Покупаешь звезды / Buy the Stars

Ремус просыпается и чувствует, как солнечный свет греет лицо. Это рассвет перед полнолунием, но он ничего не чувствует, чешуя мерцает в его крови. — Минти, принеси профессору воды. А когда он проснется, не забудь дать ему… ох. — Блэк заглядывает Ремусу в глаза. — Доброе утро, профессор. — Плотные шторы открыты. Блэк сидит на столе, где он был накануне вечером, со своей плавающей серебряной ложкой и пылью из чешуи дракона. — Мистер Блэк, — вздыхает Ремус, вне себя от смущения. Мерлин, он все еще наполовину неприличен — он влезает в рубашку, возится с пуговицами. Слева от Ремуса появляется пухлая домовая эльфийка и протягивает ему стакан воды. — Поздоровайтесь с Минти, профессор, — говорит Блэк. Ремус пьет воду слишком быстро и выкашливает половину. — Привет, Минти, — хрипит он. — Я назвал ее в честь моей покойной тещи, — объясняет Блэк. — Араминта была… Ремус проводит рукой по подбородку. — Не та ли Араминта Мелифлуа, охотница на маглов? Блэк пожимает плечами. — Мне пора. — Блэк сует в другую руку Ремуса бутылку с пробкой. — Для ваших нужд в полнолуние, профессор Люпин, пока Опаловоглазые антиподы не решат вновь спариться. Ремус обхватывает пальцами холодное стекло. Блэк одет строго, мантии современного покроя серого цвета. Он выметается из комнаты, оставляя Ремуса с Минти. Ремус дважды пытается встать; его конечностям необходимо напоминание об их главной функции, и ему кажется, что прошло уже несколько часов с тех пор, как он не сдвинулся ни на дюйм. Вот что делают с человеком чешуйки Опалового Глаза. Во рту у него неприятно сухо, он благодарит домового эльфа, засовывает бутылку в карман и летит обратно в Хогсмид. Ремус рискнул предположить, что в бутылке две или три большие дозы. Три полные дозы без боли. Или так и было бы, но он не терпит до следующего полнолуния и снова его принимает. У него нет магловской медицинской атрибутики как у Блэка, поэтому он просто нюхает наркотик. Пропускает матч Гриффиндор-Слизерин в следующие выходные, запершись в своей комнате. За завтраком в понедельник Снейп с усмешкой спрашивает, хорошо ли вы себя чувствуете? Разве ваша болезнь не должна была пройти неделю назад? Вы хотя бы принимали зелье? что приводит его в замешательство. Вечерами после занятий, когда он остается один, без необходимости проверять эссе, или уроков, которые нужно планировать, или Боггартов, которых нужно изгонять из подземелий, он думает об Опаловом Глазе, о Блэке, чувствует, как его взгляд мечется к двери, но быстрого выхода из замка нет, да он и не должен его покидать, он даже не испытывает такой уж сильной боли, к тому же у него есть занятия, которые нужно вести с ясной головой. Снотворное помогает ему дотянуть до утра. Гриффиндор выиграл матч, который он пропустил. Гарри и Джинни Уизли — команда мечты. В коридорах шепчутся, что они встречаются. Ремус чувствует себя виноватым, хотя сомневается, что Гарри вообще заметил его отсутствие. Виноватым в том, что не следил за жизнью своего крестника. Он хотел бы загладить свою вину перед Гарри, посидеть с ним как-нибудь, но Лили постоянно предупреждает его, что как профессор он не должен играть в любимчиков, особенно с Гарри. А Гарри занят, выглядит счастливым, достаточно хорошо успевает по Защите, чтобы Ремусу не приходилось натаскивать его на дополнительных занятиях. Снейп самодовольно инструктирует его классы, когда в середине недели выпадает полная луна. Ремус открывает для себя, что если принимать снотворное тогда, когда сон ему не нужен, то можно провести несколько часов в состоянии сонного паралича. Ремус и Питер проводят сочельник у Поттеров в Годриковой впадине. Джинни Уизли тоже там. Пока Лили накладывает заглушающие чары на дверь между кухней и гостиной, а Джеймс протягивает Ремусу вторую порцию глинтвейна, Питер, прищурившись, говорит: — Ну скажите же, что это довольно странно. Некая параллель. — Джинни и Гарри сидят на диване возле рождественской елки, соприкасаясь бедрами. — Он унаследовал мой вкус, — пробормотал Джеймс, ухмыляясь. — Джеймс, это жутко, — говорит Лили. — Может быть, отныне так будет с каждым поколением Поттеров, — размышляет Питер. — Единственный