факт, что Бён сейчас будто окунулся в те времена, чувствуя что-то… просто что-то. Мужчина поднимается с пола, идёт в кровать и понимает, что комната в полном порядке. Нет пыли. Всё аккуратно застелено. Чанёль знал, что он приедет. Утвердительная мысль. А все последующие только вопросительные. Знал, что он останется? Он всё продумал? Каковы были его мысли? Сидел ли он вот так вот и думал о том, что будет, если Бэкхён приедет? Мужчина отмахивается от этого хаоса в своей голове и открывает окно на проветривание. Даже окна установил. Всё в этом доме совершенно другое. Но есть одно ощутимое «но». Здесь чувствуется Чанёль. Чужой человек бы не уловил, а вот Бён прекрасно чувствует руку Пака. Отчего-то кажется, что он действительно живёт здесь. Сразу же на смену предыдущим вопросам приходят новые. Стал ли он музыкантом? Чем он занимается? Как его жизнь? Судя по ремонту и всему прочему, это стоило больших денег. Значит, Чанёль себя реализовал. Бён поджимает губы и падает в кровать, понимая, что материальная составляющая его интересует в последнюю очередь. А затем кладёт голову на подушку и закрывает глаза, обещая, что они обязательно поговорят обо всём, как только наступит утро.

день первый

Утро встречает солнцем. Раннее утро. Бэкхён лезет к телефону, который чудом не разрядился (благо, зарядка валяется в машине) и видит, что только 6. Спать больше не хочется. Это мужчина понимает, как только садится на кровати и подтягивается. Интересно, Чанёль уже проснулся? Чанёль. Так странно спрашивать у себя подобное. Из окна веет прохладным утренним ветерком. Бэкхён улыбается, понимая, что, наверное, скучал. По всему этому. Надо бы в дом бабушки сходить, машину пригнать, забрать зарядку, да и не мешало бы умыться. Мужчина осторожно встаёт с кровати и бредёт к выходу из комнаты. По коридору направо зал, в котором Чанёля не оказывается. В его комнату Бён не пойдёт, поэтому сразу ищет ванную, где видел вчера не только чистые полотенца, но и парочку запакованных зубных щёток. Утренние процедуры длятся минут 10. Бэкхён не знает, где Чанёль, но ему кажется, что тот проснулся даже раньше него. На всякий случай Бён всё-таки идёт к его комнате. Дверь оказывается приоткрыта, но постель уже заправлена. Бэкхён всегда был излишне любопытным, поэтому зацепился взглядом за всё, что сейчас смог увидеть, кроме постели. Гитара в углу. Листы, разбросанные по полу. Вчерашняя рубашка, висящая на стуле. Здесь ничего не изменилось. И наверное, это единственная комната, в которой Чанёль ничего не менял. Бэкхён решает, что пойдёт его искать, потому что находиться одному в доме не имело смысла. Ему ещё по работе придётся через часок позвонить, но это будет только через часок. Сейчас бы ему просто найти Чанёля и открыть капсулу. Так уверенно. Боже, да не готов он открывать эту капсулу времени, потому что не знает, что будет чувствовать. Когда он ехал в деревню, ощущал лишь небольшой страх перед неизвестностью, если так можно выразиться, а сейчас он просто не готов. Потому что позволил себе что-то почувствовать. Чёрт бы побрал всё это! Там, где-то далеко от Чанёля, он серьёзный и скупой на эмоции человек, но стоило ему просто увидеть его, так всё меняется. Бён выходит из дома и замирает на пороге. Теперь он может подробнее рассмотреть местность. Пристройка похожа на гараж. Размером. Бён не спешит туда идти, оглядывает по периметру пространство и спускается с веранды, оборачиваясь. Дом выглядел иначе, но Чанёль сохранил в нём детство. Он не тронул веранду. Лишь починил ступени и укрепил конструкцию. Оставил всё, что они вырезали на дереве, пока никто не видел, оставил птичку на козырьке. Бён легонько улыбается, а затем направляется за дом, с каждым шагом слыша какой-то звук. Будто… Чанёль копает что-то. Бэкхён смотрит на мужчину, улавливая нотки фильмов, где девушки обычно залипают на парней в белых майках, джинсах и с рубашкой в клетку, повязанной на поясе. На крепких деревенских парнях. Но дело в том, что Бэкхён не девушка и под это описание подходит только Чанёль, исполняющий роль того самого крепкого деревенского парня, но Бён вообще не должен о таком думать. Вот же ж… Чанёль возмужал. Когда это вообще успело произойти? Ну да. Когда, Бэкхён? 12 лет прошло. Мужчина некоторое время просто смотрит на то, как Чанёль вскапывает землю, а затем решает подойти ближе. Пак замечает, кидая мимолётный взгляд. Вот так, значит? Даже от работы не отрывается. — Доброе утро. — Доброе. И тишина. Продуктивный диалог. Бэкхёну надоедает стоять без дела и слушать тишину, разбавляемую стуком лопаты по земле вперемешку с тяжёлым дыханием Чанёля, поэтому мужчина попросту говорит в лоб, осмеливаясь. Нет смысла ждать. — Ты же хочешь задать мне этот вопрос, Чанёль. Давай. Жги. Я приехал не для того, чтобы строить из себя самого счастливого человека на свете и делать вид, что всё в порядке. Пак вздыхает и откладывает лопату. Переводит дух, вытирает пот со лба и снимает майку, направляясь ближе к дому. Бэкхён семенит следом, пытаясь не бросать любопытные взгляды на широкую спину. Вот бы спрятаться, да, Бэкхён? Дурак. Ты всё когда-то похерил. Даже не думай о подобном. Чанёль заходит в дом и направляется в душ, судя по траектории движения. Поэтому Бён идёт в зал и садится на диван, заглядывая в телефон. 8 утра. Время позвонить на работу. Когда Чанёль выходит из ванной, переодевается и заходит в помещение, Бэкхён уже почти решает вопрос. Он наплëл много всего. Отпросился на неделю, сам не понимая, почему и зачем, но так захотелось. Пообещал работать удалённо. Благо, хорошая репутация и многолетний опыт позволяют такие вольности. Он поспешно прощается, просит передать «привет» секретарше и кладёт трубку, наблюдая за тем, как Чанёль садится на пол. Мягкий ковёр блещет удобством, поэтому Бэкхён опускается рядом. Коленки почти касаются. Пак выглядит напряжённым. А Бэкхён думает о том, что в детстве они точно бы соприкасались коленками, а голова самого Бёна покоилась бы на плече Чанёля. И зачем он только об этом думает? Бэкхён предпочитал считать, что всё, что остаётся в прошлом, там и должно оставаться, но сейчас это не работало. — Почему ты не приехал больше? Ты же этот вопрос хотел услышать? Наконец-то. Бэкхён был готов это услышать. Потому что этот вопрос действительно был очевидным. Пропасть после того, что было, не оставляя даже шанса на то, что они могли бы быть вместе. Бён знал, что облажался перед Чанёлем. Слишком сильно. Но он понимал кое-что важное. Таковой была его жизнь. Таков был его выбор. Это не оправдывало, но делало ситуацию не такой ужасной. Бэкхён чувствует себя эгоистичным куском дерьма, если честно. Хоть оправдывай, хоть нет. Никаких оправданий здесь попросту нет. Какое дурацкое слово: оправдание. — Когда я уехал, моя жизнь закрутилась вихрем. — Было странно сидеть здесь. Лёгкая нервозность сквозила через руки, которые пальцами отбивали неслышный темп по мягкой поверхности ковра. — У меня началась учёба, потом план стажировки после первого курса, оформление документов. Я не смог приехать летом после учёбы, потому что был занят этим, но я до последнего думал, что мы не потеряем общение. — Нет, Бэкхён, ты знал, что мы потеряем эту связь. Всё трещало по швам уже в последний месяц, когда мы стали чаще ссориться из-за… всего. — Пак поднимает взгляд на Бэкхёна, смотря так серьёзно, что тот сначала не верит, что перед ним Пак Чанёль. Тот самый. Боже, как же он повзрослел. — Ты уже тогда всё решил, да? Бэкхён не видит смысла лгать или скрывать что-то. И пусть Чанёль будет считать его плохим, но лучше правда, чем ложь. Они слишком давно друг друга не видели. Пак не заслуживал лжи ни тогда, ни сейчас. — Я предполагал, что такое может случиться. Что мы больше никогда не увидим друг друга. Что я больше сюда не вернусь. Да, я предполагал, Чанёль, но не думай, что мне не было плохо. Я был точно таким же человеком, у которого отобрали нечто важное в жизни. Передо мной поставили выбор. И я этот выбор сделал. Я выбрал карьеру. Чанёль смотрит всё так же серьёзно. Бёну кажется, что он видит разочарование, но не делает поспешных выводов. Лучше пусть это будет разочарование, чем боль. Бэкхён вздыхает, облизывает губы и решает продолжить, медленно вспоминая те эпизоды, когда они стали всё меньше переписываться и в один момент просто перестали писать друг другу. Бён чуть позже вообще сменил номер. — Я улетел летом после первого курса в Нью-Йорк. И жизнь ускорила своё течение. Я закончил университет, стал работать в издательстве… как мы и хотели, Чанёль, я стал писателем. Потому что когда-то сделал тот выбор. Потому что выбрал будущее, а не юношеские чувства. Да, я знаю, что это паршиво, что я поступил плохо по отношению к тебе, но я так поступил. На тот момент я был уверен в том, что делаю правильный выбор. И ты можешь считать меня ужасным человеком. Я это приму. Бён смотрит на сосредоточенного Чанёля и замолкает. Потому что не сказал одну очевидную вещь, о которой Пак точно знает. О его женитьбе. Чанёль и о его карьере, наверное, знает, но не в этом суть, потому что Бёну нужно было сделать акцент именно на том, что Пак тоже этого хотел. Хотел для него лучшего. Чанёль отводит взгляд. Смотрит куда-то в пол. Точнее, в ковёр. Не то чтобы это важно, но детали. Эти детали. — Почему мы начали с этого? — Я думал, это важно. Бэкхён хмурится в удивлении, когда Чанёль поворачивает к нему голову снова. — Сейчас уже нет. Я переболел, Бэкхён. Давно уже. Мне было херово, но время подлечило. Поэтому не стоит рассказывать мне причины твоего отсутствия. Поверь, уже плевать. Тем более, ты стал писателем. Это главное. — Бён даже не понимает, рад ли он слышать такое или нет. Интонация странная. — Чем сейчас занимаешься? Быстрая смена темы. Чёрт. Бэкхён всё ещё хмурится, не понимая, почему так паршиво вдруг стало. Быстро меняют тему либо те, кому больно, либо те, кто не хочет ничего чувствовать, но эта тема заставляет что-то внутри проснуться. Бён сглатывает, намереваясь задать встречный, но в итоге просто отвечает на поставленный вопрос: — Работаю в издательстве, книга сейчас в разработке, но я приступлю к написанию минимум осенью, потому что будет соответствующая атмосфера. Статьи редактирую… потихоньку всё как-то. Сейчас в командировке. Это я уже говорил. А ты? Чанёль сглатывает, смотрит прямо в глаза, но отвечает совершенно спокойно: — Стал музыкантом, как мы и хотели. Пишу песни, биты, тексты, обрабатываю звук. Живу здесь, потому что атмосфера соответствующая. Бэкхён улыбается, открывает от удивления рот и даже присвистывает через секунду. Сдержать радость не получается. К тому же — он так давно подобного не ощущал. И даже если не позволял эмоциям взять главенство над разумом, сейчас это стало вдруг не таким уж и важным. Ведь это Чанёль. С ним разве может быть по-другому? — Я рад, Чанёль. Это же замечательно. Бён настолько искренне улыбается, что видит лёгкую ответную улыбку Чанёля. Так и сидят пару секунд, пока Бэкхён не осознаёт, что действительно позволил себе проявить слишком много эмоций. Но опять же — не так уж это и важно. Когда он понимает, что Пак не улыбается больше, а смотрит со странным выражением лица, осознание бьёт по голове. Бэкхён чуть ли глаза не закатывает от абсурдности их диалога. — Ты сейчас строил из себя счастливого, да? — А ты нет? — Нет. Чанёль поджимает губы. Слегка. — Я правда счастлив за тебя. Пак смотрит пару секунд, а затем встаёт с места. Спонтанно. Быстро. Куда-то уходит. Бэкхён за ним практически бежит. — Ты куда? — На работу. Надо на ферме помочь. — Можно с тобой? — Ты серьёзно? Бэкхён чуть ли в спину не врезается, когда Пак резко тормозит. Мужчина разворачивается и смотрит на него взглядом, мол, ты реально хочешь помочь? Бён спокойно кивает. В чём проблема? — Бэкхён, единственная одежда, которая у тебя есть — в стирке. И на данный момент ты в моей футболке, в моих шортах и даже в моих шлёпанцах, которые ты решил напялить на себя без моего разрешения. Хочешь сказать, что готов работать в этой одежде? Бён выпячивает нижнюю губу, ловит пристальный взгляд Чанёля и отвечает: — Но у меня есть твоя какая-нибудь… одежда. В реальной жизни Бэкхён никогда вот так не мямлит. Никогда не говорит отрывисто и неуверенно. Он всегда знает, что сказать, а сейчас все мысли из головы вылетели. Чанёль цокает, поднимает взгляд на небо, вздыхает и с обречённостью смотрит на Бёна, который ждёт его ответа, как вердикта. — А работа? Хочешь сказать, что будешь способен завтра уехать? Ты будешь валяться без сил. Бэкхён поджимает губы, понимая, что должен был сказать сразу, но как-то не вышло. Поэтому он скажет сейчас. — Я буду злоупотреблять твоим гостеприимством минимум неделю. Но по вечерам буду работать. Или днём. Мне только из машины забрать ноутбук нужно. И всё. Чанёль на пару секунд, кажется, выпадает. Видеть Бэкхёна вообще очень странно. А он ещё и на неделю. И со своими речами о том, что это был его выбор — бросить Чанёля, меняя его на карьеру. И ведь Пак не злится. Потому что понимает. Потому что поступил бы, наверное, так же. Правда, делать вид, что ему всё-таки не паршиво из-за этого, выходит плохо. Да и смысла нет, раз уж они откровенничают. Мужчина смотрит на своего когда-то друга, понимая, что вино с годами вкуснее. Бэкхён стал ещё краше. Мальчик, что краше цветов. Но думать об этом не хотелось совсем. Всё, что было в прошлом — должно остаться в прошлом. — Ладно. Пошли. Бэкхёну выдали какой-то костюм типичного деревенского рабочего: комбез старый, футболка, да закрытая обувь. И если Чанёль играл роль того самого крутого деревенского парня, то Бэкхён на его фоне был новеньким, которого все чморили. Удивительно. В своей повседневности Бён никогда себя так не ощущал. Вот так приключение. Взрослый состоятельный человек собирается работать на ферме. Но это не казалось чем-то ужасным. Этим Бэкхён и отличался от зажравшихся. Он деревню любил до сих пор. И работать тоже. Чанёль ведёт в гараж, как оказывается. Но не в ту пристройку, которая выглядит, как гараж, а именно в гараж. Там стоит старенький пикап шевроле. В задней части навалено куча инструментов и всего прочего. Бэкхён даже присвистывает. Снова. Второй раз выглядит, как совпадение, но если он присвистнет ещё и в третий — будет закономерность. Привычкой останется, потом не избавишься. — Не знал, что у тебя такая крутая машина. — Купил несколько лет назад. В хозяйстве помогает. Чанёль любовно гладит передок и слегка улыбается, а затем садится за руль и глядит на Бёна, что встал как вкопанный. — Запрыгивай. Или решил пешочком? Правильно, хилый ты какой-то, нужно упражняться. Бэкхён открывает рот для того, чтобы съязвить, но закрывает его, поджимая губы. Чанёль откровенно издевается, оглядывает его с ног до головы, думает о том, что никаких упражнений Бёну и не надо, если только для здоровья, и снова кидает: — Давай. Прыгай. Чем быстрее управимся, тем лучше. Поверь, ты уже через час взвоешь, городской парень. Бён фыркает, закатывая глаза, но послушно садится на пассажирское, утыкаясь взглядом в окно. Разговаривать не особо хочется, потому что мужчина занимается рассматриванием деревни. Некоторые дома снесены, что-то построили, где-то сделали ремонт. Но в целом, Бён узнает свою любимую деревню. Пак паркует машину (если дорожку около поля вообще можно назвать парковкой) через минут десять, достаёт всё необходимое, всучивает в руки Бёна половину и просит идти за ним. Бэкхён лишь вздыхает, послушно семеня следом. Он рассматривает природу по пути и улыбается, ещё не зная, что его ждёт впереди.

