Recursion

Двенадцатое октября, 2013 Hamlet Quick Stop — 26 межштатная магистраль США Округ Клэтсоп, Орегон. — Макс? — протянув руку к ней, я мягко толкаю её в плечо. — эй… Земля вызывает Макс. Она слегка подскакивает на месте, испуганная. — Что? — Я спросила, нужно ли тебе что-нибудь. — Оу, — она моргает, выглядя так, будто не уверена, как мы сюда попали. — где мы? Из окна пикапа я указываю на обветшалую заправку и выцветшую жёлтую табличку, гласящую: «Hamlet Quick Stop». — Нам нужно заправиться. «Hamlet Quick Stop» не совсем блестящий оазис. Основное здание размером с однокомнатный дом с парой старых станций заправки впереди, и две трети помещения заняло одно из тех мест, которые пытаются быть одновременно и кофейнями, и продуктовыми магазинами, и газетными киосками, и каким-то образом умудряются соснуть по всем трём пунктам. Остальное пространство выглядит так, будто когда-то было гаражом или чем-то схожим. На другом конце островка длинное здание, похожее на те склады, где платят за место, и прямо за пределами, полуприкрытый несколькими деревьями, стоит слегка побито выглядящий дом на колёсах. На секунду мне кажется, что он принадлежит Фрэнку, но затем вспоминаю, что он погиб, когда закусочная «Два Кита» взлетела на воздух, и знакомая боль в груди слегка усиливается. — Уже? — Боюсь, что да, — надеюсь, я не звучу также раздражённо, как себя чувствую. Я должна была помнить, что бак моего потрёпанного старого пикапа был больше наполовину пуст, чем полон, но шок от того, что я пережила этот шторм, затмил мои мысли настолько, что я об этом даже не вспомнила. Задумайся я об этом, я бы отсифонила немного бензина с другой машины до того, как мы оставили позади то, что осталось от Аркадии Бэй. Не то, чтобы такое случалось впервые; когда у тебя есть тачка и нет работы, ты сделаешь что угодно, чтобы поддерживать её на ходу. Но даже если бы мы обе хорошенько задумались об этом, я сомневаюсь, что мы бы вообще нашли хоть одну машину в рабочем состоянии. — Так, тебе что-нибудь нужно? — Не знаю, — признаётся Макс, её голос звучит тускло. — Ты голодна? Этот вопрос хотя бы вытягивает из неё полу-пожатие плечами. — Слегка, думаю. — Ладно. Я просто возьму тебе сэндвич, или что-то похожее, — тянусь к ручке двери, как вдруг вспоминаю, что мой кошелёк также пуст, как бак пикапа, потому что естественно, он пуст. — эй… эм… полагаю, денег при себе у тебя нет? Я сейчас слегка на мели. Макс медленно моргает, будто ей нужна ещё секунда, чтобы разобраться в смысле моих слов, после чего качает головой. — Мой кошелёк остался в сумке. Я не начинаю кричать, но близка к этому. Похоже, что где-то в процессе беготни из одной временной линии в другую, Макс потеряла свою верную сумку. Стараюсь не думать о том, что это означает, что старая камера моего отца потерялась вместе с ней. — Ну, хреново, — задумчиво стуча пальцами по рулю, я замечаю несколько четвертаков в подстаканнике. С подозрением осматриваю бардачок, нахожу в нём ещё дюжину четвертаков, несколько центов и пару помятых долларовых купюр. Несколько минут спустя в порыве тщательного осмотра салона находятся ещё семь баксов в разных номиналах, но истинная находка обнаружилась под сиденьем Макс; пакетик, внутри которого несколько грамм травки. Если у меня на что-то глаз и намётан, так это на сомнительные личности, и парень, облокотившийся на ржавый пикап марки Dodge рядом со строением склада, подходит по всем параметрам. Чувак ещё дёрганее, чем Нейтан Прескотт, и его взгляд задерживается на Макс дольше, чем нужно, но быстрых переговоров достаточно для того, чтобы убедить его купить траву. С этой продажи мы выручили ещё двадцать баксов. Если собрать всё вместе, то нам хватит на заправку до самого Сиэтла, и, если не сильно привередничать, то и на еду останется. Я оставляю её в машине, сама же захожу внутрь, залипнув на вопросе, который вертелся в моей голове с тех пор, как мы покинули маяк: если вся твоя жизнь стёрлась с лица Земли утром пятницы, какого хуя тебе остаётся делать с остатком своих выходных? Мы с Макс начали с поисков выживших. Несмотря на то, насколько беспощадным был ураган, мы обе сосредоточились на мысли о том, что кто-то в Аркадии Бэй должен был его пережить. Мы решили направиться к моему дому, осматривая практически каждое здание, которое проходили. Всё, что выглядело более-менее нетронутым, могло служить укрытием. Макс рухнула на землю, когда мы нашли первый труп, выташнивая то небольшое количество еды, что в ней было. Я присела на колени рядом с ней, мягко потирая