Остракон

Томми хотелось выть от одиночества. Никто, кроме Дрима, не приходил к нему, а Дрим нёс с собой только очередные гадости. Жить на острове стало тяжело — со сломанными рёбрами погано обустраиваться, искать еду, следить за костром и вот это вот всё. Над костром, кстати, неплохо было бы сделать навес. Вдалеке Томми видел молнии — гроза не доходила до островка, но ему вряд ли будет везти вечно. Уже скоро ветер пригонит тучи сюда, а выпрашивать огонь у Дрима — то ещё унижение. Так что Томми упрямо сцепил зубы и продолжил собирать палки, обломки коры и большие листья лопуха. Они были огромными — размером больше его головы вместе со всеми торчащими в стороны спутавшимися кудрями. Ими можно будет застелить навес. Главное, чтобы ветром не отнесло. Верёвку Томми уже начал плести из травы — правда, давалось это тяжело. В его руках всё рвалось и ломалось, крошилось. Слова Таббо звенели в ушах. Может, его и правильно выгнали? Томми разрушал всё, сколько себя помнит. С другой стороны — да кто в Л’Манбурге не поджигал чужие дома! Томми не помнит ни одного спокойного месяца — то кого убьют, то покалечат, то обнесут палатку. Когда церковь Салли что праздновала — так вообще все на ушах стояли недели две, они во время обрядов упарывались как бессмертные. А потом пришёл Шлатт, и тогда… Нахер это всё. Томми плюхнулся под деревом и ладонью вытер глаза. От боли в груди злые слёзы сами по себе катились. Это всё сраный Дрим! Ублюдок, считающий, что может позволить себе что угодно. Как Томми ненавидел эту погань!.. И ничего против него не мог. Раньше не мог. Сейчас — тем более. Дрим приходил, подбрасывал немного еды. Такой, как будто Томми был сраным кроликом! Четверть кочана капусты и морковка, серьёзно? И то, что Томми её сожрал в один момент, сразу как только Дрим отвернулся — ничего не значит. Пошёл он. Томми просто знает, что ему нужно вернуться в Л’Манбург. Ему нужны силы, чтобы кости срослись, и вот поэтому он не брезгует подачками. Томми просто всё рассчитал. Он действует рационально, а не трусливо, он не жалкий и… Да кому он врал! Томми действительно ненавидел это. Свою уязвимость, эту зависимость от подачек, от настроения его… надсмотрщика? Палача? От настроения этого уёбка. В хорошие дни тот мог притащить еду, в плохие — избить и отобрать, например, топор. Когда портал загудел, проявляя плёнку, Томми подумал — какой сегодня день? Хороший или плохой? Он схватился за нож. Это было дуростью, не угрозой даже, а уж напасть Томми бы тем более не посмел. Просто так ему было спокойнее. Просто он надеялся однажды всадить это тупое маленькое лезвие по рукоять в чужую глотку, не спрятанную за защитой. Дрим вышел из портала. Но прежде, чем плёнка натянулась и лопнула, из глубины фиолетового выскользнула ещё одна фигура, высокая и тонкая. Его жёлтый свитер отчётливо выделялся на фоне портала. Шапка криво сидела на криво уложенных волосах. Томми резко дёрнулся вперёд, не давая удержать себя адской боли в груди. У него внутри всё затряслось, всё смешалось — радость, шок, благодарность и застаревшая горечь утраты. Гостбур замахал ему рукой и рванул вперёд, обгоняя безмятежного Дрима. — О, Томми! — брат оказался рядом. Ему-то не было тяжело ходить. Из-за того, что он чуть парил в воздухе, Гостбур казался ещё выше. Томми вцепился ему в кофту, уткнулся носом в грудь и едва не зарыдал, как девка, блять. — Мы так давно не виделись! Почему ты пропал? Я обыскался