спустя много часов

У Бэкхёна начинают неметь руки, он уже даже снял футболку, дыхание стало тяжёлым, а сил никаких не оставалось. Они работали с перерывами. Чанёль просто делал пару глотков воды и снова шёл работать. Без слов. А Бэкхён мог выпить всю бутылку залпом и ещё сидеть полчаса. И нет, он не чувствовал себя ужасно из-за того, что Пак работает, а он нет. Потому что, во-первых, он здесь не работает официально, во-вторых, Пак работает вот так много лет, а Бэкхён действительно позабыл весь этот труд, и в-третьих, за Чанёлем наблюдать интересно. Он красивый. Это Бэкхён, наверное, из-за теплового удара так думает. Но отрицать бессмысленно. Девушки и парни в очередях должны стоять. Бён вдруг чувствует себя хорошо оттого, что здесь сейчас он, а не кто-нибудь другой. В задницу то, что сил нет и у него уже всё болит. Бэкхён понимает, что время близится к вечеру, когда солнце давно ушло на другую сторону, грозясь в скором времени начать заходить за горизонт. Он уже хотел пойти работать снова, потому что и так надолго засиделся, но Пак возвращается внезапно и огорошивает тем, что они закончили. Можно ехать домой. — Я не откинулся, какая радость. Чанёль коротко смеётся, помогает загрузить всё в машину, и они уезжают с фермы. Всю дорогу Бэкхён наслаждается тишиной, прерываемой лишь шумом мотора и птиц. Чёрт, он только сейчас вспомнил, что майку оставил где-то на ферме, но это не так уж и важно. Ему хочется поскорее принять душ и отдохнуть. И на озеро хочется. На их озеро в лесу. Всё-таки, как же хорошо, что они когда-то нашли это озеро. Дома Бэкхён сразу же просит какую-нибудь одежду, обещая постирать свои шмотки в ближайшее время, а затем со стопкой этой одежды сбегает в душ, снимая с тела неприятный комбез. Свои вещи он действительно закидывает в стиралку, а пока делает это, думает о том, что в детстве здесь не было ни душевой кабины, ни стиральной машины, ничего здесь не было. Принимает душ он быстро. И пока Чанёль занимается тем же, Бён быстро направляется к своему дому, где стоит его машина. Нужно было ещё с утра сходить, но как-то не было времени особо думать об этом. Всё было на месте. Бэкхён забрал ноутбук, зарядку для телефона и поехал обратно уже на машине, кидая печальный взгляд в сторону дома бабушки и дедушки, который закрыт вот уже много лет. Когда-то родители забрали их в Сеул, купили квартиру в тихом райончике и это место стало былью. А затем они умерли. И детство официально закончилось именно в тот момент. Когда умирают родители твоих родителей, невольно появляется мысль о том, что очередь двинулась вперёд. Но сложнее мысли о том, что скоро твоя очередь, мысль о том, что следующие твои родители. Ведь больше никого не осталось. Чанёль стоял на крыльце, прислонившись к косяку. Бён затормозил и открыл окно. — У тебя есть место в гараже. Я видел. Можно я поставлю свою машину? — Без проблем. Через пять минут Бэкхён уже шёл в дом с ноутбуком в руках. Он понёс его в спальню, подключил к зарядке и включил. На почте было пару писем. Его особо никто не искал, но уже появилось две статьи на редакцию и парочка запросов на рецензии. Бэкхён мог бы сделать это сегодня, но обещает себе сделать всё завтра, потому что сегодня они с Чанёлем должны открыть капсулу. И выпить. Бёну, на самом деле, очень хотелось выпить. Нервы сплошные и тяжёлый физический труд. Кому выпить-то не захочется? Чанёля Бён находит на кухне. Здесь тоже многое поменялось. Бэкхён только сейчас осознал, что так в полной мере и не осмотрел дом, хотя времени даже сегодня с утра было вполне достаточно. — Бутерброды будешь? Бэкхён принюхивается, понимает, что сегодня вообще ничего не ел и кивает, чувствуя голод. Чанёль быстро делает им бутерброды и наливает чая. С сахаром. С убойной дозой сахара. Как любит Бэкхён. Всегда любил и любит до сих пор. Пак помнит. Улыбка появляется на лице сама. Мужчина смакует напиток, ест свой бутерброд и чувствует себя… хорошо. Нет, правда. Ему хорошо. Сидеть на этой кухне и поедать бутерброды с приторно сладким чаем, как когда-то в детстве. Да, устал. Да, хочется отдохнуть. Но у него всего лишь неделя. Неделя для того, чтобы понять себя. К мысли о том, что ему нужно понять себя, он пришёл во время сегодняшней работы на ферме. Он ведь специально отпросился на неделю, чтобы работать на удалёнке. Когда отпрашивался — ещё не понимал. Теперь понял. Всему виной прошлое. Это всё оно. Конечно, проще взваливать вину на кого-то или что-то, но только не на себя. Но дело в том, что Бён прекрасно это понимал. — У тебя есть что-нибудь выпить? — Например? Чанёль изгибает бровь, задавая этот вопрос, а сам думает только о том, как же хорошо на Бэкхёне сидит его одежда. Бён задумывается, снова выпячивает нижнюю губу и отвечает: — Может, вино? Не хочу крепкое спиртное. — Вино есть. Угадал. У Чанёля всегда был в доме алкоголь. И хоть он предпочитал что-то более крепкое и обжигающее, иногда всё же тоже хотелось расслабиться, выпить вина и просто посмотреть на звёзды. Чанёль не романтик, нет. Просто так сложилось, что рядом с Бёном хотелось быть романтичным. Он притаскивает два фужера, две бутылки вина, но тормозит, как только понимает, что Бэкхён куда-то собирается. На вопросительный взгляд отвечает чётко и по факту: — Думаю, мы должны открыть капсулу на озере в лесу. Это символично, не думаешь? За окном ещё было светло, поэтому Чанёль согласился. Ему было интересно. Что он почувствует, когда они снова там окажутся вдвоём? В месте, где соприкасались коленками, где впервые поцеловались, где голова на плече, переплетая пальцы. Бэкхён думал о том же, когда они вышли из дома с капсулой, какими-то закусками, на которых настоял Чанёль, пледом и вином. На улице уже дорожки подсохли, поэтому тропа к озеру была нормальной, а не как вчера, когда Бэкхён заляпал свою обувь так, что не оттереть. Они шли не слишком долго. Знакомое дерево появляется перед глазами. Бэкхён улыбается, подходит ближе и раскладывает плед, опуская всё остальное на песок рядом. Чанёль открывает вино, разливает по бокалам, пока Бён достаёт эти самые закуски, и подаёт наполненный сосуд. Садится, наливает себе и протягивает для того, чтобы чокнуться. А Бэкхён вдруг думает о том, что уже давно чокнулся, на самом деле. Ещё тем летом. Которое стало точкой невозврата. — За встречу, Чанёль. — За встречу. Бэкхён осушает бокал полностью. На улице жарко, вино холодное. Данный контраст побуждает пить быстро, с жаждой, большими глотками. Хорошо. Бэкхёну хорошо. Они смотрят на капсулу одновременно. Не сговариваясь протягивают руки и приходится ломать замок, потому что оказывается, Чанёль тоже потерял ключ. Не беда. Замок поддаётся быстро и уже через минуту крышка опускается где-то рядом на плед. Сразу же бросается одна кепка на двоих, которую они положили сверху, и ножик, который Бён закинул тогда тоже сверху, как только на дереве первые буквы их имён нацарапал. Сейчас эта мысль заставляла глупо улыбаться, потому что… ну дети. Они были детьми. Бён разворачивается и осматривает кору дерева, понимая, что он царапал тогда неглубоко, поэтому буквы могли просто исчезнуть под тяжестью лет, но они там были. Мужчина протянул руку, дотронулся до них и улыбнулся. Вино уже дало в голову из-за жары. И усталости. Это точно алкоголь. Иначе Бён не может объяснить свои непонятные порывы, которые прямиком из прошлого дают по голове. Долбят, не спрашивая, черти. А Чанёль не мог отвести взгляд. Наблюдал, но ничего не говорил, потому что не хотел разрушить то, что ощущал в тот момент, когда Бён дотронулся до букв, осторожно очерчивая их одну за другой. Руки у него красивые. Пальцы музыкальные. Зря на фортепиано так и не пошёл, а ведь Пак в один момент даже настаивал. Ещё Чанёль не хотел показывать, что его зацепило. И цепляет до сих пор. Наверное. Он ещё не понял. Сваливал всё на вино. Это точно оно. Если рядом с вами человек, которого вы любите, и вино, валите всё на вино. Ведь всегда проще взваливать вину на кого-то или что-то, но только не на себя. Но дело в том, что Чанёль прекрасно это понимал. Он подхватывает кепку и напяливает на голову Бёна, который тут же отвлекается и разворачивается, хмурясь. Потом понимает, что за кепка на его голове и надевает так, как в детстве — задом наперёд. И сразу будто подросток. Чанёль даже улыбается. Потому что Бён вообще не изменился. Снова, как в 18 лет… — Смотри, Чанёль, это же твоя обезьянка, да? Пак вытаскивает свою любимую игрушку, хмыкает и понимает, что, видимо, из детства пошло. Он себе на руке набил обезьяну, не вспоминая о том, что игрушка у него любимая именно такая. Подсознание. Так даже лучше. Прямая связь с временами из беззаботного детства. Бён сглатывает, прослеживая за взглядом Чанёля, и осторожно спрашивает: — Я видел у тебя татуировки. Покажешь? Пак откладывает игрушку и протягивает руку вперёд, поворачивая так, чтобы обнажилась татуировка в виде обезьянки. Бэкхён тихонько пальцами её касается, а по телу мурашки бегут. Не от контраста температур, потому что у Бёна руки от держания холодного вина стали прохладными, а от чего-то более ощутимого. Но мы же помним, что вина на вине. Бён осторожно начинает рассматривать. На среднем пальце у Чанёля его музыкальный псевдоним, а на запястье маленькая нота. Бэкхён до всех дотрагивается, потому что интересно. Или потому что касаться хочется, Бэкхён? Или просто желание подавить сложно? Или ищешь любой повод для того, чтобы прикоснуться, а? Бён тут же убирает руку и отвлекается на свою детскую игрушку. Обычный щенок. Ничего примечательного, но Бён любовно оглаживает плюшевого и кладёт его рядом с обезьянкой, которая свою дозу внимания получила немного раньше. Чанёль тормозит, держа что-то в руках, и до Бёна доходит, что он вытащил их фотографии. Он двигается ближе, неосознанно соприкасаясь щекой с паковским плечом, но никто не отодвигается, ошпариваясь. Такая близость допустима именно сейчас. Это их общее прошлое. Так ведь? Бён протягивает руку и касается краешка, улыбаясь. Первое фото они сделали ещё в первый год дружбы. Затем было ещё одно, когда Бёну исполнилось 10. И последнее. То, которое они сделали в последний год. Бэкхён прижимался щекой к плечу Чанёля так же, как сейчас. И ярко улыбался, сидя в этой же самой кепке. Тогда они были счастливы. Тогда они были влюблены по уши. Бэкхён так и не отлипает от плеча, пытаясь подольше продлить этот момент, сам не понимая, почему. Но приходится отвлечься, когда пересыхает в горле. Чанёль разливает по бокалам ещё прохладное вино, потому что руку не меняют, и снова тост, только уже за озеро, чокаясь. Следующие полчаса они пытаются не смеяться слишком громко, но всё же не выходит при прочтении писем, которые они писали в самом маленьком возрасте друг другу. Это разряжает обстановку. Вино заканчивается к тому времени, как всё оказывается просмотренным. Стихи Бён забирает себе, потому что хочет почитать в одиночестве, но обещает отдать, потому что есть посвященные Чанёлю. Чанёлю, который мягко улыбается, доставая ноты его любимой песни, которую Бэкхён до сих пор слушал, когда ездил в своей машине, даже не осознавая, что эта песня для них будто гимн. Гимн дружбы, юности и любви. — Сыграешь мне как-нибудь? Чанёль смотрит на Бэкхёна уже намного мягче, чем до этого вечера. Всему виной вино. Определённо. А Бён снова садится ближе и смотрит с надеждой. Зачем-то. — Почему не научишься сам? — Потому что я — не ты. Пак так близко, что Бэкхён его дыхание на своей коже чувствует. Смотрит пристально, что-то пытается увидеть в осоловелых глазах напротив, думает, что сказать, но ничего не говорит. Сглатывает только, скользит взглядом от глаз до губ и обратно, чтобы затем отвернуться. Видно же, что нехотя. Бэкхён уверен, что тяга эта непонятная и сильная не у него одного. Хочется вперёд наклониться, в щёку хотя бы клюнуть, а он поступает, как Чанёль, вторя действиям. Принимает ход игры и отворачивается, начиная собираться. Совсем уж стемнело. Да и устали они: вино пить и смеяться. Домой молча. Не говоря ни слова. Уже всё, что хотели сказать выразили через смех и взгляды, когда капсулу вскрывали, письма читали и фотографии рассматривали. На сегодня слишком много потрясений. А дома душ, бухтение Пака по поводу одежды, которая вся Бёну отдаётся, и приглашение на чай. Веранда приветливо встречает их через минут 20, когда чай уже стоит на столе по соседству с печеньем и сыром. Чанёль до сих пор помнит, что Бэкхён обожает сочетание сыра и сладкого чая. Сам Пак такое сочетание не любил, предпочитая печенье макать, а потом бухтеть по поводу того, что оно упало в чай и теперь там неприятная жижа, которую он потом всё равно выпивает. Они сидят в креслах молча. Пока Бён не цепляется взглядом за ту самую пристройку. — Что это за пристройка? — Там моя рабочая зона. — А я могу туда заглянуть как-нибудь? — Если хочешь, завтра покажу. — Хочу. Бэкхён смотрит в глаза Чанёля, всё ещё чувствуя то, что чувствовал на озере. И он не совсем понимает природу всего этого. Или просто отрицает очевидную тягу к своей первой настоящей любви? Бэкхён думал, что так бывает только в сказках или любовных романах, которые он не переваривал иногда, но даже парочку написал, правда, без каких-либо грандиозных поворотов, как было у них с Чанёлем. Он писал реалистично. Так, как могло бы быть на самом деле. И юношескую свою любовь не хотел брать за основу, потому что это было личное. Это было только его. Даже если он и пытался похоронить это всё за тридевятью земель под замком где-то на глубине тысячи метров. — Зачем ты здесь, Бэкхён? Вопрос ждал своего часа. Чанёль почувствовал. Тоже почувствовал. Не стал отрицать. Не стал лукавить. Не стал обманывать себя. Вот и Бён не стал. В этом нет никакого смысла. Они взрослые люди, языки уже не в заднице, как в юношеские годы, они могут поговорить обо всём откровенно, потому что в прошлом ведь… оно всё по-другому. Там нет работы, нет излишней усталости, нет тех, кто трепет нервы, нет серьёзности во многом. Но там была мечтательность. А сейчас — реализм и трезвый взгляд на ситуацию, хоть они и выпили вина. О какой там трезвости речь? — Я хочу понять себя. И тебя. Бён сглатывает, когда Чанёль прикрывает на секунду глаза. И добавляет: — Дай мне эту неделю. Не отрицай, что не почувствовал что-то сегодня между нами. Я не претендую на возвращение отношений, я просто хочу понять, что я чувствую. И что чувствуешь ты. Атмосфера, царившая между ними сегодня, была непередаваемой. С отголосками прошлого, с касаниями пальцев, с прикосновением щеки к крепкому плечу, с улыбками. Бэкхён знал, что не смог бы уехать после сегодняшнего. Да, мышцы после фермы болели, да, устали они оба, да, всё это такой абсурд, но Бэкхён надеется лишь на то, что Чанёль ответит согласием. Что не станет артачиться, воздвигать стены и бурчать по поводу одежды одной на двоих. Что просто кивнёт. И этого будет достаточно. Но мужчина ничего не отвечает. Просто встаёт и берёт поднос с пустыми чашками и блюдцами с угощениями в руки. Это расстраивает. Реально расстраивает. До поджатых губ, немеющих кончиков пальцев на руках и болезненных ощущений где-то в центре грудной клетки. Бён уже ни на что не надеется. Отводит взгляд, смотрит на свои ладони, сжимающие ткань брюк на коленках, и молча пытается смириться с тем, что ему просто не дадут шанса понять себя и разобраться во всём. И зачем он всё это сказал? Дурак. Какой же ты… — Хорошо. — Бён замирает, не веря в то, что действительно слышит это. — Мне бы тоже не помешало разобраться. К тому же — мне интересно послушать о том, что происходило в твоей жизни. Бён Чанёлю улыбается, когда ловит пристальный взгляд на себе. — Мне бы тоже хотелось послушать о твоей. Чанёль улыбается тоже, желает спокойной ночи и уходит в дом. А Бён сидит ещё минут пять, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Вот же ж непослушное. Прямо как тогда. Когда он по уши в Чанёля влюбился.