её спину и говоря «всё хорошо» и «всё уже закончилось». Всю эту херню, которую следует говорить кому-то, кто выплёвывает свои внутренности наружу. К тому времени, как мы добрались до «Двух Китов», она уже едва реагировала на тела, лишь изредка отстранённо вздыхая. Я настояла на том, чтобы проверить закусочную, несмотря на то, что Макс мне сказала. Я надеялась, что она была неправа, или что что-то изменилось. Что всё будет целым и невредимым, и что моя мама будет в безопасности с кучкой других выживших. Но всё, что мы нашли, было сгоревшим корпусом с выбитыми окнами и очень слабым ароматом жжёной свинины, на мыслях о котором я отказалась задерживаться. Мы кричали, пока наши голоса не сели, и всё свелось к тому, что мы вместе бродили по замусоренной округе, надеясь, что кто-то мог нас услышать, и по пути мы проходили мимо множества людей. Выживших, кстати, не было. Я пытаюсь припомнить лица людей, которых мы нашли, но различить их было сложно. В моей голове все мертвецы сбились в одну кучу. До вчерашнего дня, эта картина казалась мне куда более устрашающей. Уверена, у психолога будет повод повеселиться со мной, когда я стану постарше. Было до ужаса сложно поверить в это, когда мы поняли, что мы были единственными, кто издавал хоть какие-то звуки. Птицы ещё не вернулись обратно, даже волны океана казались приглушёнными. В кои-то веки мы приняли, что только мы и выжили, и пресекли свои попытки докричаться до кого-либо. Практически к полудню мы наконец добрались до того, что осталось от моего дома, и я описать не могу, как сюрреалистично было видеть место, в котором я росла, разрушенным. Часть крыши — та, что над моей комнатой, конечно же — была оторвана, вторая же часть выглядела так, будто в любую секунду готова обрушиться. Дурацкий членозаменитель Дэвида, точнее его маслкар, видимо, подхватило ветром и отбросило через улицу; задняя его часть торчала из гостиной дома миссис Уилкокс. Передний фасад дома начисто смело, из-за чего теперь мой дом выглядел как огромный грёбаный кукольный домик, а дом по правую сторону… исчез. И прямо здесь, посреди всего этого мракобесия, стоял мой старенький дерьмовый пикап. У тротуара, прямо там, где я его и припарковала, совсем, блять, нетронутый. Думаю, этот момент, наверное, отпечатается в моей памяти до конца моих дней. Я бы потянулась в карман за пачкой сигарет, но осознала, что они полностью промокли, и первой моей мыслью было пойти и купить ещё на заправке вверх по дороге, но я не могла. Заправки вверху по дороге больше не было. Моей второй мыслью было спереть сигарету из маминой сумочки, но в маминой сумочке сигареты тоже не было. Потому что не было сумочки. Потому что не было мамы. И в этот момент меня будто грузовым поездом сбило. Весь воздух в лёгких словно высосало, и прежде чем я поняла, что происходило, я сложилась на земле, цепляясь за Макс, будто она была моим спасательным кругом, и всхлипывала, как маленькая девочка. Так, вернёмся к вопросу. Когда ты теряешь всё, что ты знал, до завтрака, что ты будешь делать дальше? Не могу говорить за всех, но мы с Макс? Мы решили съебаться из города. Дорога была на удивление чиста от обломков, несмотря на тотальное побоище по обеим сторонам; всё, начиная с перекошенных линий электропередач, до перевёрнутых машин, до расщеплённых на кусочки останков более старых зданий города. Даже кит — целый, мать его, мёртвый кит — развалился на разрушенной крыше маленького дома. Я не была уверена в том, сам ли этот кит выбросился на берег, или это невинное животное вытянуло на поверхность штормом, что также безжалостно бросил его на равносильно невинных людей. Далеко мы не уехали. Мы едва проехали погнутую, но всё ещё задорно разрисованную табличку «Добро пожаловать в Аркадию Бэй», после чего свернули на служебную дорогу. Мы провели остаток дня и целую ночь в салоне моего пикапа, свернувшись вместе под старым пледом и пытаясь хоть немного отдохнуть. Всё время я то засыпала, то выпадала из сна, а один раз я проснулась от того, что Макс тихонько перечисляла одно за одним имена товарищей студентов Блэквелла. Перечисляла имена мертвецов. Когда солнце наконец встало, мы сошлись на том, что лучшим решением будет добраться до Сиэтла, где, мы надеемся, найдём родителей Макс, ждущих нас. Мы не могли позвонить заранее — телефон Макс сломался во время бури, а мой окатило водой, впрочем, как и всё остальное, что было в моих карманах. Достаточно ли у нас бензина, или нет, было последней моей мыслью. Нам просто по-дурацки повезло, что шоссе, которое