тебя в Л’Манбурге, и мне почему-то никто не говорил, где ты, и только Дрим… Он тараторил, обнимая Томми до хруста костей. Это было отвратительно больно, не хватало воздуха — лёгкие резало так, как будто осколки рёбер их наконец-то проткнули. Но Томми только дышал так глубоко, как мог, запахом ладана и пыли, и жался к брату. Он так истосковался по чужим касаниям, так скучал… По всем он скучал! Он хрен знает сколько видел только упыря в маске, и всё, и никто, совсем никто не хотел его навестить! Они даже не сказали брату… — Таббо тебе не сказал?.. — прохрипел Томми. Гостбур похлопал его по спине, вызывая новые вспышки боли. Но Томми был готов терпеть что угодно, только бы он не уходил, только бы… — Он что-то… говорил, что ты не там, и что… я не помню, правда, не помню. Он что, тоже не знает, где ты? Томми хотел ответить — знает. Но теперь уже не был в этом так уверен. — Почему ты тут совсем один? — Мы… поссорились, — пробормотал Томми. И чуть отстранился. — Гост, мне больно… пусти. Призрак тут же отпрянул. Томми потянулся за холодом иного мира — и задохнулся, как ему показалось, окончательно. Он осел на землю, надеясь унять боль. Гостбур суетился рядом, позвал Дрима — на кой хрен тут эта тварь? — Томми не один. Я регулярно его навещаю, — прошипели из-под маски. Томми хотел бы сорвать её и плюнуть в это поганое ебало. — О, конечно, как я мог!.. Просто это так далеко, и я не знаю, Томми, почему ты забрался так далеко? — Потому что мы поссорились. С Таббо, — Томми скрипнул зубами. Его всего трясло — не от боли, а от того, как сильно грызли внутренности эмоции. Ему казалось, что никогда не было ничего лучше, чем пришедший его навестить брат, но одновременно… он так ненавидел его вопросы. Дурную память. Гостбур даже не запомнил, что Томми изгнали! — О, но это ведь всего ссора, разве надо было убе… — Блять! — Томми понял, что хотел сказать брат, и от одной мысли поднималась невероятная злоба. — Да он сам меня выгнал! Вообще из Л’Манбурга! — Выгнал?.. Таббо отказался от него. Он так и сказал — тебе тут не место, Томми. Ты должен уйти, от тебя одни проблемы. Да разве Томми сам бы полез в эти ебеня? И чего ради — чтобы под лопухами жить? Жрать, чё найдёшь, даже не готовя, потому что не получается добыть огонь? Он бы сам выбрал постоянно видеть Дрима?! — Пошёл он, — процедил Томми и поморщился. — Бур, мне больно дышать… Мне так ужасно больно, Вилбур, — подумал Томми. И подумал — я так рад, что ты здесь. Мелькнула шальная мысль: рассказать ему всё, совсем всё, начиная от предательства Таббо и заканчивая издевательствами Дрима. Рассказать про яд в еде, про сломанные рёбра, про то, как ублюдок заставил его жрать песок, лишил огня, как он!.. Ведь Бур наверняка вернётся в Л’Манбург, он расскажет, конечно же он расскажет всем, и тогда Таббо, может, поймёт, что натворил, и… — Ох… Что случилось, Томми? — чуть дрожащим голосом проворковал Вилб… Гостбур. Томми не знал, колебался его голос из-за волнения или это было отголоском мира мёртвых; но ему хотелось верить, что хоть кто-то заботится о нём. Хотя бы брат — если это не делает ни вся остальная семья, ни его друзья. Маска Дрима, маячащая за чужим плечом, как будто насмехалась. Что-то в ней словно говорило — разве Вилбур бы взорвал себя, если бы его волновала твоя судьба, Томми? Разве он думал о тебе, когда нажимал на сраную кнопку? Томми открыл рот, чтобы ответить. И закрыл, когда из-под поганой маски