день второй

Утром Бэкхён просыпается с чувством некого спокойствия. И снова рано. Следов вина в самочувствии не наблюдается, поэтому он садится на кровати, потягивается и поворачивает голову в сторону окна, вдыхая свежего воздуха, лишь через секунд пять понимая, что тумбочка не пуста. Цветы. Это цветы. Бэкхён улыбается. Смотрит на эти цветы, даже цокает, но с улыбкой вдыхает аромат, касаясь пальцами листьев. Потому что Чанёль тогда ему много цветов таскал, пытаясь быть романтичным. Он делал ему все эти романтичные подарочки, сделанные своими руками, практически каждый день. Он плёл ему венки на голову, таскал ёжиков во двор и пытался даже сочинять стихи, но тогда (да и сейчас) это было сильной стороной Бэкхёна. Мужчина вскользь вспоминает их разговор под шафе вчера ночью, но улыбаться не перестаёт даже когда проскальзывает в ванную для того, чтобы привести себя в порядок. Сегодня у него много работы. Нужно разгрести почту и засесть за несколько важных рецензий. Да, Бэкхёну хотелось просто забыть обо всём на эту неделю, но он понимает, что это невозможно. Он же не хочет, чтобы его уволили, например, поэтому нужно лишь немного жертвовать своим временем по утрам или вечерам. А если совсем нечего делать будет, то и в обед можно поработать. В его планах было узнать про Чанёля побольше. Но он не увидел его в зале, поэтому сразу же вышел на улицу уже в своих высохших бежевых шортах и футболке, которые были на нём в день интервью. Проскользнула мысль о том, что нужно позвонить Сехуну, но это немного позже. Да и бывшей жене написать о том, что он не приедет. Родителям он уже написал, ведь они его ждали. Ничего. Он обязательно сорвётся к ним, как только будет возможность. Так говорят, когда вообще не уверены. Лучше говорить: сорвётся к ним в ближайшее время. Это тоже звучит не очень, но приходится выбирать. Дверь в рабочую зону Чанёля приветливо приоткрыта. Бэкхён не знает, можно ли ему туда зайти прямо сейчас, ведь Пак сам обмолвился вчера о том, что покажет помещение сегодня. Ведь у него даже не было номера телефона Чанёля для того, чтобы спросить, может ли он войти. Но Пак сам выходит на улицу, спасая ситуацию. Бён тут же оказывается рядом, преодолевая расстояние между ними. — Я увидел тебя в окно. Заходи. Мужчина пропускает Бэкхёна вперёд. — Добро пожаловать. Рот от удивления приоткрывается. Огромное помещение с диванчиками, приставкой, кучей гитар, эквалайзером и ещё многим оборудованием не просто восхищало. Бэкхён рассматривал каждый сантиметр, кажется, дотрагиваясь пальцами до музыкальных инструментов. Чанёль ещё и пел, судя по комнате для записи. Восторг отражался в его глазах настолько очевидно, что Пак не сдержал победной ухмылки, осторожно наблюдая за другом. Ему был приятен этот восторг. Бэкхён пришёл в себя где-то через минут 10, пока всё рассматривал и получал все ответы от Пака, задавая вопросы об инструментах. Он сел на диванчик и улыбнулся, находя Чанёля взглядом. — Здесь классно. Ты всё это сам построил? — Помогли друзья, но большую часть… да. Сделал я. — Да ты крутой, Пак Чанёль! Мужчина качает головой, но улыбается, подходя ближе. Он садится рядом с Бёном и откидывается на спинку. Бён снова думает о том, что проявляет слишком много эмоций, абсолютно не зная, как держать их в узде. Чанёль думает о том, что Бэкхён проявляет столько эмоций, что на душе хорошо. — Хочешь поговорить? Бэкхён поджимает губы, хмурится, но всё-таки отвечает начистоту. Ему действительно интересно послушать о жизни Чанёля спустя столько лет. Просто он не знает, как начать. — Да. — Спрашивай. Чанёль спокоен. Это видно даже по расслабленной позе. Широко расставленные ноги, тело откинуто на спинку дивана, руки покоятся по бокам. Дыхание размеренное, абсолютно осоловелый взгляд с нотками сосредоточенности и заинтересованности. Бэкхён задумывается. Он о многом хотел бы знать, но сейчас все мысли будто специально вылетели и головы. Соберись, Бэкхён, это же Чанёль. Это же твой друг. Друг? Смешно же. Какой он тебе друг… Бэкхён откидывает эти мысли и пытается расслабиться. — Как сложилась твоя жизнь после того лета? Чанёль хмурится в лёгкой задумчивости. — Трудно, наверное. Не знаю, но легко мне точно не было. Я пробыл в деревне ещё года два, прежде чем смог вырваться для того, чтобы поступить в университет на музыкальный факультет. Они оценили мои навыки и голос, но не в хорошем свете. — Бэкхён в удивлении даже подсаживается чуть ближе. — Мне пришлось очень хорошо постараться, чтобы остаться и доказать всем, что я чего-то стою. Бэкхён не сомневался в том, что Чанёль доказал это. Тем летом, когда Чанёль пел для него, он думал, что его голос самый лучший на свете. И по сей день его мнение остаётся именно таким. — Я закончил университет, но подрабатывать начал ещё когда учился. Поэтому съехал из общежития на свою первую съёмную квартиру. А потом начал полноценно работать в компании звукозаписи. А позже стал и сам композитором, так скажем. Открыл свою контору. Стал создавать музыку, даже продвинулся в рифме, так что теперь я думаю, мы можем с тобой потягаться в этом. Бэкхён коротко смеётся, аккуратно ударяя кулачком по крепкому паковскому плечу. Этот жест не остаётся не замеченным. Чанёль прослеживает за траекторией движения кулачка, сглатывая. Бэкхён делает вид, что не замечает, быстро задавая вопрос. Чанёль всё ещё кажется спокойным, а у него, как у мальчишки дыхание начинает сбиваться. Уму непостижимо. — Я заметил, что ты сделал здесь ремонт и эта студия… ты здесь живёшь? — Да. Если я нужен в своей конторе, я приезжаю по первому зову, но в остальное время я здесь. Тихо, уютно и спокойно. Это всё, что мне нужно. Следующий вопрос так и рвался наружу, но Бэкхён погасил в себе это желание, спрашивая совершенно о другом. Не может же он в лоб спрашивать о том, есть ли у Чанёля кто-то? Разве это не навязчиво? Бэкхёну кажется, что да. Ещё ему кажется, что он мог бы спросить, но всё-таки не спрашивает об этом, но зато интересуется планами. — Сегодня у тебя есть планы? — Поработать в студии над треком пару часов. А так — нет. Сегодня не нужно на ферму и в ближайшее время не нужно будет тоже. Только работа. — Мне тоже нужно поработать, но я думал, что сделаю это в обед? Или вечером. Или во время твоей работы здесь. Чтобы потом можно было посидеть и поболтать о чём-нибудь. Чанёль хмыкает. — Бэкхён, ты в курсе, что я тебя насквозь вижу? — Бён выдыхает. — Пожалуйста, не напрягайся ты так. Поверь, мне тоже интересно знать о твоей женитьбе и о том, есть ли у тебя кто-нибудь сейчас, поэтому не бойся говорить в лоб. Прямо, как вчера. Мне очень понравился этот напор. — Нет, у меня никого нет. — А я и не спрашивал ещё. Бён щурится, цокая. А затем встаёт дивана, мысленно давай себе подзатыльник за такой резкий порыв. Но оценить масштабность сложившейся ситуации не даёт трель телефона. В этот момент звонит Сехун. Чанёль кивает, мол, ответь, и Бён берёт трубку, тут же улыбаясь, когда слышит вопрос о том, всё ли у него хорошо. — Да, Сехун. Всё замечательно. Здесь просто прекрасно. Журналист задаёт ещё пару вопросов, предупреждает об информации, которая будет в интервью, а затем желает спокойно отдохнуть в деревне и отключается. Быстрый разговор по делу. Коротко и по факту. Этот журналист Бэкхёну явно по душе. — А говорил, что никого нет. Чанёль изгибает бровь, глядя на замешкавшегося Бёна. — У меня никого нет. Это журналист, который брал у меня интервью в тот день, когда я приехал сюда. Нужно было уточнить детали самой статьи. Кстати, она скоро выйдет в свет. — Пак делает невозмутимый вид. — Я пойду поработаю. Думаю, освобожусь ближе к вечеру, потому что теперь намерен разгрести абсолютно всё, что висит на моей почте. — Ты взволнован? — Нет, с чего ты взял, Чанёль? — Тогда не прячь эмоциональность. — Я не прячу, я просто… — Бён выдыхает, тушуясь. — Я просто не знаю, почему я такой. Ты не знаешь меня таким, какой я сейчас. Там. С другими. В другой вселенной. А здесь я не могу держать свои эмоции под контролем. И это раздражает, если честно. Как на духу. Пак хмыкает. — Дело не в том, что ты не можешь держать эмоции в узде. Просто там, в городе, ты тот, кем хочешь себя видеть. А здесь, со мной, ты такой, какой есть на самом деле. Бён зависает на добрые секунд пятнадцать. Почему добрые? Почему вообще существует это высказывание? Дело даже не в этом. Бэкхёна снова застают врасплох. Но ему не хочется возражать. То самое осознание. Никакого желания открывать спор или ругаться. — Наверное, ты прав. Так и есть. Чанёль кивает, провожая взглядом, но напоследок задаёт вопрос: — Встретимся на озере? Часов в 6 вечера? Бэкхён оборачивается, тормозит на месте и на несколько секунд о чём-то задумывается. Чанёль засматривается. Банально засматривается. Сердце так гулко стучит. В виски отдаёт. Но всё становится вмиг не важным, когда Бэкхён обворожительно улыбается, точно не притворяясь, и кивает, спокойно выходя из помещения. Чанёль впервые за эти дни начинает понимать, что привыкает. Бэкхён здесь второй день. Всего второй. А чувствуется так, будто они не расставались совсем. И не было этих безумно тоскливых двенадцати лет.

спустя несколько часов

Бэкхён сидит на веранде в наушниках, подсчитывая, сколько времени от потратил на изучение и написание рецензий. Ещё парочку документов он редактировал, наверное, часа 4 из-за огромного количества ошибок в плане пунктуации. Вычитывать текст всегда сложно, особенно, если Бён брался помогать новичкам. И некоторые настолько не дружили с запятыми, что хотелось волком выть, ведь приходилось кропотливо сидеть над текстом днями и ночами для того, чтобы не упустить ни единой запятой, попутно убирая лишние. А пробелы не в тех местах? Приплюсуем смену букв в словах и прочие мелкие ошибки. Бэкхён устал. Чанёль зашёл в дом лишь один раз для того, чтобы взять бутылку лимонада и скрыться за дверью своей студии снова. А Бён закончил ближе к шести со всеми своими делами, намереваясь позвонить бывшей и сказать о том, что он не приедет, а затем и в издательство для того, чтобы передать молодому автору все замечания. Ладно, бывшей жене он позвонит потом. Да, урвать положительных эмоций после звонка на работу точно не получится. И после звонка бывшей жене тоже. Вас тоже бесит это «бывшей жене»? Ноутбук оказывается в комнате, а когда мужчина выходит из дома, дверь в студию оказывается закрытой. Значит, Чанёль уже на озеро ушёл? Вот чёрт. Бэкхёну нужно поторопиться, если он хочет прийти вовремя, хоть это и было необязательным. Они же не на работу идут в конце концов. Ладно. Это важно. Важно для человека, который никогда не опаздывает и приезжает в деревню для того, чтобы откопать капсулу времени, которую они заложили много лет назад со своим лучшим другом под проливным дождём. В издательстве записывают всё, что он говорит. Бэкхён предупреждает, что уже отослал отредактированный текст, но в порыве профессионализма взял на себя ответственность ещё и за отдельный отрывок в истории, после которого он расписал своё мнение. Насколько он помнит, в этом его работа и состояла. Редакция и комментарии, как профессионала. Затем он набирает бывшей жене, но та не берёт трубку. Бэкхён пока что забивает на это, направляясь к озеру. Чанёль уже ждёт его около дерева. Поэтому парень спокойно опускается рядом, понимая, что соприкасаться плечами всегда будет их общей привычкой. — Как поработал? — Всё закончил, только парочку статей оставил на последующие дни, потому что устал. А ты? Чанёль улыбается, протягивая бутылку с холодной водой. Бэкхён принимает, выпивает половину и отдаёт обратно, позволяя себе подумать в тот момент, когда Чанёль делает глоток о том, что это был косвенный поцелуй. Дурак. Причём теперь уже взрослый! Почему рядом с Паком он превращается в совершенно другого человека? Хотя. Может, он просто становится собой? Тебе 30, Бэкхён. А не 15. — Аналогично. Продолжим раскрывать секреты? — Моя женитьба никогда не была секретом. — Ну да, судя по новостям. Бэкхён закатывает глаза, практически приваливаясь к плечу Чанёля. — Ты видел эти заголовки? Я чуть со смеху не помер. Чанёль хмыкает. — Громкий развод. Печальная история любви. — Чанёль меняет голос, театрально взмахивая свободной рукой, и Бён начинается смеяться. — Ты устроил настоящее шоу своим разводом. Смех сходит на нет только через минуту. Они сидят ещё минуты две молча, смотря на гладь озера. Бэкхён дышит полной грудью, чувствуя приятную усталость, но в то же время — абсолютное спокойствие. Тот покой, которого он всегда так жаждет, наконец его настиг. И кто же знал, что он найдёт этот покой рядом с Чанёлем? Рядом с тем самым мальчишкой, который когда-то согласился вступить в его братство ушастиков. Жизнь — странная штука. — Расскажешь, почему вы развелись? Бэкхён сглатывает. Он знал, что Чанёлю будет интересно узнать об этом. Но он спросил почему именно развелись, а не почему они вообще поженились. Не хочет услышать слова о том, что Бэкхён её любил? Зря. Бэкхён бы такого не сказал. Звучит паршиво, но зато правда. Солнце начало медленно скрываться за горизонтом. — Когда я встретил её, позволил себе подумать о том, что это моя судьба. И она появилась в моей жизни в нужный момент, когда я ещё не успел тебя разлюбить. Паршиво. Это тоже звучит паршиво. Чанёль молчит. — Я был молод. Юн. И мне казалось, что наши с тобой чувства были именно из-за того, что хотелось чего-то нового. Я пытался сбежать от них. Я запутался. А Мира была мне симпатична. Мне было удобно с ней. Ей было удобно со мной. Мы оба работали, ездили закупаться в магазин по выходным, смотрели фильмы по вечерам, занимались любовью, вместе обедали. Это было рутиной. Обычной. Самой обычной. Но с годами, я начал понимать, что отдаю предпочтение работе. Чем больше становился мой опыт, чем больше становилась моя популярность среди писателей, тем сильнее я уходил в работу. И забывал о том, что у меня есть жена. — Чанёль по-прежнему молчал, лишь задумчиво перебирал край пледа в пальцах. — А потом она начала требовать от меня чего-то. Я знал, что она хотела детей, семью, дом, задний дворик с верандой, собаку. — Бён поджимает губы. — Только я этого не хотел. Никогда. Потом только понял, что никогда её не любил. Мне просто было удобно, что у меня есть жена. Паршиво звучит, да? Чанёль хмыкает слишком очевидно. А потом поворачивает голову и смотрит Бэкхёну прямо в глаза. — Думал, что если у тебя появится жена, значит, ты перестанешь быть геем? Перестанешь любить меня? Отрицал свою ориентацию? — Ты чего несёшь? Бэкхён не ожидал подобного, поэтому нахмурился, немного отодвигаясь назад. — Ты сказал, что пытался сбежать от чувств ко мне. Почему? Бён прикрывает глаза на секунду. А когда открывает их, Чанёль оказывается непозволительно близко. Разглядывает его лицо, о чём-то думает, сглатывает. — Потому что тогда мне нужно было соответствовать. Статусу, положению в обществе, стандартам своей семьи. И я решил, что женитьба — это выход. Но оказался не прав. Вот и всё. Бён ожидает всего. Что Чанёль просто развернётся и уйдёт, повысит тон, посмотрит пристально или с разочарованием, но он совсем не думал, что мужчина притянет его ближе к себе рукой за шею и сократит расстояние до минимума, впиваясь в его губы каким-то излишне агрессивным поцелуем. Поэтому Бён замер на месте, понимая, что не ответит. Не успеет понять, что произошло. Не успеет осознать. И не ответит. Чанёль отстраняется, как ошпаренный. Встаёт, смотрит загнанно, а Бён так и сидит на пледе, смотря в одну точку. — Прости. Я пойду. Мужчина уходит. А Бэкхён поднимает руку и касается своими пальцами губ. У Чанёля они такие горячие. Такие же, какими их помнит Бэкхён. Только вот… зачем? Губы всё ещё горят. Они горят даже тогда, когда Бён уходит домой. Горят, когда он не замечает дома Чанёля, но понимает, что тот на студии, судя по свету, горящему в окне. Горят, когда он ложится в кровать и начинает пусто пялиться потолок. И самое странное в том, что Бэкхён что-то чувствует. Он не ответил на поцелуй. Но ответило сердце. И Бён совершенно не знает теперь, что с этим делать. Хотел разобраться в себе? Разобрался? Определённо — нет. Где пояснительная бригада? Где инструкция? Где всё это? Кто скажет, что делать дальше? Как понять мотив? Чанёль же поцеловал его не просто потому что хотел проверить свои ощущения? Из-за интереса? Пуля, кажется, навылет. Бэкхён понимает одно. Он не уедет отсюда, пока не доберётся до правды.