ребенок, вечно копия своего отца, который влюбляется в рыжую, слишком для него хорошую. — Лили смеется, как серебряные колокольчики. Ремус улыбается в свой бокал с тёплым вином. — Звучит как проклятие. — Я не вижу ничего плохого в таком раскладе, — добавляет Джеймс. — Вообще-то я надеюсь, что внуков будет больше, чем один, — говорит Лили. — Осторожнее с рождаемостью Уизли, — бормочет Ремус, когда Гарри и Джинни входят в дверь, рука об руку. — Я знаю, что вы о нас судачите, — говорит Гарри, сузив глаза. Джеймс развязывает фартук со своей талии. — С чего бы нам это делать? Вы двое скучные. Мы уже целый час обсуждаем бурлящую любовную жизнь Пита. Карри почти готово, так что никуда не уходите. Позже Ремус катает по своей тарелке желтый картофель, пропитанный карри. Возможно, это глинтвейн ударил ему в голову или тишина, воцарившаяся за столом после того, как все поели, заставила Ремуса спросить: — Ты знаешь что-нибудь о детях Блэков, Гарри? Джинни быстро вытирает рот салфеткой и криво улыбается. — Сплетничаете о своих учениках, профессор? — Просто любопытно. — Ремус тоже слабо улыбается. — Самая младшая была лучшей в моем классе все свои три года. — Хаффлпаффка? Совсем маленькая? Как там ее — Мирзам? — говорит Гарри, накладывая себе в тарелку еще карри. — Она состоит в Г.А.В.Н.Э. с Гермионой. Вроде бы нормальная, но как-то странно судить о тринадцатилетнем ребенке. — Ремус наблюдает за ним, зажав подбородок между пальцами. Джинни усмехается. — Гарри больше нравится Орион Блэк. — Не преподноси это так. На то есть веская причина, — насмехается Гарри. — В прошлом году он стал старостой Слизерина вместо Малфоя. Если бы Малфой был старостой, он бы нашел способ штрафовать Гриффиндор при каждом моем вздохе. — Если он хоть немного похож на своего слизеринского старика, то бы нашел способ манипулировать тобой, чтобы ты сам терял свои собственные баллы, — говорит Джеймс. — Поносим Люциуса Малфоя за обеденным столом, — вздыхает Питер. — Прямо как в старые добрые времена. Гарри кривится. — По крайней мере, родители Драко не кузены. Не знаю, как Малфою удается держать лицо, расхаживая по Хогвартсу, держась за руки с Адди Блэк, как будто они не родственники. — Привыкай к этому, сынок. Возможно, ты и был спасителем нашего мира, каким мы его знаем… — Папа, заткнись. — ... но то, что ты убрал Волдеморта без всяких усилий, не означает, что все его чокнутые сторонники с их мерзкими манерами исчезли. Их потери были невелики. Если они сейчас не в Азкабане, то они размножались за пятнадцать лет, сея семена чистокровности в своих бедных отпрысках. Вообще-то, Сириус Блэк был одним из немногих, кто мог соперничать с оценками твоей мамы еще в школе. Он был вместе с тобой в клубе зануд Слизнорта, не так ли, Лил? Как бы то ни было, потом он женился на своей троюродной сестре, а его отец стал крупным финансовым спонсором дела Пожирателей смерти. Я все жду, когда один из их родственников выбьется из стада, а не вырастет фанатичным кузеном-мудаком… — Хватит разговоров об инцесте, пожалуйста. Я не хочу, слышать это за своим обеденным столом, — говорит Лили в свой бокал с вином, похожий на кубок. — Тогда меньше о Блэках, больше о том… как одна из наших первых шалостей на втором курсе превратила волосы Люциуса Малфоя в змей? Поговорим о продвинутой магии для того возраста. Он был лучше Медузы, говорю я вам. — Папа, только не это. Отвлекаясь от дискуссии, Лили пихает локтем в бок Ремуса. — Посмотри, что ты сделал с нашей цивилизованной беседой за ужином в канун Рождества, — пробормотала она. — Я — причина, по которой мы вообще разговариваем. — Ремус накалывает горошину на вилку. Лили улыбается, вздыхает так, что запотевает ее бокал. — Как прошел твой последний… — Ее губы поджимаются, глаза перебегают на Джинни. Ремус уверен, что она все равно знает. — Визит к мануальному терапевту? Ремус усмехается. — Хорошо. — С тех пор как он начал работать в Хогвартсе профессором и стал принимать волчье противоядие, они стали меньше обсуждать эту тему. Он протирает глаза. Весь предыдущий день провел без сна. Не мог пошевелить телом. Хотя пытался. По крайней мере, не чувствовал боли. — Просто отлично.