потекли слова. — Он упал, — с нажимом проговорил Дрим. Он весь напрягся, как будто расправил плечи; его ладонь тяжестью легла на плечо Гостбура. Но тот, казалось, не заметил повисшего напряжения — улыбка брата осталась такой же, как всегда, приторно-радостной и как будто пьяной. Наверное, его блаженство ничего не сможет разрушить. — Томми скатился с пригорка, когда собирал ягоды. На мгновение в свободной руке Дрима зажёгся свет — белая вспышка открытия пространственного хранилища ударила Томми по глазам. Гостбур этого не заметил. Он только легко скинул ладонь Дрима с плеча и приблизился к Томми, склоняясь над ним с обеспокоенно вздёрнувшимися бровями. — Да? Томми, как ты так умудрился? — расстроено заворковал он. — Сильно болит? Я могу что-нибудь сделать, братец?.. О! — мертвенно-серое лицо призрака на мгновение озарилось пьяным довольством. Томми отвёл взгляд — мимика Гостбура казалась лишь пародией на настоящего Вилбура из плоти и крови. В груди больно кольнуло. — Ты хочешь синего, маленький? Нет, Вилбур не придёт к нему. Его душа устремилась высоко-высоко, в звенящий холод небес. Его тело жадно полюбила сырая земля — Томми знает это, потому что сам держал ту лопату и сам укладывал мёртвого брата в глубокую яму. Это всего лишь Гостбур. Он любит тебя, но… он тебе не брат. Он даже не живой. Глаза щипало. — Я не пиздюк, ясно? — огрызнулся Томми хмуро и перевёл взгляд на улыбающуюся рожу Дрима. На кусок чего-то, который заменял ему рожу. — Давай. Мне… мне немного грустно. — В следующий раз тебе просто стоит смотреть под ноги, Томми. — Ты!.. — щёки у Томми залил жар; как этот подонок смел стоять и врать так нагло — прямо в лицо! Этот мудак сам сломал ему рёбра! Ублюдок!.. — Как ты!.. — Разве нельзя дать ему зелье, Дрим? — Гостбур повернулся к этой мрази. Его голос звучал так слащаво, как будто Дрим был его дорогим другом. Эта зелёная тварь! Томми замутило. — Ведь ему так тяжело двигаться со сломанными рёбрами!.. — Я же не хочу испортить его естественную регенерацию, — голос Дрима сочился самодовольством, но Гостбур словно не слышал этого. Томми зло подумал — Вилбур бы всё понял. Если бы только он был жив. — К тому же, я всегда готов прийти ему на помощь. — Разумеется, — язвительно протянул Томми. — Кто же, если не ты. — Это же замечательно! — Гостбур всплеснул руками, не замечая откровенного сарказма, а потом снова резко развернулся. Его ладони все были измазаны лазурью. — Я так рад, что ты с надёжным человеком, братец. Он взял Томми за руки. Лазурь неприятно холодила кожу; дымный запах ладана, витавший вокруг призрака, стал отчётливее — синий Гостбура, казалось, весь состоял из ароматических масел или какого-то подобного дерьма. Томми отвёл взгляд. Дрим не был надёжным человеком, не был кем-то хорошим. Конченный ублюдок — захотелось рассказать, как заботливо он окунал голову Томми под воду, как сыпал отраву в еду и как нежно бил ногой в тяжёлом незеритовом ботинке по груди! Но вместо того, чтобы поднять крик, Томми прикусил язык. Только потому, что Дрим стоял позади Гостбура с Кошмаром в руке. Он появился на мгновение и почти сразу растаял в белом вспышке, скрылся в пространственном хранилище — но Томми понял. Даже призрак мог умереть. Насовсем, безвозвратно сгореть, разлететься пеплом по ветру и оставить только острый дымный запах после себя. И Томми знал, что Дрим способен на это. Вилбур уже умирал по вине этого подонка, так что ему, разом