день третий

Это утро без цветов на тумбочке. Это утро какое-то другое. Со вчерашнего вечера у них осталось много вопросов друг к другу. У них осталось много сомнений, много мыслей, но нет ни одного ответа, который помог бы понять, что творится внутри. Бэкхён был уверен, что никогда не чувствовал того, что испытывал рядом с Чанёлем тогда. В юности. И с Мирой у него так никогда не было. А вчера всё это вихрем на него свалилось, и что делать теперь Бён не знал. Очевидно одно. С Чанёлем нужно разговаривать, глядя в глаза. В них всегда была только правда. С самого детства. Бэкхён привёл себя в порядок и уверенным шагом направился искать Чанёля для того, чтобы расставить все точки над i. Понял, что проснулся впервые чуть позже за время пребывания здесь, и Чанёль свалил на ферму, хоть и говорил, что там быть не нужно в ближайшее время. Только дурак бы не понял, что это попытка избежать Бэкхёна. Или разговора с ним. Или всего вместе. Только этим ничего не добьёшься. Побегом можно всё лишь усложнить. Можно оставить много вопросов. Но никак не облегчить своё бремя. В этот момент страдает не тот, кого избегают. Или не тот, кто избегает. Страдают оба. Каждый по-своему. Бён прочитал записку, скомкал её и выкинул в мусорку, раздраженно выдыхая. Взрослые люди. Давайте ещё бегать будем от друг друга под сраку лет. Бэкхён решил, что уйдёт в работу, чтобы избежать одиночества. А когда немного поработал, осознал, что у этого может быть и вторая сторона медали. Может, Чанёлю нужно подумать? Разобраться в своих мыслях? Может, ему так лучше? Для него. А как только время перевалило за вторую половину дня, Бён полностью утихомирился, понимая, что злиться больше не хочет и не будет. Единственное, чего он хочет — искупаться на озере. Поэтому собирает вещи, пишет записку о том, что находится там, ведь номер телефона он так и не попросил почему-то (каменный век, ей-богу, или просто юность в заднице заиграла так, что они теперь записками общаются), и уходит. Самое пекло прошло, было тихо и спокойно, поэтому Бэкхён быстро снял с себя одежду, оставаясь в одних боксёрах, и начал заходить в озеро, уже через пять секунд ныряя в прохладную воду. Было хорошо. Вода озера будто снимала всю усталость. Бэкхён плавал на спине, лёжа на водной глади в позе звёздочки, и смотрел на небо. Голубое. С намёками на закат. С редкими облаками. Весь негатив сошёл на нет, а когда из-за кустов появился Чанёль, Бён вообще улыбнулся, понимая, что больше не злится на этот вчерашний порыв. Ведь это он всё начал. Он остался здесь на целую неделю. — Иди купаться, Чанёль. Вода замечательная. Пак нахмурился, но затем стал снимать с себя одежду. Бэкхён старался не смотреть, но смотрел. Мельком. Чанёль зашёл в воду быстро и уже через минуту окунулся с головой. Волосы с эффектом зачёсанности назад, те самые уши и приподнятый уголок губ. Бэкхён тоже улыбается, брызгаясь. А Чанёль спрашивает, уворачиваясь: — Ты не злишься? — Нет. Я же сам хотел разобраться. Разве нет? — Хочешь сказать, что ты поцеловал бы меня чуть позже? Бэкхён задумчиво кивает. — Возможно. Чанёль хмыкает, а затем резко хватает Бёна за пояс и увлекает за собой в воду. В этот вечер они смеются так много, что болят губы и лицо. В этот вечер они ведут себя так, будто снова вернулись в то лето. Когда первый поцелуй, вечные походы на озеро, смех и моменты юности. В этот вечер Бэкхён украдкой целует Чанёля в щёку после того, как они замёрзшие по темноте возвращаются домой. В этот вечер точки над i не нужны. Потому что точку ставить никто не собирается.

день четвёртый

— Мы будем брать что-нибудь из еды? — Фрукты? Может, бутерброды? Чанёль с самого утра был задумчив. Они собирались сходить в дом Бэкхёна, поэтому тот пытался всеми способами скрыть своё волнение, зная, что воспоминания могут нахлынуть в любой момент. А Пак был задумчив, потому что кое-что делал на протяжении многих лет. То, о чём Бэкхён и не узнал бы никогда, если бы не вспомнил о том, что они назначали дату вскрытия капсулы. Но он вспомнил. И уже четыре дня находится рядом. Поверить в это всё ещё трудно. — Мы будем там долго? Как думаешь? — Если ты захочешь там остаться, я пойму, Бэкхён. Это твой дом. Бён поджимает губы. — Не думаю, что захочу. Там давно никого не было. Дом пустует достаточно долго. — Чанёль кивает, хмурясь. — И нет, я бы хотел остаться с тобой, пока ты меня не прогоняешь. — Я и не собирался. Бэкхён улыбается. Чанёль легонько улыбается в ответ. Между ними неловкости больше после поцелуя в щёку, чем после того поцелуя в губы. Это всё ещё странно. И то, что Бэкхён приехал. И то, что они сейчас рядом. И то, что давно забытые чувства (а может, и вовсе просто спящие) снова стучатся в дверь. Бён бы описал это наиболее романтично, хоть и не очень любит этот жанр. Он всё больше и больше чувствовал себя героем романа. И не сказать, что это раздражало или как-то портило атмосферу. Наоборот. Бёну нравился такой ход событий. Что-то новое в его жизни. Новое — забытое старое. Да и не забытое вовсе. В общем — да, считайте Бэкхёна героем романа. И нет, на обложке не они с Чанёлем. Там будет озеро. Они берут воду. Медленно бредут к дому, чтобы затем остановиться напротив входа и замереть на месте. Бэкхён поджимает губы, вздыхает и направляется дальше. Чанёль шагает следом, но отстаёт, понимая, что реакция будет незамедлительной. Запасные ключи всегда хранились по канону под горшком с цветком, даже если он уже давно увядший, поэтому войти в дом Чанёль мог всегда. Чанёль не трогал веранду, потому что никто не должен был прознать о том, что он делал. Но коридор уже являлся показателем. Бэкхён останавливается, с ноткой непонимания оглядывает коридор, затем направляется в зал, на кухню, ходит по комнатам, чтобы в итоге замереть на месте в своей. Чанёль приходит через минуту. Смотрит в глаза, даже не думая отводить взгляд. — Это ты? Ты ухаживал за домом? Чанёль кивает, потому что не стал бы лгать. В этом нет никакого смысла. Бэкхён прикрывает глаза на секунду. — Почему? — Потому что надеялся, что ты когда-нибудь приедешь. И дом будет в порядке. Для тебя. И это всё. Это всё, что он может сказать. Ему не стыдно, ему нормально. Он рад, что смог сохранить дом в нормальном состоянии. И Бэкхён может спокойно вернуться в те детские времена. Чанёль ожидал негодования. Ожидал, что в его сторону полетят слова о том, что надо было сказать или что-то подобное, ведь он не имел права лезть в чужой дом. Но Бэкхён, кажется, полностью расслабился и завалился на свою кровать, выдыхая. Пак осторожно сел рядом. Секунда, и Бэкхён тянет за плечо, заставляя улечься рядом. Вот так вот просто. — Спасибо. — За что? — За то, что не позволил этому дому потерять жизнь. Чанёль хмыкает, улыбка трогает уголок губ, кадык дёргается. Мужчина поворачивает голову и пару секунд смотрит на профиль Бёна, улавливая все изменения, которых было в действительности не так много. Если брать их последнюю встречу много лет назад. Больше изменений было внутренних. И они оба это понимали. — Пошли на озеро? — Прямо сейчас? Бэкхён поворачивает голову, сглатывает, понимая, насколько близко они лежат, и легонько улыбается. — Мы проспали до обеда. Сейчас уже часа два дня. Или у тебя есть какие-то дела? — Работа. Совсем немного. И вечером я весь твой. — Ладно. Я тогда тоже поработаю. Чтобы больше не думать о работе. Чанёль приподнимается, опираясь на руку, и изгибает бровь, смотря на Бэкхёна сверху вниз. — Хочешь думать только обо мне? Бён кривится в шутку, толкает в плечо и встаёт с кровати, выходя из комнаты под хохот Чанёля, понимая вдруг, что Пак прав. Наверное. Когда Сехун впервые упомянул детство, первое, что всплыло в голове — Чанёль. Всё, что связано с детством — это Чанёль. По большей части. Он был всегда. И есть сейчас. И думал он о нём в действительности постоянно. Он был в песнях, звучавших по радио, он был в цвете неба в разную погоду, он был везде. И дело не в том, что были какие-то чувства или что-то такое, а в том, что Чанёль всегда был, есть и будет. В будущем времени, потому что неосознанно. Неосознанно хочется побыть рядом подольше. И Бэкхён не знает, что это. Он не знает, что чувствует. Он ещё не понял. Почему он вообще чувствует себя так? Так, будто не было никакой свадьбы, развода, отношений, всех этих лет? Так, будто лето — это маленькая жизнь. В этой задумчивости Бэкхён проводит всё время до вечера. Он остаётся в доме ещё на час, а затем делает правки на статьи, чтобы к вечеру закрыть ноутбук со вздохом облегчения. Бэкхён встаёт с кресла на веранде и разминает мышцы. На скорую руку сендвичи с ветчиной и сыром, немного фруктов и вода. Чанёль заходит в помещение через пару минут в полной боевой готовности. Он даже кофту для Бёна взял, потому что на улице сегодня порядком ветрено, можно запросто простыть, даже если сейчас и жаркая пора. Как обычно это и бывает. И сам Чанёль понимал, почему появилась эта забота. Далеко не от дружеских чувств. Просто признаваться себе в этом было очень сложно. Прошло всего 4 дня, они не виделись больше 10-ти лет, они оба изменились, поэтому было абсурдным считать, что чувства всё ещё есть. Что они спали, а сейчас решили проснуться просто потому, что два человека снова встретились. Но Чанёлю хотелось именно так и думать. Потому что Бён нравился ему тем юношей и нравится сейчас уже будучи взрослым мужчиной, у которого за плечами свадьба, развод и много событий. Просто всё это сложно. Слишком сложно. Сколько бы Чанёль ни думал об этом — к определённой и чёткой мысли прийти не получалось. Всё, что он осознавал — он всё ещё. И больше говорить ничего не