***

Воздух Ноктюрн-аллеи вонюч и ядовит от испарений того, что наполняет ее сточные канавы — мочи, дерьма, испорченных ингредиентов для зелий, гниющей пищи. Ремус поднимает воротник пальто и держит руки ближе к телу, пробираясь между пешеходами, не обращая внимания на женщину, торгующую потускневшим серебром на мокрой каменной мостовой. Он заглядывает в окна и открытые двери таверн, мимо которых проходит, и ищет ту, которая пробудит его память. Однако все, что он помнит о пабе той октябрьской ночью, это то, что тот был ничем не примечательным. Обшарпанным. В любом случае, это не то место, которое часто посещает Блэк. Он потратил, наверное, целых полчаса, пройдя один раз вверх по улице и обратно, но ничто его не натолкнуло на мысли. Ремус чувствует себя дураком, измученным усилиями и недобрыми взглядами прохожих. Сегодня вечер пятницы, и он мог бы вернуться в Дырявый, чтобы с помощью камина вернуться в Хогсмид, но это означало бы, что он неизбежно пересечется с людьми, которых знает, с дружелюбными доброжелателями, которые уже приветствовали его, когда он проходил мимо в первый раз. Он позволяет своим ногам вести его в ближайшую таверну, где опускается на табурет в самом углу бара и заказывает виски у бармена, похожего на орка. На стене висит чучело индейки, но табличка под ней утверждает, что это феникс. Ремус ухмыляется про себя, и бармен бросает на него взгляд. Ремус изучает барную стойку пальцами, скребет обкусанными ногтями по вырезанным символам. Он почти уверен, что один из этих символов, который блестит из-за конденсата от кружки пива, является руническим средневековым эквивалентом фразы «убивайте грязнокровок». Ремус прислонил голову к барной стойке, возле мерзкой надписи, вращая второй стакан между пальцами, когда кто-то занимает место рядом с ним. Он чувствует это, хотя бы потому, что тусклый свет от капающей воском люстры загораживает фигура, а сиденье на соседнем стуле скрипит под чьим-то весом. — Зеленую фею. Бармен что-то бормочет в ответ. Пальцы барабанят по дереву барной стойки где-то рядом с локтем Ремуса. Он вздрагивает, когда выпрямляется, и его взгляд сканирует весь профиль Блэка, прежде чем он решительно направляет его на свой виски. — Даже не поздороваетесь? — усмехается Блэк. В маленьком стакане перед ним бурлит зеленый абсент, а когда Блэк щелкает палочкой, левитирующий над ним кусочек сахара растворяется в водянистой жиже, которая капает в стакан. Ремус прочищает горло. — Я не… — Я тоже не ожидал вас увидеть, профессор. — Блэк проводит кончиком пальца по краю стакана. — Декабрьское полнолуние было только на прошлой неделе, не так ли? — Ремус грызет несуществующий ноготь большого пальца, пока Блэк буравит его взглядом. — Вы все еще ощущаете его влияние? Полагаю, вы уже израсходовали свои запасы. Ремус опрокидывает в себя остатки виски и кашляет. — Я не успел как следует поблагодарить вас, — говорит он, хотя ему кажется, что чешуя Опалового Глаза принесла ему больше вреда, чем пользы, даже если польза была ошеломляюще необыкновенной. — Это был просто акт благотворительности. Ремус скрипит зубами. — Конечно. — Моя дочь за каникулы все уши мне прожужжала о том, что вы к ней излишне требовательны, профессор, — пробормотал Блэк. Он потягивает свой абсент. — Она сказала, что мне следует отправить вам сову, но разве это не удобно? Ремус опирается локтями на барную стойку, икает в плечо, расположенное дальше от Блэка. — Очень, — бормочет он. Когда он переставляет ноги, его колено слегка задевает ногу Блэка. Ремус вздрагивает, словно его обожгли. — Это, полагаю, мы об Адхаре говорим. Она… я уверен, у нее большой потенциал… спрятанный где-то глубоко внутри. Но она не прикладывает усилий к своим