я выбрала, привело нас к заправке спустя несколько минут после того, как на торпеде моей машины загорелась лампочка, оповещающая о недостатке топлива. Если бы мы застряли посреди дороги без еды, бензина, телефонов или сигарет, я бы точно сошла с ума. Противная связка колокольчиков шугает меня, как только я открываю дверь, и на секунду я бросаю на них тяжёлый взгляд, будто они сделали это намеренно. Обстановка внутри довольно стандартна для большинства заправок, хотя интерьер «Hamlet Quick Stop» выглядит так, будто его не обновляли с десяток или два десятка лет. Двигаюсь к холодильникам, стоящим у задней стенки, и беру пару наполовину свежо выглядящих сэндвичей с ветчиной из рефрижератора, который на вид как будто из середины восьмидесятых телепортированный. Прохожу мимо стационарного отдела по пути к кассе, и по прихоти хватаю блокнот на спирали и ручку. Я знаю, как много дневник Макс для неё значил, и даже если я не могу заменить тот, что она потеряла, может, этот станет лучшей его ипостасью. Конечно, может, в баке будет чуть меньше бензина, но оно того будет стоить. Я просто прослежу за тем, чтобы ехать кратчайшим маршрутом. Парнишка за кассой выглядит лет на семнадцать, и мне приходится сдержать ворчание от того, как его глаза в открытую блуждают по моему телу. У меня сейчас на это ноль целых ноль блядских десятых терпения. Просто хочу заплатить за всё барахло и вернуться на дорогу. — Доброго дня, красотка, — говорит идиот с, как он, наверное, думает, чарующей улыбкой. — как сегодня твои дела? — Замечательно… — смотрю на его бейджик, на котором написано «Крис». —…Дэйв. А у тебя? Он явно недоумевает, но, наверное, это его обычное выражение лица. — О, у меня всё х… — Ага, круто, — бросаю сэндвичи, блокнот и ручку на прилавок между нами, затем протягиваю ему деньги, которые мы собрали. — здесь двадцать семь баксов. Пробей всё это, остальное на бензин. — Эм, конечно, — кивает он, пробивая штрих коды на сэндвичах. — так ты со своей подругой в дорожном путешествии или что? — Или что. — Круто, круто, — он снова одаривает меня той же улыбкой, которая на деле притягивает внимание лишь прыщом на верхней губе. — куда направляетесь? — На север. — Неплохо, — кивает он. — откуда? — С юга. К моему раздражению, однотипные ответы его не отваживают. Этому парню нужно взять пару уроков по пониманию намёков. — Не гонишь? Видела вчера тот огромный шторм? В новостях говорили, что эта херовина была громадной. — Нет. — Оу, — раздражение на его лице пробуждает желание втащить ему. Я умудряюсь удержаться. Едва. — Вероятно, он разнёс какой-то дерьмовенький городок на берегу. Типа, совсем стёр его с лиц… — Ты пробьёшь ебучие товары или нет? — в моём голосе, как и планировалось, есть нотки рычания, их хватает, чтобы он отстал, и несмотря ни на что, я чувствую небольшую гордость за себя. — Иисусе, ладно, — ворчит он, тыкая по кнопкам на кассе. — из трусиков не выпрыгни со злости. Собрав все покупки, я выдёргиваю чек из его руки. — Будто ты их, блять, видел. — Хорошего дня, — говорит он мне вслед. Это больше похоже на привычное для кассира высказывание, чем на искренность, поскольку он более тихим голосом добавляет: —…сучка. — Я всё слышала, обрезанник, — выпаливаю я в ответ, показывая средний палец за плечо и одновременно толкая дверь. У меня уходит немного времени на то, чтобы заправиться, и всё это время я чувствую взгляд этого парниши на себе. Вся моя выдержка уходит на то, чтобы не зыркнуть на него в ответ. Небольшая часть меня так и хочет подраться с ним, но с моей удачей он может оказаться племянничком какого-нибудь шерифа Билли-Боба или ещё кем. Склоняю нос заправочного пистолета, чтобы убедиться, что вылила всё до последней капли, надеясь, что этого хватит, затем забираюсь обратно в салон пикапа, и обнаруживаю Макс, вяло ковыряющую свой сэндвич. В её глазах всё тот же отстранённый, отсутствующий взгляд, но мне становится чуть легче, когда я вижу, что блокнот по-собственнически лежит на её коленях. Я даже чувствую лёгкое покалывание радости в животе, когда замечаю слова «Собственность Макс Колфилд», уже написанные на обложке. — Вкусно? — Что? — она смотрит на меня, моргая, затем опускает взгляд на сэндвич. — о, да. Он неплох. Спасибо. Я борюсь с желанием спросить, в порядке ли она, потому что на данный момент это до невозможного глупый вопрос. Мы спрашивали его друг у друга кто знает, как много, с тех пор, как покинули маяк, и каждый раз, не важно, кто спрашивает, ответ остаётся тем же. Нет. Конечно же мы не в порядке.