нужно. Они шли к озеру молча, не проронив ни слова, потому что хотелось этой тишины. Любимое дерево, плед, плечом к плечу. Бён иронично спрашивает: — Все наши важные переговоры ведутся именно на озере, да? Чанёль хмыкает, чувствуя, как мурашки бегут по коже от соприкосновения плечами. — Здесь всё началось. Это же особенное место, Бэкхён. Бён задумчиво смотрит на гладь воды и чуть улыбается. Мыслей в голове много, но в то же время их нет вообще. Они не такие уж и значимые, когда на душе так спокойно. А Бэкхён стремился к покою, получив его рядом с Чанёлем, когда совсем не ожидал этого. Всю жизнь бежать от человека, пытаясь найти свой путь, но в итоге — ваши дороги всегда шли параллельно, а потом появился знак «сужение дороги» и всё встало на свои места. Как и должно было быть с самого начала. — У тебя же нет никого, да? Чанёль вздыхает, губы облизывает и задумчиво протягивает «мммммм», чтобы затем ответить, когда Бэкхён уже от волнения начинает теребить край пледа в пальцах: — Нет. У меня никого. А у тебя? — Я же уже отвечал. Чанёль хмурится. — А, это когда я даже не спрашивал? Бён цокает, коротко смеясь, затем прикусывает губу и достаёт бутылочку воды для того, чтобы охладить организм и мысли заодно. Ему так хорошо, как никогда не было. Но вопросы ещё оставались. И раз уж они завели этот разговор, Бэкхён пойдёт до конца. Они слишком давно не виделись. К тому же — они оба свободны. Им не будет стыдно перед кем-то, их не будет мучить совесть, ничего такого не будет. Боже, они уже успели даже поцеловаться! Бэкхён думает о том, что чувствует себя как-то по-странному окрылённым. — У тебя были отношения после… нас? — Да. Но они не длились долго. — С девушками? — С одной. Но мне не зашло. У меня было два парня, но с ними дальше слюнявых поцелуев не заходило. Бэкхён хмыкает. Хочется думать о том, что это потому что Бён особенный. И нет, сейчас виной не вино. Ему правда хочется так думать, чёрт возьми. И запрещать он себе этого не имеет никакого желания. — А у тебя? — С девушками. — Ну да, ты же у нас отрицаешь свою ориентацию. Сейчас тоже? Чанёль ловит потерянный взгляд Бэкхёна, когда поворачивается к нему, но не спешит говорить что-то ещё. Застал врасплох. Совсем чуть-чуть. Но ему бы хотелось знать, изменилось ли что-то в этом аспекте или нет. Много лет назад, когда Чанёль признался Бёну в любви и у них всё стремительно начало развиваться, Пак думал, что Бён признал свою ориентацию. Но оказалось, что это совсем не так. И по-своему паршиво было узнавать новые детали его мыслей по этому поводу в их действительности, когда они снова встретились. Чанёль, возможно, понимал, что Бён просто беженец, но не хотел себе же верить и считать эти мысли истиной. Хотелось думать, что теперь всё абсолютно по-другому. Бэкхён отводит взгляд, но затем возвращает его на место и твёрдо произносит: — Нет. Потому что я не знаю, кто я. Я не встречался с парнями больше, Чанёль. Мне сложно вот так вот сразу сказать тебе о том, гей ли я или нет. — Я могу с этим помочь? Или ты сам разберёшься? Игривый тон. Никакой серьёзности. Чанёль смотрит с полуулыбкой на лице. Пристально смотрит. Бён чувствует, как алеют его щёки и от этого начинает неожиданно и совершенно по-ребячески беситься! Точно как тогда. В их взбалмошной юности. Удивительно. — Ты что, флиртуешь? — А ты принимаешь этот флирт? — Пак Чанёль, чтоб тебя… — Что? Бён возмущённо выставляет кулаки вперёд, когда Чанёль оказывается слишком близко. Нависает так, что дыхание на коже чувствуется. Сердце пропускает удар, ладошки потеют, как в этих вот романах всяких! Бён много книг прочитал, много книг видел, о многих знает, но он никогда не чувствовал подобного, кроме того лета, когда они с Чанёлем упали в омут с головой и… сейчас. Сейчас тоже что-то такое. И от этого странно. Бён знает природу всего этого. Но либо он дурак, который хочет понять, что чувствует, но тянет время, либо дурак Чанёль, который так бесстыдно его клеит сейчас, либо оба дураки. Великовозрастные. Какой возраст, когда тут такие страсти творятся? Он теряет свою значимость. — Ещё что-нибудь хочешь сказать? Чанёль улыбается, кивая. — Я тут подумал. — Задумчивость. Чанёлю так идёт задумчивость. Бён сглатывает. — Я рад, что мы были друг у друга первыми во всём. Пак немного отстраняется, поэтому Бён тут же выпрямляется, встаёт и подходит к берегу, пытаясь отдышаться следующие пару секунд. Уже плевать, что Чанёль стал свидетелем подобного. Он же прекрасно видит, как действует на Бёна. Издевательство. Гадство! Собственное тело предаёт Бэкхёна. Уму непостижимо, чёрт возьми. Вот так вот доверяй себе. Никакой гарантии. Мужчина начинает злиться, но только на своё тело и сердце, если выражаться на романтичном. На Чанёля он смотрит чуть позже, когда тот встаёт и подходит ближе, останавливаясь рядом. Теперь они оба стоят и смотрят на озёрную гладь, в которой отражается вечернее небо. Облачное, но красивое. Резкие порывы ветра настигают за минуты молчания стремительно. Чанёль и сам не замечает, как уже несёт кофту для Бёна, накидывая её ему на плечи. И Бэкхён выпаливает с неким отчаянием, не надеясь на серьёзный ответ: — Не боишься, что я в тебя влюблюсь? Чанёль отвечает ровно. Наверное, тоже с ноткой отчаяния. — Нет. Тогда всё будет взаимно. Бэкхён резко поворачивает голову и начинает рассматривать профиль Чанёля, пытаясь переварить только что сказанную правду. И он ожидает всего. Но Пак не начинает смеяться, говоря, что это шутка, не отшучивается, не переводит тему, он ничего не говорит. Просто смотрит куда-то вперёд с непроницаемым выражением лица. Ты же хотел серьёзности, Бэкхён? Вот она. Получите, распишитесь. — Ты меня любишь? Они взрослые люди. Бэкхён спрашивает совершенно осознанно. И Чанёль отвечает не менее осознанное: — Я и не переставал. Тебе просто достаточно было приехать для того, чтобы я снова, как мальчишка, потерял голову. Но я знаю, что будет дальше, Бэкхён. Чанёль поворачивается и впивается в него взглядом. Горячие ладони ложатся на плечи. — Ты снова сбежишь. Уедешь и больше не вернёшься. И я снова останусь один. Без тебя. Вот и всё. Занавес. — Чанёль. — Да брось, Бэк. Разве ты задумывался о том, что происходит сейчас между нами всерьёз? А я — да. Я постоянно, чёрт возьми, об этом думаю. Но не хочу разводить драму. Мы с тобой взрослые люди, вроде бы. Поэтому, пожалуйста, Бэкхён, если ты ничего не чувствуешь, если не можешь признаться себе в том, что ты гей, если ты больше не хочешь возвращаться, если у тебя внутри одни сомнения, то уезжай прямо сейчас. Пак убирает руки и отходит на шаг назад. По нему было видно, что эти слова дались ему тяжело. Но слушать это было не менее сложно. Бэкхёну казалось, что если он сейчас же ничего не ответит, всё закончится. И он уедет. Действительно дойдёт до комнаты, соберёт вещи и уедет домой. Но дело в том, что он не хочет уезжать. И это не просто потому, что он отдыхает от работы или тому подобное, а потому что здесь Чанёль. Бэкхён осознаёт, что хочет остаться только из-за него. Чанёль сглатывает. — Ты хотел понять, что чувствуешь сам, и что чувствую я. Что чувствую я — ты теперь знаешь. Но что по поводу тебя самого, Бэкхён? Что можно понять за четыре дня? Бэкхён хмурится, но подбирает слова. С тяжестью. Но он знает, что скажет правду. И только её. Потому что он пытался понять не за эти четыре дня. А большую часть своей жизни. — Чанёль, я не буду отрицать, что чувствую себя, как тогда, когда думал, что по уши в тебя влюбился. Но если тогда я думал, что это просто бешеная юность, сейчас мы выросли. И я понимаю, что это было не помутнение. Тогда мои чувства были реальны. И если бы я знал, что они являются таковыми, если бы я знал, что всё серьёзно, я бы не оставил тебя. Но всё это уже произошло. И я не буду жалеть о том, что сделал. Потому что сейчас я здесь, верно? Оправдания — просто отмазка. От меня ты их не услышишь. Бэкхён для храбрости кладёт руку на паковское плечо. — Я нашёл в тебе свой покой, к которому стремился все эти годы. Дай мне время. Просто дай мне время, Чанёль. Пак выдыхает. И меняется в лице. Даже легче. Уголок губ снова приподнимается. — Своеобразное у тебя признание в любви. — Я не… — Что? — Бён закатывает глаза и хочет убрать руку, но Чанёль накрывает её своей лапой, легонько сжимая. — У нас ещё завтра, послезавтра и воскресенье. Бён поджимает губы. — У меня вылет в воскресенье, поэтому мне нужно быть в Сеуле к обеду. Чанёль делает вид, что его это не расстроило. Он сжимает ладонь человека, чувства к которому расцветали с каждой секундой всё сильнее, и думает только лишь о том, что у них есть ещё время. — Тогда у нас есть два дня на то, чтобы попытаться разобраться. Сможем? Бэкхён делает шаг вперёд и в порыве утыкается лбом в паковское плечо. Ему так захотелось. Так спокойнее. Он столько лет чувствовал себя абсолютно незащищённым, а сейчас ему можно побыть просто человеком. Человеком, которого тоже нужно защищать. Человеком, у которого всё это время был свой защитник. Руки свободно обнимают за пояс, прижимая к себе. Бэкхён не просил, не разрешал, но не возмущался. Потому что, наверное, надо. Ему это нужно. У него всё внутри успело раз пятьсот перевернуться от того, что сегодня произошло. От всех фраз, от этого флирта бесячего, от признания в любви, от признания самому себе в том, что человека отпускать нет никакого желания, да просто от того, что всё именно так, как есть. Все преграды между ними будто упали за секунду. Домой под дождём. Держась за руки. А потом молчаливое разрешение лечь рядом. И как тогда, возвращаясь в прошлое. В обнимку. Как в первый раз.