заданиям. Я беспокоюсь за ее СОВы. Последнее сочинение она списала у Драко Малфоя. — Почему вы так уверены, что это не Драко Малфой списал у моей дочери? Ремус смотрит на Блэка краем глаза. К его удивлению, Блэк ухмыляется. Ремус сглатывает. — Я бы не хотел обсуждать здесь своих учеников. — Как пожелаете. Кожа Ремуса зудит. Бар пуст — посетители сгрудились в кабинках вдоль самой дальней стены — и все же Блэк находится прямо рядом с ним. — Мне нужно… в туалет. Воспользоваться… да. — Он слезает с табурета. — В задней части бара, поверните налево у стены с глазными яблоками, — говорит Блэк, не отрывая взгляда от Ремуса. — Спасибо. В полуразрушенной кабинке Ремус накладывает очищающие чары на пожелтевшее сиденье унитаза и садится на корточки, не снимая штанов, уткнувшись лицом в руки. Стыдливо опустив руку, он сжимает себя между ног. Брюки достаточно узкие, чтобы этого не было заметно, а свет в таверне ужасен. Ему срочно нужно проваливать отсюда. Он пришел на Ноктюрн-аллею не просто так, а чтобы найти Блэка, содрать с него побольше чешуи, но он не ожидал, что это сбудется, что он вообще его увидит. И ему нужно выбираться отсюда. Ремус встает с унитаза и смывает носком ботинка воду, а когда он выходит, Блэк стоит у раковины, прижав бледные руки к стойке. Раковин две, Ремус идет к другой, ополаскивает руки горячей водой и высушивает их заклинанием. Блэк наблюдает за ним через разбитое зеркало, которое выглядит так, будто по нему стукнули кулаком, и Ремус замечает это, только когда поднимает глаза. — Я не хотел причинять вам неудобства, — медленно говорит Блэк, — разговором о моей дочери. Ремус качает головой. — Все в порядке. — Ей нужно взять себя в руки. Осознать, что Малфоев не волнует размер ее приданого. Они не женят Драко по любви, но они чистокровные нового времени. Внутрисемейные браки для них не так важны. Если они увидят ее в плохом свете… У Драко есть и другие варианты. Варианты, которые укрепят их генофонд… здоровье, предположительно. Ремус нахмурился и уставился на плесень, растущую на раковине. — И это важно для вас? Жениться на собственном выводке? Блэк усмехнулся, прикрыв глаза. — Я обнаружил, что мне нравится наблюдать за вами, чем больше я с вами говорю, профессор. Вы никогда не были таким… демонстративным. Ваши полукровные-полузвериные реакции меня забавляют. Инстинктивно Ремус бросает взгляд на дверь туалета, на пустые щели под кабинками. — Пожалуйста, прекрати, — бормочет он. — Наоборот. — Блэк ухмыляется. — Ты ведь не проводишь здесь много времени, не так ли, Люпин? Или — не проводил с тех пор, как в свое время шпионил для Дамблдора. Ты должен знать, что в Ноктюрне тебе рады. Пока он еще… пока он еще жил, Фенрир Сивый был почитаем… — Заткнись, мать твою, — шипит Ремус, прижав Блэка к стене за горло. Его голова ударяется о дерево, и Ремус видит, как он лишь на мгновение отводит глаза. — Не произноси это имя. Блэк не защищается. Его руки свисают по швам, и он смотрит на Ремуса затененными глазами. — Почему бы и нет? — шепчет он. — Ты убил его, да? Незадолго до нападения на Поттеров. — Блэк наклоняет голову, чтобы Ремус мог обхватить его за шею. Ремус слышит хриплый вдох и ослабляет руки на его горле. — Помню, я был впечатлен, что в тебе все-таки есть… зверь. В школе ты только и делал, что ранил себя. Игрался со своими маленькими друзьями-животными. Большой палец Ремуса непроизвольно прижимается к пульсирующей жилке Блэка. Его лицо обманчиво спокойно. Ремус ставит его на ноги. — Лучше бы я не убивал его так быстро, — шепчет он. Уголок рта Блэка приподнимается. — Ты бы хотел, чтобы он сильнее страдал, — говорит Блэк. Ремус кивает. Он наклоняется над Блэком, который прислоняется головой к стене. Шелковистые