больше, разом меньше!.. Он бы нашёл, что соврать, как скрыть. И никто не додумался бы спросить Томми о том, как всё было на самом деле. Потому что Дрим — скользкая зелёная тварь со сладким голосом. Ёбанный манипулятор. Подонок. Мразь. Вместо того, чтобы заорать об этом, Томми зажмурился и ткнулся носом в холодный и остро пахнущий ладаном свитер Гостбура. Под веками у него жгло, как будто там собирались слёзы. Томми покрепче сцепил зубы — нет, он не будет плакать тут!.. Ни от боли, ни от… этого вот. Всего. От того, что творится внутри. Руки Гостбура мягко легли ему на спину. И Томми было всё равно, что вся его футболка будет в синих отпечатках ладоней. — Братец, маленький мой… — Я взрослый. Я большой человек, — буркнул Томми, но скорее по привычке. В объятиях брата — будь он живым или мёртвым — он всегда ощущал себя чуть меньше, чем был на самом деле. — Конечно, — легко согласился Гостбур. — Мой большой, взрослый братец. И его блаженный, счастливый голос едва не заставил Томми позорно всхлипнуть. Всему, что в нём смешалось, было тесно в груди. Оно давило изнутри, проходилось всей тяжестью прямо по переломанным рёбрам. Томми подумал — пожалуйста, Бур, вернись. Побудь со мной хотя бы чуть-чуть, иначе я сойду с ума от голода, боли и Дрима под боком. Но он всё равно ушёл к вечеру. Что-то вяло пробормотал о том, что его ждёт Фил и что он давно не видел Фанди. Напоследок перемазал Томми в синем всё лицо — а потом замер у портала. — Дрим? Ты же проводишь меня, да?.. — Иди, — отмахнулся тот. — Я догоню, Гостбур, мне надо немного посекретничать с твоим братом. — О, конечно, если вы теперь друзья, то у вас должно быть полно секретов! Когда портал сожрал Гостбура, обернул его плёнкой и спрятал, подонок дал Томми зелье — нихрена его не заботили последствия, он поиздеваться хотел! И ещё Дрим сказал: — Веди себя хорошо. Ты слушаешься — я помогаю тебе, Томми. Даю вещи и еду. Привожу посетителей… если ты будешь кому-то нужен. Договоримся? — А если я тебе в ебло плюну? — слабо оскалился Томми, уже заранее зная, что ничего не сделает. Просто не сможет наверняка убить — а недобитый Дрим будет в ярости. И будет страшен, как Ад. Ублюдок приподнял маску и зажал губами сигарету. Чиркнул спичками, на которые Томми смотрел с неприятной жаждой, но ничего не мог поделать. — Я зашью тебе рот, — Дрим улыбнулся уголками губ и выдохнул Томми дым в лицо. — Чё куришь, своего яда не хватает? — Завидуешь? — Вот ещё. Томми ужасно хотелось домой. И нажраться с Вилбуром и Таббо — живыми и близкими — до розовых слонов. И ещё чтобы его рёбра перестали так сильно болеть. — Почему ты его привёл?.. — Думал, ты обрадуешься. Нихрена. Томми знал, что дело не в этом. Это было плевком в лицо, угрозой — смотри, я-то дойду до твоих близких, я могу убить их в любой момент! И я заставлю тебя смотреть. Я уничтожу тебя. Я уже это делаю — а ты ничего не можешь, Томми. — Пойду, — сказал Дрим таким голосом, как будто чего-то ждал. Может, того, что Томми будет умолять позволить Гостбуру остаться. — Пора отвести его домой. В Л’Манбург. И Томми хотелось умолять. Но он только сцепил зубы, глядя на удаляющуюся спину и болтая зелье в колбе. А потом закричал: — Мы не друзья, подонок! Ты понял?! Не друзья! Дрим застыл у самого портала. Обернулся. Его маска смотрела на Томми, отвратительная в своём спокойствии. — С кем тогда друзья? Он не ждал ответа. А Томми вдруг захотелось швырнуть зелье ему вслед.