день пятый

Когда Бэкхён просыпается, Чанёля рядом не оказывается, но тепло ещё где-то рядом. Бён вспоминает вчерашний диалог, облизывает губы и прикрывает глаза ещё на пару секунд для того, чтобы затем сесть и попытаться проснуться. Они не могут терять время. Осталось два дня. А потом то самое чувство, когда не знаешь, что будет дальше под названием — неизвестность. Если в юности Бэкхён мог в омут с головой, то сейчас это весьма проблематично. Сейчас обязательства, работа, мало свободного времени и прочее. Даже если он уедет в Сеул, а затем улетит обратно в штаты, то не факт, что вернётся он скоро, потому что командировки нечасто, а работа в офисе — практически круглосуточная. Сейчас уровень писательства вышел на новую ступень. Сейчас то, что раньше никогда бы не издавали, издаётся. Сейчас многое позволено. Новичкам дают дорогу вперёд, но не всегда они могут пробиться. Если история интересная и волнующая, если она задевает проблемы молодёжи или современного мира, например, то это будет ошеломительно, если, конечно же, и написано хорошо. А в издательстве, где работает Бён, таких много. Тех, кто пытается пробиться. Тех, кто пишет то, чего раньше никогда никто не писал и не выпускал. Тех, кто ничего не боится. Только вот вся остальная работа на Бэкхёне. Он просто не знает, что делать. Переезжать обратно в Сеул, когда там у него всё? Или позвать с собой Чанёля, где тот бы смог свободно писать музыку и творить, как его душа пожелает? Но тогда Чанёль оставит здесь всё. И получается, что каждый из них что-то потеряет. Бэкхён перестаёт думать, когда приводит себя в порядок, выходя из ванной, и чувствует запах чего-то очень вкусного. Чанёль стоит около плиты. Панкейки? Бён преодолевает расстояние и останавливается сбоку, принюхиваясь. Действительно. Панкейки. — Как спалось в моих объятиях? — Когда ты успел отучиться на специалиста в области флирта? Чанёль коротко смеётся и выключает плиту. Затем поливает панкейки мёдом, ставит на стол и направляется к чайнику. Бён садится на стул, пока Чанёль разливает чай по бокалам и плюхается напротив. Завтрак проходит в обсуждении планов на день. Сегодня они решили пойти на тот самый чердак, где произошло одно из самых ярких событий их юности. Чанёль также ухаживал за тем местом, даже поставил новую лестницу. И всё было бы так же, только теперь дом пуст и их больше никто не погонит на огороды или просто может застукать. Теперь там тишина. Бэкхён лезет первым, улыбаясь, когда осматривает помещение. В углу гитара, плед на том же месте, только новый, подушки и те самые книги, которые Бэкхён читал здесь ночами напролёт. Чанёль садится рядом, но Бён тут же тянется к гитаре для того, чтобы протянуть её Паку. — Ты обещал. — Нет. — Но ты сыграешь. — Утвердительно. — И споёшь. Для меня. — Что я получу за это? — Какой ты… бесячий. Чанёль смеётся, но уже начинает настраивать гитару. — Всё, что захочешь, кроме слишком серьёзных вещей. — Ладно. Мужчина начинает играть. И Бён теряется. Потому что в прошлый раз Чанёль смотрел точно так же. И он сам тоже. Мурашки побежали по коже стремительно. Бэкхён отвёл взгляд, не в силах смотреть. Потому что осознать, что спустя столько лет ты всё ещё влюблён в своего лучшего друга, с которым вы вместе выросли, но которого ты бросил, было настолько ощутимо, что взгляд поднять убийственно. Голос Чанёля стал ещё лучше. Он больше не запинался, когда играл мелодию. Он пел так уверенно, что не оставалось никаких сомнений в том, почему именно та песня. И именно с ними. К моменту завершения внутри была трясучка, которая утихомирилась сразу же, как только тёплые паковские руки обхватили бёновское лицо и притянули к себе. С касанием губ прошла трясучка, прошло волнение. Бэкхён схватился пальцами за ткань паковской футболки на груди и приоткрыл губы. В этот момент казалось, что всё правильно. И отчего-то кажется, что всё, что произошло за эти дни — правильно. Их прошлое решило снова вступить в свои права, превращаясь в настоящее. И это было за гранью. Чанёль осторожно отстранился, улыбнулся и соприкоснулся с бёновским лбом своим. — Это слишком серьёзная вещь? — Да. Но вполне уместно. Любая девушка отдалась бы тебе прямо здесь. — А ты? Бён сглатывает, немного отстраняясь. Хмурится. — Я не девушка. — А я и не хочу девушек. И парней тоже. Я хочу только тебя. Если Бён скажет о том, что ему не хочется — он солжёт. Самым наглым образом. Потому что ему хочется. Не хочется только терять время, которое они потратили на свою жизнь по отдельности. У них чёртов один завтрашний день и сегодняшняя вторая его половина. Бэкхён сам тянется за поцелуем. В омут с головой. Решился. Легче стало? Да. С уверенностью. Потому что нет никаких сомнений на данный момент. Вообще никаких. И даже если что-то скажет, что всё это бред и абсурд, плевать. Прыгнуть в пропасть можно в любой момент своей жизни. Их падение превратилось в полёт. И верёвки, которая потянула бы Бёна верх, больше не было. Футболки стремительно летят куда-то в угол. Бэкхён понимает, что на чердаке так жарко, что их тела совсем скоро станут липкими. И это уже точно будет похоже на те сцены из романов с рейтингом в 18+. Но кто сказал, что Бён против? У него удовольствие скапливается внизу живота, ему хочется вдруг так сильно, что он оторваться от паковских губ не в силах. Вот так, отбрасывая все страхи и сомнения, Бэкхён решил, что хочет всего этого. Но только с Чанёлем. И как же жаль, что для этого ему понадобилось 12 лет. Чанёль мажет губами по шее, спускаясь к ключицам, рукой к резинке шорт. Бэкхёну даже неловко. И он даже краснеет. Потому что здесь он ведомый. Это будет так же смущающе, как в первый раз. Учитывая то, сколько прошло времени, — так и есть. Чанёль оказывается везде. Руками по шее, по плечу, по животу, по лопаткам, по бедру. Когда пальцами по внутренней стороне бедра — прошибает. Бён сглатывает, тянется за новым поцелуем, а чуть позже слышит успокаивающий шёпот на ухо, который слишком ощутимо бьёт по восприятию. Чанёль везде. Лезет, трогает, не стесняется. Потому что поздно стесняться. А Бэкхён плывёт. Плывёт по направлению чего-то слишком сильного. Но плывёт охренительно хорошо. Лопатками в плед вжимаясь. — Бэкхён, ты… — Чанёль, я… А что говорить? Бэкхён улыбается осоловело, пытается направить Чанёля, приготовиться к тому, что будет, отвечает на вопросы мужчины: «Бэкхён, не больно?» — всё хорошо, Чанёль. «А если под другим углом?» — попробуй, Чанёль. Я весь открыт перед тобой. «Точно не больно?» — слишком хорошо. Мыслей ноль. Бэкхён краснеет до невозможности, когда Пак разумно решает подготовить его получше. Самая настоящая пытка, когда ты максимально сильно возбуждён. Бэкхён пропускает момент единения, потому что отдаётся не только физически, но и ещё эмоционально. Эта составляющая перекрывает всё на свете. Бён чувствует себя так, будто всё на своих местах. Он цепляется за плед пальцами, когда до упора, привыкает, прикусывая губу, но не дают ему опомниться. Чанёль умело утягивает в поцелуй, где надо трогает, сжимает. И Бэкхён подстраивается под темп, бёдрами подмахивает, внезапно отбрасывая всю неловкость, а когда особенно хорошо — скулит и кусается. Хватается зубами за кадык, пытается урвать кусочек чанёлевской души, присасываясь губами к шее, чтобы запомнить этот вкус. Он запоминает. Накрывает. Так сильно, что хочется закрыть себе рот ладонью, чтобы скрыть звуки, но Чанёль не даёт ему этого сделать, перехватывая ладошку для того, чтобы поцеловать каждый палец. Бьёт по восприятию. Бэкхён не дурак. Он прекрасно понимает, что такого с ним в жизни никогда не было. И с Чанёлем ведь всегда так. Запредельно хорошо. В любых смыслах. Последний толчок, пот, льющийся со лба, и трясущиеся ноги. Бэкхён отдышаться не может, ему невозможно жарко, но так плевать, что когда Чанёль падает рядом, он тут же жмётся ближе. И наступает тишина, прерываемая только лишь шумом от их сбитого дыхания. Бён ловит себя на том, когда в голове проясняется, что он не жалеет. И совершенно точно не собирается жалеть об этом. — Совершенно не уместный вопрос, но с ней ты чувствовал такое? Бэкхён закатывает глаза, не открывая их. Кусает за плечо и отвечает: — Дурак. — Мне интересно. — Нет, не чувствовал. Я никогда такого не ощущал. Доволен? — Да. Вполне. Сил на дальнейший диалог не остаётся. Когда Бэкхён проваливается в сон, Чанёль продолжает смотреть на него. Потому что только так сможет подольше побыть с ним. Родинки считает, прижимает покрепче к себе, несмотря на жару, целует в макушку. И понимает, что так просто не отпустит. Когда-то отпустил. Но в этот раз он не имеет на это никакого права.