волны его волос касаются жёстких волосков на костяшках пальцев Ремуса, а ресницы у него длинные, густые у корней и сужающиеся к темным кончикам. Его губы… Ремус целует их. Руки Блэка оживают, обхватывают крепкие кости на запястьях Ремуса. Он видит, слышит, как губы Блэка снова раздвигаются в предвкушении, в приглашении, и язык Ремуса проникает ему в рот, пробуя на вкус аромат абсента с его языка. Ремус чувствует порыв воздуха на своей щеке, когда Блэк выдыхает носом, подходит ближе с горящими глазами и прижимает его к стене. В туалет никто не заходит. Пальцы Блэка прослеживают шрамы на тыльной стороне предплечий Ремуса. Ремус потерян, он почти не пьян, но становится все пьянее от тихих отчаянных нот в голосе Блэка, которые так странно звучат из глубины его горла. А потом Блэк бормочет: — Пойдем со мной домой, — и Ремус отшатывается назад. — Что? — шепчет он, моргая слишком часто. — Нет. — Мне не нравится этот ответ, профессор, — говорит Блэк, оглядывая его с ног до головы. — Нет, — твердо говорит Ремус. — У тебя… — Он кривится. — Ты просишь об этом каждого мужчину, которого снимаешь? Каждого грязнокровного благотворителя, которого обводишь вокруг пальца? Взгляд Блэка леденеет. — Нет. — Он едва удостаивает Ремуса взглядом, прежде чем повернуться и с язвительным видом удалиться из туалета. От этого превращения желудок Ремуса словно налился свинцом. На мгновение он благодарит себя за здравый смысл. Блэк — женатый человек с погаными идеалами, отец нескольких учеников Ремуса. А потом он видит в зеркале свои розовые от поцелуев губы и едва не разбивает его вдребезги. В таверне нет и следа Блэка, когда Ремус выходит из уборной. С горстью летучего пороха он несколько мгновений стоит у камина, размышляя о пункте назначения, гадая, не ошибается ли он, не звучит ли адрес неправильно на его языке, и не пролетит ли он через чужую решетку, когда кинет порох. — Кабинет Сириуса Блэка, поместье Блэков, Олдерли Эдж. Кабинет ничем не отличается от того, что он видел в прошлый раз. В комнате царит жуткая тишина. Шаги Ремуса скрипят по старому полу, а ладони становятся липкими. Меньше всего ему хочется бродить по поместью Блэков, когда никого нет дома, или, что еще хуже, когда дома только жена Блэка, но ведь он сказал Ремусу, что она остается в Лондоне на время учебного года, не так ли? Мягкое, желтое свечение очерчивает один из книжных шкафов, ближайших к столу Блэка. Ремус придвигается ближе, чтобы посмотреть. Он задается вопросом, не перешло ли поместье Блэков в руки волшебников совсем недавно, ведь это одна из тех потайных магловских дверей, замаскированных под книжный шкаф. Ремус внимательно смотрит на ее открытый край. Блэк раздевается в комнате за дверью. Между развязыванием шнурков своего сложного одеяния он проводит мгновения, уставившись на обращенную вверх ладонь, пальцы сжимаются в форме буквы С, шепча, как предполагает Ремус, заклинание. Тело Блэка стройное и подтянутое, но с мягкими углами привилегированного образа жизни и линиями легких мышц, которые сужаются к середине и проявляются, когда он сгибает руку. Его задница кругла и совершенна. Пол протестует под ногами Ремуса как раз в тот момент, когда Блэк заклинанием убирает свою одежду в шкаф. Блэк смотрит через плечо на Ремуса, затем наклоняется, чтобы открыть тумбочку. — Бери и уходи, — огрызается Блэк, бросая в Ремуса бутылку, идентичную той, что он получил в прошлый раз. Ремус ловит ее в нескольких сантиметрах от своего лица и смотрит на блеск порошка сквозь полупрозрачное голубое стекло. Меньшая доза. Он ставит ее на комод у двери. Блэк поднимается и садится на край своей кровати. Он достаточно высок, чтобы его ноги свисали. Ремус подходит к нему, берет его