***

Двенадцатое октября, 2013 Пятая автострада Сиэтл, Вашингтон. Дорога от Аркадии Бэй до места в Сиэтле, где живут родители Макс, не шибко длинная, относительно говоря. Примерно пять с половиной часов в общей сложности, включая остановки, и когда я смотрю расстояние на дешёвой карте, урванной с заправки, расстояние кажется ничтожно маленьким. Это напоминает мне строчку из песни, которую я где-то однажды услышала: «Close enough to make the effort, far enough to make excuses.»

Примечание переводчика: строчка из песни Spirit Of The West — Puttin' Up With the Joneses.

Смотрю на спящую подле меня девчонку. Что за оправдания у тебя были, Макс? Блять, а у меня? Если я терпеть не могла находиться в Аркадии Бэй так, блин, сильно, почему я просто не поехала сюда в гости на выходных? Я могла бы подсмотреть адрес Макс, и даже привезла бы Рэйчел с собо… Отбрасываю эту мысль до того, как она въестся в подкорку, в кучу других мыслей, с которыми я «разберусь позже». Сосредоточившись на дороге, я вижу высокие здания пригорода Сиэтла, начинающие пробиваться сквозь горизонт, и невольно чувствую лёгкий дискомфорт от размера всего этого. Двухполосное Орегонское шоссе, пролегающее сквозь Аркадию Бэй, не сравнится с восьмиполосной трассой I-5, и я через силу ослабляю хватку руля, пока сотни других машин едут вокруг нас. Пока я росла, самое дальнее, куда я добиралась от дома, был тату-салон Си-Сайда, что в часе езды. И прожив всю свою жизнь в городке с населением в четырнадцать сотен людей, Сиэтл я нахожу впечатляющим. Теперь мы едем по городу, который населён примерно восемью сотнями тысяч людей, и я ещё никогда не чувствовала себя настолько жалкой девчонкой из маленького городка. Вновь смотрю на Макс. Каким-то образом, несмотря на слегка тревожный звук в двигателе моего пикапа, пока тот пытается достигнуть скоростного лимита, и случайного мудака, который сигналит своим гудком, мчась мимо, она всё равно спит. Я более чем уверена, что мой пульс сейчас в трёхзначных числах, а она во всю дрыхнет. Хардкорно, Макс. Очень хардкорно. Наконец, в поле зрения возникает нужный нам съезд, и я без зазрения совести срезаю через три полосы, чтобы до него добраться. Пологий съезд приводит нас на куда более спокойную четырёхполосную дорогу, ведёт мимо пригорода, торговых центров и площадки для гольфа, которая выглядит больше, чем был Аркадия Бэй. Посмотрев на указатели, которые Макс нарисовала на карте и прицепила на середину руля, я старательно следую им к тихой стороне улицы. Снизив скорость до прогулочно-медленной, я тянусь и тыкаю Макс в плечо. — Эй, Макс, — она издаёт умилительно-недовольный звук и отпихивает мою руку. Тыкаю её ещё раз, на этот раз посильнее. — Просыпайся. Мы приехали. — Ух… что? — она ясно осматривается, её глаза загораются, когда она узнаёт собственный район. — мы приехали! И детектив Колфилд раскрывает дело. — Ещё как. Который дом твой? — Он в конце улицы, — она указывает на другой конец дороги. Секунду спустя она начинает восторженно прыгать на своём сидении. — Вон он! Вон там! Это приятное местечко, я имею в виду, двухэтажный дом не особняк, но он всё равно вполовину больше размером того, в котором я выросла. Он выкрашен в глубокий красный цвет, который кажется уместно противоположным синему, коим отец красил наш дом, пока не умер. Высокие передние окна открывают мне неплохой вид на внутренности, и свиду он такой же комфортный, как тот, в котором, как я помню, Макс жила до этого. Он, похоже, ещё и тёплый; намного теплее чем едва функционирующая печка моего пикапа, по крайней мере. Похоже, они поменялись с кем-то домами, когда оставили Бэй позади. Везунчики. Я замечаю, что по мере того, как мы