спустя несколько часов

Глаза продрать сложно. Бэкхён шумно выдыхает, пытается размять мышцы, попутно вспоминая тот момент, когда провалился в сон. Воспоминания приходят быстро. Как и осознание. Мужчина поднимает голову и смотрит на улыбающегося Чанёля. — Сколько я спал? — Часа три. — А ты? — Бэкхён тянется руками, прижимаясь ближе, потому что сейчас уже не так жарко. Его прикрывает лишь простыня, но этого хватает для того, чтобы защититься от ветерка из открытого маленького окошка. — Ты спал? — Немного. Бэкхён принюхивается. — Там дождь? — Да. Ветер поднялся час назад и небо быстро затянуло тучами. Дождь полил где-то полчаса назад. Уставшее тело принимает сидячее положение. Но это чувство усталости — приятно. Ведь сейчас всё было по-взрослому. Не так, как тогда. В юности. Сейчас всё было намного ощутимее. — Всё в порядке? — Да. Я просто устал. Знаешь, не каждый же день я занимаюсь любовью с тобой. — Это можно исправить. Бэкхён закатывает глаза, когда Чанёль приподнимается и коротко целует в губы. Но улыбается, чувствуя такое умиротворение, что пробирает. С Чанёлем всё так. И всегда так. С самого первого дня их знакомства. Они ждут, когда закончится дождь примерно час, обсуждая работу, а после — быстро идут домой, чтобы дождь не застал их внезапно и неожиданно. Эту погоду не поймёшь. Дома по канону в душ, потом на кухню. Чай, булочки и тепло, только теперь уже не напротив друг друга, а рядом. Как-то так вышло заочно, что никому ничего объяснять и не нужно было. Просто вместе. Просто рядом. Без слов. Бэкхён не был против. Ему хотелось. Он жалел о потерянном времени. Он сильно жалел. Ему не хотелось что-то менять. Ему нужно было остаться здесь, но завтра последний день, когда они смогут побыть вместе. Последний — звучит паршиво. Бэкхён не хочет этого «последний». Чанёль думает о том же. — Сегодня на озеро не пойдём. Дождь снова пошёл с новой силой. — Да. Но давай завтра пробудем там подольше? — Хорошо. Вечер они проводят, растворяясь друг в друге. Чанёль рассказывает что-то про музыку и делится весёлыми байками с работы, прерываясь на неторопливые поцелуи посреди разговора, а Бэкхён просто здесь. Просто слушает, смеётся, улыбается, расслабляется и чувствует покой.

день шестой последний

Утро наступает в этот раз намного быстрее, чем обычно. Когда Бён открывает глаза, ему кажется, что всё это просто сон. Он столько лет бежал от своего счастья, что когда обрёл его вновь, обстоятельства против всего. Тяжесть. Бэкхён просыпается с тяжестью на сердце. Угнетённость. Абсолютное нежелание покидать место, в котором ты счастлив. И человека, которого любил когда-то, да и сейчас любишь всей душой. Эта мысль появилась ещё вчера. И чётко устаканилась в голове. Ему просто нужно было снова увидеть Чанёля. И всё разом встало на свои места. Как бы это ни звучало. Чанёль рядом. Дышит размеренно. Глаза закрыты. Значит, ещё не проснулся. Бэкхён решает, что в это утро он сам приготовит завтрак, поэтому тихо встаёт и на цыпочках идёт в ванную. Быстро принимает душ, заходит на кухню, вздыхает и принимается за работу. Свободные хлопковые шорты и белая огромная футболка Чанёля. На ногах тапочки. Тело болит после близости. Следов куча, но это никак не делает хуже. Наоборот. Приходится немного размяться перед тем, как начать готовить. Бён делает хвостик из чёлки, потому что мешается. Жарит яишенку, варит кофе, делает горячие бутерброды и остаётся довольным. От гордости за себя несётся к Чанёлю поскорее, не обращая на тянущую боль в теле, запрыгивает на кровать и смотрит на нахмурившегося мужчину. Он только проснулся. Сидит и трёт глаза руками. Взъерошенная причёска, одни шорты на теле и хмурый взгляд. Но как только он замечает Бёна, тут же улыбается и тянется руками, обхватывая ими талию. Утыкается лбом в живот и сидит так ещё минуту, пока Бэкхён зарывается пальцами в его волосы. И всё бы ничего, но фраза выбивает почву из-под ног: — Я до сих пор не верю, что ты здесь. — Объятия становятся сильнее. — Как же хорошо, что ты здесь, Бэкхён. Становится грустно. Бэкхён давит в себе эмоции, улыбаясь. Он отшучивается, гонит Чанёля в ванную, а сам направляется накрывать на стол. Успевает нарезать салат из свежих овощей. И трапезничают они при полном параде, но быстро, чтобы поскорее попасть на озеро. Хотелось искупаться, поваляться, просто подурачиться и забыть ещё на один день, что за пределами этого места есть реальная жизнь, в которую ты не хочешь возвращаться. Когда всё успело так поменяться? Некоторое время назад Бэкхён сидел на интервью в кафе с Сехуном и пил охлаждённые напитки. А сегодня он находится рядом с Чанёлем, которого не видел двенадцать лет. И не думал, что когда-нибудь увидит ещё. Думать об этом бессмысленно. Бэкхён только сейчас в полной мере осознал, сколько времени потерял. Осознал, что таким счастливым не был никогда. И это было важнее всего. Они приходят на озеро ближе к обеду, убедившись, что нет никакой опасности в виде дождя. Почва ещё влажная, поэтому идут осторожно. Жарко, но не душно. Погода идеальная. Бэкхён бежит в воду первым, снимая одежду на ходу. А Чанёль наблюдает за ним, улыбаясь, чтобы через несколько секунд тоже оказаться в воде. Его забрызгивают водой моментально, но в отместку Бён получает порцию щекотки и много — много поцелуев в щёки. Если бы кто-то видел проявление их любви друг к другу спустя столько лет — не поверили бы. Да и сам Бэкхён всё еще не верит в то, что позволил себе эти чувства. Чанёль выносит его из воды на плече, получая смачные удары кулачками по спине, но ногами не дёргает. Его сажают на покрывало, кладут на плечи полотенце и садятся рядом. Чанёль смотрит так, что просится вопрос. Когда дух ребячества и юности сходит на минимум, Бэкхён спрашивает вполне осознанно, ведь думал об этом всём всю эту неделю. — Чанёль. — М? — Поехали со мной. Бён видит хмурость, когда смотрит Чанёлю в глаза. — Я знаю, что тебе придётся оставить этот дом, работу здесь, но я уверен, что там ты тоже сможешь найти работу. И мы будем приезжать сюда летом. Я обещаю. — Почему ты не хочешь переехать сюда? И заниматься своей деятельностью прямо в кресле на веранде? Бэкхён знал, что такой вопрос встанет точно. Он знал. Но не думал, что будет так сложно отвечать. — Мы оба теряем что-то в обоих случаях. Я не знаю, что делать, Чанёль. Я думал об этом. Много думал. И я, чёрт возьми, вообще не знаю, что делать. Ещё неделю назад я даже не представлял, что передо мной встанет такой выбор. Но я не могу бросить всё, Чанёль. Так же, как и не могу бросить тебя снова. Не сейчас. Я уже достаточно ошибок в своей жизни совершил. И ты — самое правильное, что когда-либо случалось в моей жизни. Чанёль явно не ожидал. Он смотрел пристально, но с такой серьёзностью, что становилось страшно ждать ответа. Бэкхён опустил взгляд, потому что был не в силах держать его. Он высказал свои мысли. Не стал бежать, как в прошлый раз. У них остался этот день. Вторая его половина. И всё. И всё закончится? Нет. Всё не должно заканчиваться именно здесь. На озере в лесу. — У меня есть время подумать? Бэкхён поднимает взгляд. — Что? — Я могу подумать? Ты же понимаешь, настолько это будет трудно? — Ты сделаешь это ради меня? Руки обхватывают щёки. — Это будет трудно, Бэкхён. Мы уже не те юнцы, у которых вся жизнь впереди. Да, мы ещё молоды, но у каждого из нас своя жизнь, которую мы строили много лет. Мы даже живём в разных странах. Поэтому всё не так просто. Бэкхён кивает в знак понимания. Потому что действительно понимает. Он мог изменить свою жизнь полностью и сделал это в далёкой юности, но сейчас на такие подвиги никто из них не способен, потому что работа, своя жизнь и никакой гарантии, что всё получится в будущем. Что они смогут построить свою ячейку общества. Это сложно. Это очень сложно. И Бэкхён был не готов рискнуть всем. А Чанёль это знал. Сейчас они парят. Но кто знает, что будет дальше? — Пообещай, что это не последний наш день. Бэкхён замирает, но кивает. Кивает, подаётся вперед, утягивает в поцелуй, забираясь на колени. И всё теряет свой смысл, когда Чанёль отвечает взаимностью, а Бён позволяет забрать всё.