за руку, зажигает оранжевое пламя. Блэк завороженно наблюдает за ним, свет пламени пляшет на фоне черноты его глаз. — Это то, что ты пытался сделать? — пробормотал Ремус. — Что за заклинание? — спрашивает Блэк, выходя из своего транса. — Его нет. Блэк откидывается назад, опираясь на руки. Он абсолютно голый, но Ремус не смотрит никуда, кроме пламени в своей руке. — Так что не… не пытайся использовать Incendio. Ты просто обожжешь руку, — продолжает он ровным голосом. Сквозь размытость лучей света над пламенем Ремус видит, как Блэк откидывается на кровать. Разводит ноги и раздвигает их, пока не упирается в простыни, чтобы удержать их в таком положении. Пламя Ремуса бессознательно умирает. Блэк опускается на локти, волосы задевают его ключицы. Его розовый член с интересом подергивается на внутренней стороне бедра. Высвобождаясь из пальто, Ремус чувствует себя крайне неумелым. Застежка ремня доставляет ему столько хлопот, что, расстегнув ее, он только стряхивает брюки и штаны до колен, переползая через распростертое тело Блэка. Его разум отключается на целую вечность, но это едва ли что-то значит, и он бормочет слова, чтобы смазать свою руку, свой член, вход Блэка; он видит мурашки на коже Блэка, когда магия проникает в него. К этому времени член Блэка встает и набухает, и Ремус хочет взять его в рот, но его собственный член уже течет, а Блэк обхватил его руками за плечи, удерживая на месте. Тогда он обхватывает себя, вдавливается в тугую, узкую дырочку Блэка без изящества, с жадностью, и Блэк издает страдальческий звук, похожий на Ауч. Ремус прижимает Блэка к матрасу за плечи и трахает его, как животное, как полукровка-полузверь, и все это время голова Блэка откинута назад, темные брови насуплены, темные волосы вихрями лежат на белых простынях. Старая кровать угрожающе скрипит, а Блэк лепечет на октаве, не похожей на Дору, и кончает первый, так и не прикоснувшись к себе, на трахающего его Ремуса. — Люпин, нет, — ворчит Блэк сквозь сонливость в глазах, когда Ремус пытается вырваться, и тогда он обхватывает его за задницу и снова погружается внутрь, даже когда эрекция Блэка ослабевает. Лоб Ремуса упирается в пульс на шее Блэка, когда он высвобождается внутри него. Блэк оттягивает его за волосы назад, чтобы посмотреть ему в глаза, пока он извергается в него, мягкие бедра касаются бедер Ремуса. Блэк целует его один раз, затем расслабляется на простынях, изучая Ремуса как образец, руки — его инструменты; он тянет за потные локоны на его макушке, сжимает дельтовидные мышцы через рубашку. Ремус отстраняется только тогда, когда глаза Блэка закрыты уже несколько минут. Милая линия носа Блэка морщится, и он толкает в грудь Ремуса, как бы говоря: если уж ты собираешься уйти, то уходи так, как будто ты это серьезно, но, возможно, Ремусу не стоит говорить за Блэка, потому что он действительно не имеет ни малейшего понятия, о чем тот думает. Ремус сидит на матрасе, невозмутимо наблюдая за тем, как его конча вытекает из задницы Блэка. Если когда-нибудь он сможет позволить себе Омут памяти, он знает, что бы он там пересмотрел. — Не забудьте чешую Опалового глаза, профессор, — бормочет Блэк, когда Ремус заправляет брюки и натягивает пальто. Ремус сует его в карман. Он переправляется камином в Дырявый котел и отправляется в магловский Лондон. Аптеки всегда открыты допоздна, их ослепительные белые огни блестят сквозь сверкающие чистотой оконные стекла. У него достаточно бумажных денег, чтобы хватило на шприц. Когда он возвращается в Хогсмид, уже больше часа ночи, и он сразу же идет в хижину, хотя превращение произойдет только через три недели. Он просыпается только к вечеру следующего дня — ни сонливости, ни паралича, ни оцепенения.