подъезжаем, у окон всё чётче кто-то проявляется, но лучи послеобеденного солнца падают на стекло и не дают мне увидеть их лица. Если бы я делала ставки, я бы сказала, что это, скорее всего, не её отец. Я помню, что он был огромным мужиком, похожим на дровосека, и даже если я не сильно выше себя пятилетней давности, я всё ещё уверена, что человек в окне слишком мал. Мои блестящие методы дедукции оправдывают себя в момент, когда люди в доме подходят ближе к окну, и я мгновенно узнаю мать Макс. Она любопытно пялится на нас, наверное, пытаясь понять, откуда вывалился мой побитый пикап, и что он делает на их подъездной дорожке. Затем, когда Макс выбирается из салона и нерешительно машет рукой, её недоумение сменяется буквально выпадением челюсти. Она кричит что-то, что мы не можем услышать, кому-то, кого не можем увидеть, а затем практически спринтом отбегает от окна. Три секунды спустя входная дверь резко раскрывается, и родители Макс срываются к нам со ступенек крыльца. За исключением парочки седых волос и лишнего веса на торсе её отца, они выглядят почти в точности также, как я их запомнила. Макс срывается на бег к ним и делает буквально пять шагов, после чего те затягивают её в большие, облегчённые, слезливые, Колфилдские групповые объятья. Она практически теряется между ними, и под всеми «я люблю тебя», и «Господи, спасибо», и «так волновались», и «рады, что ты цела» звуками, я более чем уверена, что могу услышать, что Макс плачет. Я тоже рада это слышать, особенно после зомби-Макс в виде компаньона на всю поездку. Все трое, наверное, замерли в таком положении, невзирая на весь мир, минут на пять, после чего её мама поднимает голову и смотрит в моём направлении. — Это… — шепчет она, мягко выпуская дочь из объятий и подходя ближе. — Хлоя Прайс? Это ты? Я нервно переминаюсь с одной ноги на другую и поднимаю руку в неуверенном взмахе. — Хэй, миссис Колфилд. Давно не виделись. — Как…? Когда вы…? — она продолжает смотреть то на меня, то на Макс, будто не знает, что или кого спросить. — Хлоя спасла меня, — Макс поднимает голову с груди отца и одаривает меня кривой улыбкой. — она привезла меня обратно. Прежде чем я успеваю отметить, что Макс спасала меня больше, чем я её, что заняло бы немного времени, и, наверное, много сложной херни для объяснения, её мама притягивает меня в разрушительные объятья. Я едва успеваю попытаться вдохнуть хоть немного воздуха в лёгкие, когда она начинает всхлипывать мне в плечо. — Спасибо тебе, Хлоя! О Боже, спасибо, что вернула мою девочку домой! Я не знаю, что именно происходит. Может, дело в объятьях и слезах. Может, дело в прочном знакомстве и первой встрече с родителями моей лучшей подруги с последнего раза, когда мне было четырнадцать. Может, это то чувство, когда ты наконец достиг того места, куда ты стремился. Что бы ни было тому причиной, оно имеет место быть, и прямо здесь, в объятьях старшей женщины, я наконец ослабляю крепкую хватку на своих собственных эмоциях. Они бьют по мне разом, и складывается ощущение, что всё моё тело оседает в объятьях миссис Колфилд. На секунду я даже не знаю, кто из нас кого держит. Слёзы из глаз бегут ручьём, прямо как перед нашим с Макс отъездом из Бэй, и в голове всплывает воспоминание из жизни меня восьмилетней. Я сижу на крыльце дома Колфилдов в Аркадии Бэй и пытаюсь быть сильной для Макс, сидящей рядом со мной, держащей мою руку и в открытую плачущей из-за того, что я поранилась. И миссис Колфилд присаживается на колени передо мной, мягко стирая грязь со свежей ссадины на моём колене, и говорит мне те же слова, которые бормочет сейчас. — Не стесняйся плакать, дорогая. Тебе больше не нужно быть смелой. Теперь ты в безопасности.