день седьмой заключительный

Разговоры ни о чём после вчерашнего похода на озеро разморили обоих. Бэкхён уснул у Чанёля на плече, даже не почувствовав, как мужчина отнёс его на руках в спальню и уложил в кровать, ложась рядом. А утром снова чувство угнетённости, ведь они так и не поняли, когда снова смогут увидеть друг друга. Быстрый тихий завтрак, быстрые сборы в некой тревожности. Они смогли посмотреть друг другу в глаза только за полчаса до отъезда. Чанёль просто крепко обнял его, пытаясь не думать о том, что это их последняя встреча. Было тяжело прощаться. Всегда тяжело. Даже если есть возможность того, что это не прощание. Чанёль не рвался утверждать, что это не конец, как и не рвался утверждать, что они ещё встретятся. Бэкхён это понимал. Когда становишься взрослым, начинаешь, вообще-то, многое понимать. — Когда мы встретимся снова? Чанёль отстраняется, но руки из своих ладоней не отпускает, осторожно сжимая пальцы. — Я не знаю, Бэкхён. Теперь я ничего не знаю. — Это так похоже на прощание. — Это оно и есть. Потому что если мы встретимся вновь в другом месте при совершенно других обстоятельствах, то это уже будет новая история. Бэкхён улыбается. Отчаянно-печально. Вспоминает прошедшую неделю и не верит в то, что смог вот так вот просто перевернуть всё с ног на голову. Он смотрит в глаза Чанёля и улыбается, потому что осознаёт весь масштаб своих чувств. Он этому человеку готов доверить себя целиком и полностью, хоть в жизни абсолютно не доверяет никому и любит побыть в одиночестве, скрывая всё, что творится внутри. А с Чанёлем он настоящий. Маски сорваны. И это приятно. — Спасибо за это время. — Капсулу закладывать не будем. Бён смеётся. Скорее истерически. Чанёль поджимает губы, скрывая эмоции за вымученной улыбкой. — До встречи, Бён Бэкхён. Я люблю тебя. — До встречи, Пак Чанёль. Я тебя тоже люблю. Чанёль утягивает в поцелуй, крепко обнимает и подталкивает к машине, стараясь не поддаваться эмоциям и желанию преградить дорогу, чтобы Бэкхён не уехал. Но он уезжает. Через пятнадцать минут он долго смотрит в окно, сжимая руку Чанёля в своей. Через минуту отпускает. Ещё через минуту уезжает, пытаясь не оглядываться. А ещё через минут 10, когда выезжает на трассу — понимает, что теперь как прежде не будет. Он только что перевернул страницу, которую должен был перевернуть ещё тогда. Эмоции давили на голову, смысла их подавлять не было, он один в машине посреди свободной трассы. До дома Бэкхён доезжает через несколько часов, не чувствуя себя дома. Он умывает лицо ледяной водой, понимая, что придётся использовать патчи из-за того, что оно опухло, но это потом. Он собирает чемодан и уезжает в офис, оставляет там всё необходимое, прощается и ретируется в аэропорт, созваниваясь с Сехуном по дороге. — Интервью ещё не вышло? — Нет. Назначили на завтра. — Хорошо. Могу я внести правки? — Да. Конечно. Бэкхён вздыхает, смотрит на время, понимая, что ещё не опаздывает, и спокойно произносит: — Добавьте в рассказ про лето всё то, что я говорил после того, как Вы отключили диктофон. И в конце напишите, что я наделал… — Подождите секунду, я запишу. Сехун шуршит чем-то, видимо, отправившись на поиски бумаги и ручки. — Продолжайте. — Напишите, что я наделал много ошибок в жизни. Что потерял много времени, пытаясь гнаться за счастьем, а моё счастье всё это время было рядом. Просто я дурак. Напишите, что я сожалею о том, что потерял это время, которое мог провести с Чанёлем. Только не раскрывайте его имя. Я не спрашивал у него, можно ли, поэтому не раскрывайте, пожалуйста, ладно? Напишите, что этот человек — моя единственная любовь. — Да, хорошо. — И добавьте в конце, что все мы имеем право на счастье. Сехун всё записывает. Бён добавляет ещё пару фраз, а затем затихает, подъезжая к зданию аэропорта. Он ставит машину на парковку и сидит ещё несколько секунд, прежде чем журналист решается спросить: — Это камин-аут? — Похоже, что да. Не знаю. Пусть думают, что хотят. Я устал бежать от себя. Ещё бы неделю назад Бэкхён так не сказал. — Я рад, что Вы так считаете, Бэкхён. И я желаю вам этого счастья. Ведь все мы имеем право на счастье, верно? — Верно. Бэкхён даже улыбается. — Вы готовы к тому, что будет дальше? Журналисты других изданий захотят узнать об этом. — Да, но Вы узнали первым, Сехун. Победа за Вами. — Я был рад, что смог узнать Вас настоящего. Это важнее, чем само интервью. Спасибо за откровенность, Бэкхён. — Спасибо за понимание, Сехун. — Был рад поработать с Вами. Свидимся как-нибудь ещё? — Буду рад. Бэкхён понимает, почему решился на этот шаг. Бэкхён не жалеет. Он улетает через час, приземляясь в Штатах через некоторое время. Мужчина заходит в свою квартиру, пишет родителям о том, что уже дома, извиняется за то, что не так часто заезжал из-за дел, но они не злятся. Понимают загруженность. После разборки чемодана, принятия душа и приготовления бутербродов на скорую руку, чтобы не свалиться в обморок завтра в офисе, Бэкхён садится на кровать и начинает сверлить стену взглядом, потому что постепенно приходит в себя, осознавая, что теперь он не там. Не рядом с Чанёлем. Он далеко. Телефон. Смс. Он не знает, что писать. Пишет, что приземлился, что всё хорошо, что завтра выйдет интервью. И Чанёль отвечает через некоторое время, несмотря на разницу в часовых поясах, что он рад, что всё хорошо, просит скинуть ссылку на интервью и желает хорошенько отдохнуть перед работой. Становится лучше, но лишь на пару минут.

реальность

Бэкхён проваливается в сон, а на следующий день, сидя в офисе, читает интервью, перелистывая до конца, чтобы увидеть то, что хотел увидеть больше всего. Сехун ничего не дополнял, ничего лишнего не написал, он слово в слово повторил речь Бэкхёна. Ссылку на интервью он скинул сразу же. А ещё через час на его телефон начали поступать звонки. Он отрубил мобильник, понимая, что случилось. Ему могли звонить родители, могла звонить бывшая жена, журналисты. Но он хотел просто побыть в одиночестве. Этот как быть ребёнком, который сидит в шаре, и от этого шара отскакивают все фразы и проблемы, которые есть в жизни. Только вот отскакивают или бьют наотмашь, делая больно? Уже дома, когда он смог добраться до квартиры, после долгого разговора с начальником, в ходе которого прояснилось, что всё это хорошая пиар кампания для издательства, Бэкхён чувствовал себя выжатым. Всем журналистам, которые встречались на его пути он отвечал коротко: всё правда. Бэкхён включил мобильник только утром следующего дня. После командировки и из-за этой всей ситуации — ему дали несколько дней для того, чтобы прийти в себя, поэтому теперь он будет сидеть в своём личном бункере мыслей, пережидая бурю. Свою персональную бурю. На телефоне несколько пропущенных от семьи, пропущенные от неизвестных номеров и сообщение от Чанёля. «Спасибо. Дождись меня.» И этого достаточно. Бэкхён знает, что этого достаточно.

полгода спустя

Бэкхён поднялся с кровати нехотя, потому что работать придётся сегодня много. После того интервью дела в издательстве пошли в гору. Искренность Бэкхёна в вопросе взаимоотношений была ошеломляющей. Её приняли. Да, были недовольные, но и с ними можно было смириться. Родители Бэкхёна долгое время не могли принять эту информацию, но не поднимали больше данную тему. Потому что не могли поверить в то, что их мальчик и его лучший друг были больше, чем лучшие друзья. Первое время после интервью он ни с кем не общался. Бён был один. Он работал не покладая рук. Чанёль сменил номер, так как сообщения больше до него не доходили и оставались непрочитанными по сей день. После того интервью они больше не общались. Лишь его сообщение держало на плаву. И Бэкхён понимал. Главное — верил. Чанёль не тот человек, который будет бежать. Этим занимался Бэкхён много лет назад. Но даже сейчас он бы так уже не поступил. Он бы не позволил потянуть верёвку вверх. Телефон зазвонил очень вовремя, перекрывая поток мыслей. — Бэкхён, сегодня в издательство придёт один человек. Он хочет обговорить книгу, которую хочет написать. Он сказал, что сотрудничать будет только с тобой. — Ладно. Хорошо. Во сколько он собирается прийти? — Через два часа. — Скоро буду. Уже собираюсь. — До скорого. Бэкхёну всегда не везло на новичков. Он делал по итогу больше работы, чем они сами, но всё же — некоторые прислушивались к советам, исправляли некоторые недочёты, у них появлялся свой стиль и темперамент. Но многие просто сдавались на половине пути. Через полтора часа он уже сидел в своём кабинете, попивая кофе. Он ещё не успел проснуться. Хорошо, что январь. Он всё-таки поставил нормальную сплит-систему. И теперь может контролировать температуру. Пальто на крючке, на ногах мягкие кеды, которые являются запасной обувью в офисе, большой тёплый свитер и тёмные джинсы. Бэкхён вздыхает, включая ноутбук. После этого клиента у него ещё много работы, но даже несмотря на это, он должен внимательно выслушать и записать всё, что необходимо. Если это будет роман — будет тяжело. Если что-нибудь по типу детектива — уже лучше. Если про музыку — сложно, но интересно. В дверь стучат. Бён встаёт для приветствия, не успевая поднять взгляд, но когда он делает это, замирает на месте, пытаясь ещё с минуту понять, кто перед ним стоит. Пролетела ли жизнь перед глазами? Нет. Пролетела юность. — Чанёль? Мужчина улыбается, снимает кепку и протягивает руку. Но Бэкхён не пожимает её, он на импульсе обходит стол и врезается в тело Чанёля своим, обхватывая руками так сильно, что Чанёль закашливается из-за недостатка кислорода, но обнимает в ответ, смеясь. — Дождался. Голос подводит. На грани шёпота. Чанёль хмыкает. — Я не сомневался. Бён быстро отстраняется. — Ты же не уедешь? — Нет. Я теперь живу здесь. Бэкхён утыкается лбом в его грудную клетку и понимает, что работать сегодня точно не сможет. У него сердце сейчас из груди выскочит. Перед ним стоит реальный Чанёль. Он действительно здесь. Ещё минут пять в прострации. Ещё минут 10 в объятиях. Бэкхён тянется за поцелуем первым. Раскрывает губы, хватается за шею, пытается заглушить этот порыв бешеной энергии, которая готова сбить всех на своём пути. Но его переполняет. А рядом с Чанёлем — он же настоящий. Он вспоминает о том, что Чанёль собирался что-то написать только через минут пять, когда всё ещё обнимает мужчину, не в силах поверить в то, что он здесь. Поэтому осторожно отстраняется и спрашивает: — Мне сказали, что ты хочешь что-то написать. — Да. Свою историю. — История одного музыканта? — История одного музыканта и одного писателя. Бэкхён расплывается в улыбке, снова прижимается крепче и начинает осознавать. Он отпрашивается с работы в этот день сразу после того, как они с Чанёлем утверждают сюжет. Детство, юность, первая любовь. Их озеро, капсула времени, первые ссоры, недопонимание, чувства, близость. Университет, разрушивший их отношения, но дающий путёвку в жизнь. Исполнение желаний. Женитьба Бэкхёна, развод и осознание своего «я». Судьба Чанёля, его музыкальная карьера и дом в деревне. Взросление. Вновь проснувшиеся чувства. Встреча спустя много лет. Кепка одна на двоих, стихи и фотографии. А потом разлука, длиною в полгода, и долгожданная встреча. Только уже навсегда. Ведь каждый имеет право на счастье. В этот раз никто из них не стал представлять верёвку. Никто не стал пытаться сбежать. Бэкхён расправил крылья. Чанёль всё это время ждал именно этого момента. Пропасть больше не была пропастью. Она была небом. Которое так любит Чанёль. Бэкхён тоже любит. И не только небо. Кто знает, может, через полгода они вернутся в деревню и осядут там окончательно, будут ходить на озеро хоть каждый день и жить душа в душу? А может, они будут приезжать туда лишь на лето и оставят всё, как есть? В любом случае — нужно жить настоящим. Так думали оба, стоя в кабинете в обнимку. Через несколько месяцев выйдет их совместная книга. Удивительная история, достойная прекрасного финала, ведь там всё так, как было на самом деле. История про маленькую жизнь, превратившуюся в целый огромный путь. Их собственная история под названием: озеро в лесу.